Я их найду! Повесть

Парень видный я был. Рост - двенадцати сантиметров до двух метров не хватало. Фигура - закачаешься! Перспективы - шикарнейшие! Ещё бы, по коэффициенту востребованности - второй в классе своём. Причём, непосредственно перед выпускными.
Девки - липли. И я к ним лип. А Натка появилась, ни одна  другая деваха не нужна стала. Сам не понял, как влип. Причём, с восторгом и радостью.
Вот скажите, кто в наше время влюбляется?
Кто?!!!
В любовь сегодня играют лишь. Для малых деток одни игрушки - для взрослых другие...

С Наткой я на вечеринке познакомился. Не помню уже, как в кабинку забав её затащил. Помню, подумал:
"Для разнообразия, можно и с "обезьянкой" покувыркаться" 
Худой она была и занозистой, как доска не струганная. Рост - от горшка два вершка, как в старину говорили. До плеча мне не доставала. К тому же, рыжая. Конопушками лицо усеяно, как памятник Пушкину голубиным помётом. А глазищами сверкала так, словно принцессой себя мнила.
На вечеринке той была она острей перца. Подкалывала, и не только меня. Подначивала, и не только меня. Подсмеивалась, и не только надо мной. Короче, клюнул я, на рекламу такую.
А в кабинке забав Натка отшатнулась вдруг. Сказала, в транс меня вгоняя:
- Я тому буду принадлежать, кого полюблю!
Офигел от заявления такого. Потому и не послал куда подальше. Гладил волосы её и выслушивал… ха, "бред сивой кобылы".  Да время от времени пытался руку под кофточку засунуть.
Куда там!!!
Ладонь мою она отстраняла с такой поспешностью, словно не рука это была, а змея с жалом ядовитым.
"Не хочет отношений более близких - не надо!"  почти равнодушно подумал я. - Встал с ложа. Потянулся сладенько и сказал: - Ладушки, разбегаемся! - И подумал, в оправдушки играя: - "Была нужда с законом дело иметь!".
Она с вечеринки тотчас ушла.
Как слиняла тюха эта, (а что, я так и подумал тогда), в кабинку забав троих водил, первых попавшихся - не поостыл пока. Сроду эрекции такой не было. А наутро снова захотелось мне копну волос тех огненно рыжих погладить. Да так захотелось, что… полчаса из-под душа холодного не вылезал.

Понятно теперь, как с Натахой у нас завязалось.
До сих пор не развязывается. Даже то, что одноклассники Дуриком  прозвали, не  помешало отношениям нашим. Даже то, что от общения с ней мозги вспухали от проблемностей разных, помехой счастью нашему не было.
Натка заявила, ещё до свадьбы:
- Никаких кредитов!
- Но…
- Обойдёмся без свадебного путешествия!
- Но…
- Квартиру большую снимать не будем!
- Но…
- Мне не роскошь нужна - ты!
- Но…
- Даже те, кто в кредит живёт, о ребёнке задумываются не раньше, чем лет через десять!
- Но…
- Феденька, ты же сильный у меня. Очень сильный! Давай попробуем, всего лишь попытаемся отличаться от толпы, - умоляла она, когда слова доводов кончились.
Когда любимая баба просит подвиг совершить, какой мужик  проявить себя откажется? И всё же спорил с ней, до хрипоты порой. Лаской меня брала. Против глаз её бездонных, счастьем фонтанирующих - не устоять!
А она твердила и твердила:
- Феденька, посмотри на тех, кому исполнилось пятьдесят лет! Закон запрещает им занимать высокооплачиваемые рабочие места, предназначенные молодёжи. Постепенно они теряют всё, что имели.
- Не настолько уж быстро теряют.
- Хорошо, на тех обрати внимание, кому за сто. Когда-то и они наслаждались жизнью. У них было всё. Сейчас живут в "ульях", питаются биомассой, одеваются в тряпьё.
- Не совсем в тряпьё.
- Согласна, одежда добротная, но это же - униформа.  Государство заботится о них, продлевает жизнь, но только затем, чтобы сознание их использовать во время сна. Чтобы сырьём они были для воплощения пси-виртуальных реальностей. Я не хочу, чтобы нас ожидала такая старость! Не хочу!!! Хочу, чтобы наши дети заботились о нас. А мы о них.
- В наше время не принято заботиться о детях, это их унижает, - не сдавался я. - И о родителях заботиться… подло это. Свою дорогу каждый выбирает сам.
- Нам это внушили! Мы живём ложными предпосылками.
- Чем? Чем мы живём?! Какими ещё предпосылками?!
- Ложными. В нас обманом вбили ложные моральные ценности.
- Что в нас вбили?! Нат, не выдумывай того, чего нет! Ценности могут быть только материальными. А мораль в баснях, - ухмыльнулся я и процитировал: - Мораль сей басни такова: нет в мире ни врагов и ни друзей - есть радость жизни. И оттого она полней, чем меньше думаешь о ней.
- Сам придумал? - скривила она губы в усмешке презрительной.
- Чо, по-твоему, гений я? Из учебника это.
- Да-а-а?! Хотела бы я на учебник этот собственными глазами взглянуть.
- Как будто не видела. Единый, за десятый класс.
- Да-а-а?!
- Натка, не придуривайся! А то заявишь ещё, что в школе не училась.
- Училась, но… Федя, а давай я тебе стихи почитаю.
- Валяй, - милостиво разрешил я.
Хотя, если честно, равнодушен к стишкам. До тошноты равнодушен.
Натка с басен начала поражать меня. Крылова какого-то вирши вспомнила. Забавно. Вот только в толк взять не мог - зачем о зверюгах говорить разных, а затем мораль какую-то в кривляньях их искать? Увидев, как рожа моя, типа, кислятиной покрылась, она Блока какого-то стихи читать… декламировать, то есть, стала. Не спорю, есть любители древней поэзии - только не я.
- А другое что-нибудь, поершистее, знаешь? - перебил её.
Следующее стихотворение мне поначалу понравилось. Ещё бы:
- Я волком бы
       выгрыз
           бюрократизм.
  К мандатам
    почтения нету.
  К любым
чертям с матерями
       катись
  Любая бумажка.
    Но эту….
Я офигел. Натурально! Я же не это услышал. Я ведь о чём подумал: "Ну, ни финты! Натку, и на матерщину потянуло?!".
А она стала выкрикивать нечто настолько непонятное, и не матерщину даже… увял я. Так и не понял, что доставал тот, крикливый, из широких штанин. Понял одно - из древних поэт. А во времена те, это же каждый знает, да и в учебниках о том же прописано, поэтами становились недоумки разные и алкоголики. А писатели… Это же насколько тупым быть нужно, чтобы в конце повествования главную героиню... эту, как бишь… Анну Кренину, положить на рельсы. Типа - под поезд. А главное, было бы за что?!
- Нат, - перебил её, - где ты туфту эту откопала?
А она рассмеялась. Грустно как-то рассмеялась и заявила:
- Тебе Есенин понравится, мой любимый поэт.
И действительно, понравился. Долго врубался, что это такое - алый свет зари. А вот как он выткался над озером - не понял. Что за непонятное техническое решение применялось - попробуй-ка, врубись сходу! Тем более, если впервые о нём слышишь. Да в форме такой - завуалированной. Собственно, я не старался особо вникать и в эту, и в другие премудрости. Стихи радостью затаённой в душу впали. Захотелось мне Натку на руки взять и нести. Нести и нести. Нести и нести! Хоть под стог. Хоть в кусты. А облапошил - по рукам получил. Вот и пойми баб - сама же хотела! Ведь и голос дрожал и дрожь по телу… Тут уж я вообще ничего не понял. Я то к ней - с лаской.
- Нат, что на сей раз не так?! - спросил холодно.
А у неё - искры из глаз. О каких-то олигархах заговорила, которые душу народа убили, Как будто у народа душа есть?! Какую-то систему народного образования ублюдочной назвала. Как будто образование системой может быть?! Да ещё ублюдочной! О подлости какого-то закрытого мирка, (где избранные живут), талдычить стала, словно мы фантастику обсуждать собрались.
- Натка, это из древнего спектакля монолог? - спросил я.
Вы бы видели лицо её. Ни один актёр подобного не изобразит. На полчаса в статую превратилась. Ну, не на полчаса, на полминуты - уж точно! Для меня то это время растянулось чуть ли не в вечность. Она же глазищи вытаращила и рот распахнула так, что в него воробей смог бы влететь. И гнездо свить успел бы. Я же подумал на полном серьёзе, что её паралич разбил. А она покачнулась, да как заверещит:
- Вон отсюда! Чтоб духу твоего тут больше не было!

На следующий день мы оба усердно вид делали, что срыва того нервного, от актерства её, не было. Разговор тот, прежний, продолжился.
- Натка, все так живут, - отмахнулся я.
- Мы - не все. Мы - это мы!
- Но…
- И не прав ты, не все так живут. Есть те, кто стремится стать богатым.
- Есть те, кому доля такая тяжкая выпала быть богатым! - веско сказал я. Подумал, что Натаху снова клинить начало. Но она справилась с приступом. Рот захлопнула. И на глазищи "шторки" приспустила. Дошло никак, что правда - на моей стороне! Потому и, не менее весомо, добавил: - Богачей пожалеть только можно. Они, как только становятся богатыми, перестают принадлежать только себе.
Не стала она спорить. Сказала:
- И те есть, кто откладывает на старость.
Я расхохотался:
- Нашла, кого в пример приводить! Над ними же смеются - на каждом перекрёстке.
- Да, смеются, - согласилась Натка, но вздёрнула упрямый носик. - Кому-то выгодно было заставить людей над ними смеяться.
- Кому это может быть выгодно?! - ехидно поинтересовался я.
- Государству выгодно, чтобы определённые группы людей думали и поступали одинаково. Это оно сгоняет их в загоны и в стада. Для детей - уютные загончики. Чтобы к роскоши и развлечениям с малолетства приучались. Для молодёжи стада. С сочно-хрустящей жратвой. С электронными игрушками, чтобы от тоски не взвыли. Взрослым - выпасы. Чтобы не бодались особо, государство придумало ролевые игры. Видимость создаёт занятости.  Для особо бодливых - дубинка полицейская! А для стариков - снова загоны! Не настолько уж нужны они государству, да деть некуда. А государство не люди, не страна - кучка властителей. Прожорливая, циничная, упивающаяся властью своей элита!
- Натка, откуда в голове твоей столько непонятного?
- Думать учись! - взвизгнула она. - Ещё не поздно!
Обидно.
- Феденька, ну что ты губы надул. По сравнению с другими парнями ты гений мысли, - добавила она "кипятка". - Подумай, отчего над актёрами знаменитыми не смеются?! Над музыкантами и певцами, с их огромными гонорарами?! Над учёными и  изобретателями?!
- Им деньги девать некуда, - пробурчал я. Не сдержался, сказал поучительно: - Они вынуждены денежки в банки вкладывать и голову ломать над тем, как их тратить.
- Разве можно быть таким наивным?! - воскликнула она, разглядывая меня с ужасом.
Поссорились мы… Да и позже не раз ссорились. Но Натка… типа - чудо она, с ней же интересно. Подсел я на неё, словно подросток на сластогрёзы.
Хорошо, в то время сотовизоров и сетевизоров не было. Тюрьма бы плакала по моей Наташке. Сейчас о важном и наболевшем мы можем говорить только на природе. Не в парках даже - за городом.
Свадьба… Вы знаете, что это такое. Лучшая машина в городе - в твоём распоряжении. Лучший ресторан - да запросто! Лучшее… всё самое лучшее. Самое-самое! И даже, на райский остров, куда по-другому попасть невозможно - вот он, твой! Лишь желание прояви… Ничего этого у нас не было. Да и свадьбы - почти не было. Собрали сумки с барахлом разным, да пикник устроили на природе - нет, не поняли нас друзья!
А затем… - а вот этого оскорбительного клина в наши отношения я снести не мог.
- Феденька, - пропела она ласково, даже прильнула ко мне, - что если мы жить будем в "улье"?
- Что-о-о?! - вскричал я.
- Там жильё дешевле. К тому же…
- Ты говори, да не заговаривайся! - рявкнул я.
- Феденька, старикам опека нужна, а мы…
- Вот что, милая, - змеёй прошипел я, - одно из двух выбирай! Или "улей", или я! И чтобы разговоров таких больше не было!!!
Есть извращенцы - нормальный пацан руки не подаст! - со старичьём живут. Талдычат, что на старости лет человек необходимость особую имеет в тепле душевном. Якобы, заботы старикам не хватает - как будто роботов в "ульях" мало?!
Уродов этих гоняем мы, как трусливых зайцев. Их даже закон не всегда защищает. Не убиваем, конечно же. За это-то, как раз, ментропы сгрести могут.
Да, ни в морду дать, ни пнуть уродов этих нельзя. А вот резиновыми шлангами, из резины особой, да по мягким местам - запросто! Главное, чтоб следов не осталось. Вот тут - закон слеп.

Осели мы в пригороде. Где жильё дешевле. Я зубами скрежетал, но и Натка - кремень! Я на коттеджик один замахивался, а она в полуторку древнюю впихнуть меня хотела. Компромисс нашли - двухкомнатная! С видом: с одной стороны на прудик заплёванный, с чахлыми берёзами и скамейками переломанными, с другой стороны - на двор, с единственной песочницей, с выпивохами на лавочках.
На дно утянула меня Натка - на дно! И это - с моими-то данными. Вот уж не думал, что с теми здороваться буду - ох, что за причуда противнейшая руку жать! - кто от государства отказался. Позже разглядел - и тут люди живут. И люди, в общем-то, неплохие. А поначалу я всех, кто в доме моём обитал, кроликами обзывал. Типа, безмозглые, как кролики, трахаются в норах своих, (то бишь - в квартирах), как кролики, и отлавливать себя позволяют ментропам за преступления разные, как кролики - тупо и равнодушно.
В работе престижной мне не отказали. Где жить - дело личное. Можешь на помойках обитать, но если голова варит… а вот тут - не прав я. Для полиции нравов грани дозволенного в поведении граждан чётко оговорены. Враз сгребут. И отправят… вот так новость, не знаю я, куда людишек самых опустившихся, девают. Не в тюрьму же? В "ульи", скорей всего. А там общественно-полезным человека делать умеют. Уж что-что, а мозги выдаивать знают как.
С работой мне повезло: четыре часа обязаловки не в дерьме каком - в офисе шикарном прохлаждался. Хотя… прохлаждался - не то слово. Четыре часа эти, если честно сказать, вычёркивались из жизни. Сам в кресло, ноги в углубления специальные, на голову нейрошлем и… цифирь сплошная перед глазами. Расчёты какие-то делал, почти на подсознательном уровне. Вникнуть можно было бы - к чему?
А Натка - та вообще, шикарно устроилась…. Вы же знаете, богатые, даже там, где простейшим роботом обойтись можно, без человека не обходятся. Достойно похвалы это. Где ещё государство столько рабочих мест найти бы могло?!
  Да, она работу себе нашла - пальчики оближешь! Прислугой. Да не где нибудь, во дворце губернатора. И не посудомойкой простой, а в экономки подалась. Минус один был, конечно. Не четыре часа пахала, как я - шесть. Зато и платили ей по-царски. За простую работу, с вредностью не связанную, почти столько же деньжат огребала, как я.
Понятно теперь, как мы обустраивались?!

С такой вот радостью, и с раздражением таким, начали мы жить-поживать, да добро наживать.
Года через четыре накопительство мне окончательно поперёк горла встало. Мне же, не на колымаге той, (на каких старичьё только раскатывает), на "Везувии" рассекать проспекты хотелось. А Натаха упёрлась:
- У нас таких денег нет!
- Как это нет?! - кипятился я. - Ещё и останется прилично, если со счетов снимем.
- Нет, на это мы не пойдём, - задумчиво говорила она. - "Везувий" твой через пять лет в металлолом превратится. Запрет в силу войдёт, на его эксплуатацию. Тебе захочется ездить на ещё более крутой машине.
- И что?!
- А то, что трясина эта засасывает. Когда исполнится нам пятьдесят, государство о долгах напомнит. Мы перестанем быть людьми. Мы будем придатком к чему-то. Всего лишь за еду и униформу попадём в рабство.
- Давай, а, всего лишь раз, ссуду возьмём! Тогда и деньги те, что в банках лежат, сохранятся.
- Зато те, что заработаем за пять лет, как вода в песок, утекут. Феденька, я же объясняла, как образуется та пропасть!
Выматерился я. Грязно. Впервые так. Впервые… с Наткой так. А она - в слёзы.
- Не ожидала от тебя подобного!
- Как будто сама не материлась! - возмутился я.
- Я?!!! - вскинула она брови. - Да я за всю свою жизнь ни одного матерного слова не произнесла!!!
- Ты соловьём то не разливайся!
- Не пойму, о чём ты?!
- Забыла, как стишки те рассказывала?! - ехидно произнёс я и, подражая её громогласности, её жестам даже, продекламировал:
- Я волком бы выгрыз буратизм... - и т.д., с учётом того, что мне тогда послышалось.
Натка покраснела. Настолько, что веснушки попрятались.
- Тупица! Ох, и тупица ты! (Впервые обозвала).
Я не обиделся. Смешно лишь стало.
- Фёдор, (что за дурацкая манера называть меня так, когда неуважение показать хочет), загляни в словарь Ожегова.
- Какого ещё Ожегова?
- Черт возьми! - вскричала она. - Ты меня до белого каления доведёшь! В любой словарь загляни - узнаешь, что означают слова бюрократизм и мандат!
Сотовизору не доверился, словарей кучу прошерстил. Нет таких слов в них. А значит… - впрочем, мелочи это. Стану я из-за каких-то двух слов отношения с любимым человеком обострять!
Баталии наши долго ещё продолжались.
- Вот отменят деньги, в дураках останемся! - один довод остался.
- Деньги никогда не отменят, - доказывала свою правоту моя благоверная. - Для элиты нашего мира, которая власть захватила, они являются мерилом собственной значимости. Без денег им даже в благотворительность не поиграть...

Понимал я Натку, уже многое понимал.
За лозунг этот - живи в кредит! - большинство обоими руками голосуют. Вот только, государство не дурней паровоза. Тем, кому за пятьдесят - фиг, с бантиком розовым. С улыбкой встретят, с улыбкой и выпроводят. Без пенсионной страховки ни один банк цента ломаного не даст. А о страховке этой… ой, покажите мне хотя бы одного, кто её оформляет! Вместе на чудака этого подивимся.
Да, понимал. Но, когда очень чего-то хочется - рассудок глухим и слепым становится. Не раз вставал на дыбы - типа, кто в доме хозяин?! Типа - выслушай бабу и сделай наоборот.
Не всегда получалось у меня наоборот делать. Глаз любимой боялся, в которых счастье солнышком светилось… Нет, не глаз. А того, что моя строптивость радость из них слизнёт.
Ох, да что говорить, любой мужик меня поймёт: претензии мои со всем пониманием выслушает.  Только Натка не давала мне лишний раз с друзьями встретиться. Шоколадку лишнюю запрещала купить. Денежку к денежке складывала, словно строитель кирпичи. Фундамент возводила будущего нашего благополучия.
Так и жили поначалу. Она об одном мечтает, я - о другом. Позже, когда дочка родилась, мечты наши… да, притираться начали. Мы многое могли уже позволить себе купить. Перед рождением дочери, (а могли бы раньше), квартиру в центре приобрели. Не хуже, чем у одноклассников. Точнее - лучше! Они же жильё до сих пор снимают, а наше в собственность перешло. Ещё через год мебель сменили. И уже Натка - не я, Натка! - завела разговор о новой машине. Не о "Везувии", понятен факт, но о престижной. Я от восторга таял, когда, обнявшись, на диване каталоги просматривали и достоинства разбирали того или иного коня железного. Мне мир хотелось обнять. А Натку… из глаз её пригоршнями счастье черпал и ей же отдавал.

Банк этот - Банк Национального Возрождения - полгода назад высветился. Обороты набирать начал - почище вечного двигателя. Банки мелкие поглощать стал - всё равно, что я устрицы с пивом. По сотовизору только о нём и верещали. У Наташки, от тех нулей, что на экране высвечивались, глаза всё более круглыми становились. А от процентов, что банк выплачивал, ещё круглей.
- Феденька, надо рискнуть! - доставать меня стала.
- А на фига?
- Такой процент… - закатывала она глаза под потолок. - Полгода и мы больше можем не экономить.
Достала она меня. Отмахнулся:
- Делай, как хочешь!
Знал бы, чем закончится авантюра эта, язык бы откусил.
Вы же в курсе, в наше время, каждое слово вес юридический имеет. Каждый миг жизни нашей сотовизорами запротоколирован. В квартире каждой тайная объёмная видеосъемка - дело обычное и привычное.
Моя благоверная, ссылаясь на слова мои, все деньги наши - все!!! - перевела в БНВ. Если бы я на дыбы не встал, она бы квартиру со всем содержимым и лошадку мою железную, любимую  "Карану", условно бы продала, с правом владеть собственностью полгода. И с последующим выкупом через погода. Не за бесценок бы продала. Место, где дом наш стоял, невероятно престижным стало, когда рядом замок отгрохал Никодюля, знаменитый комик.
- Феденька, поверь, дело надёжное, - уговаривала меня.
- Машину и квартиру даже условно продавать не дам! - отрезал я. - И без того в трое большим рискуем.
Если честно - поджилки тряслись.
И то, "Караночку" свою я обожаю, да только "Везувий" ночами снится. Да и квартирка наша новая, как набили вещами, шмутьём разным, тесновата стала….

О том, как сотовизор верещал о нечистоплотности основателей Банка Национального Возрождения - особый разговор. Дикторы охали, ахали, да руками разводили. Примерно так же вели себя представители закона. Заявили, что тех, кто вкладчиков  обокрал, вряд ли удастся найти. Улизнуть умудрились. Сами растворились в неизвестном направлении и денежки с нуликами многими умыкнули.
Не могло подобного быть. Не могло! В век тотальной слежки, когда каждый на виду… Ан нет, и в наше время идеальные преступления совершаются.
Выяснилось, в телах банкиров тех уже другие люди живут, причём, на законном основании. Агентство проката тел, (знаменитое причём), сознания преступников, (девки одной - заправилы, и двух её помощников, господ степенных и солидных), отправило почтой пситронной по анонимному адресу - ищи ветра в поле!
Ах, да! Сначала служители закона хорохорились. Типа, преступники не уйдут. В руках почти. Ещё несколько минут и в наручниках перед зрителями предстанут. Но так они только в первых выпусках экстренных новостей браваду свою показывали.
Вы бы Натаху видели, когда о банкротстве банка этого объявили. Поговорка есть: бьется, как рыба об лёд. Новым смыслом она для меня наполнилась. Страшно было смотреть на жену. Ладно бы заголосила, ладно бы по полу кататься начала, она же волосы клочьями из головы рвать принялась. А волосы её - Вы бы видели мою жёнушку! - главное богатство. Я же... - да, рассказывал уже! - влюбился в Натку, когда гриву её рыжую увидел.
Более страшным не это было. Крыша у женушки основательно зашелестела. О какой-то Светке забредила, которую убьют за преступление какое-то страшное.
- Смертная казнь отменена, - попытался её успокоить.
- На словах - да! - простонала она. - На деле применяют. Ещё как применяют! В особо извращённой форме!
- Натушка, детективы по сотовизору - это одно! Вымысел. Нельзя верить. В жизни - другое. Обыденней всё. Проще.
- Проще? Что ты знаешь о жизни?! - вскричала она. - Ты не её видишь - картинку лубочную! Под толстым, толстым слоем лака!
- Натка!
- Не перебивай меня!!!
- Натка!
- Что, Натка?!!! Для тебя сеяминутное благополучие превыше всего! 
- Нет!
- Нет?!!! Посмотрим, что ты на это скажешь! - И сникла, вдруг. И в слёзы, вдруг. - Феденька, виновата я перед тобой. Прости. Из-за моей глупости мы потеряли все накопления. Я…
Вот тут, у меня крышу снесло. Как только дошел до меня смысл произошедшего. Выяснилось: чтобы процент больше был, женушка не оформила страховку от кидалова. От афёры возможной.
Такого я от неё не ожида-а-ал!
Уже не помню, какими словами обзывал её - я же в коматозное состояние чуть не впал! - одно знаю, слов не жалел. Ими, как гвоздями, к полу её приколачивал. Сука - самое приличное слово. И спать лёг на диванчике, на лоджии.
А утром записку обнаружил.
"Милый, любимый мой, мой самый дорогой человек на Земле! Прости меня. Я решила отдать своё тело на три месяца одной особе. Не ради денег. Всех благ мира не хватило бы, чтобы разлучить меня с тобой! Так надо. Поверь, так надо! Я тебе всё, всё-всё объясню, когда встретимся. По контракту, она займёт в семье моё место. Прошу, не перечь ей. И не отталкивай. То, что ты будешь с ней - изменой не считается. Ты будешь с моим телом - будешь со мной. Феденька, милый, я тебя очень люблю! Прости. Прости! Прости!!!
Твоя, всегда только твоя, Наташка!
P.S. Не забывай про доченьку. В приюте детям не хватает одного - родительской любви. Навещай Оксаночку чаще. Гуляй с ней дольше. Играй. Рассказывай сказки. Скажи, что мама уехала, но обязательно, обязательно, обязательно вернётся. Очень прошу, говори с ней обо мне!".

Вечером "жена" объявилась. Сунула мне контракт в руки, прошлась по комнатам и, прихватив из холодильника моё пиво, уселась перед сотовизором. А ночью… Я и не знал, что существует столько позиций Кама-сутры.  Уж на что я к любви стойкий, ночь эта меня вымотала. Полагал, удовлетворил особу эту на все сто, ан нет, недодал ей на все двести.
Утром моя новая благоверная заявила:
- Федор, к ужину меня не жди. Поздно приду. Возможно ночью.
Что на меня нашло - не знаю. Ревность взыграть никак не могла. Пусть тело жены, но не она же в нём! Наверное… да, последней каплей терпения моего то обстоятельство оказалось, что Фёдором назвала. Вы же знаете, в каких случаях Натаха меня так обзывает. Короче, зафитилил ей, в глаз левый. Сроду кулаки не распускал, а тут… Сотовизор вмиг ожил. На экране мультиплицированное изображение судьи появилось.
- Фёдор Иванович Ковальчуков, Вы обвиняетесь в преступлении по статье….
У меня в глазах поплыло. Последние слова монстра этого в гул сплошной слились.
- Не было преступления! - вдруг, выкрикнула лжежена. - Не было!!! Я сама хотела, чтобы он меня ударил!
- Господин Ковальчуков, подойдите к экрану, приложите к нему правую руку. - бесстрастно произнесло изображение судьи.
Как у экрана оказался - не знаю. Тупо смотрел, как из черноты, из точки одной, лучики вырываются разноцветные и по ладошке скользят.
- Ковальчуков Фёдор Иванович. 2096 года рождения. Программатор. Платёжеспособен. Опознание произведено. - Мультяшный судья заткнулся на пару секунд, словно обдумывая что-то, следом произнёс монотонно: - Госпожа Ковальчукова Наталья Ивановна, подойдите к экрану, приложите к нему правую руку. - Честно сказать - плевать мне было на всё происходящее. Да и что закон придумать может за синяк жене, кроме штрафа? Не безработный же, заплачу. Тупо смотрел, как лжежена шагнула к экрану. Встрепенулся, когда сотовизор заверещал: - Не делайте этого! Вы совершите преступление…
Искры и… потух экран. А в сотовизоре, там, где динамик расположен, торчит наискосок стальная шпилька от… точнее, для волос.
Голос Наташки вывел меня из транса:
- Всё, это конец! - прошептала лжежена. - От полиции мне не уйти!
- Что ты натворила?! - проорал я. - Что?!!! Зачем понадобилось тебе прятаться в теле моей жены?!
- Да, от полиции мне не уйти, - спокойно заговорила она. - И пытаться не стоит. Всё, это конец, электрического стула не избежать, - И, вдруг, улыбнулась мне… как лучшему другу улыбнулась. - Минут пять для разговора у нас есть. Почему бы не поговорить, напоследок. К тому же, просьба к тебе есть. Предсмертная, можно сказать. А выполнить её ты захочешь, только если поймёшь меня.
- Кто ты?! Кто?!!!
- Та самая банкирша, которая сделала тебя нищим, - заявила она. Сказать, каким я стал - всё равно, что ничего не сказать. Только и мог, что рот раскрывать и закрывать беззвучно. А она с усмешкой продолжила: - Только вины в том моей нет. Государство нашу деятельность признало преступной. Не выгодно ему, когда люди накопления делают. Вот и наложило руку на наш банк. Те миллиарды, что без страховки оказались, оно присвоит. А обвинит в хищении - точнее, уже обвинило! - нас.
- Как же… как же так?!
- Нет времени на объяснения. Сам поймёшь, позже. Проанализируешь ситуацию, и поймёшь. Жаль, что подставил меня. Через три месяца ты мог бы быть миллиардером. Я решила подарить Вам миллиард, как компенсацию… Не ворованных денег, своих. Я очень богата. Отец мой… не важно, кто он. Один из тех, кто империю создавал. А я, с помощью денег, решила взломать её основы.
- Выходит, Наташка обманула меня?! Ради миллиарда пошла на обмен телами?!
- Нет, - ответила она и, помедлив чуть, сказала: - О деньгах мы речь не вели. Мы… она сама обо всём расскажет.
- И без того всё ясно. Нужно было запутать следы. А я, окультуренный и спокойный, идеально вписывался в твои планы.
- В другом мне нужна была её помощь. Если бы Наташа сама не настаивала сдать своё тело в агентство проката, я использовала бы другие пути отхода. В остальном… ты почти прав.
- Да-а-а! - протянул я.
А она сунула мне в руку пластиковую карточку и заговорила торопливо:
- Вот, возьми! Она на твоё имя оформлена. Хватит, чтобы выкупить сознание жены. И на жизнь хватит, на первое время. Хочу, чтобы знали вы, за то время, пока я наблюдала за вами, я успела вас полюбить. Наташе завидовала страшно. Она нашла свой путь. Она знает, что такое счастье. И любви её завидовала… наверное, потому и ненасытной была ночью, что с любовью её большой срастись захотелось. К счастью её прикоснуться захотелось. Побыть захотелось, хотя бы в грёзах, по настоящему нужной кому-то.
В дверь загрохотали.
- Откройте! Полиция!
- Феденька, умоляю, передай этот ЧИП тому, кто спросит: есть ли у тебя кошка? - прошептала банкирша мне в ухо. - Он не опасен для тебя. Степень защиты… в нём, поверху, запрещённые мультиплицированные порнопрограммы. Закон только их вскрыть сможет. Штрафом отделаешься, если что.
На ладонь мою упал крошечный, сверкающий белизной квадратик.
- Носи его с собой! - опалила она жарким выдохом мое ухо. 
- Минута на размышление! - прогрохотал голос за дверью.
А она крутанула пальчиками пуговичку на блузке и прошептала:
- Ты всё слышал?
- Да, - прошелестел из неё мужской голос.
- Не вздумайте мстить! Не вмешивайтесь в жизнь этой семьи. Я не прощаюсь, постараюсь вырваться. - И заорала на меня, дико заорала: - Открывай! Что ты медлишь?!!! Жить надоело!!!
Шестеро до зубов вооружённых спецнеров, в костюмах специальных, против террористов предназначенных, ворвались в квартиру. Грубо отбросили меня к стене, банкирше руки за спину и… словно испарились.

Жену я только на следующий день смог выкупить. С цветами встретил у того самого агентства, которому тело она продала.
- Милый, как я рада тебя видеть! - бросилась она мне на шею. - Я хочу отпраздновать освобождение на природе!
Как у реки оказались, не помню. Я же с любимой глаз не сводил. Руку от волос её оторвать боялся. А там засуетилась она, коробки и коробочки с деликатесами с места на место принялась перекладывать. Только такси за пригорком скрылось, тортик в траву швырнула.
- Рассказывай!
Типа - "нож к горлу".
Я и не противился особо… Пощёчины такой ещё ни от кого не получал. И поцелуя такого - тоже. Резко пригнула меня, словно в рог бараний свернуть решила, и рот основательно язычком своим заткнула…. Понял чуть позже, лишь глаза скосил - как не понять?! - такси из ложбины выбралось, на другом холме обозначилось. Мы очутились снова в зоне видимости его сетевизора.
Да-а-а, жизнь такой финт подкинет порой -  сразу не прожуёшь. Я к скандалу сексуальному приготовился, а Натка от губ моих едва оторвалась, упала в траву и в голос завыла.
Выяснилось, банкирша та - сестра Натки. Это по ней голосила моя благоверная в квартире, не из-за денег потерянных… Революционерки, мать твою! Одна - в народ пошла. Другая - власть сверху решила раскачивать, основы её рушить.
Ох, и бестолочи! Что Светка, что Натка моя! Чтоб вздрогнуть хотя бы могла власть сегодняшняя, это же какой силищей обладать надо! О чём думали соплюшки эти, когда дорогу свою по жизни выбирали?!
Это и высказал.
А она выплеснула в меня два озера пронзительной боли.
- Фёдор, ты отойди, по берегу пройдись что ли. Мне хочется побыть одной.
К трассе шли пешком. И молчали.
Вернее, Натка молчала. А у меня мысли верёвками путались, в узлы связывались. То одно брякну, то другое - и всё не впопад.
В городе Натка молодцом держалась. Вида не показывала, что плохо ей. А мне выть хотелось, задрав лицо к небу, по-волчьи.
И выл вечером, обхватив голову руками.
Мне кричать хотелось:
- Я не хочу жить в таком мире!
А я всего лишь выл.
Я вспомнил Янгу, ту девочку, которую первой "раскупорил". Она хотела покончить с собой. Девчонки… они же наивные, они же не верят в жестокость мира, они же в тринадцать лет, о принцах мечтают… Я Инора вспомнил, моего дружка школьного. Ему руку оторвало на аттракционе, при аварии. Из больницы к нам не вернулся. Недели не прошло - забыли о нём. И я забыл... Вспомнил строгую математичку. Как-то, мы встретили её в подъезде. Всего лишь попугать решили: накинуть на голову тряпку, уронить на пол и разбежаться. А Атира выхватил нож…
- Что случилось, не поправить, - успокаивала меня Натка. - Каждый глупостей понаделал.
Она не знала, из-за чего я вою, а я не мог ей сказать об этом.  Даже шепотом. Даже в постели.
Неделю мы не могли выбраться на природу. Старичок тот, что повстречался нам, как только вернулись в город с "пикничка", эту отдушину перекрыл.
- Слышал, Вы тоже потеряли все деньги, - жалостливо сказал он, перегородив нам дорогу.
Ох, как я его возненавидел! Даже руки его, в мелкой дрожи, и те противны стали.
- Что тебе нужно? - спросил зло.
- Ничего. Ничего не нужно. Сочувствие выразить хотел. Я тоже потерял свои деньги. Все накопления свои потерял. Знаете, у меня даже кошка плачет. Не приучена к искусственному молоку. Ей хочется натурального молочка, а я не могу его купить.
- Я дам вам денег на молоко кошке, - холодно сказал я, доставая бумажник.
- А у тебя есть кошка? - проскрипел он.
Я вздрогнул. Почему-то, пальцы одеревенели. С трудом отыскал на дне кошелька маленький, плоский квадратик.
- У меня нет кошки, - сказал я, протягивая сотенную.
Вместе с ней старик крепко зажал в кулачке и тот ЧИП.
- Спасибо вам, вы добрые люди. Позвольте отблагодарить вас. Советую за город не ездить неделю. Говорят, снова авария цистеролёта произошла, страшные выбросы нераторина в секторе… вот ведь, забыл в котором. Вечно их номера в голове путаются. Сами поинтересуйтесь. Если позвоните в САТ, скажут. Такое утаивать не будут. А может слухи это. Вы же знаете, мы, старики, обожаем слухи. - Он помолчал чуть и добавил: - Пойду я, пожалуй. Вы не представляете, как Мурка моя обрадуется. Вот обрадуется…
Опираясь о трость, прихрамывая и продолжая бормотать что-то, он заковылял к остановке платформиков. А Натка провожала его жадным, завистливым взглядом.
Знать бы, чем опасна была для нас эта неделя?!
О Светлане мы ни слова, ни полслова не услышали. А узнавать, да расспрашивать… что мы - храбрстрахиков объелись?! Натка, и без того, от страха тряслась. Но суд её, даже в качестве свидетельницы, не выслушал. Скорей всего, показаний агентства по обмену тел хватило. Пострадавшей её посчитали. Иначе бы чек не пришел - компенсация за урон, причиненный содеянным преступлением. И меня не побеспокоили за рукоприкладство - то ли забыли за ненадобностью, то ли посчитали, что в той ситуации у меня были основания лжежене в глаз зафитилить.
Вкладчики того банка до сих пор ругаются, недобрым словом вспоминают Надежду Космарову, в чьём теле Светлана была. И по сотовизору, время от времени, танком утюжат то имя. Одно не понятно, куда настоящая Космарова подевалась? Она же не возмутилась даже. Могла бы опровержение дать… Может, убили?!
Лозунг тот - живи в кредит! - ещё более популярен стал. Не ради него ли убили?! А может потому, чтобы светлое имя высоковознесённого тестя моего не марать?!.. Я даже в это готов поверить.

…Машину мы оставили за холмом, чтобы чуткие датчики её сетевизора не улавливали нас.
Разговор начал с главного:
- Кто ты, Натка?!
- Я не могу сказать своё настоявшее имя.
- Между нами не может быть тайн.
- Не спрашивай об этом! Неужели не видишь, я вся твоя. Вся! А прошлое… ты не представляешь даже, насколько опасна та информация.
- Что опасного может быть в информации?! - хмыкнул я.
- Я обучена её хранить. Тебя вскроет первый же детектор. Я не говорила, да и ни к чему раньше было об этом говорить, детекторами оснащены все площади, все входы в супермаркеты, вокзалы и гостиницы и даже общественные туалеты.
Я присвистнул:
- Сетевизорами замаскированными, что ли?
- Это несколько другие приборы, тайные. Они не всё… вернее, не у всех людей,  улавливают мысли. Настроены на кодовые слова. Одно из таких кодовых слов - фамилия моего отца.
- Не фига себе?!!! - пробормотал я.
А Натка ухмыльнулась криво.

Мы многое обговорили. Обратно возвращались молча, по старой просёлочной дороге. Ветер трепал простенькое платье моей любимой. Кланялись, может и нам, травы. Кузнечики усердно и наперебой пытались что-то рассказать.
Я думал о деньгах… Нет, не о них!
Мы много потеряли денег в том, лопнувшем банке. Всего лишь пятую часть их вернула мне банкирша. Из них половину заплатил я за тело жены, когда выкупал его в агентстве по прокату. Но у нас есть ещё время сделать старость свою счастливой. Есть! Пусть не такой безбедной, как мечтали… Вот о чём я думал. И ещё кой о чём.
- Натушка, как хорошо, что ты отказалась быть революционеркой! - сказал я после долгого молчания.
- Кто тебе глупость такую сказал? - вздёрнула она упрямый носик.
- Но-о-о, а-а-а… - я запаниковал.
А она рассмеялась весело.
- Я - революционерка! И ты, мой милый - самый, что ни на есть настоящий революционер!
- Но-о-о….
- Мы счастливы. Мы по жизни гордо идём и не просим подачек. Мы доброту храним этого мира и любовь. Одним этим мы бросаем нашему потребительскому миру вызов. Когда нибудь ему надоест бессмысленное прожигание жизни. Ресурсы планеты не бесконечны. Этот монстр, индустрия развлечений, съест сам себя. Придёт отрезвление. Вот тогда, наша жизнь будет достойна похвалы и подражания.
Я не стал отвечать. Открывшуюся проблему обмозговать сперва нужно - не так ли? Я же не виноват, что мозги мои с ржавым скрипом работают…. Но, работают! Натка всё чаще к словам моим прислушивается и так делает, как я советую.

Там, на берегу реки, где пощёчину получил, я сказал любимой:
- Нат, если бы я умел писать, я написал бы о нас книгу.
- Обязательно бы написал, - устало произнесла она. И добавила горестно, с каким-то придыханием холодным: - Если бы умел писать. 
- Я научусь! - твёрдо пообещал я.
Значит, было что-то… типа - предчувствие. Чего-то большего предчувствие. Более важного, чем жизнь. И важней даже - чем собственное счастье… Нет, пока не могу я это словами выразить. Уж сами постарайтесь понять...

- Натушка! Я хочу сказать тебе нечто очень важное, - заговорил я проникновенно. - За последние годы мне многое видимым стало. Словно из темноты всплыло. А прожектор - ты. Ты Натка! Тысячи проблем я увидел. Сегодня вижу я: школы из детей наших дебилов делают. Не думать в них учат, а знания лишь в головы впихивают. Типа, впрессовывают. Да так, что для мыслей собственных места не остаётся. С этим делать надо что-то… Ведь что-то надо с этим делать?! Не так ли, Натка?! И с приютами что-то делать нужно? Нужно!!! Натка - ты слышишь меня!!! Не дело это, когда родителей обязывают в них насильно сдавать детей. Не дело это, когда родителям разрешают видеться с детьми десять часов в неделю.
- Ты прав, - сказала она, сморщив носик, словно заплакать изготовилась.
- Натка…
- Давай помолчим! Феденька, милый, помолчим, а!!! Иначе я лопну, как воздушный шарик лопну, от переизбытка чувств!
Нет, не революционер я. Это же, так понимаю, не просто громкое слово. Состояние, содержание души это. А я лишь осмысливать начал жизнь. И проблемы её, страшные и дурацкие, только познавать начал.
- Натка, мне не хочется возвращаться в город, - тихо заговорил я. - Давай, пройдёмся ещё раз по дороге, туда и обратно. Хочешь - помолчим. А хочешь - стихи свои тебе почитаю?! - И ляпнул нежданное: - А хочешь - на руках тебя понесу!
Она улыбнулась мне. А я… я утонул в её глазах.
"Бог мой, - подумал я, орошая душу свою слезами: - скажи, за какие заслуги ты сделал меня таким счастливым?!". - И тут же, скотиной себя обозвал. Разве можно о счастье собственном так вот, самозабвенно думать, когда столько боли вокруг?! Ох, и обидно стало! Я заплакал, по-настоящему. А Натка… Натка сказала:
- Это не только твои слёзы. Это ещё и слёзы всего нашего мира.
- Ты не права, - возразил я, всхлипывая. - Это ещё и слёзы обиды. И счастья.
А она ответила:
- Это и есть слёзы  мира. Пока орошают они мир - есть надежда, что он не погибнет. Жаль, что мало их. Как дождя над пустыней, мало. Плачь, милый! Плачь. Ты не стесняйся слёз этих. Каждая слезинка твоя - жизнь!
Не знаю… Но я привык ей верить. Натка видит то, что мне недоступно. И учит меня прозревать.
Я стыжусь слёз счастья. Мужчина не должен размазывать сопли по щекам. Я не стесняюсь тех, других слёз… Нет, не беззащитнее они нас, мужиков, делают - сильнее. Потому, что мужчина - настоящий мужчина!!! - мстит за горькие слёзы. Всегда!
Вот и всё, что хотел сказать Вам. Знаю, завтра мне захочется ещё что-то сказать. А пока… пока слова те, как клад драгоценный, где-то прячутся.
Я их найду… Обязательно найду!!!