Глава 34

         Глава 34
         Стёкол в окнах не было, только решётки. Заваленный хламом пустынный двор и глинобитная ограда. Вот и весь вид. Мишка отошёл от окна. Фриман никогда раньше не замечал за собой того, что он человек мнительный. Прежнее жилище казалось теперь пятизвёздочным отелем или камерой для VIP персон. Сменившиеся надзиратели были настроены довольно злобно. Фриман стал просыпаться ночью от любого незначительного шороха. На прежнем месте удавалось поспать в перерывах между обстрелами, а здесь было оглушительно тихо. Надежда на скорое освобождение уже не грела душу, теперь шансы таяли с каждым днём. Хмурые лица боевиков свидетельствовали о том, что дела у похитителей идут не слишком успешно. И всё же их не трогали, значит, торг продолжается.

         Пленники не могли знать, что главарь банды до сих пор не мог взять в толк, к кому обратиться. У одного из захваченных заложников двойное гражданство, другой гражданин России. Правительства этих стран занимают диаметрально противоположную позицию в вопросах поддержки действующего в стране режима. Несмотря на это, невооружённым глазом видно, что пленники являются приятелями. Решать их судьбу он, собственно говоря, и не торопился. Дел и без того хватало. Сведения о похищенных журналистах засветились в средствах массовой информации, в связи с чем было озвучено и его имя, что льстило самозванному диктатору. Значит, стоило повременить ещё, статус дело наживное. Кроме того, заложники играли роль щита.
 
         Хасан Абди имел малочисленный отряд, состоявший в основном из людей родного клана, но после удачных военных операций к нему примкнули банды головорезов. Страна была истощена за годы противоборства и последние вылазки не приносили прежнего дохода. Хасан прекрасно понимал, что как-только вооруженный сброд почувствует несостоятельность предводителя – армия разбежится. Поблизости всё было уже разграблено, срочно требовалось пополнить запасы вооружения и взбодрить толпу трофеями. После некоторых раздумий и сомнений, он решил совершить набег на лагерь конкурента. Шансы – пятьдесят на пятьдесят, но выбора не оставалось. Хасан убеждал своих людей, что дело верное. Главное внезапность. Никогда не читал он высказывание одного политического деятеля: «Промедление смерти подобно». А может, вождь мирового пролетариата и не говорил таких слов. Славная история цивилизации пестрит такими примерами. В общем, было бы желание захватить власть, а лозунг всегда можно придумать. Самый откровенный из когорты, когда-либо живших диктаторов заявил много веков назад: «Разделяй и властвуй!». Но тут, терпение требуется и навык особой политической изощренности. В двадцать первом веке не до изящных политических ходов. Схему массового смертоубийства свели к двум примитивным действиям: «Как ты меня назвал!?» И не дожидаясь ответа хватаются за автомат. Кто первый выстрелит, тот и прав. Любые законы экономики капитулируют под дулом автомата. Благо этого добра наваляли с избытком. Это же тебе не Венера Милосская, только успевают штамповать.
 
         Жизнь будущего диктатора немного усложнилась, и в последние дни судьбой пленников он не интересовался. Так называемые правительственные войска вели бои за столицу страны с другим ещё более могущественным кланом, который получал поддержку от своих зарубежных друзей. У Хасана таких друзей не было. У него был другой джокер в рукаве – он усвоил непреложный закон войны: храбрые падут на поле брани, а мародеры пожнут свои плоды. Нередко шакалам достаются самые вкусные куски, пока два льва сражаются за добычу. Знал и другое, что всё решается не здесь. Когда сильные мира сего захотят остановить конфликт, они это сделают. Возможно, именно его фигура окажется главной на тот момент. Особой крови на нём нет, города с мирным населением не бомбил, грабить – грабил, а значит, Хасан вполне может устроить всех в качестве марионеточного диктатора.

          Довольно длительное время пленников никто не беспокоил. Неопределённость своего положения сводила с ума. Фриман всё чаще надолго замыкался в себе. Только летающие и ползающие твари привлекали его внимание. В другое время Мишка с удовольствием бы пошутил, что скоро станет заправским энтомологом. Он переколотил невообразимое количество насекомых. И делал это с таким остервенением, что Лавренёв не на шутку встревожился за психическое состояние приятеля. Старался развлекать его рассказами о своей невесте. Злая ирония судьбы – благосклонности этой девушки он добивался долгое время, а накануне свадьбы оказался здесь. Мишка остался равнодушен к его горю, так как его самого дома не очень-то и ждут. Чтобы разбавить гнетущую тишину, Кирилл в полголоса декламировал стихи любимых поэтов и вирши собственного сочинения. Заметил такой странный эффект: чем дольше находились в вынужденном заточении, тем лиричнее рождались тексты. Откровенное зверство человекообразных, царившие вокруг, заставляли его изо всех сил цепляться за воспоминания о любимой.
         В конце концов Фримана пробило на покаяние:

         – Я всегда находил оправдание своим поступкам, полагая, что делаю всё ради своих любимых девочек. Врал, конечно. Знаешь почему я тогда ту злополучную статейку накропал. Захотелось повышение по службе выхлопотать, местечко одно у нас освободилось. Размечтался – такой убойный текст уж точно никого не оставит равнодушным. Ожидания оправдались, шумиха действительно была, а когда ты позвонил, я и это использовал. Поспешил доложить о твоём возмущении шефу, чтобы совсем не осталось сомнений – я весь ваш с потрохами. Старания оказались напрасными, подлецов нигде не жалуют. Можно жить в другой стране, но нельзя плевать в сторону своей родины. Правильно ты сказал, предал я дружбу нашу и себя предал тоже. Помнишь, шутили, что мою фамилию можно перевести, как свободный человек. Чёрта с два, никогда я не был свободен. Чужое благополучие покоя не давало. Купили квартиру, захотелось дом. Отстроил дом, захотелось второй этаж. Машины менял каждые три года. Как же престиж! Суетился чего-то, добровольно в дерьмо лез. А зачем!? Ради чего спрашивается!? Что со мной стало, Кирилл!? Что вообще происходит с нами!? Двадцать первый век на дворе, а ведем себя, как дикари. Сами живём, как последние сволочи, и другим жить не даем. До чего мы докатились! Кир, мы с тобой товар! Бред! Эта обезьяна с гранатомётом торгует нами.

         Лавренёв выслушал исповедь, но его так и подмывало съязвить и уколоть Мишку. «Как-то быстро ты, дружок позабыл – в толерантном обществе сравнивать человека с обезьяной неприлично» – подумал, но промолчал. Слова, крутившиеся на кончике языка, были обидными, и могли привести к словесной перепалке. Что было совсем уж глупо в их положении. Где он этот свободный мир, которым все привыкли гордиться? С утра произошел вопиющий инцидент. Один из охранников принёс узникам еду, поставил тарелки на пол и прямо на глазах у пленников помочился в них. После чего им пришлось перейти к вынужденной голодовке, к вечеру Мишка выпросил у проходившего мимо боевика банку Кока-Колы, которую по-братски поделили, больше за весь день маковой росинки во рту не было. Ужасно мучила жажда, которая заглушала голод. Ухмыляющаяся физиономия нового охранника несколько раз появлялась в дверном проёме, он демонстративно жевал бутерброды и издевательски ржал. От тарелок стал исходить зловонный запах как от падали, но к ним брезговали прикасаться. Завтра охраннику придется их убирать самому.

          Чужое солнце окрасило горизонт в багровые тона, подведя итог ещё одного бессмысленно прожитого дня. Фриман не ложился спать, долго стоял у окна. Вспомнил бедолагу Копылова. Да, уж судьба – индейка, а жизнь – копейка. Копылов искал, где можно купить бронежилет, заботился о собственной сохранности и погиб первым. Мишка смотрел на закат, казалось, что небесное светило тонет в море крови. На душе стало совсем мерзко. Кирилл наблюдал за товарищем, пока хватало сил бороться с дремотой. Лавренёву приснился скрип снега, и он подскочил, как ужаленный. Мишки в помещении не было. Заглянул в узенький коридорчик, который приходилось использовать в качестве отхожего места. Фриман называл это место музеем изящных искусств. Новые охранники отказывались даже выводить в туалет, впрочем, не очень-то и хотелось, в желудке было пусто. Кирилл толкнул металлическую решётку и, похолодев от ужаса, обнаружил, что она открыта. Приятель, как сквозь землю провалился. От страшных предположений Лавренёва начало трясти, и, не отдавая отчёта своим действиям, с перекошенным от ярости лицом он рванул дверь в комнату охраны. Один из боевиков спал, а другой сидел за столом и что-то жевал. Наёмник выронил ложку, потянулся за автоматом, но страх сковал его движения, и тело утратило прежнюю резвость. «Испугались, суки!» – злорадно подумал Лавренёв. Страх, отразившийся в глазах мучителей, придал ему сил и решительности. Он выдернул оружие из рук окаменевшего охранника, немедля ни секунды полоснул очередью. Бандиты пали замертво. Со двора быстро ответили беспорядочной стрельбой. Лавренёв схватил бутылку воды и жадно выпил, только потом осмотрелся.
 
          В углу помещения хранились ящики с патронами и два гранатомёта. Кирилл прикинул свои возможности и решил дать бой, для начала сделал выстрел из гранатомёта. Приобретенные армейские навыки как-то сами собой всплыли в памяти, доведённый до точки кипения Лавренёв действовал в автоматическом режиме. Боевики, оставленный для охранения базы, видимо, решил, что происходит захват. После первого же взрыва бравые вояки погрузились на грузовик и отвалили восвояси, ведя беспорядочную стрельбу. Погибнуть смертью храбрых не входило в их планы. Кирилл послал им вдогонку несколько длинных очередь. И произвёл ещё один выстрел из гранатомёта. Промазал, но джентльмены удачи улепетывали с такой скоростью, что стало понятно, сюда они больше не вернутся. Драпанувшие охранники прибились к армии Хасана Абди недавно, есть такие бродячие никому не нужные псы войны, бесполезные и тупые. Предел мечтаний для таких типов – получить в руки оружие и плотнее набить желудок. В реальном бою ведут себя, как последние трусы. К Хасану они больше не вернутся, перекинутся на сторону противника, или разбегутся, чтобы по отдельности промышлять мелким грабежом. Но в случае победы одного из претендентов на престол, окажутся первыми на триумфальной площади и будут палить из автомата, изображая храбрых воинов.
         Лавренёв приступил к осмотру соседних помещений, в одной из комнат натолкнулся на Мишку. Тот стоял с оборванной веревкой и петлей на шее, которую соорудил из разорванных рукавов своей рубашки. Кирилл стал тормошить друга:

         – Ты чего удумал, дурилка картонная? Ну, ты брат даёшь. Как тебе удалось выйти? А меня, почему не разбудил?

         Видя, что Мишка никак не придёт в себя, махнул рукой и перестал задавать вопросы. Снял с шеи петлю, крепко обнял и похлопал руками по спине. Фриман продолжал потерянно смотреть в окно, безвольно и бездумно, ещё не осознав, что там их ждёт долгожданная свобода. Лавренёв толкнул приятеля в обмякшую спину, указав направление движения:
        – Пойдём, брат! Надо поскорее убираться отсюда.
 
        Кирилл давно присмотрел один любопытный объект. Что там находится было непонятно, но бандиты любили заглядывать в один сарай и долго не выходили обратно. А когда возвращались, оживлённо беседовали и размахивали руками. Лавренёв первым делом направился туда, сбил прикладом замок с двери сарая, заглянув внутрь, и присвистнул. Это был гараж, в котором стоял новенький белоснежный седан одного из самых престижных и дорогих автомобильных брендов Европы.
 
         – Вот это номер. Видимо, на этом белом коне наш диктатор мечтал въехать в столицу.

         Лавренёв попытался завести автомобиль, получилось. Бак был полон. Загрузили продовольствие, оружие, и покинули территорию базы. Проехали минут сорок, но решили не рисковать и свернули с дороги. Забрались в глухие дебри, заглушили двигатель. Немного перекусили. Движение, еда и свежий воздух подействовали, и Мишка стал проявлять признаки жизни. Рассказал о том, что у парня, который подал через окно бутылку колы, он незаметно стащил из кармана брелок, на котором, вместе с различными ненужными фенечками, оказался миниатюрный перочинный ножичек. Им Мишка и орудовал. Открыл замок, незаметно проскользнул мимо спящей охраны, нашёл подходящее помещение и уже почти повесился, когда началась стрельба, шальной пулей ему перебило верёвку:

         – Представляешь, эти бандиты спасли мне жизнь. Бывает же такое. Фатальный случай дал обратный ход.
 
         – Почему ты не разбудил меня?

         – Не хотел. Заклинило. Я ведь твёрдо решил руки на себя наложить.
 
         От ощущения свободы Лавренёв и Фриман впали в состояние эйфории и это умножало силы. Автомобиль решили бросить, добираться своим ходом было надёжнее. На прощание Кирилл погладил сверкающие полировкой бока кабриолета, под капотом которого затаилось целое стадо диких мустангов. Выкрутил пару деталей, чтобы никто не мог им больше воспользоваться. При всех перипетиях судьбы, профессиональная привычка запоминать любое передвижение на местности осталась. На исходе вторых суток стали слышны глухие разрывы снарядов, значит до города рукой подать. Устроили привал, спали по очереди. Выжженная саванна таила для них сплошную угрозу, от любой мелочи зависело, вернутся ли они домой. Когда до спасения было рукой подать, самое опасное потерять бдительность. Лавренёв и Фриман походили на затаившихся в засаде хищников, что-то первобытное появилось в их настороженных движениях и взглядах. Они постоянно крутили головами по сторонам и прислушивались, опасаясь нарваться на неожиданную преграду или опасность.