Возвращение домой. 3

С бьющим сердцем он толкнул калитку и вошёл во двор. Незнакомая
казахская овчарка, с обрезанными ушами, молча бросилась на него.
Яков отступил к калитке и приподнял костыль. Первое, о чём он думал,
что в его доме живут чужие люди. И он спросил себя – Где же сын?
Где жена? Он оглядел двор. Между деревьями на верёвке, сушилось
 бельё. Из кустарника вышел мальчик, лет шести. Это был Павлик,
 его сын. – Вам  кого, дяденька? – спросил он, отгоняя собаку.
Молча, он шагнул, к сыну. Со страхом, глядя на солдата, на костыль,
на обрубок ноги, в подвёрнутой штанине, мальчик отступил.  -  Павлик!
 - произнёс Шурыгин серыми губами и поднял руку.  Мальчик
повернулся  и убежал.  – Кто там, Павлик – услышал Шурыгин голос
жены, но не двинулся с места. Голос Ольги прозвучал, словно из другого мира. С руками, мокрыми от стирки, Ольга показалась из-за угла дома.
Она приостановилась и с криком бросилась к Якову. Она  и виду
не показала, как больно ей было встречать мужа без ноги. Только
жена мгла сделать так, точно она не ждала его другим, точно она знала, что он вернётся инвалидом, чернолицым, серогубым, молчаливым, злым.
 И всё же женская чуткость не успокоила насторожённое сердце мужа.
Как бы ни отнеслась к нему жена – плакала ли, жалела ли его, или делала вид, что не замечает его увечье, - как бы она ни вела себя, предвзятое недоверие к ней у Якова не исчезло. Шурыгин вошёл в дом с неосознанным, и больным ожесточением.
Оно прочно утвердилось в нём, и ничего не могло его смягчить – ни сочувствие, ни равнодушие, ни жалость, ни любовь. По вечерам в дом Шурыгина приходили родные и друзья. Много было выпито водки, изрядно было сказано приятных слов.
Они расспрашивали его о войне, о немцах, о том, как его ранило, долго ли болел, как доехал? Внимательное отношение администрации ондатровой конторы и районных властей, забота товарищей, нежность жены, сына –
все чудесные и целительные проявления человеческих чувств, не могли
смягчить исстрадавшееся сердце. С ним не разговаривали сослуживцы о работе, заведующий конторой предлагал ему командные должности.
Это не успокаивало Шурыгина.  И наступил день, когда он отправился в контору ондатрового  хозяйства. Он хотел занять прежнее место.
Замкнутой, суровый, он вошёл в контору. Он мог бы заведовать участком.
Нашлось бы, для него место в конторе, заведовать складом, - чем плохо?
Он требовал старого места, где работал до войны. Его не могли отговорить.
И заведующий, и плановик, и начальник самого крупного
производственного участка, наперебой стали отговаривать его, убеждать,
что должность охотника будет для него тяжела. С детских лет Яков Шурыгин привыкал к трудному охотничьему ремеслу. Ему вспомнился случай, перед войной – он заблудился на лодке и неделю не мог выбраться из камышовых зарослей. Произошло это  чрезвычайно просто.  Он заночевал на озере. Ночью поднялся сильный ветер, и камышовые корневища – купаки, как их называли здесь, державшиеся раньше у берегов, или на мелях, были сорваны со свих мест, и вся конфигурация камышовых зарослей изменилась.
Узкие протоки между камышами переместились, старые, по которым он мог проплыть, с завязанными глазами, закрылись, а рядом образовались новые, ведущие не туда, куда он ожидал, и куда ему нужно было. На третий день у Якова кончились продукты. В ночь на четвёртый, опрокинулась лодка, и он остался без спичек и пороха.  Он ел  сырое  кабанье мясо, мёрз по ночам, потому что ночи стали холодные,а огонь нечем было развести
Сколько потребовалось выносливости, чтобы не протянуть ног,
 в камышовых зарослях! Сумеет ли он теперь выдержать такое испытание?
Ещё вспомнился случай, когда ему было ещё 18 лет, он с отцом и старшим братом ехали в районный центр. Все трое были без ружей. При переезде через протоку,
каких было много в том краю, испугавшись плеском воды и людскими голосами, из камышей вышла самка барса с детёнышем.
Брат и отец повернули коней. Яков очутился, прямо над барсом. Зверь присел, скаля пасть. Яков успел соскочить с лошади и в этот момент, самка прыгнула на него. Пригнувшись и закрыв локтем лицо, Яков с размаху пропорол ей брюхо ножом, от глотки до паха. Сумел бы сделать это теперь, на одной ноге? Ещё ему вспомнился случай, когда охотился с товарищем на кабанов. Заночевали они в камышах. 
На ночь товарищ решил «насторожить» ружьё на кабана. Этот запрещённый способ охоты  в состоял том, что на кабаньей тропе устанавливается заряженное ружьё, со взведённым курком. Кабан задевает на тропе насторожку, курок спускается и происходит выстрел.
Утром они услышали выстрел. Прибежав туда, они увидели раненого охотника, которому угодило крупной дробью в живот. До посёлка было двенадцать километров, они тащили раненого парня, до медпункта. Хорошо обошлось, так как парень сказал, что это он наткнулся, на свою насторожку. Разве сумел бы теперь это сделать?