Церковь и самодержавие

      Большой интерес по данной теме представляют книги Архиепископа Никона; церковного историка Д.В.Поспеловского; князя и духовного писателя Н.Д.Жевахова; Иоанна, епископа Шанхайского;  народовольца, а затем монархиста   Л.А.Тихомирова; протоиерея Алексия Николина; опубликованные материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви» (составитель М.А.Бабкин).  На них я, в основном и опирался при написании этого материала.

      Если суммировать их содержание, то можно сделать однозначный вывод - события в духовной  жизни народа России в ХХ столетии явилась, в том числе, и следствием претензий русских архиереев на материальные блага, мирскую власть и политическое влияние.  Фактическая сторона отречения Николая II от престола хорошо изучена, роль же иерархов Православной церкви в этих событиях долгое время находилась в тени. Не слишком углубляясь в эту специфическую тему, хочу остановиться на некоторых ее аспектах.
 У духовенства  сложилось мнение о каком-то гнёте государства над церковью, особенно начиная с  XVIII века, периода вторжения Запада в русскую жизнь. Однако духовный регламент, введенный в ходе реформ  Петра, при всей их протестантской направленности был, тем не менее, принят церковью. Конечно, целью Петра I было некоторое ограничение церковной власти, и даже подчинение деятельности иерархов общегосударственным целям. Пётр I мечтал создать сильное государство и хотел оградить себя от возможного противодействия со стороны церкви и от её притязаний на мирскую власть, имевших место в истории.

       Духовенство тяготилось государственным контролем над церковной деятельностью. Но и царь, и обер-прокурор (Петр I называл обер-прокура "оком государевым и стряпчим о делах государственных в Синоде") являлись членами церкви и имели полное  право выражать своё несогласие с действиями архиереев. Власть обер-прокуроров нигде и никогда ясно не оговаривалась, они брали её ровно столько, сколько разрешали сами архиереи. "Понятно, что в своде законов вы этого не найдёте  (речь идёт о практике назначения членов Синода), что на бумаге всё это определяется как бы непосредственным усмотрением императора; но законодательство синодальное, начиная с Регламента Петра I, тем и отличается, что в нём всё сознательно не договаривается" – отмечал архиепископ Никон (Рклицкий).

       Конечно, факты деспотизма обер-прокуроров имели место. Но по большому счету они являлись следствием попустительства со стороны самих архиереев, которые мало занимались совершенствованием церковного управления. Однако, при Николае II церковно-государственные отношения (за весь послепетровский период истории) максимально приблизились к идеалу. Царь даже был готов способствовать восстановлению упраздненного Петром патриаршества, но этого не произошло, скорее всего, потому, что всем стали очевидны властные устремления духовенства.
 
       Значительная часть духовенства, в особенности архиереи, очень хорошо жила в материальном отношении. По воспоминаниям епископа Варнавы (Беляева), он, будучи иеромонахом, простым преподавателем Нижегородской семинарии, получал 170 рублей содержания. Для сравнения начальница Нижегородского епархиального училища, на которой лежала ответственность за семьсот обучающихся, получала всего сорок рублей. Таким образом, государственная забота о материальном положении духовенстве была даже чрезмерной (справедливости ради стоит сказать, что эта забота почему-то не распространялась на сельских пастырей, которые зачастую влачили полунищенское существование).
 
        Епископом в то время мог стать человек из самых бедных слоёв населения, что легко увидеть из биографий владык. В то же время архиереи страстно желали участия в общественной жизни страны, они даже считали, что нигилизм в русском обществе распространялся из-за их неучастия в ней.  При этом состояние миссионерства в России было на таком уровне, какого оно, пожалуй, не достигало ни в какие другие времена существования церкви и имело  мощную материальную поддержку.  Наоборот, слишком много участвовало духовенство в общественной жизни и заражалось от общества его «дурными» устремлениями. Отсюда и бунты в семинариях, отсюда стремление многих архиереев не в монастыри, а в великосветские салоны.

        Духовенство желало избавиться от государственной опеки, иметь собственность и распоряжаться ею без контроля с чьей-либо стороны. Поэтому в революции, в свержении самодержавия, оно видело путь к реализации своей мечты.

       Дурным примером для русского духовенства явилось состояние Константинопольской Церкви, в которой  произошло слияние церковного и национально-государственных     начал. После завоевания Константинополя османский правитель Магомет II даровал Константинопольскому патриарху права этнарха, то есть главы греческого народа. Патриарх получил мирскую власть, и весьма немалую. Вся последующая история константинопольской церкви была борьбой за удержание этой власти, которая, в сущности, была малополезна для самой церкви. Приходилось писать воззвания по указке султанов, в том числе и против своих единоверцев - русских.

        Глядя на Константинополь, мирской власти возжелали и многие архиереи в России. Они считали себя способными разбираться в государственных делах лучше, чем какие-то царские чиновники.
 
        Поэтому неслучайно сразу после свержения царя зазвучали призывы: "Время повелительно требует подвига, дерзновения. И народ желает видеть во главе жизни Церкви живую личность, которая собрала бы живые народные силы... Нам нужен патриарх как духовный вождь, руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и подвигу и сам первый шёл бы впереди... Церковь становится воинствующей и должна защищаться не только от врагов, но и от лжебратий. А если так, то для Церкви нужен вождь", - говорил архиепископ Анастасий Кишинёвский. "Никакую войну нельзя вести без вождя, а ведь для Церкви наступило именно такое время, когда ей придётся вести войну» (епископ Григорий - граф П.М.Граббе). "Но когда объявлена война, единой мобилизации не достаточно: нужен ещё и вождь. Кто он? Это патриарх - наш Церковный вождь, наш отец и пастырь, председатель для наших Соборов" (прот. В.Востоков).

        Из приведённых цитат мы видим, что многие представляли патриарха именно мирским вождём, который поведёт русский народ к благоденствию и даст возможность разбить врагов внешних и внутренних.

       Ярко описал антимонархические тенденции в среде русского духовенства либеральный историк Д.Поспеловский: "В последнее предреволюционное двадцатилетие, вопреки совместным стараниям правительства, русских царей, синодальной бюрократии и атеистической интеллигенции, Церковь, наконец, вырвалась из условий изоляции. А приток в неё интеллигенции с её связями в либеральной печати сделал невозможным дальнейшее затыкание рта Церкви правительством... Для гласности, для выхода из изоляции имел значение и сам факт выбора духовенства в Думу. И тут правительство и широко распространённое мнение о реакционности духовенства потерпели конфуз. В Первую Думу было выбрано шесть священников и два епископа. Епископы примкнули к правым, священники - в основном к левым и центру".
 
       Были среди священников кадеты и даже социалисты-революционеры. Правительство, видимо, пыталось с помощью духовенства отрезвить Думу. Получилось наоборот: участие в духовенства Думе с точки зрения народа благословило антимонархическую деятельность думцев. "Можно с уверенностью сказать, - пишет Поспеловский, - что войди Церковь в революцию самостоятельной единицей, с большим нравственным авторитетом и опытом независимого существования, духовно и административно спаянной, роль её была бы вполне сравнимой с ролью нынешней польской католической Церкви".
 
       Далее Поспеловский  рассказывает о "симфонии" Церкви и Временного правительства (правда, слабый протест со стороны Церкви вызывало отторжение от неё 37 тысяч школ). Не забывает историк рассказать и о том, как синодалы отказались, по просьбе обер-прокурора, обратиться к народу и выступить в защиту монархии.

      Таким образом, можно с уверенностью сказать, что дух отступничества давно зрел в недрах русского духовенства, и его отступление от царя в Феврале 1917 было неизбежно.
 Царь принял решение об отречении от престола тогда, когда понял, что остался один. От него отвернулись все: великие князья, армия, интеллигенция, духовенство. Некоторые ставят ему в вину это отречение, дескать, надо было бороться до конца. Причём, как ни странно, чаще всего такого мнения придерживаются либеральные историки и публицисты.
 Сначала против царя выступила распропагандированная, давно уже преклонившаяся перед "прогрессивным Западом", так называемая "думающая" часть общества - интеллигенция. А к 1917 году ей удалось увлечь за собой и народ. Опыт 1905 года показал, что карательные методы могут лишь задержать революцию, на время загнать болезнь внутрь.

        После событий 1905 года православная церковь в лице её иерархов даже не попыталась поддержать последнего императора. Последние факты ставшие недавно известными из работ профессора РГГУ историка Бабкина, опубликованных в журнале "Вопросы истории" и отдельной брошюрой, свидетельствуют об отступлении от царя практически всего духовенства. Более того, революция нашла поддержку и одобрение, в первую очередь, именно в церкви. И это проявилось уже не столько в брожениях, имевших место в духовных академиях и семинариях, сколько в направлении мыслей высших иерархов.
 
        Они давно уже мечтали о "свободе" церкви, свободе от самодержавной власти государства, в свободе от царя, который, по мнению иерархов, слишком часто вмешивался в дела, его не касающиеся. Поэтому и сама достойная идея восстановления патриаршества окрашивалась в тона "освобождения от пут самодержавия". Именно поэтому Николай II отложил созыв Поместного Собора. Он понимал, что в сложившихся условиях новоизбранный патриарх оказался бы, скорее всего, глашатаем идей либеральной интеллигенции.

        Конечно, влияние государственной бюрократии на Церковь было излишним и зачастую вредным. Но головную боль не лечат путём удаления головы.  Уже через несколько месяцев после революции священники и монахи, усвоившие демократические лозунги своих архипастырей, начали вполне демократическим путём свергать их на епархиальных съездах. А ещё через некоторое время паства начала свергать этих пастырей... В общем, все как в песне: "Есть у революции начало, нет у революции конца!"

        Если бы церковная иерархия воспринимала самодержавие как единственно приемлемую, единственно богоугодную власть, то поступила бы подобно митрополиту Алексию, затворившему некогда храмы в Нижнем Новгороде до разрешения тяжбы между князьями. Вот и в начале ХХ века русские люди ожидали властного церковного слова, но священноначалие промолчало, ибо втайне само мечтало об отделении церкви от государства. А когда обер-прокурор попросил синодальных архиереев выступить в защиту самодержавия и порядка, то иерархи попросту отказались.

        Историк Бабкин собрал обширный материал, иллюстрирующий отношение иерархии к самодержавию в марте 1917 года. Как уже говорилось, весь этот материал лежал на поверхности, достаточно было открыть любые епархиальные ведомости за 1917 год. Но никто этого не сделал, не востребовал этих фактов. Почему? Сначала, вероятно, чтобы не показывать советскому народу роль "реакционного" духовенства в "прогрессивном деле" свержения самодержавия. А затем, чтобы не дискредитировать православных иерархов в глазах паствы.

        Архиереи пошли на компромисс с безбожным духом XX века ради влияния и власти, ради процветания церковной организации, с которой они отождествляли  церковь.  В современных работах по истории Церкви мартовские события 1917 года практически игнорируются. Заявляется только, что по требованию Временного правительства уволены на покой митрополиты Московский Макарий, Петроградский Питирим и архиепископ Тобольский Варнава. И практически нигде не упоминается, что это были едва ли не единственные, оставшиеся верными царю архиереи.

          Указом Синода от 20 марта  1917 года митрополит  Макарий   был  уволен   на   покой с 1 апреля 1917 года. Любопытные причины для увольнения святителя с кафедры приводит возглавивший бунт против своего архипастыря протоиерей Николай Цветков: "Митрополит Макарий, этот благочестивый и благоговейный пастырь, апостол Алтая и известный миссионер, но "ветхий денми" старец, положительно не в состоянии быть тем руководителем и вождём, каким должен быть теперь каждый архипастырь".

        Весьма примечательные слова. Разрушив государство, февралисты принимаются за церковь. Их "церкви" не нужен благочестивый и верующий пастырь, им нужен общественный деятель в рясе, вполне отвечающий мирским представлениям об идеале. Бога он должен вспоминать только по должности, а всё остальное время радеть о пользе не церкви, а церковной организации. Должен он быть человеком светским, образованным, деятельным, одним словом, политическим, а не духовным вождём. Если снять с такого человека рясу, то ни за что не догадаешься, что перед тобой архипастырь.

        К мнению людей духовного звания в России всегда прислушивались особо. А тем более к высказываниям о таких важных, судьбоносных для России событиях, как Февральская революция. Вот выдержка из проповеди епископа Уфимского и Мензелинского Андрея Ухтомского в Казанском соборе Петрограда. 12 марта 1917 года: «Кончилась тяжкая, грешная эпоха в жизни нашего народа. В эту эпоху – все грешили: лгали, льстили, насиловали народ и в слове, и в деле… Теперь началась великая эпоха новой жизни, случилось нечто невероятное. Наступили дни чистой народной жизни, свободного народного труда, зажглась яркая звезда русского народного счастья.
Самодержец погиб и погиб безвозвратно; но вместо самодержца пусть великий Вседержитель царствует над нами».

        Можно привести еще массу высказываний подобного рода.
 
        Практически, никто из церковных иерархов того времени не выступил в защиту царя.