Лихов переулок гл. 22

Глава 22. БЕЛАЯ ЯХТА


– До войны мой дядя, католикос, – не тот католикос, что теперь, и не тот, что прежде, а третий, довоенный, – подарил яхту армянскому ЦК, и мы катались на ней по Севану, – она улыбнулась.
– ЦК вырезан, Севан обмелел, – заметил Юрий. – Не пихай меня ногой, сволочь.
Прошла минута. Юрий задумался. Тени от китайского фонаря скользили по его лицу.
– И не тревожат больше сердце ростки на рисовых полях, – заключил он.
– Как печальна ваша жизнь, Юрочка! – сказала Ида.
– Ничуть. Напротив. Я ищу рефлекс рефлексов, как говорил Делакруа. Я ищу и нахожу то, что Фромантен, говоря о Рюисдале, назвал «горделивая живопись». Курить вредно, – строго сказал он мне. – Я желаю тебе счастья, Приша, – неожиданно сказал он. – Вообще у тебя сумеречное сознание, балда.
– Это, наконец, переходит всякие границы, – сказала племянница католикоса, опять крутя нарциссы.

– Скрытый эротизм – сильнейший эротизм, – сказал князь.
– Скоро все сядем, – сказала я.
– Вот так незаметно кончается жизнь, – сказала Ида.

– Я всё более и более склоняюсь к Конфуцию, – сказала я.
– Куда склоняешься? – спросил князь.
– К Конфуцию. И даже к неоконфуцианству.
– Даже так? – сказал князь. – То не ветер ветку клонит…

     Так где же они, господин премьер-министр, эти ливийские летчики? – Вот именно, эти ливийские летчики. – Но где же они, господин премьер-министр, эти ливийские летчики? – Вот именно, где же они.

                Серый, невзрачный,
                Умерев, становится серебристым;
                Там, наверху,
                Он становится Серебряным Ветром,
                Он становится Серебряным Ветром,
                И танцует свой серебряный танец
                Свободным, свободным, свободным.

     Я вижу ясно только одно: как князь уходит со своим тяжелым портфелем, уходит по переулку. Но вещь уже написана.

                Где тени их дорогие?
                Где нежная их улыбка?
                В России погребены.

     А тем, кто умер, скажу: прощай! Прощай! Разлука ненадолго. Видишь белую яхту на горном озере, под полными парусами? Видишь белую яхту на горном озере, под полными парусами, исчезающую вдали?

     Посвящается Иде Власовне Нарбут и князю Барятинскому.

– Стреляй прицельно! – кричит мне князь из-за облаков. – Сволочь малохольная! Тебя погубит испанская гитара! Клянусь Веласкесом, уже погубила. Смотри там, Пришка, у меня.
И улетает.

     Вот эта вещь. Две бас-гитары. Плохая, рваная запись. Но это – лучшая вещь. Но – красота. Одна поёт, другая отвечает. Ай, отлично! Ну и что, что рваная. Зато лучшая. Потом идут кастаньеты. А вот и кастаньеты.

– Давай пять юаней, – сказал князь, как будто живой стоя передо мной.
– Да у меня только тугрики.
– Всё равно давай. Я в том чуме поменяю. В той яранге.
– Нехороший ты человек, – сказала я.

– Расскажите о главном прокуроре ГУЛАГа, Идочка, – сказал князь, сидя на своём обычном месте, на диване. В той комнатке, освещённой зелёным фонарём.
– Как-нибудь в другой раз, Юрочка, – устало сказала она, касаясь мундштуком тонких дорогих губ.
– Другого раза может не быть, – справедливо заметил Юрий.
Quietly, George.
– Причём здесь вообще Россия? Я спрашиваю, кто может справиться с мусульманами? И отвечаю: только Китай. Почему? Еще более жесток.
Спокойно, Джордж.
– Да я вообще не упоминаю Россию. Но Америка?
– Америка будет небольшой сельскохозяйственной страной, покорной Китаю. Небольшой коммуной. Россия – небольшой свиноводческий комплекс под руководством Китая.
– На той горе козлы, на этой бараны, – говорил князь, любуясь открывшимся пейзажем. – А на той – тигр.
– Снежный барс.
– Козлы дерутся с баранами, а тигр смотрит на них, по-доброму смотрит, положительно. Вечером подберет свалившегося в пропасть. Милосердная смерть.
– Господа, вы можете перейти к более мирным пейзажам? – сказала Ида.
– Можно подумать, что где-то есть мирные пейзажи, – пробормотал князь.

     На другой стороне листочка – стихотворение. Вляпаю его сюда.

                Юность –
                это молодой дождь,
                который идёт ночью на проспектах
                и радуется сам себе;
                и в его незрячем шуме
                видны только те струи,
                что падают возле фонаря;
                к утру его и следа не будет,
                и запах исчезнет;
                о нём не знает никто, никто не знает;
                лишь старики, которым трудно дышать,
                выходили ночью,
                и спящие дети видали его во сне.

– Старость – это старое одеяло, – сказала я. – В которое заворачивают, прежде чем умереть, и мечты, и дружбу…
– Да остановите вы этот поток сознания! – сказал князь. – Этот поток бессознания. Подсознания. Тпру. Остановимся на юности.
– Та шо ж, я ни шо ж.
– Та вот же ни боже мой.
– Та шоб тебе повылазело.
– Та вот же тебе дуля.
– Та шоб я еще раз, та никогда…
– Та вот же, та ни шо ж…
– Да заткнись же ты, наконец.

_____________________________________ 

– А вот еще, Идочка, как русские писатели делают: найдёт какую-нибудь плоскость, например, письменный стол, подойдет и – бац, бац, бац башкой! – ну это чтобы мысль пришла. К стенке подойдет: хрясь! Хрясь! Хрясь! – чтобы лучше мысль проявилась. Видите, на лбу у Пришки шишка?
– Ах ты… ах ты…
– Видите, медленное сознание не справляется с быстрым? Ты уксус приложи, – заботливо сказал князь. Пилите, Шура, пилите.

– Скажи за всех! За всех, кто молчит! – орёт мне князь. – За тех, кто несчастен! – И, совершая пируэт в небе, улетает навсегда.

______________________________________ 

                В детстве нас водили
                на дальнее Синее озеро,
                пионеротряд шел попарно,
                срывая каждый цветок;
                над нами возвышался могучий лес
                в три человеческих роста,
                по тропинке не ступала нога человека.
               
     Мы долго шли и вышли на озеро, протянувшееся полосой слева направо; за ним виделось еще озеро, и ещё, и ещё; и во всю длину этого озера, разгоняясь, летели лебеди; много; серебряный звук; они громко кричали, отрываясь от воды, взлетали по косой в серебряный воздух, он дрожал от их криков, чисто и благозвучно; с глубоким отчаянием, с тайной страстью, над этим синим осколком летели лебеди, окрашенные в закат. Розовые! Трубный звук. Сотни две разом поднялись в небо. И я никогда не видела их больше. Никогда.

____________________________________ 

     Все контуженные. Все. Никто полония от плутония не отличает. Господи, помоги мне. Помоги мне, армянский дудук. Спасай меня, благородный дудук. Звучит священный дудук.

__________________________________ 

                Как два родника, мы друг друга искали,
                И вот средь песков мы в пустыне пропали.

     Хороший бейт. Хорошо, но не моё. Не моё, но тоже хорошо. Отличный бейт. Современный арабский поэт. Имени, конечно, не помню.

                … И, спотыкаясь, сквозь туман,
                Тот очумелый караван…
               
                Нет. –    Бредёт усталый караван…
                Нет. –    В пустыне, бледной как дурман,
                Идёт, шатаясь, караван.

                Направо – ложь, налево – бред,
                И впереди дороги нет.
                О солнца блеск, о звёзд огни,
                Проникните в глаза мои.

                Мои ослепшие глаза
                Сокрыла ночи подлой мгла,
                Мой разум радостный померк
                В пучине горьких, горьких бед;

                Погрязла лодочка моя
                В идиотизме бытия,
                О слёзы чистые любви,
                Наполните глаза мои.

                Моя ничтожная душа
                В пространстве бродит не дыша;
                Меня сковал постыдный страх,
                Молчанье – гибель, слово – прах;

                Скажи, преступная страна,
                Куда нас, бедных, завела?..
                О правды свет, о слёз огни,
                Откройтесь же, глаза мои.

     А короче можешь? Еще короче. Да могу. Но и первый вариант хорош. Здесь взят бейт другого поэта, тоже арабского, тоже современного. Он называется «О солнца блеск, о звёзд огни».
     Вообще я смотрю, мировая поэзия, это какой-то ажиотаж. Она идёт единым потоком, она подхватывает и уносит. Это поток высокочастотной энергии, и кто туда попал, тому не выбраться. Да и не надо.

               
                Выпускай эту бедную птицу!
                Выпусти её из клетки!
                Она хочет умереть свободной.

     Это опять моё. А это опять не моё:

                Чтоб славу обрести, чей гул наскучит скоро;
                Чтоб высоко взлететь и не иметь опоры;
                Чтоб с музами дружить
                И счастья не сберечь.

                Французский поэт               
__________________________________________
               
– Что ты делаешь здесь, в горах? – спросил койот.
– Я пришел остановить мир, – ответил ученик колдуна.
– Как славно, – сказал койот.

– Я просил кофе с коньяком, – сказал князь.
– Коньяка нет, к сожалению, Юрочка.
– Тогда только коньяка.
– Всё-таки скажи, каким образом можно всё время находиться под балдой,  – сказал князь. – Без всяких наркотиков, без всяких стимулянтов, безо всяких аргументов и тем более аргументов, – вот просто всё время находиться под балдой. Научи, Приша. Объясните бедному студенту. А то денег нет на водку. Explain, please.
– Я сам видел, как Пришка врезалась в столб. Шёл за ней по Лихову и Пришка на полном ходу врезалась в столб.
– Да нет там никакого столба, – сказала Ида.
– Я просто читала объявление о щенках. Щенки продаются.
– Тебе щенки нужны? – сказал князь. – О, так я и есть щенок.
– Вот так вот, откровенно? Тебя, князь, не поймёшь. То ты архиерей, то щенок. Только что был архиереем, а теперь собака.
– Я собака, собака, – сказал князь. – Ав.
– Ты собака? Сидеть, – сказала я. – Хорошо сидеть. – Князь и так сидел на диване. Князь скушал печенье, которое я ему дала.
– Лежать.
     Князь опрокинулся на диван.
– Стоять. Хорошо. Ко мне, – князь рванулся ко мне. – Хорошо. Фу! Дурак. Рядом. – Князь скушал еще печенье.
– Что происходит? – спросила Ида.
– Юрку дрессируем, – ответила я.
– А если тебя спустить с поводка? Какашки есть не будешь?
     Князь отчетливо замотал головой. И даже выразил удивление и гнев.
– Будешь слушаться? А то выпорю. – Князь смотрел честными доверчивыми глазами.
– Хорошо. Гуляй!
     Князь забегал по квартире. Что было довольно сложно.
– Однако, – сказала Ида.
– Молодец. Хорошо гуляй! А блохи у тебя есть?
   Князь выразил глубокое удивление. Молча, по-собачьи.
– Нет, так будут, – сказала я.
     Князь почесал за ухом правой передней ногой.
– Так есть блохи или нет?
– Это можно проверить, – сказал князь по-человечьи.
– Знаете, что? – сказала Ида. – Знаете что?..
– Нет, не знаю, – сказал Юрий. – Знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Нам дают награду, мы на неё ситец покупаем.
__________________________________

– Инвалиды, вперёд! – сказал князь. – Артель «Московская сирота» вызывает на бой артель «Московскую поллитру». То есть я ошибся, «Московскую палитру» . Наш кружок по изучению Вселенной… э… никогда… э… всегда будет любим народом. Вот здесь, нахрюкавшись кофе…

     Все диссиденты. Все деграденты. Все. И ТУС постоянного действия прочно занимает свое место.

                ТУС постоянного действия

                1-2. ПТР выдвинуть на дорогу.
                3-4. Командира 1-й роты ко мне.

                Мелко исписан листочек
                Карандашом комбата.

                Таблица условных сигналов.
                Намертво. Навсегда.


– Мне надоело быть адмиралом, – сказала я. – Теперь я китайский стратег. Я древний китайский стратег, с веером в руках. Молодой, красивый, в белом халате.
– Ваше превосходительство, что нам делать с Китаем?
– Ничего не делать. Китай сам всех сделает.
– Ваше мнение по Кавказу? Только коротко, в трёх словах. Только цензурных.
– Граница по Тереку, – сказала я. – И всё тут. Люди в папахах – не наши люди. Это гордые люди. Это не наша земля. – Я немножко махнула веером.
– Ваша честь, если не секрет, а вы-то кто? – спросила я.
– А я вообще тройной агент, – сказал князь. – Но я на вашей стороне.

_________________________________________ 

     Все декаденты, все. Чёрт меня побери. Опять звучит испанская гитара.
Хавбека уронили на газон. Форварда уронили на газон. Судью уронили на газон. Трибуны просят гола. Ой, что-то будет. Всеобщее пенальти, вот что будет. И там стенка, и там стенка. Чувствую, что-то будет. Чувствую. Что-то. Будет. Главное, чувствую.

________________________________________ 

     У этого китайца какой-то странный веер в руках, в форме птичьего крыла. Изящно. Махнёт слегка, бьёт барабан, войска идут в атаку. Интересная тактика. Обдумать. Веер  – барабан – атака. А чего тут думать. Тебе же папашка ясно сказал: мол, ПТР выдвинуть на дорогу, а командира 1-ой роты ко мне. 2-й и 3-й тоже.

________________________________________

   Говорю тебе, работай в басовом ключе. Лучше будет.
– Поскольку мысль быстрее слова, – сказала я, – то в музыке звук быстрее мысли.
– Что произнесла-то? Чем обнадёжила? Что за конструкцию создала? – сказал князь.
– Сгинь, исчадие ада, – сказала я. – Отрыщь.
Отрыщь – фу, брось, нельзя, назад, уйди, сволочь; атас, полундра; сгинь, проклятый.
– Полундра! – включился князь. – Хамсу дают на полубаке!

– Это какое такое? – спросил князь. – Это рассыпчатый кофе дают? Миноносец «Стремительный» вызывает на бой миноносец «Сомнительный». Ну, убогая, думай скорей!
– Причёска в стиле «Волна на озере Дунтинху», – сказала я. – Вот что нам нужно.

     Стёпа. Стёпа Лиходеев. Сиди дома, никуда не ходи. Рассказ никуда не носи. Мы тебя предупредили – дали – дили. Понял, урод?
     Неужели Тутмос возник? Неужели москвичи мошенники? Меня волнует одна идея. Что происходит по ночам в скульптурных мастерских. Когда никто не видит.

                Прощание скульптора Тутмоса,
                или царица Нефертити

                А если тебя постигнет
                Творческая неудача,
                Ты уйдёшь в страну мёртвых,
                Так священная кошка сказала.

                Работай, Тутмос, работай,
                Это наш единственный шанс,
                Озирис ведь всё заберет,
                Всё, кроме этой головки.

                Только ты один знаешь,
                Как из смерти сделать бессмертье;
                Работай, Тутмос, работай,
                И к утру представь нам
                Авторский экземпляр.

                Последний раз смотрит скульптор
                На головку бессмертной царицы.
                Она же смотрит на него.
                И говорит: прощай, смертный.
                Пили вместе, а теперь прощай.
                Никогда больше.
                Прохожий, кто ты? Я тебя не знаю.
                На колени.
                Целуй последний раз.
                На колени, раб! Простирайся ниц
                Перед бессмертной богиней.

_________________________________________________ 

Стиль. «Дольче нуово», примененный Данте в «Vita nuova».
Метод: рваный текст.
Учителя  – китайские. Высший пилотаж – японский. К этому примешиваются арабские поэты, явно любившие пустыню.

В рассказе приняли участие:

Данте Алигьери                а также
Пушкин                неназванные японские и китайские поэты               
Шекспир                а также
Низами                Аполлинер и арабские поэты,
Франциско Гойя                а также редкая икона Георгия Победоносца,
Бенвенуто Челлини                где он на чёрном коне.
Веласкес               
Тициан Табидзе

                И, конечно,скульптор Тутмос.
             А также, прости господи, даосский маг, он же стратег,
                Чжугэ Лян, по кличке «Дремлющий Дракон».

      Но это роман приключений? Непременно. Это философский роман? А как же. Может быть, это просто любовная песня? Конечно. А тогда поможем, сказала великая банда. Наглеть, так до конца. Никогда я не забуду образ Вали, а я тем более, мне Леша обещал.

                ____________