Тень вождя 9 глава

(продолжение)

Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

    Сталина злили и приводили в бешенство непорядки, происходящие в его стране.

    Там выстроили фабрику, но для неё нет сырья.

    Там привезли дорогой станок, а работать на нём никто не умеет. Другой станок ломается, но его некому отремонтировать и он, брошенный на заднем дворе, ржавеет под дождями и снегами.

    Туда привезли купленную за валюту машину, и теперь никто не знает, куда её деть.

    В сёлах идёт коллективизация, а обобществлённый скот дохнет от плохого ухода и бескормицы…

    Всюду головотяпство, разгильдяйство, воровство, взяточничество, обман, пьянство.

    Им, Сталиным, проводится такая громадная работа. Но почему так ничтожны её результаты? Почему страна ползёт и скрипит, как несмазанная телега? Где причина? Где просчёт? Кто виноват? Только люди. Оппозиция. Специалисты. Вредители. Менжинский не справляется с подавлением недовольных. Либеральничает с оппозицией. Ягода? Он лучше, жёстче, но – дурак. Вспоминается Дзержинский. Его сейчас не хватает товарищу Сталину.

    Сталин стоит у окна в своём кремлёвском кабинете, смотрит на краснокирпичную стену, на кусочек площади за нею, на свой громадный портрет на ГУМе, ярко освещённый электрическими лампочками.

    В кабинете, за его спиной с озабоченными лицами сидят члены Совнаркома. Только что отчитался Микоян. Сталину он нравится – армянин смотрит на жизнь с оптимизмом, произносит правильные речи и хорошие речи. Он ещё молод. Его любят женщины. А кого любят женщины, любит и народ. Он решителен и жесток. Он успешно налаживает внешнюю торговлю, пресекая всё то глупство, которое в ней до него царило.

    На днях Анастас вызвал из Германии торгового представителя, ответственного за поставку токарных станков в СССР. Этот негодяй закупал металлолом двадцатилетней давности, За это получал взятки от немцев, а деньги клал на свой счёт в швейцарском банке.

    Анастас не стал выслушивать объяснения мерзавца, а застрелил его прямо в своём кабинете. Жестоко, но зато остальные будут думать. А жену и сына этого мерзавца следует отправить в лагерь. Нужно приказать Ягоде.

    Сталин поворачивается к членам Совнаркома, смотрит на наркома земледелия Яковлева, похожего на буржуя с карикатуры: такой же толстый, круглый, упитанный, с заплывшими глазками и пухлыми пальчиками, высовывающимися из-под белых манжет.
    Сталин смотрит на Яковлева и думает:
   – Интересно, как он выглядит голым? Наверно, омерзительно.

    Яковлев говорит пространно, называет незапоминающиеся цифры, названия областей.

    Сталин знает, что сейчас идёт самая упорная борьба на просторных деревенских полях. Советская власть утверждает на ней своё господство, пулей и штыком подавляя частнособственнические инстинкты крестьян, отправляя в лагеря кулаков, их семьи и их пособников, лишая средств к существованию всех не желающих вступать в колхоз. Крестьянин-собственник должен вымереть, как класс. Колхозник должен знать только своё право на труд, но не на урожай, который уже на корню принадлежит государству. Вора за три украденных с колхозного поля колоска нужно отправлять в лагерь на десять лет.

    Яковлев, кажется, говорит в унисон с его мыслями:
   – В колхозах слишком много едят. Поскольку там сохраняется подушное распределение урожая. Получают хлеб и те, кто ничего не производит: старики, дети, больные и немощные. Следует вводить сдельщину и выдавать хлеб только за лично произведённую работу, по нормам, установленным государством и в зависимости от урожая.

    Сталин кивает головой: у этого «буржуя» светлая голова.
   – Правильная мысль, товарищ Яковлев. Как потопают, так и полопают.

    С места подаёт голос всесоюзный староста Калинин:
   – Несмотря на бешеное сопротивление, мы доведём коллективизацию до конца.
    Но Сталин смотрит не на него, а наркома иностранных дел Литвинова.
   – Что у нас делается в Германии?
   – Судя по всему, Гитлер набирает власть. После выхода из его партии Штрассера, немецкие финансовые и промышленные заправили вернули нацистам свое благоволение и усилил нажим на Гинденбурга, требуя у президента назначения Гитлера на пост канцлера. Боюсь, что им это удастся.
   – А почему вы боитесь прихода Гитлера к власти? – Сталин остановился напротив Литвинова, который тоже поднялся.
   – Если бы вы прочитали его книгу «Mein Kampf»…
   – А почему вы думаете, что я её не читал? Я читал её. В ней много обещаний немецкому народу. Но разве Ленин не обещал до революции землю отдать крестьянам, фабрики рабочим? А мы разве не обещаем народу построить социализм? А кто его видел этот социализм? Вы видели, товарищ Енукидзе? А вы, товарищ Ворошилов? Микоян? Ягода? Вячеслав Михайлович? Яковлев? Вы знаете, как он выглядит, социализм?

    Все названные отрицательно мотали головами.

   – Вот видите, товарищ Литвинов. Никто не знает, с чем его едят? Мы строим наше государство для нас и для наших потомков. Вот и Гитлеру нужно чем-то купить обывателя. Он обещает нашу землю немецким бюргерам. Пусть обещает. Нам это не страшно.
   – Но Гитлер – враг коммунистов, враг товарища Тельмана, – сказал Литвинов. – А значит, наш враг.
   – Кто это сказал? – удивился Сталин и, повернувшись к Молотову, спросил: – Вячеслав Михайлович, я когда-нибудь это говорил?
   – Никогда не говорили, Иосиф Виссарионович.
   – Вот видите, товарищ Литвинов, не говорил.

    Литвинов покраснел. Он хотел сказать что-то ещё, но махнув рукой, промолчал.

    Сталин медленно прошёлся вдоль стола.

   – Что такое Гитлер мы ещё посмотрим. Не будем заранее его хвалить и ему радоваться, но и хаять воздержимся.

    Сталин невзлюбил Тельмана с того самого дня, как тот прибыв на один из Пленумов Коминтерна, поехал по Москве и, не обращая на приставленных к нему гепеушников, выходил из машины там, где хотел, вглядываясь не столько в достижения советской власти, сколько в её огрехи.

    Особенно Тельмана поразили пустые полки магазинов, гнилая капуста в щах в одной из рабочих столовой. Нелицеприятны были ответы рабочих на вопросы лидера немецких коммунистов, которые ему старательно переводила переводчица из «бывших», выделенная Исполкомом ИККИ.

    И провинившиеся гепеушники и переводчица уже давно превратились в лагерную пыль, а он, Вождь, до сих пор не может забыть ту неприятную беседу с Тельманом, обвинившего его, Сталина, в насаждении в стране самодержавия и своего культа. Где ему, немцу, понять, что русскому народу хомут и плётка привычнее демократических свобод. Нет, не мог он желать прихода к власти в Германии коммунистов с их Тельманом. С Гитлером ему, возможно, будет проще.

    Заседание Совнаркома было пора закруглять. Сталин снова прошёлся вдоль стола. Он хотел сказать заключительное слово, но в голову втемяшилась мысль о Надежде, сегодня вдруг заговорившей с ним о необходимости расстаться.

   – Дай мне вольную, – сказала она ему за завтраком. – Живи, как хочешь, а я хочу прямо смотреть людям в глаза, не пряча их от стыда за своего мужа.

    Ишь, слово-то какое придумала – «вольную», словно намекая на то, что он людей загнал назад в крепостное право. Отпустить её? Она слишком много знает. От него, от Сталина, только одна дорога – на кладбище.

    Сталин обвёл глазами сидящих перед ним членов Совнаркома и сказал:
   – Приглашаю вас на ужин.

    Когда все вышли, Сталин подозвал к себе Виктора и сказал:
   – Надежда хочет со мной развестись, жить независимо от меня. Ты понимаешь, что я не могу её так просто отпустить. Она слишком много знает.

    Сделав небольшую паузу, он продолжил:
   – Сегодня ты не едешь в Горки, а вернёшься домой. У Надежды, кажется, депрессия. Она не хочет больше жить. Проследишь за ней.  Личный браунинг она держит в тумбочке. Он заряжен…

    Сталин посмотрел Виктору в глаза, спросил:
   – Ты всё понял?
   – Всё, – ответил Виктор. Его голос был спокоен, его лицо осталось невозмутимым.

    …В спальне горел спокойный свет ночника. Надежда она отдавалась яростно, страстно и нежно, с воображением. Виктор всеми силами старался отдалить момент блаженного взлёта. Он останавливался, целовал Надежду в глаза, в шею, в мочку левого уха, посасывал твёрдые соски. Руки его скользили по её влажному телу. Он кончил, когда Надежда громко простонала:
   – Ооо!.. Милый!.. Небеса!..

    Виктор ударил в неё тугой струёй спермы и бессильно распластался на женщине. Он изошёл. Она изошла. Потом Надежда сказала Виктору:
   – Ты был сегодня божественен…

    Виктор привстал над ней, коснулся губами её лба, в то же время его левая рука скользнула под матрас. Нащупав там браунинг, он снял его с предохранителя. Резко отстранившись от Надежды, он поднёс ствол браунинга к самому виску и нажал на курок.

    Виктор не мог сказать, поняла ли Надежда, что она убита. Он увидел только её широко распахнувшиеся глаза, вопрошающие его:
   – Что случилось?

    Сунув браунинг в правую руку убитой, Виктор быстро оделся и ушёл в свою комнату. В глазах его стояли слёзы…

    Утром он позвонил Сталину в Горки и сообщил, что обнаружил Надежду мёртвой в постели.
   – Она застрелилась из браунинга.

    Было следствие. Ягода повёл было носом в сторону Виктора, но слова Сталина о том, что она застрелилась,  вовремя остановили его.

    Надежду похоронили на Новодевичьем кладбище. После её похорон на Виктора навалилось ощущение одиночества: от него ушла один-единственный человек, с которым он мог обмолвиться человеческим словом.

    В квартиру Сталина вселилась Ольга Жизнева. Она до вечера блуждала по комнатам в одном прозрачном пеньюаре без белья, не обращая ни на кого внимания. Виктор не мог видеть её роскошное розовое тело, возлежащим на недавнем их с Надей ложе любви. Он считал её причиной Надиной смерти, хотя знал и саму причину и того, кто является истинным её убийцей. Он переселился назад в свою квартиру.

(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/09/13/474