Токмо блага россии ради

Гнойник созревал и должен был вскрыться,
К тому всё в России вело…
Слетались вороны да хищные птицы -
Помётом их всё замело.

Куда взор не кинь, везде иноземцы:
Они верховодят страной.
И к трону российскому тянутся немцы,
А русский - с сохой, бороной…
 В России заканчивалось время правления импера-трицы Анны Иоанновны, получившее впоследствии название «Бироновщина», по фамилии фаворита Анны – герцога  Эрнста Иоганна Бирона. В годы практического правления его,  головы знатных русских дворянских родов сыпались в корзину палача, подобно тому, как ссыпаются головки капусты.
Не было ни одного истинно русского человека, кото-рый бы не произносил имя Бирона без чувства лютой ненависти.
Анна Иоанновна, желая закрепить престол за потом-ками своего папеньки – царя Иоанна V, из рода Милославских (кстати не самого умного. из государей российского, за которого правил  его младший брат Петр Первый, но уже из рода бояр Ромновых) не ведая того, сама подготовила почву для дворцового переворота в России. Императрица после смерти мужа герцога Курляндского замуж не выходила. Рожденные ею дети от Бирона, наследовать ей не могли. Она, по совету Бирона, свою единственную племянницу Анну, дочь герцогини Мекленбургской, выдала замуж за принца Антона Брауншвейгского и повелела именным указом, что ребенок, родившийся от этого союза, станет императором (или императрицей) России. И этого мало, императрица велела всех привести к присяге еще не зачатому младенцу. Такого в России еще не было, как не было и времени, выбранного для принесения присяги. Выбор был сделан с таким расчётом, что людям, оторванным от сна, трудно было хоть как-то соображать…

Ночью, поднятые с постели, окруженные вооружен-ной гвардией, были собраны все важнейшие государственные лица, так и  не понявшие толком, кому или чему они  присягают. Прояснение наступило тогда, когда, спустя положенное время, Анна Леопольдовна родила сына, крещенного Иоанном в честь деда своего,  старшего  брата Петра Великого. С момента появления на свет он автоматически становился императором,  а его мать получала звание «правительницы».  К тому времени Анна Иоанновна душу Богу или дьяволу (кто знает?) отдала. Но перед самой своей кончиной она назначила своего фаворита Бирона регентом до совершеннолетия Иоанна Антоновича, по счету Ивана VI.
Государственным умом умирающая не обладала, но изволила резонно заметить:
- Я сделала то, чего ты хотел., Эрнст! Но лучше бы ты отъехал герцогом в свою Митаву и жил там тишайше. Ибо предвижу великие беды от твоего регентства пойдут.
Как в воду глядела дочь Ивана V. Пророческими слова ее были! Вот только взгляд ее, тускнеющий,, не уви-дел откуда гроза придёт сметающая ее распоряжения и указы.
А следовало слугам проворным присмотреться…При  дворе российском появился новый французский посланник маркиз де Шетерди., красивый, с изысканными манерами, но с опасными планами для царствующих особ российских, страною при помощи немцев правящих. Париж хорошо был осведомлен о положении дел при Санкт-Петербургском дворе и о настроениях в дворянских русских кругах.. Маркизу, перед отправкой в Россию, было поручено сделать всё необходимое для возведения на престол дочери Петра, так тяготевшей к Франции. Естественно, не судьбой самой Елизаветы был обеспокоен Париж, а тем, что при Анне Иоанновне слишком прочные связи установились между Россией и Австрией, путавшие все политические карты французского двора. Маркиз пришел в восхищение от вида красоты русской принцессы. Да и сам маркиз приглянулся Елизавете. Между ними вспыхнул тайный роман: безумный, авантюрный, опасный.
Маркиз быстро убедился в том, что как любовница, Елизавета неподражаема, но совершенно не годится на роль, приготовленную для нее Версалем. Что ему придется здорово поработать, чтобы решить поставленную перед ним задачу.. К заговору был привлечен дворцовый лекарь Елизаветы лейб-медик француз Лесток. Постепенно заговор в пользу Елизаветы набирал обороты, хотя сама она пребывала в святом неведении и радовалась тому, что Алёшенька Разумовский, как всегда добрый и покладистый, ни капельки не мешал ее новому увлечению. Чувства ревности и зависти  Розуму были неведомы. Свою любимую он не просто любил – он боготворил ее.
Смерть Анны Иоанновны ничего не изменила в судьбе Елизаветы Петровны, за исключением того, что исчез страх перед гневом «тетеньки». Появились новые неприятности: многократно возросли к ней до-могательства самого Эрнста Иоаганна Бирона, забравшего полную власть при новой правительнице России, Анне Леопольдовне. Его грубость и беспардонность стали просто нетерпимы. Началось брожение умов. Засилье немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Антона Брауншвейгского презирали за мягкотелость, Анну Леопольдовну просто не уважали.
При таких обстоятельствах само собой приходило на ум имя Елизаветы. Говорили между собой, (и не только придворные), шепотом: «А с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здрав-ствует родная дочь Петра Великого!».
То, что эта дочь родилась до брака и считалась неза-конной, уже никого не смущало. Но дальше бродивших мыслей пока ничто не шло…
Минули сорок дней после смерти Анны Иоанновны, положенные для поминовения души ее отошедшей к Богу,  а опасения августейшей покровительницы Бирона полно-стью оправдались. Лучше бы, действительно, ему убраться в свою Курляндию, как ему советовала покойная импера-трица Анна. Не послушался ее тогда герцог, упоенный властью своею. Враги Бирона устроили против него заго-вор, арестовали регента и отправили со всем семейством в Сибирь. Анна Леопольдовна была провозглашена регент-шей, но всё решали по-прежнему канцлер Остерман, давно продавшийся Австрии, и фельдмаршал Миних, обладавший непомерным тщеславием и властолюбием. Немцы были во власти – немцы и остались при ней. Сме-нились только декорации к немецкому спектаклю правле-ния.
Настроения российских людей по отношению к немцам не изменились. К заговору против немецкого засилья, как ни странно» потянулась и Швеция, находившаяся по отношению к России в состоянии войны.
 

Жизнь в уединении изменяет весь облик человека, опасности, подстерегающие на каждом шагу, призывают к осторожности, протест свой можно выразить молчанием, полным печали. Оно у лиц незаинтересованных, но знако-мых с прошлым, одиночество переживающим, вызывают сострадание, лучше выраженное у людей более низкого сана и звания.
 Молодая, ветреная, шаловливая красавица, возбуж-давшая разные чувства, кроме чувства уважения, исчезла. Елизавета возмужала, сохранив свою красоту, получив-шую теперь спокойный, величественный, царственный характер. Редко, в торжественных случаях являлась она перед народом, прекрасная, ласковая, величественная, спокойная, печальная.
Народ всегда сочувствует незаслуженно обиженным. А здесь обиженной оказалась дочь умершего императора. Опала ее  была оскорбительна для чести народной, памяти о славном прошлом. У прошлого всегда первым исчезает то, что болью прежде отдавалось, остается то, что можно смело называть счастливым прошлым.
Ведь мы, понимая, что в древности тяжелого, пе-чального было предостаточно, но забывая об этом, мы называем его «Золотым веком». Тяжелого, а порою и про-сто тяжкого в правление Петра Великого было предоста-точно. Теперь о том забыли, происходящие во власти вак-ханалии, заставили жалеть о годах ушедшей стабильности.
Семь раз отмерь и раз отрежь,
Не торопись при этом шибко…
Ведь в памяти твоей так свеж
След сделанной тобой ошибки.
Потом на Бога не пеняй,
Главою не крути с досады.
Путь краткий к цели выбирай
И всё свершится так, как надо!
Елизавета понимала, что все от нее чего-то ждут, ждут решительных действий. Но её охватывал страх от мысли,  что она должна взять на себя ответственность за  последствия переворота, почему-то то ведущие государ-ство к высокой цели? Но, женское ли это дело - затевать перевороты? Она чувствовала, что за ней постоянно сле-дят, ожидая когда она,  где-то и как-то оступится. К смот-рителю дома, следящему за нею, она давно привыкла, как привыкают ко всему неприятному, от которого отделаться не представляется никакой возможности. Не знала прин-цесса, что аудитору Барановскому передан лично в руки именной указ, подписанный самой Государыней, глася-щий: , «Должен ты быть поставлен на безызвестный кара-ул близ дворца Елизаветы Петровны, имеешь смотреть: во дворец цесаревны какие персоны мужеска и женска пола приезжают, також и ее высочества куды изволит съезжать и как изволит возвращаться!»  О том аудитор  должен был  повседневно подавать записку по утрам майору  Альбрех-ту. «В которое время генерал-фельдмаршал во дворец це-саревны прибудут, то б того часа репортовать словесно прибытии его ему ж, майору Альбрехту; а если дома его Альбрехта не будет, то отрепортовать герцогу браун-швейг-люнебургскому, - говорилось в письменном пред-писании Барановскому, -  Французский посол когда при-езжать будет во дворец цесаревны, то и о нем репортовать с прочими в подаваемых записках».
У слежки должен вывод быть,
Когда она ведется.
Чтоб  самому не наследить…
Не всё и удается.
К тому же знать, объектом кто?
Коль важная персона,
Иль может быть инкогнито  .-
Не нарушать должно  закона
знали следящие за Елизаветой о том, что  генерал-фельдмаршал Миних дважды лично посещал живущую в уединении Елизавету Петровну. Но не знали того, с каким чувством гордости дочь Петра отвергла предлагаемую ей помощь…
Знали следящие за Елизаветой о том, что послы – французский маркиз де Шетерди и шведский Нолькен к ней заглядывал, но  не знали целей тех посещений.
 Нолькен пытался оговорить условия, на которых бу-дет начата война с Россией, дающей Елизавете на крыльях всеобщего возмущения свергнуть семейство герцогов Бра-унгшвейскх. Елизавета трусила ужасно, но слушала, кива-ла головой.
Шетерди надо было выполнять указания своего пра-вительства, и он все примеривался: из кого составить пар-тию? Вся столица знала, знал и Шетерди, что для сверже-ния Бирона достаточно трёх гвардейских полков, так же все были уверены, что на престол сядет матушка Елизаве-та Петровна. Ведь у Елизаветы старая дружба с гвардией, она крестит их младенцев, зовет крестников к себе в дом, запросто сидит с ними за столом, и все это не чернь, а дво-рянство. У Елизаветы полно сторонников… Вот только,  кто станет во главе заговора?
У Шетерди свои заботы,  у Нолькена – свои.. Он тре-бовал от цесаревны точные условия договора – какие бу-дут от России вознаграждения для Швеции, когда дело будет сделано? Встречаться напрямую с цесаревной стало слишком  опасно, и Нолькен пригласил Лестока лечить себя. Теперь он мог говорить о русских делах в любое время. Но переговоры так и не сползли с мертвой точки. Елизавета через Лестока передавала шведскому послу, что тронута его заботой о ее персоне, но опасается упрека со стороны своего народа, если ради достижения трона Рос-сии будет нанесен урон российским интересам. Деньги она готова заплатить, но от завоеванных ее отцом земель не отщипнет ни пяди.
Анна Леопольдовна спала и во сне видела, как изба-виться от Елизаветы. Был придуман для нее новый жених – принц Людвиг Брауншвейгский, брат принца Антона. По замыслам двора, принц Людвиг должен был стать вместо свергнутого Бирона герцогом Курляндским. В Курляндию и решили сослать Елизавету, но она категорически отказалась выходить замуж, заявив, что не
сделает этого никогда. Ей не поверили, предложили новую кандидатуру, очень спорную – французского прин-ца Конти. Елизавета вообще отказалась разговаривать на эту тему…
Главным врагом своим Елизавета считала Остерма-на: хитрющий старый лис…  Всеми способами желает ее унизить и вообще ищет ее погибели.  Вот, скажем, намед-ни персидский посланник привез дары всем членам цар-ского дома,  а её, Елизавету, обошли подарком. Она смер-тельно обиделась и нашла способ передать Остерману свое негодование: «Он забывает, кто я, и кто он, забывает, чем он обязан моему отцу, который из писцов сделал его тем, чем он теперь есть, но я никогда не забуду, что полу-чила от Бога, на что имею право по своему происхожде-нию».
Шведское правительство, решив, что дальнейшее пребывание посланника в Санкт-Петербурге чревато осложнениями,, приказало Нолькену вернуться в Сток-гольм. Он так и уехал, не получив от Елизаветы никакого письменного обещания, только устное: вознаградить Шве-цию за военные издержки, давать ей субсидии в случае нужды, предоставить шведам торговые преимущества… и никаких земельных уступок.
 По-видимому, необходимая для ведения войны суб-сидия была получена от Франции, поскольку  13 августа 1741 года Швеция начала войну с Россией. К удивлению Франции, первую битву при Вильманштранде выиграла русская армия.
              Елизавета не понимала ничего в происходя-щем.  Ей  хотелось получить хоть какие-то объяснения от Шетерди, но она боялась с ним встретиться открыто. Она назначала ему свидание через верных людей в местах слу-чайных – то на Петербургской дороге вечером в темень, то у дома Линара, где они якобы столкнулись неожи-данно. Но встречам мешали непредвиденные обстоятельства, даже погода была против – зарядил дождь.
Наконец  они встретились. Елизавета тут же стала жаловаться. Она просила манифеста, совета и денег. Мар-киз сообщил принцессе, что манифест с объяснением це-лей войны должны были прислать шведы. Во всяком слу-чае, он этому будет способствовать. На советы он тоже не скупился. Оставался самый важный вопрос – деньги. Ели-завете деньги нужны были позарез. Она «подкармливала верных гвардейцев», верных было много, а каждому она ссудила по пять рублей. Теперь, оставшись на мели, она просила у Франции субсидии в 15 тысяч
У Шетерди  в наличии таких денег не было. Но, если бы они и были, он едва ли бы открыл свой кошелек перед той, с которой провел немало пленительных часов, Фран-цузский посланник успел разувериться в этой затее с заго-вором. Какой может быть переворот с нерешительной, от-кровенно трусливой, непостоянной и к тому же слишком упрямой русской принцессой. Неожиданная победа рус-ских над шведами смешала все карты французам. И все же, после долгих колебаний,  он дал цесаревне 2000 руб-лей, для чего ему пришлось занять их у приятеля накануне выигравшего крупную сумму в карты.  Пройдет время и француз с досадой будет вспоминать об утраченной воз-можности приписать себе заслугу . Близок локоть, да не укусишь… и всего-то пятнадцать тысяч… В Париже ему напомнят об этой дипломатической    ошибке!
От поражения шведов прошло совсем немного вре-мени, когда Остерману доставили сочиненный шведами манифест для славной русской армии. Манифест был под-писан главнокомандующим шведской армии Левенгауп-том. Манифест был оставлен в одной избе деревни, остав-ленной при отступлении шведами, в надежде на то, что кто-нибудь из русских офицеров заметит его. Так и случи-лось. Остерман с негодованием отнесся к самому способу передачи ему манифеста . В нем писалось о том, что швед-ская армия вступила в пределы России для того, чтобы освободить русский народ от ига и жестокостей чужезем-цев, захвативших власть. Шведы желают, чтобы в России было проведено избрание законного и справедливого пра-вительства.
Царевне  Елизавете манифест понравился. Но она понимала, что в ее окружении нет  человека, подобного Миниху,  сделавшего так много для Анны Леопольдовны. Опасалась она и того, что верных и подкармливаемых ею преображенцев вот-вот могут  отправить в действующую армию
По счастью об манифесте в армии знали немногие из офицеров, большинство рядовых читать не умело. Он по-пал в руки тех только, кто ходу дать ему не мог и не хотел.
Окружение Анны Леопольдовны и она сама понима-ли, что манифест является прямой угрозой существующе-му порядку. Подозрение сразу же пало на  шведского по-сланника Нолькена, но тот сейчас был в Стокгольме – к нему не дотянуться!  А вот маркиз Шетарди оставался. Вспомнили, что француз и швед часто встречались, ведя какие-то беседы. Естественно, вспомнили о многочислен-ных посещениях подозреваемых лиц к Елизавете. К тому времени накопилось достаточно докладных бумаг и доно-сов, в которых вскользь  упоминалось имя русской прин-цессы. Только беспечность и бестолковость Анны Лео-польдовны пока спасало Елизавету от ареста.
Дипломаты Франции и Швеции не жалели ни сил, ни денег, чтобы посадить на престол Елизавету; по-средником оставался лейб-медик Елизаветы Жан Лесток…. Но сама Елизавета решительного шага к престолу не делала, оставаясь инертной к политическим делам.
Необходим был толчок со стороны, чтобы вывести молодую женщину из состояния относительного покоя.
Как ни странно, толчком явился разговор между Елизаветой Петровной и «правительницей» Анной Леопольдовной.
Слухи о том, что Елизавета что-то затевает, носились в воздухе и достигали ушей правительницы Но та, по натуре  инертная, лишь отмахивалась: ее в то время зани-мало исключительно затеянное ею бракосочетание её лю-бовника Мориса Линара с фавориткой Юлианной Менгден  Этим фиктивным браком правительница решила защитить свою репутацию верной жены Антона Брауншвейгского.
Опомнившись, правительница решила сама лично поговорить с царевной. 23 ноября 1741 годаво дворце был прием, на котором присутствовали и Елизавета, и Шетар-ди. Анна Леопольдовна пригласила Елизавету в отдельную комнату для приватного разговора. Когда дверь за ними обеими закрылась, не предлагая сесть, Анна Леопольдовна сказала, стараясь казаться строгой:
- Я решила просить французского короля, чтобы он отозвал Шетарди из России. А потому настоятельно сове-тую вам более не принимать этого человека и не общаться с ним.
Елизавета тотчас, пожав плечами, ответила:  - Ска-жите, как я могу это сделать? Ну, откажу ему  раз, два, сказавшись больной, а дальше?..  К тому же  мы можем просто столкнуться на улице».
- И все-таки вы не должны видеться с Шетерди! –настаивала Анна.
Елизавета, слегка вздохнув, сказала:
- Можно все устроить гораздо проще. Прикажите Остерману, пусть он сам скажет Шетарди, чтобы тот более ко мне не ездил!
Такой вариант ответа правительницу не устраивал, она тут же высказала Елизавете свои контраргументы:
-  Шетарди лицо официальное, не следует его раз-дражать. Он начнет жаловаться, а это уже дело политиче-ское.
В запальчивости правительница решила высказаться до конца. В голосе ее звучала теперь прямая угроза:
- Слышала я, будто ваше высочество имеете корре-спонденцию с армией неприятельской и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать Лестока и допросить с пристрастием… я всем этим слухам не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется ви-новатым, то вы не рассердитесь, когда его задержат?

Елизавета похолодела, но она нашла в себе силы спокойно ответить:
- Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам так и объявлю…
При этом, так уже получилось, без всякого намере-ния, само-собой, она непритворно заплакала, а потом за-рыдала. Анна Леопольдовна, женщина добродушная и мягкая, заключила ее в объятия и заплакала сама – так ска-зать - за компанию. Тем дело и кончилось..
 Разговор этот сильно напугал Елизавету, что она ед-ва дождавшись конца приема, бросилась на поиски Лесто-ка. Сбивчиво, торопясь она рассказала своему лейб-медику о разговоре с Анной Леопольдовной. Лекарь от услышанного  пришел в ужас. Он уже видел  свой арест, пытки и плаху.
- Постарайтесь, Ваше Сиятельство никуда не выхо-дить!  - сказал Лесток Елизавете, я должен встретиться с Шетерди, чтобы выработать план дальнейших действий.  Ждите меня, ничего не предпринимая.
С этими словами  Лесток оставил Елизавету…
Правительница в свою очередь рассказала Остерману о разговоре с Елизаветой. Тот выслушал молча, обдумывая практические действия. Арестовать Елизавету в то время, как в Санкт-Петербурге находятся гвардейцы Преображенского полка могло вызвать взрыв негодования, последствия которого трудно было предуга-дать. А без гвардейцев Елизавета совершить что-либо значительное не может… Поэтому на следующий день было объявлено, что гвардия должна быть в полной готовности для немедленного выступления к Выборгу.
 Забыв о всякой предосторожности, Лесток бросился к Шетарди, обрисовал ему угрожающую ситуацию. Фран-цузский посол, спокойно выслушал Лестока, и сказал:
- Полноте, не следует, мой дорогой,  так нервничать, надо успокоиться, прийти в себя  и подождать благопри-ятного момента. Известий от Левенгаупта нет, шведы нам сейчас не помощники…Немедленное, неподготовленное выступление наше означает полный  провал! 
Разговор с маркизом не мог успокоить Лестока.  «Хорошо ему, - думал он шагая по Невскому проспекту и никого не видя перед собой,- он может ждать и не нервни-чать, находясь под дипломатической защитой, а каково мне? Нет, надо действовать, и немедленно, пока гвардей-ские полки не покинули столицу!..  Переворот должен случиться или сейчас, или никогда!»
Елизавета, выслушав вернувшегося от Шетерди Ле-стока, собрала на совет своих людей. Воронцов, Шувало-вы, Алексей Разумовский, а более всех Лесток, стали настаивать на немедленных действиях.. Воронцов Михаил Илларионович, камергер двора Елизаветы, подвел итог, сказав: «Подлинно, дело требует немалой отважности, ко-торой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого. Гвардию должно вести во дворец Её Светлости»
Следует ли верить рассказу о том, что Лесток взял две игральные карты и нарисовал на них две картинки. На первой Елизавета находилась в монастыре, где ей обре-зали волосы, на другой картинке она сидела в короне на троне. Елизавета выбрала вторую карту.
Красива легенда, но мало правдоподобна…
Сказки создаются для детей,
А для взрослых создаются сказы,
Чтоб повествовалась без затей
Ложь под видом умного рассказа.
А потом в историю войдет
Пусть де «правду» слушают потомки.
Так с глубокой древности идёт –
Утонула истина в потемках.
Впрочем и дальнейшие действия заговорщиков близ-ки по изложению к  сказочным. Здорово постарались по-работали над ними историки «сказочники».
Приходится глубоко вздохнув, пользоваться ими – других ведь нет!..

Выбора не было – Елизавета Петровна решилась…
В ночь на 25 ноября 1741 года Лесток послал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зим-нему дворцу. Все вокруг было спокойно. В медленно плы-вущих облаках чайкою   ныряла  половина ночного свети-ла.. Санкт-Петербург мирно спал.. Кое-где лениво побре-хивали собаки .Елизавета больше часа провела на коленях в молитвах перед образами святых, почему-то жалостливо смотревших на неё. Она клялась,- буде Господь поможет ей взойти на трон,- не подписывать никому смертных приговоров,  Помолившись, взяла крест, вышла к гренадерам, ожидавшим ее решения и привела их к присяге, сказав:
- Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей..,  А теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду.

Был уже второй час ночи, когда 32-летняя цесаревна Елизавета Петровна в санях вместе с Лестоком, Воронцо-вым и братьями Шуваловыми неслась в санках, запряжен-ных вороными,  по пустынным заснеженным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях.

Приехав в казармы, стали собирать гренадер. Здесь были только солдаты, офицеры жили в городе, лишь один из них дежурил в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и спросила:
- Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?
- Готовы, матушка, - закричали гвардейцы, - всех врагов ваших перебьем!
- Не говорите про убийства, - возразила Елизавета, - а то я уйду. Клянусь в том, что сама, если понадобится, умру за вас. Целуйте и мне крест на этом!
Дважды преображенцев просить не пришлось.

После присяги Елизавета опять села в сани, а солда-ты двинулись за ней. Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Левенвольде и Остермана. У Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Но цесаревна, сделав несколько шагов в глубоком снегу, увязал.  Её спутники попеняли ей:
- Матушка, ну,  нельзя же так!. Надобно спешить, дозволь тебя на руках отнести.

И Елизавета вступила в Зимний Дворец на плечах гренадеров в буквальном смысле этого слова. Она отпра-вилась прямо в караульню, где солдаты спросонку ничего не понимали. Но цесаревна быстро внесла ясность в про-исходящее:
- Не бойтесь, служивые!. Хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, ка-ких я натерпелась нужд и теперь терплю, и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей.
- Матушка, - услышала она в ответ, - давно мы этого дожидались, и что велишь, все так и сделаем.

Елизавета беспрепятственно прошла во дворец: часо-вые, завидев «душеньку-цесаревну», тут же складывали оружие, а она одаривала их своей пленительной улыбкой. Так и добралась до спальни правительницы, которая, как обычно, спала в одной постели со своей любимицей – Юлианной. ,
- Сестрица, довольно почивать, вставать пора, - ска-зала Елизавета ничего не понимавшей правительнице. – А муж твой, где ныне ночует?

Увидев за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна все поняла. Супругов Брауншвейгских  с шестимесячным императором Иоанном Антоновичем и не пожелавшую расстаться со своей госпожой Юлианну, подняв с постелей и дав переодеться. отправили в кре-пость…

Возможно, так оно и было. Только, сказывается мне, что на Руси для поднятия духа, чарки водки наливали, а если водки достать не было по какому-то случаю станови-лось невозможно, то ручки золотили денежными знаками.
Среди сторонников Елизаветы Петровны оказался крещенный еврей, прежде  торговавший драгоценно-стями. Гешефт не удался и он переквалифицировался в сержанты Преображенского полка. Когда все уговаривали цесаревну на решительней шаг и собирались призвать гре-надеров, Грюнштейн разумно сказал:
«Одних призывов мало, нужно денег дать гренадё-рам!»
Наличность Елизаветы составила - триста рублей. С такой суммой денег власть не купишь
Переворот был назначен на следующую ночь. Лесток  кинулся за деньгами. Но нарвался на отказ. Елизавета с помощью Грюнштейна заложила свои драгоценности. Грюнштенй вырученные деньги раздал гренадерам. День-ги подогрели патриотические чувства гренадёров. Комис-сионные Грюнштейна тепло согревали грудь, защищая от злого мороза пытающегося проникнуть через толщу сукна камзола
Следует учесть и то, что никому из них идти воевать с шведами никак не хотелось.