Каждую ночь, много-много ночей, много-много лет...

КАЖДУЮ НОЧЬ, МНОГО-МНОГО НОЧЕЙ, МНОГО-МНОГО ЛЕТ...
 

Он ещё долго лежал во мраке, прежде чем осознал, что проснулся. Долгое пребывание во сне вне времени и пространства кончилось. Не зажигая света, он кое-как оделся, на ощупь пробрался к выходу, осторожно приоткрыл дверь и вышел в ночь. Ветер с моря сразу так сильно ударил его по лицу холодной мокрой веткой, как будто кто-то внезапно кинулся на него из засады.

Он присел  на ступеньку крыльца. Было ещё темно. В  темноте громко стрекотали  кузнечики, и застыла густая тень смоковницы. Спала природа. Спал дом, полный запахом волн. От дома до берега  моря было  метров сто, и  он слышал, как оно дышало во тьме, и ему показалось, что море ждёт от него знака, чтобы заговорить.

Слева, у смоковниц,  он заметил почти не различимую во мраке тень и вдруг понял, кто этот странный гость. Спустившись с крыльца, медленно пошел навстречу.

Она стояла под деревом. Ко лбу её прилипла прядка влажных светлых волос. На ней была небрежно накинута лёгкая куртка, мягкий воротник которой почти скрывал лицо. В правой руке она держала туфли.

Он подумал о том, что она опять покорилась и опять пришла, и он опять победил, как мартовское солнце побеждает снег на церковных куполах.

- Это ты?
 - А кто же ещё? Как хочешь, но я больше не могу так.  Мне кажется, что все смотрят на меня и ждут каких-то дурацких исповедей. Дай мне жить обыкновенно и свободно. Дай мне позабыть тебя. Порой мне это удаётся, но тогда меня, как дичь в лесу, настигает твой клич охотника, и я опять горю в огне стыда и наслаждений… Я всегда вспоминаю тот наш праздник. А ты помнишь его? Помнишь, как от синих лыж летел серебряный дымок, как тогда февраль держал нас в своих колючих лапах? Тебе ведь жаль тот февраль? Но прошедшего не воротить – слова, поверь мне, ничего не изменяют. Они только названия, вот и всё… Если наше чувство заслуживает уважения, я горжусь им, если же оно порочно, значит, я сама порочна…
- Я тебя люблю. Ты моя мечта и моя жизнь. А любовь, мечта и жизнь неразделимы. Я счастлив!
- А как я была счастлива с тобой! Как мы оба не считали сроков в той музыке любви… Ты как всегда, красноречив, но это не значит, что ты прав.
- Я прав перед собой.
- Ну, а если ты передо мною, скажем не прав?
- В чем? В том, что я тебя люблю?
- Ну да, ты любишь… Ты не смеешь только признаться в этом раз и навсегда всем, кто нас знает. Ты боишься бросить жену, боишься осуждения близких, которое тебе тогда пришлось бы делить со мной. Запомни, смелость – это условие любовной победы.
- Что до любви, поверь: никогда ещё я не любил так сильно. И никогда меня так не терзало то, насколько ты далека.
- А помнишь, как нас кидало в жар на зябком утреннем пляже, как метались чайки, завидуя нам. Но всё это уже в прошлом. То время - позади.
- Неправда! Страсть, как цветок пустыни, еще находит пищу в моей  душе.
- Такие разговоры, что полёт без крыльев во тьме.
- И крылья, по-моему, должны подчиняться законам разума…
- Твои крылья давно висят на вешалке, название которой – осторожность.
- Хочешь правду? Я сначала придумал тебя, а потом ты появилась. Это было очень давно. Ты совсем еще девочкой встретилась мне на пути. Восхищенная, смешная, смелая, всегда была рядом. Радостью отвечала на каждый мой взгляд. Мне казалось, что в эти минуты ты дышишь только для меня одного. Иногда я любил тебя  целомудренной, иногда  распутной, иногда  святой, иногда  грешной. Я любил тебя всякой. И люблю.
- Не будем зажигать ночник, чтобы дневник пополнить. Я думаю, что мы квиты. Никто никому ничего не должен.

Он вдруг понял всю бессмысленность этого диалога. И, отвернувшись, пошел к крыльцу. Из распахнутых окон лился грустный звук рояля, уныло разливался утренний свет.

Вдруг у той же смоковницы, слева, он опять увидал тень. Только теперь она  явилась ему поразительным изумрудным крупом кобылицы – молодой, сильной. Он закрыл лицо ладонями и подумал о том, что долгие годы его раздумий сами лепили этот призрак. И вылепили только для того, чтобы снова причинить ему боль, чтобы он еще и еще, и потом, и всегда помнил всё.


Когда он открыл глаза, уже не стрекотали кузнечики. Исчезла тень смоковницы. Плотный занавес тьмы вздрагивал всё заметней, но ещё сдерживал и побеждал дыханье ближайшей зари. Он знал, что завтра так же нетерпеливо будет ждать встречи с морем…

И так было и будет каждую ночь, много-много ночей подряд, много-много лет…