Сказка. Глава 1

Мечта - самое вкусное питьё... Да вот только по усам течет, а в рот не попадает.

  "В сундуке было три отделения.
В первом блистали красноватым отблеском золотые червонцы. Во втором - уложенные в порядке слитки, не обделанные, обладавшие только весом и ценностью золота. Наконец, в третьем отделении, наполненном до половины, Эдмон погрузил руки в груду алмазов, жемчугов, рубинов, которые, падая друг на друга сверкающим водопадом, стучали, подобно граду, бьющему в стекла."
  Ваня перевел дух и зябко поежился. В окно действительно стучал дождь, а из щелей поддувало. Отодвинувшись, он почувствовал, как алмазное очарование, будто царевна-лягушка, подпрыгнув, нырнуло в дубовый сундук Эдмона и крышка, сверкнув серебряной бляхой, с шумом захлопнулась. Да нет, это просто мама на кухне загремела сковородой. Из кухни потянуло чем-то горелым, а в голове ядовито зашипели злые мысли:
-Ишь, царевичем заделаться хочешь! А куртку-ободрыш не желаешь ли? Да вареница вишневого вместо рубинчиков полную ложку?
Ваня поглядел на варенье в блюдце и вздохнул. Вспомнился утренний разговор родителей. Мама, обозревая недра холодильника, покачала головой и сказала, что, видно, с новой курткой для Вани опять придется подождать. Отец, допивая чай и не замечая Ваниного угрюмого взгляда, поддакнул:
-Ну, да. Пусть в старой походит, все равно ведь сегодня чего-нибудь оторвется.
-Ага, конечно, оторвется, если все равно", - сам себе пробурчал Ваня и сразу же представил кривозубую Гришкину улыбку, с которой тот одним рывком на спор выдрал с корнем пуговицу на Ваниной куртке под одобрительные возгласы своих дружков.
-Вот так вот!- ехидно запищала в голове злюшка-старушка, вывязывая мысли петелька к петельке.- Слабак ты и трус. До Эдмона вовек не дорасти, хоть облопайся вареньем. А лучше папе на Гришку пожалуйся, вот тогда, пожалуй, совсем без куртки останешься.
Ваня аж головой замотал, пытаясь стряхнуть старушечьи петельки. Да не тут-то было, ко всему припомнилась вчерашняя телепередача про волков. Волчица-мать косилась-косилась на своего самого слабого сосунка. Тот и хвостом вилял, и в глаза умильно заглядывал, а мамаша - хвать зубами за горло... Инстинкт рационализма: молока мало, всем не хватит, значит, слабого нужно исключить. От всех этих думок стало совсем тоскливо, и Ваня снова окунулся в иную жизнь, где Эдмон сходил с ума от несметного богатства и метался по острову, пугая диких коз и морских птиц. Его счастье лежало в сундуке и состояло из тысячи золотых слитков, двадцати пяти тысяч золотых червонцев и десяти пригоршней жемчуга, алмазов и других драгоценных камней...
-Вань, а Вань! - позвала мама из кухни.- Иди блины есть.
Ошарашенный чужим счастьем, Ваня только замычал в ответ, но жемчужный мираж окончательно растаял. Нужно было идти.
  На кухне за столом сидел отец и ел блины. Мельком окинув Ваню взглядом, он хмыкнул и указал пальцем на зеркальную створку шкафчика, в которой Ваня увидел лохматую, хмурую физиономию с разрисованным, как у индейца, подбородком. Этот нечесаный тип и был Ваней. Смыв следы варенья, которое предназначалось к блинам, но было ему презентовано заранее, он уселся рядом с отцом. Процесс поедания блинов не отличался ничем особенным. Как и всегда, шло обсуждение текущих дел и, как обычно в последнее время, все разговоры неминуемо сводились к вопросу нехватки денег. Этот ехидный, не верящий в блинную идиллию вопрос, как уродливый гриф, давно завис над кухонным столом, всем своим видом указывая на какие-то непонятные изменения вокруг.
  Иногда Ване казалось, что родная пятиэтажка заблудилась в пространстве и времени, кружа и путаясь в миражах. Вдруг по какой-то причине завод, где отец был инженером, стал работать только три дня в неделю, потом многих отправили в отпуск, а затем стали сокращать. Отец очень нервничал по этому поводу. На улицах откуда ни возьмись появились немытые, неряшливые люди, время от времени ночующие в Ванином подъезде, сгребая под себя половички перед дверями. Рано утром они исчезали, но их тяжелый запах Ваня ощущал, когда спускался по лестнице, чтобы идти в школу. Но это странное время все же вывело кое-кого к оазису благополучия. Например, тетю Клаву - соседку сверху, любительницу гулянок и танцев с прихлопом и притопом так, что люстра в зале становилась маятником.
-Я своему прямо сказала,- делилась она соседкам,- месяц говеем: ни водки, ни сивухи, ни пива. А потом рюкзаки за плечи, сумки в зубы - и в Москву, в Лужники. Ну, вначале, конечно, что попроще брали, в основном, майки детские. Денег, сами понимаете, в обрез. Набьем до отказа - и домой, на рынок. Все по-быстрому расхватают. Теперь вот и в Коньково могу заскочить, и одежку любую прикупить. Эх, бабоньки, жизнь пошла веселая!
Соседки только переглядывались, разглядывая наряды тети Клавы.   
  Послушав в очередной раз застольные денежные страдания родителей, Ваня наскоро поел и отправился к себе. Нужно было доделать уроки. Бережно отложив роман Александра Дюма в сторону, но так, чтобы желтая обложка не затерялась среди груды учебников и поблескивала, как драгоценный приз в конце утомительного перехода по Сахаре географии, он принялся за учебу. Нельзя сказать, что Ваня не любил учиться. Лучше вообще к учебе не применять слов любит-не любит. Учиться надо, как надо чистить зубы, иначе их съест кариес, надо мыться, а то, пожалуй, повторишь судьбу щедринского дикого помещика. Помнится, недавно проходили. Следует признать, что иногда Ваня не просто проходит, но и задерживается, а, задержавшись, глядишь, и призадумается. Правда, случалось это не так уж и часто, ведь обжигающий песок Сахары и прочие трудности не очень-то располагают задерживаться в пути. Тем более, что желанный приз совсем рядом - только руку протяни. Граф Монте-Кристо предлагал сто миллионов и вместе с ним целый мир в придачу. Дерзай! Наказывай виновного и поддерживай слабого! Все в твоих руках. Правда, предлагалось все это Моррелю. Но ведь всегда можно представить, что...
О-о-о! Вот тогда бы Ваня показал, на что способен, уж тогда бы все изменилось, и никто бы не посмел назвать его слабаком!
  Но странный человек этот Эдмон Дантес. Все, что хотел, совершил, а все равно не доволен. Какие-то непонятные мысли приходят ему в голову и мешают Ване ощутить полное удовлетворение от рассказа о судьбе счастливого человека.
  "Попросите ангела, охраняющего отныне вашу жизнь, Моррель, не забывать в своих молитвах человека, который, подобно сатане, возомнил себя равным Богу и который понял со всем смирением христианина, что только в руке Божьей высшее могущество и высшая мудрость. Быть может, эти молитвы смягчат раскаяние, которое я уношу в своем сердце".
Но о каком раскаянии может думать человек, честно исполнивший долг судьи? Разве он похож на Сатану? А что означает его высказывание: "... в этом мире нет ни счастья, ни несчастья, то и другое постигается лишь в сравнении."?
Это совсем никуда не годится. Что такое несчастье, Ваня знал хорошо. Как же его не может быть, если оно всегда рядом и очень даже ощутимо? И еще, почему Монте-Кристо считает, что вся человеческая мудрость заключается в словах "ждать и надеяться"?
  Эти вопросы не давали Ване покоя. Конечно, можно было посоветоваться, например, с отцом или с мамой. Но это были лично Ванины вопросы, а, значит, и решать их должен он сам, а не родители. А иначе, это все равно, как, если бы на обеде во дворце графа Монте-Кристо, где стены обтянуты алым турецким шелком, затканным золотыми цветами, и увешены арабским оружием, отливающим тусклым золотом, вдруг появилась мама в своем застиранном халате и стоптанных тапочках с тарелкой в руках: "Блинков не хотите ли?"...
  Но вот, наконец, со всеми урочными "надо" покончено и с чувством исполненного долга можно зависнуть во времени и пространстве и стать самим собой. Как мало своего времени и как много не своего! Может, это кому-нибудь нужно? Но и своего пространства у Вани тоже было немного: всего-навсего семь метров в трехкомнатной малогабаритной хрущевке. Иногда ночью, когда спать не хотелось, он шел осваивать новую территорию. Родители мирно спали, а если плотно ступать на пятки, затем быстро переносить тяжесть тела на всю стопу, то и пол скрипеть не будет. Таким шагом он путешествовал по маленькой кухне, пугая озабоченных тараканов, несущихся от него во всю прыть, как рыжие мустанги. Ночная кухня была похожа не затерянный островок с холмистым рельефом, перемежающимся вершинами настенных шкафчиков, наполненных полезными ископаемыми, многие из которых годились в пищу. Растительность была скупой, но скудость восполнялась прекрасным фиолетовым цветком, росшим на одном из шкафных вершин. Два или три назойливых крылатых существ с маниакальной последовательностью облетывали нежаркое солнце островка. Поохотившись и отведав дары этого гостеприимного уголка, Ваня отплывал в открытый океан совмещенной ванной, где проходило быстрое течение, которое могло вовлечь в страшный водоворот- гиблое место. Сбросив за борт ненужное, налегке он возвращался по узкому проливу коридора в обетованную гавань, где его ждали дружеские, теплые объятия подушки и одеяла. А дальше начиналась бурная, насыщенная жизнь, полная приключений, длящихся до самого утра, когда эта жизнь уходила спать под звон будильника.
-Ваня! - неслось из кухни.- Опоздаешь!
Надо вставать. Это "надо" сдирало с Вани одеяло, выталкивало из комнаты, загоняло в ванную, швыряло на кухонный табурет и выгоняло из дома. День начался!