Радеть, увы, не запретишь

                ПРЕДИСЛОВИЕ
 
 Это, конечно, дела давно минувших дней, были, так сказать, и быльём изрядно поросли, мхом густым затянулись. По своей-то охоте я б никогда не стал ворошить прошлое, тем более, если оно грязно воняет, однако ж, обстоятельства сложились так, что я вынужден был заглянуть в потроха истории одиннадцатилетней давности. Заглянул и что же увидел? Я увидел много нового и удивительного. И, главное, - точка все еще не поставлена, а принцип справедливости, являющийся одним из краеугольных камней здания российской Фемиды, не восторжествовал до сих пор. И вряд ли восторжествует. Потому что я один, как это ни странно, заинтересован в том самом «торжестве», а один, как известно, в поле не воин, тем более, когда этот одинокий воин совершенно безоружен перед полчищами вооруженных до зубов варваров, ощетинившихся как ежи, притом защищенных броней многочисленных властных полномочий.

  Да, я не защищен и гол как сокол. Да, я не в силах что-либо сделать и изменить ситуацию, заставить торжествовать справедливость, но, одновременно, мне окончательно закрыть рот никто пока что не может. Я не могу молчать. Я не буду молчать. Поэтому возвращаюсь к давней истории. Нет, я не собираюсь пересказывать прошлое. Я просто-напросто расскажу о «вновь открывшихся обстоятельствах» старого и давно забытого уголовного дела и представлю эти «обстоятельства» в виде свежей, хотя и дурно пахнущей, хроники. Мне представляется, что эта хроника поможет кому-либо взглянуть на то, что творится в правоохранительной и правоприменительной системах России другими глазами; взглянуть трезво, а не ура-патриотично.

  Итак, вот эта хроника...
   
  8 октября 2007. Понедельник.
 
 Звонок из Москвы, с первого канала телевидения. Повод: москвичей заинтересовали события, описанные мною в судебном очерке «Страшно. Грустно. И... смешно». Этот очерк был опубликован в июньском номере за 1998 год моей газеты «Криминальное обозрение», а в 2004-м - размещен в Интернете (http://samlib.ru/m/murzin_g_i/) . Москвичи сказали, что хотели бы, чтобы в готовящейся передаче поучаствовала жертва насильника. Удивился, ясное дело: ну, кому приятно ворошить грязное прошлое, причем на всю страну? И высказался в том смысле, что потерпевшая вряд ли согласиться, скорее всего, откажется предстать в образе изнасилованной. Впрочем, сказал я, дело - ваше, то есть хозяйское.
 
Спросил: чем я могу помочь? Ответили: нужна фамилия и другие данные жертвы, у меня, мол, они должны быть (я в очерке изменил имя и фамилию изнасилованной девушки). К сожалению, сказал я, прошло девять лет и архивы (свои черновые записи) я не сохранил. Единственная возможность, заметил я, - это материалы уголовного дела, но они лежат в архиве суда и оттуда, чтобы познакомиться, выцарапать будет очень и очень трудно (кому-кому, а уж мне-то ситуация известна и удивить не может). Пообещал москвичам, что попробую добиться разрешения на новое ознакомление с архивным уголовным делом, что займусь этим завтра же.
   
  10 октября 2007. Среда.

  Весь вчерашний день провел в Кировском районном суде Екатеринбурга. Побывал во множестве кабинетов, но все безрезультатно. Устные просьбы отказываются выполнять. Пришлось написать и оставить письменное заявление с просьбой разрешить ознакомиться с архивным уголовным делом. Прошу не как обыватель, а как член Союза журналистов России. Указал и цель: для уточнения некоторых сведений. Заявление написал на имя председателя суда Лёвкина Юрия Петровича: он один (так мне сказали) вправе дать разрешение. Заявление оставил в канцелярии и попросил зарегистрировать по всей форме. Спросил: когда будет резолюция на заявлении? Сказали, чтобы я позвонил в среду, после обеда.
 
Сегодня позвонил. Чувствую неладное: перебрасывают меня с одного телефона на другой и что-то невразумительное говорят. Понятно: морочат голову.

  Еду в суд. Встречаюсь с клерками-исполнителями. Спрашиваю Елену Владимировну, помощника председателя суда: мое заявление потеряно? Нет-нет, отвечает, не потеряно. Спрашиваю: могу ли я узнать результат? Скорее всего, говорит, результат будет отрицательный. Спрашиваю: как это понимать? Мне, говорит она, поручено подготовить мотивированный отказ. Спрашиваю: на каком основании? Вы, говорит, не участник судебного процесса, а частное лицо... Уточняю: просьба исходит от профессионального журналиста, от автора судебного очерка, опубликованного в открытой печати. Для нас, говорит Елена Владимировна, это одно и то же. Жаль, что для судейских чиновников журналист, выполняющий свой профессиональный долг, и частное лицо - понятия тождественные.

  Вечером вновь был звонок из Москвы. Сообщил неутешительное. Но сказал, что еще остается надежда, так как завтра попытаюсь добиться того же результата, но теперь уже не по формальным каналам.

  11 октября 2007. Четверг.
 
 Пробую зайти с другой стороны. Раз первоначально заявлениями потерпевших занимался уголовный розыск Кировского РУВД, то, соответственно, в милиции должны, во-первых, остаться (так мне, наивному человеку, казалось) какие-либо документальные следы, во-вторых, могут продолжать нести службу кто-либо из тех оперативников, которые выезжали на задержание, оформляли первичные документы и которые могут вспомнить какие-то подробности тогдашнего преступления.
 
 Я - в коридорах Кировского РУВД Екатеринбурга. Пришел, чтобы встретиться с начальником районного управления Копыловым. Он, как сказала секретарша, на селекторном совещании и объявится в кабинете не скоро. Пробую дождаться и потому слоняюсь по коридору. Нет начальства - не беда.

  К моему огорчению, и здесь меня ждали сплошные разочарования. Для начала: здесь в уголовном розыске старожилом считается оперативник, стаж работы которого даже не пять лет, а всего два года. А это означает, что участников событий десятилетней давности нет.
 
 Пусть так, думаю я, но в архиве могли остаться документы, например, собственноручно написанные заявления потерпевших, копии их первичных допросов, где все данные должны быть. Обращаюсь в архив РУВД. Там - грубят, но я все равно их прошу помочь. Наконец, снисходят до объяснения: все документы (таков приказ министра Нургалиева) десятилетней давности давно уничтожены, так как срок их хранения (даже журналы учета обращений граждан и регистрации совершенных правонарушений) установлен в пять лет. Вот так: уничтожили - и точка.
 
 От безнадёжности завязываю знакомства с рядовыми оперативными сотрудниками. Может, думаю, они что-либо знают о моем деле или подскажут, с кем из ветеранов мне можно будет связаться. Нет, они ничего и никого не знают. Потому что такого понятия, как «ветеран», просто-напросто не существует в Кировском районном управлении внутренних дел Екатеринбурга. Кто-то из них вздыхает.
 
 - А вы знаете, что сыщик в «уголовке» задерживается не больше, чем на год или два? - я отрицательно мотаю головой. Оперативник поясняет. - Текучесть такая, что...

  - Но почему? - эмоционально спрашиваю я. - Ведь говорят...

  Мой собеседник саркастически ухмыляется.

  - Говорят все и много, а толку никакого. Люди уходят, потому что условий - никаких, а работа - сволочная.

  К разговору подключается другой оперативник, помоложе. От него слышу:

  - С транспортом - просто беда: надо ехать на задержание подозреваемого, а машины нет. Приходится ехать (вы не поверите) на трамвае.
 
 Я - не верю, хотя память мне услужливо подбрасывает виденное и слышанное пятнадцать лет назад: тогда у милиции Екатеринбурга также были проблемы с транспортом. Тогда, правда, сами машины все-таки были, но не было горючего и оперативникам, чтобы выехать на задержание очередного злодея, бензин приходилось покупать на свои деньги...
 
 Я изумленно пялю шары на опера.

  - Как же так?! - восклицаю я. - Вам же все время дарят новенькие машины и десятками!

  Теперь, в свою очередь, начинают опера пялиться в изумлении на меня, будто на инопланетянина.

  - Нам?! Подарки?!

  - Ну, да, - твердо отвечаю я. - А кому же еще-то? Два месяца назад на главной площади Екатеринбурга, под прицелом телекамер проходила очередная церемония передачи вам несколько десятков новеньких автомобилей.

  - Кому? - переспрашивают собеседники.

  - Вам, милиции, значит... Не мне же... Где машины?

  Опера рекомендуют:

  - Спросите начальство: оно лучше знает ответ на вопрос, куда и кому уходят машины.

  Да, уж... Восемь лет не был в Кировском РУВД, но проблема с транспортом (для оперативных служб) как была, так остается и по сей день острой. Ничего не изменилось.

  Много нового я узнал в тот день в Кировском РУВД. Впрочем, новое - это хорошо нами усвоенное старое.

  А все говорят, что министр Нургалиев и его команда блестяще работает над укреплением кадрового состава органов внутренних дел Российской Федерации.

  Видимо, работает. Например, вот так.

  Один из оперов посетовал:

  - В уголовном розыске все больше и больше дилетантов, особенно среди руководства.

  - Почему? - вновь изумляясь, спрашиваю я.

  - Такова кадровая политика - политика радения родному человечку, - опер не голословен и приводит самый свежий случай. - Только что, - говорит он, - в Орджоникидзевском РУВД, - это также в Екатеринбурге, - назначен новый начальник уголовного розыска и народ побежал.

  - Не ко двору пришелся назначенец или не взлюбили? - догадливо спрашиваю я

  - А за что его любить-то?! Человек ни одного дня не работал в уголовке, профан то есть.

  - Но как могли назначить?!

  - Очень просто: парнишка, которому от роду 23 года, - является сынком высокопоставленному чиновнику из департамента.

  - На столь высокий и ответственный пост такого юнца?

  - Мало того, что парнишка на первый снег писает, - ответил опер, - но еще в нашем деле - ни бэ, ни мэ, ни кукареку.

  - Но как же он станет руководить двумя десятками опытных оперов?


  - Вот и бегут, куда глаза глядят, опытные. Остаются лишь дилетанты, как и их нынешний новоиспеченный начальник.

  Теперь мне понятно, почему объявляют всероссийский розыск в отношении человека, который не собирался никуда прятаться и свободно разгуливает по городу.

  Теперь мне ясна ситуация, когда подозреваемого в совершении тяжкого преступления ищут годами. Каков уголовный розыск, таковы и плоды его деятельности.

  Поразительно, но время остановилось: потому что всё это я слышал и видел восемь лет назад. Но в ту пору я находил объяснение: Россия, мучаясь, только-только начала выкарабкиваться из ужасающей нищеты, которая досталась ей от Советского Союза. Сегодня, спустя восемь лет и благодаря конъюнктуре мирового рынка на нефть и газ, Россия, якобы, на глазах богатеет и до такой степени, что правительство не знает, куда нефтедоллары девать.

  Как много слов и как мало дел, в том числе и в правоохранительной системе.

  Все остается без изменений. И жизнь радует лишь Президента, Премьера, министра Нургалиева, а также любимицу народа – «Единую Россию» и ее сателлитов.
 
 Для чего я обо всем этом пишу? Не знаю. Наверное, питаюсь иллюзией, что кто-то прочитает и...

  Другого способа сказать об этом негде. В условиях «суверенной демократии» информационное поле до такой степени зачищено, что на нем не найдешь ни соринки, ни пылинки - тишь, гладь, да Божья благодать.

  Повторюсь: даже в советские времена все-таки в печати проскальзывали отдельные недостатки. Нет, не по адресу Генсека, то есть вождя, но первых секретарей обкомов (по нынешнему губернаторов), бывало, покалывали.

  Отвлекся, конечно. В сторону от моего дела повело. Впрочем, так ли уж в сторону?..
   
  13 октября 2007. Суббота.
 
 Весь вчерашний день занимался всё тем же: пытался помочь москвичам. Увы, почти безрезультатно. Но в данном случае очень подходит формула: отрицательный результат - это тоже результат.
 
Дело в том, что я вынужден был воспользоваться старыми связями, которые когда-то были у меня в судебной системе, в том числе и в Кировском районном суде Екатеринбурга.
 
Я встретился с судьями.

  Сначала, конечно, с тем судьей, которая вела судебный процесс по этому конкретному уголовному делу. Она вправе и без особых трудов может обратиться в архив, откуда поднимут дело без всяких проволочек. Лариса Малиновская, судья, выслушав меня, наотрез отказалась помогать, прозрачно намекнув, что за этим делом стоят весьма солидные люди, и она нарываться на неприятности не хочет. Я видел на ее лице испуг. Господи, подумал я, отчего федеральный судья так боится ворошить события десятилетней давности?
 
Поупрашивал, конечно. Даже приманку подбросил: сказал, что ее, Ларису Малиновскую, могут пригласить на ток-шоу в качестве участника. Однако эта моя приманка не только не помогла, но еще больше напугала судью, защищенную, кстати, высоким законодательным статусом.
 
Эта надежда растворилась. Но у меня был еще один, последний шанс. И я им (а что мне было делать?) воспользовался. Я встретился с другим судьей (не называю фамилии, чтобы как-то не навредить ему), объяснил ситуацию. Судья понял меня.
 
 - Кому-кому, а вам, Геннадий Иванович, - сказал он, - помогу. Приходите ко мне завтра, - говорит он, - и ознакомитесь с материалами дела.
 
 Сегодня с самого утра я вновь был в Кировском районном суде. Но и в этот раз меня поджидало разочарование.

  Итак, что же мне удалось выяснить через знакомого судью? Главное - председатель суда Лёвкин и его помощники мне всю неделю морочили голову, нагло морочили, бессовестно, что, ну, никак не красит систему, которую они представляют.

  Ситуация пикантная. Оказывается, материалов уголовного дела, необходимого мне, в Кировском районном суде вообще нет. Следовательно, ни отказывать мне, ни разрешать ознакомиться с делом господин Лёвкин не мог. Собственно, и писать мне заявление все по той же причине не было никакой надобности.

  Материалы дела, оказалось, находятся уже не в Кировском суде, а в Верх-Исетском (для меня оказалось открытием), из чего вытекает, что я свой путь должен начать с самого начала и в другом суде.
 

 Что это, как не откровенное издевательство судейских чиновников?

  Потеряна неделя на выяснение, уточнение, хотя обязанность людей, прежде чем устраивать волокиту, выяснить, наличествует ли объект, вокруг которого следует поволокитить.
 
 Из Кировского суда я все-таки уходил не с пустыми руками. Я имел два документа. Первый, полученный официально, - письмо господина Лёвкина об отказе мне в ознакомлении с делом, которого в суде нет. Второй, полученный неофициально, - ксерокопия (с подписью и печатью) определения Верх-Исетского районного суда по интересующему меня делу, бегло пробежав который, я понял, в чем тут закавыка. Уже после того, как судья Малиновская в Кировском суде постановила обвинительный приговор и после того, как мой очерк увидел свет, Свердловский областной суд, рассмотрев протест прокурора, отменил обвинительный приговор. Отменил на том основании, что «вскрылись новые обстоятельства» по данному уголовному делу, а именно: осужденный не мог давать отчета в момент изнасилования своим действиям, поскольку у него обнаружено (?) психическое заболевание, причем, хроническое (?). И материалы уголовного дела были переданы для нового рассмотрения не в тот же самый суд (?), а в другой, то есть в Верх-Исетский, где судья единолично рассматривает материалы дела и выносит то самое определение, которое уже у меня в руках. Согласно этому определению Верх-Исетского районного суда Екатеринбурга, осужденный освобождается от уголовной ответственности и направляется на принудительное лечение.
   
  14 октября 2007. Воскресенье.
 


Я - на пенсии. И уже несколько лет не бывал в судах как первой, так и второй инстанций. Побывал сейчас и сильно удивился, хотя, казалось, меня уже ничем нельзя удивить.
 
Меня поразила атмосфера в судах. Атмосфера затхлая, более пакостная, чем даже в большевистские времена. Федеральные судьи, несмотря на их высочайший статус и необыкновенно высокое денежное содержание, пребывают в страхе, в таком страхе, которого я не видел восемь лет назад. Судьи отказываются общаться с журналистом, а если и отваживаются говорить правду, то чуть ли не шепотом, беспрестанно оглядываясь, чтобы, упаси Бог, их не увидели, не услышали и не донесли по начальству. Судья, который когда-то сражался, как лев, за торжество законности и справедливости, сегодня мирится с беззаконием и не борется ни с чем. Судья видит, что его приговор отменен под надуманным предлогом, что преступник, которому место только в тюрьме, разгуливает на свободе, нагло надсмехаясь над правосудием в пору «суверенной демократии», молчит, сносит все, не протестует.

  Такого не было никогда.

  Чтобы отвадить судей от привычки к правдолюбию, судебный департамент придумал правило, по которому журналисты приравнены к частным лицам, следовательно, им нет и быть не может доступа к документам.  А там, в архивах похоронено много весьма-таки любопытного для пристального журналистского взора.
   
  15 октября 2007. Понедельник
 
В прошлую пятницу из Москвы звонка не было. Вполне возможно, что потеряли надежду на положительный исход. Но я не отступаю. У меня появился привычный мне азарт, желание докопаться до истины.
 
Поехал в Верх-Исетский районный суд Екатеринбурга. Естественно, там меня совсем не ждали, точнее - и не хотели даже видеть. Сказали лишь, что я должен в четверг прийти на личный прием к председателю суда Мирошниченко Николаю Михайловичу, разумеется, с письменным заявлением: таков, мол, общий порядок.
 
 Но я уже в любом случае не намерен отступать. Я обязательно еще раз познакомлюсь с уголовным делом. Это необходимо, поскольку возникают новые обстоятельства, о которых я прежде не знал. Обстоятельства, ставшие мне доступными из неформальных источников, для меня любопытные, а для судебной системы позорные.
 
 Так вот почему так не хочет судебный чиновник, чтобы журналист увидел это уголовное дело!
 
 Замечу: уголовное дело, о котором идет речь, и десять лет назад выглядело весьма и весьма необычно (иначе я вряд ли бы и взялся за написание судебного очерка, потому что нет ничего нового и оригинального в самом преступлении; ну, кого можно удивить изнасилованием?), а сегодня... Нет просто слов! Меня переполняют эмоции. Мне хочется крикнуть: куда скатилась Россия за какие-то последние восемь лет?!
   
  16 октября 2007. Вторник.

  А неформальный путь все же эффективнее формального.
 
Правда, надо заиметь сей «неформальный путь». Это сейчас почти невозможно, если, конечно, не пользоваться «средствами материального поощрения». Сразу скажу: я не пользовался, потому что этих самых средств у меня попросту нет.

  Итак, передо мной уже лежит один документ. В нем названа подлинная фамилия потерпевшей. К сожалению, лишь фамилия, даже без инициалов. А по одной фамилии жертву все равно не найти. Однако уже кое-что. Кстати, и этот мелкий штришок говорит о многом, а именно: об отсутствии элементарного уважения к потерпевшим, им, как скоту, хватит и фамилии.

  Итак, что это за документ? Я уже упоминал: копия определения Верх-Исетского районного суда по интересующему меня уголовному делу.
 
 Как мог оказаться у меня документ, если еще не был даже на приеме у председателя суда Мирошниченко? Под пыткой не скажу.
   
  17 октября 2007. Среда.

  Сижу, гляжу на определение Верх-Исетского районного суда и в голове полная чехарда. Я не понимаю, как мог родиться документ подобного качества? Не буду (потому что не хочу) делать полный анализ, тем более с точки зрения права, но не могу удержаться от одного: в определении суда перечисляются эпизоды мне известного давно уголовного дела, но указывается, что по времени они относятся не к 1997, а к 1998 году. Ошибка на год. Опечатка в документе? Но опечатки в одном случае, но не во всем документе. Тут возможны два варианта: либо судья Харисова писала определение, находясь в дугу пьяной, а потом в том же состоянии ставила свою подпись, либо ошибки допущены намеренно. Но с какой целью?! Может, не судья Харисова тут виновата? Может, это моя ошибка, допущенная в судебном очерке? Но это невозможно. Не мог я написать, да еще и опубликовать судебный очерк до совершения самого преступления.
 
 И такой вот документ, между прочим, не был никем опротестован, хотя имел даже формальные признаки. Почему никто не опротестовал. А потому, что этот с позволения сказать «документ» вполне устраивает власть.  Более того, власть как раз и является инициатором появления подобного документа.

  Ну, если так, то мне сам Бог велит все-таки добраться до всех материалов уголовного дела. Все сделаю, чтобы добраться, - рано или поздно. Что мне это даст? Ничего. Кроме удовлетворения, что я хоть что-то сделал для восстановления справедливости.
 
 Да, российский пенсионер беспомощен; он даже лишен права на достойное существование. И что? Сложить ручки?

  Завтра пойду на прием к председателю Верх-Исетского районного суда (заявление по всей форме уже подготовил). А сегодня решил сходить в тот же суд, встретиться с судьей Харисовой, посмотреть ей в глаза и задать несколько неудобных вопросов, возникших у меня.

  Увы, но оказалось, что госпожа Харисова уже давно в отставке, то есть находится в статусе пенсионерки. Попробовал узнать домашний адрес или хотя бы телефон, на, что естественно, получил отказ.
 
 Жаль, очень жаль.

   18 октября 2007. Четверг.
 
Я все еще не теряю надежды помочь москвичам. И утром, к девяти, уже в Верх-Исетском районном суде, чтобы попасть на прием к председателю Мирошниченко Николаю Михайловичу. День-то приемный, один в неделю, с девяти до одиннадцати и с шестнадцати до восемнадцати.

  Меня огорошили: утреннего приема не будет, так как председатель убыл в судебный департамент. Несколько назойливо уточняю в канцелярии: а как вечером? Вечером, говорят, прием состоится. Дай-то Бог!

  Вечером я вновь в суде, возле кабинета 14а. Сижу, жду. Время, указанное в расписании, уже наступило, а председателя всё нет и нет.
 
 И все же председатель появился. Подошла моя очередь, и я в кабинете, предстал пред очами председателя. Председатель несколько раз перечитывает мою письменную просьбу о соизволении ознакомиться с уголовным делом, рассмотренным когда-то данным судом. Председатель явно не расположен и потому начинает отказывать. Я пытаюсь убедить. Привожу аргументы. Нехотя, все-таки ставит на моей просьбе резолюцию. Кажется, положительную. Направляет к архивариусу. Иду. А там граждан - видимо-невидимо. Следовательно, не до меня. Простояв с час, прошу архивариуса назначить мне время на завтра. Назначает (и также нехотя) на полдесятого. И я ухожу весь в надеждах.
   
  19 октября 2007. Пятница.
 
 Вновь в суде. Терпеливо сижу и жду, когда вынут и положат передо мной злополучное уголовное дело. Проходит больше часа. Подходит архивариус и говорит, что нужное мне уголовное дело в архиве не находится, что, мол, теоретически оно должно быть, а на самом деле отсутствует и она не знает, где еще искать. Потом продолжает еще какое-то время искать (может, делать лишь вид, что ищет?), но результат всё тот же: два тома уголовного дела как в воду канули, оставив после себя лишь регистрационную карточку. Посмотрел карточку. Ничего нового: я и без карточки знаю, что судьей Харисовой было рассмотрено уголовное дело, что по нему вынесено судом определение, что осужденный освобожден от уголовного наказания и подлежит принудительному лечению в психиатрической больнице. Мне же необходимо почитать заключение судебно-медицинской экспертизы, признавшей осужденного невменяемым (диагноз: вяло текущая шизофрения), а во-вторых, почитать показания потерпевших, данные ими в ходе судебного заседания, в-третьих, убедиться, что определение суда исполнено, то есть осужденный проходит курс лечения.

  Ушел, короче, ни с чем. Вечером вновь звонок из Москвы. Сообщил москвичам, что материалы уголовного дела судом утеряны. А что я еще мог сказать?
   
ПОСЛЕСЛОВИЕ
 
Обидно. Две недели ползал по кабинетам судейских чинов и всё без толку. Впрочем, толк есть. В чем же? А в том, что у меня появилось не только моральное, а и юридическое право сказать теперь: страна катится, а вот куда - никто не знает. Нельзя даже сказать, что страна возвращается в советское прошлое, потому что даже в советском прошлом многого из того, чему я стал невольным свидетелем, места не было и не могло быть. Я увидел парализованную милицию, парализованных, пребывающих в страхе, судей и, разумеется, вопиющее беззаконие, с которым не только никто не борется, а все мирятся.
 
Я не представляю себе, как может человек работать федеральным судьей, если боится сказать журналисту несколько слов правды, если знает и понимает, что ею осужденный гражданин пребывает на свободе под надуманным, точнее - сфабрикованным, предлогом, но ничего не предпринимает, более того, в страхе озирается при одном упоминании того уголовного дела?

  Я не знаю, какими словами можно охарактеризовать то, что когда-то называлось свободой, демократией, гласностью? Все отгородились инструкциями и установлениями от общества, сидят, защищая тайны, на смерть.

  Наконец, как существует в России журналистика, если журналист, основной проводник свободы слова, не имеет никаких прав; он даже не может познакомиться с давно рассмотренным уголовным делом? Да, не все журналисты умны и добросовестны, позволяют себе с документами обращаться слишком вольно. А сами судьи, к примеру? Они, что, все - образец ума, чести и совести? Нет, конечно. Однако на этом основании, что, запретить всем им, судьям, исполнять свои полномочия?
 
 Как много разговоров в России о прозрачности  в деятельности органов государственной власти! Так много, что, слушая, начинает тошнить. Потому что власть не только не открывается перед обществом, а, наоборот, с каждым годом все больше и больше закрывается, изолируется, превращается в некие тайные общества, секретные кланы и в их внутреннюю жизнь заглянуть никому нельзя.

 И в заключении я все-таки приоткрою завесу таинственности вокруг уголовного дела, о котором я рассказывал в судебном очерке одиннадцать лет назад и к которому я вынужден был вернуться недавно.
 
Итак, в чем секрет всего того, что происходило и происходит до сих пор? Все-таки так странно, что насильник получает столь мощную и всестороннюю поддержку. Почему на его стороне суды, милиция и прокуратура?

  А ларчик открывается до банальности просто: насильник - представитель одного из кланов. Одиннадцать лет назад, когда судьи еще кое-что могли (об этом я говорил, основываясь на фактах, в упомянутом мною судебном очерке), прокуратура Кировского района все делала, чтобы уголовное дело спустить на тормозах (вначале закрывала вообще глаза на совершенные тяжкие преступления против личности, потом, под давлением обстоятельств, когда насильник совершил еще несколько аналогичных преступлений, вынужденно возбудила-таки уголовное дело), для этого заботливо было сделано все, чтобы к судебному рассмотрению дело попало в нужные руки, то есть в руки покладистому судье. Но произошла осечка. Судья Малиновская, о которой я уже упоминал, тогда не оправдала надежд. Судья Малиновская тогда еще не так дрожала от шороха всякого властного куста, и поэтому под ее председательством суд постановил неугодный для всех обвинительный приговор - шесть лет лишения свободы. Прокуратура же рассчитывала на еще более мягкий приговор, на приговор, не лишающий свободы насильника.

  Забота о благе преступника со стороны прокуратуры умиляет. Просто так, как известно, даже прыщ на носу не вскочит. Остается лишь догадываться, почему подключился прокурор области к заурядному делу. Зачем ему-то понадобилось добиваться отмены приговора, потом назначать новую психиатрическую экспертизу насильнику и признавать его невменяемым? А вот понадобилось и все! Без объяснения причин.


  А коли так, то я повторю свои доводы на сей счет, которые уже были преданы гласности, так как имеются в судебном очерке.
 
Радение объясняется двумя обстоятельствами.

  Во-первых, насильник - квалифицированный и образованный юрист (он закончил чуть ли не с отличием Свердловский юридический институт и какое-то время трудился на ниве защиты законных прав и интересов граждан, то есть в прокуратуре одного из районов Екатеринбурга. В качестве кого? Старшего следователя по особо важным делам.

  Так что налицо клановая принадлежность. Но она не единственная, возможно, даже не основная. Следователей как-никак много, а прокурор области всего один. В отставке? А это ровным счетом ничего не значит: бывших прокуроров области не бывает.

  Резонен будет вопрос: не сбрендил ли автор статьи; причем тут прокурор области в отставке; с какой целью приплетаю?
 
 А цель у меня одна: разъяснить - это ведь бывший прокурор области сначала произвел на свет, потом взрастил и воспитал того самого серийного насильника. Значит? Второй признак клановости.

  Наконец, третье немаловажное обстоятельство, серьезно сказавшееся на благоприятной судьбе насильника. Дело в том, что прокурор области жил в доме, предназначенном исключительно для верхов советского прошлого, в одном доме с нынешним хозяином области; так что, встречаясь во дворе и прогуливая собачек, они мило общались. Мог ли нынешний всевластный хозяин области, находящийся на короткой ноге с самим Президентом России, допустить, чтобы сыночек прокурора области, игравший в песочнице с его детками, просто так загремел под фанфары? Да ни в жизнь! Вот и не загремел. И никто не осудит: как можно не порадеть родному человечку? Нельзя своих оставлять с бедой один на один: устав масонства не позволяет.
 
 Теперь все карты раскрыты. Сейчас, я думаю, любому читателю не составит труда ответить на один, но ключевой вопрос, а именно: правит бал в области закон или беззаконие?

  О, как понимаю я председателя Кировского суда Лёвкина, запретившего мне знакомиться с тем, чего у него нет, и председателя Верх-Исетского районного суда Мирошниченко, потерявшего у себя двухтомное уголовное дело, которое, кстати говоря, должно храниться вечно.

  Понимаю и глубоко сочувствую: им хочется не просто жить, а жить хорошо - в блаженствующем покое и радости.

  Дай Бог, всем участникам истории доброго здоровья, в том числе и серийному насильнику, наследнику высокопоставленных уральских юристов.
 
ЕКАТЕРИНБУРГ, октябрь 2007 - март 2009.