Вождь

ВОЖДЬ.
Времена меняются, погода меняется, а память моя остается все такой же никудышной. Странная штука, я даже не помню, как называется моя родная деревня. Свой дом не помню. Мельницу, дом старосты, площадь в центре, домишки полуразваленные, все это помню прекрасно, а вот который из этих домишек мой, хоть убей, не скажу.
Зато прекрасно помню, как я унес оттуда ноги.
Как-то утречком, приехал в деревню какой-то хлюст. Мы стоим на площади, на него любуемся, а он со старостой о чем-то балакает. Тот только башкой седой кивает.
Оказалось, приезжий собирает отряд, и интересуется, найдутся ли в нашей деревне добровольцы.
Вид у приезжего был не ахти. Кляча хромая, на которой он приковылял, так и норовила дать дуба прямо там, и сам он тоже на подвиги не вдохновлял. Одет был только в штанцы драненькие, да еще ножик на поясе болтался.
Добровольцев ему подавай.
Чичас!
Народ переглядывался с усмешечками, и никто не торопился встать под его знамена. Староста только руками развел, мол, «сам видишь», и этот дохлый витязь поворотил, было, своего скакуна на выход, как меня что-то толкнуло вперед. А и правда, что мне делать в деревне? Нечего, прямо скажем. Ну я и пошел. Навстречу славе.
Помню, вышли мы из деревни на пыльную дорогу, я оглянулся еще раз, перехватил топор поудобнее, и пошли, куда кривая вынесет. Он на лошади трусится, я следом ползу, пыль глотаю. В тот день мы обошли еще три деревни, и к вечеру набрали десяток человек, таких же как я, рас…ев. Ночевали в чистом поле, урча желудками, так как оказалось, что денег на жратву у этого орла нетути, а взять еду с собой никто из нас не дотумкал.
Ночь прошла, настало утро ясное. Что нас ждет под таким командованием, мы уже начали догадываться. Ребята ворчали, я помалкивал, командирчик наш был зол, как черт.
На наше счастье, по всей округе тогда разбойнички кишмя кишели, как вши на пилигриме. Идем мы значит, по лесной дороге, и тут глядь, в стороне костерок потрескивает, мяском жареным оттуда наносит, и галдеж какой-то стоит. Мы все притихли сразу, а командир спешился, и ползком, ползком в ту сторону.
Возвращается он через пару минут, и шепчет, мол, «Разбойники там, человек семь, пьяны, как комары, щас мы их распылим!», берет лошадь под уздцы, и тихонько крадется. Лошадь, даром, что скотина, даже не вякнула, понимала, видать. Ну и мы с ребятами, тихонечко вслед за ним потопали со своим дрекольем.
Прокрались мы через лесок, выходим на край поляны, а там, в центре ее, костер дымит, и разбойнички лохматые песни горланят. Все одеты, как лешаки, кто во что, только один блестит кольчугой словно рыба, главарь, видимо. Наш орел вскочил в седло (а те там заливаются, и лиха не видать), шепотом гаркнул: «Вперед!», и позвездюхал на своей лошаденке. Лицо зверское, ножик на отлете держит. Герой!
Мы, уже не стесняясь, заорали и побежали за ним.
Быстро все кончилось. Они сыты да пьяны, мы злы да румяны. Порубили всех в клочья, только одного в живых оставили, для разговору. Связали ему лапки, а сами жрать давай. Потом поделили трофей по-братски, и стали кумекать, что же дальше. Вожак наш приоделся в более-менее чистые тряпки, кольчугу ржавую напялил, мечом препоясался, и приступает к пленному с расспросами: «Говори», говорит, «жабий пуп, где гнездо ваше спрятано, а то мы щас тобой березку разукрасим! Со всех сторон!»
А тот еще зеленый совсем огурец, сопля на носу трясется, «Я», говорит, «все скажу, как есть, только не убивайте!», ну и запел. Верстах в десяти отсюда, мол, за речкой, болотина здоровая, а посреди болотины остров, а на острове и крепостица разбойничья. Там добра, что зубов у бобра, хрен переведешь. «Я», надрывается, «тропу  через болото знаю, я вас проведу! Ненавижу, мол, этих, врагов-лиходеев, к мамке, в город хочу!»  «А на страже кто?» наш его спрашивает. «Дедок однорукий, я, мол, крикну, он ворота и отопрет!» «Только», говорит, «быстрей надо, а то к ночи туда нагрянуть могут!»
Пошли мы, значит, скорым шагом. Долго шли, уж солнце покраснело, когда к речке вышли. Показал нам парнишка брод, форсировали мы речушку, и вскоре уже стояли на краю болота. Вожак слез с коня, привязал его к дереву, меч вынул и к спине паренька приставляет, веди, мол. Тот и повел.
С полчаса еще по болоту шлепали, потом глядим, точно остров, а на нем хибарки всякие, частоколом обнесены. Собаки лают, бабы ругаются, ребятенок какой-то плачет, словом, город настоящий.
Наш прям позеленел, шипит: «Что ж ты, гнида, нам про деда гусли настраивал, тут же народу полно!», а этот: «Так это заложники! Мужики под замком, а бабы - так, все равно убежать не смогут!» Наш ему кулак под нос: «Ну смотри у меня!», с тем и дальше двинулись.
Подходим к воротам, парнишку пихнули к ним, а сами по сторонам притаились, ждем. Он ногой барабанит в ворота, и вопит: «Дедушка, открой!» Слышим, скрипит кто-то, и голос земляной: «Чего орешь?» Парень шумит: «Открой, говорю, идол старый!» А тот пенек не торопится: «А чего это ты один?», да « чего так рано?», филин глухой. Парнишка слезьми исходит: «Наскочил, мол, на нас боярин какой-то, с дружиной, и всех под землю загнал, гад! Чтоб ему, разлюби твою душу мать, хорошо стало, суке! Только я и убег!», и ведь, зараза, почти правду говорит!
Слышим, засов в сторону пошел, одна створка приоткрылась, а тут и мы подоспели. Дед глазами хлопает, сам аж зеленый от старости, как рак, и точно, одной клешни не хватает. Наш ему клинок к горлу: «Ключи давай, дедушка, отворяй все закрома, а не то я тебе на тот свет дверцу распахну!»,  ну, дед и согласился. Поотворял он все двери, какие есть, вплоть до бани, а сам притулился под стеной на чурбачок, и глаза закрыл. Мужики из подвалов повыходили, все бородатые, худые, большей частью это были купцы со своей охраной, давай с женами своими обниматься, да на старика нехорошо поглядывать.
А наш командует: «Берите, мол, все что унести сможете, и ходу! Телег тут нет, и дорог отродясь не водилось! А деда не трогайте, он и сам скоро справится!»
Забегали тут мы с купцами по острову, закопошились. А добра разного там и впрямь хватало. Деньги, оружие, ткани всякие. Старое шмотье поскидывали, одели что получше, да где карманы побольше. Парнишка тот вперед всех поспевал, да и дед потом присоединился. Набили все карманы, по мешку за плечи закинули, и все равно, даже половины не взяли. Перед уходом командир нарисовал карту на какой-то портянке, сунул ее за пазуху, и велел нам сжечь все к чертовой бабушке. Подожгли мы логово, и - дай бог ноги.
Опять долго шли, тяжело. Мужики по краям, женщины с детьми в середине. Под утро вышли на дорогу, и только тогда перевели дух.
Передохнув чутка, решили топать к ближайшему городу, как там его, то ли Задолбург, то ли Сапоград, не помню. Половина купцов была оттуда родом. Пошли. По дороге дед с парнишкой куда-то смылись.
В полдень прибыли в город, купцы сердечно нас поблагодарили, и обещали помочь, если понадобится.
 С той поры началась у нас житуха! Мы все завели коней, доспехи дорогие, народ в нашу дружину прямо табуном попер, но вожак взял еще только двадцать человек, решил, что хватит, и поехало – то обоз сопровождаем, то разбойничков гоняем.
Постепенно в округе не осталось ни одной шайки. Перевелся разбойник. Купцы готовы были на руках нас носить, но тут, на нашу беду, князь этого то ли Задолбурга, то ли Сапограда решил повоевать с соседями. Мало ему своей землицы стало. Воевать он решил основательно, сразу с двумя или тремя городами, и купцы приуныли. Мы тоже шибко не радовались. Одно дело - гонять оборванцев, и совсем другое - сматываться самим.
Война шла, торговля стояла. И, наконец, во время краткого затишья, один купчик решился таки. Он снарядил обоз, и слезно упрашивал нашего вожака сопроводить его. Тот пораскинул мозгами, и неожиданно дал согласие.
День едем – нормально. Второй едем – отлично. На третий день один князек решил испытать нас на прикус.
 А мы, дураки, расслабились. Лагерь на берегу речки раскинули, даже телеги кругом не поставили, костры, пиво, купец довольный похаживает, шутки-прибаутки, и тут – на тебе!
Влетает конница и начинается карусель.
Лошади топчут людей, котлы переворачиваются, по головам ходят мечи и палицы верховых, и уже сразу ясно, что нам пришел каюк. Я еще успел ссадить одного копьем, но тут второй подоспел, и все – искры из глаз, и в следующий момент я уже валяюсь на земле со связанными руками, и траву выплевываю. Полонили.
Из отряда осталось в живых меньше половины, а из купцовых работников – вообще никого. Сам купец держался бодрячком, ему эти дела не в диковинку, а командира нашего прямо трясло от бешенства.
Дворянчик тот подъехал, посмотрел на нас, как на мух, купца забрал с собой, а нас, остальных, под охраной десяти всадников, отправил в края неведомые.
Идем мы, головы повесили, а эти ослы знай над нами подшучивают: «Копье – не мотыга, а щит – не коврига, куда вы, портянки, сунулись? Вам кур пасти, и то доверить нельзя! Вот, ты, ухват деревенский (это вожаку), чего глазенки свои таращишь? Дома надо было сидеть, муха навозная, капусту полоть, да деток пороть, чтоб не выросли такими как ты, подсвинок несчастный!»
А вожак, я смотрю, уже успокоился, и ни слова в ответ. За весь день спросил только: «Куда ведете-то хоть?», а те ему: «Куда, куда.., туда, где беда! Пасть закрой, да мослами шевели, паскуда! … Продавать вас ведем, как свиней.» Тот, видимо, этого и ожидал, нисколько не удивился.
Ночью, на привале, он дал деру.
Никто и не заметил, как. С утра охрана побегала, поматерилась, нас порасспрашивала, пораздавала пинков, затем махнула рукой, и мы двинулись дальше.
В полдень он нас догнал. Подождал, пока мы не сделали остановку для обеда (обедала, ясен пень,  охрана, нам же дали только воды), и с голыми руками накинулся на наших конвоиров. За несколько секунд он уделал всех десятерых; - бац кулаком по башке, шлем всмятку, бедолага летит сажени три, и больше не подымается. Красивее зрелища я еще не видел. 
Сильнее он стал, что ли. Раз в двадцать, если не в сто.
Разобрали мы оружие, какое было, и решил наш командир догнать князька, устроившего нам праздник, дабы наказать паршивца. Мы с ребятами удивились конечно, но ничего не сказали. Коней на всех не хватило, поэтому некоторым пришлось ехать по двое. Хорошо, хоть кони были сильные.
Через три дня догнали мы этого князя. Он оброк с деревень собирал. Со своих собирал, с чужих последнюю шкуру сдирал. Те еще и рады были, что не пожег. Они нам и дорогу указывали.
И вот, наконец, видим – пылит по дороге княжеская сотня. Половина конные, половина пешие, все блестят, как самовары.
Наш говорит: «Вы ребята, здесь подождите, а я поеду к нему, потолкую!» Выхватил меч из ножен, а больше у него и не было ни хрена, да и помчался.
Подскакивает он к ним, и давай охаживать: справа-налево, слева-направо, и с фантазией, и так, только головы полетели. Те перепугались, понять ничего не могут, а он их троих одним ударом располовинивает, иногда вместе с конем. Кто пытается его достать, сам через секунду на земле булькает, ну и ясно, что долго это продолжаться не могло. Кинулись они кто куда, теряя свои железки, а тут и мы из леса выскакиваем, не дожидаясь команды.
Много их тогда там ржаветь осталось. Князь, гад, ушел.
Стали мы поле боя осматривать, видим, телега со всяким хламом стоит, а к телеге купец наш, аки собака привязан. Увидал он, что мы подходим, и от радости аж заплакал.
Взяли мы лошадей, кому не хватало, оружие кое-какое, и ходу в этот, как его, Задолбург.
Трофеи брать командир сам побрезговал, и нам не велел. Купца, правда, это не касалось, чем он и воспользовался.
Приезжаем, значит, в город, отдыхаем дня четыре, а командир в это время конное ополчение собирает.
Деньги у него завелись несметные, а откуда, пес его знает. Может он в одиночку на разбойничий остров ходил, золотишко из пепелищ выковыривать? Думаю, вряд ли.
Много народу он, конечно, не собрал, так, сотню, не больше, но ему и этого хватило.
Снарядились мы наилучшим образом, и в поход выступили.
Хоть война и продолжалась, но с нами никто связываться не захотел, вся эта белая кость просто убиралась подальше, вместе со своими дружинами, едва нас завидя. Слухи о побоище успели разбежаться широко.
 Едем, мы, значит, едем, вот уже и город того князька показался вдалеке, а вот и он сам навстречу цокает, с дружиной малой, качается в седле, думу тяжкую думает, и не видит вокруг ни черта.
Уже немного осталось, когда его окликнул кто-то из своих, и указал на нас. Пригляделся он , не спеша поворотил коня, да ка-ак дал шпоры, летит, словно ветер, только шуба заворачивается.
Дружина его вся по сторонам прыснула, как зайцы, но нам до них и дела нет. Мы за князем поспешаем.
Успел он в ворота городские прошмыгнуть, и закрыть их умудрился, пока мы не подъехали.
Наши все пригорюнились, потому что осада – штука муторная, но командир ничуть не смутился, слезает с коня, подходит к воротам, голову задрал и орет: «Ребята, мне ваша кровушка и даром не нужна, выдайте мне клопа этого, и мы уйдем!», а сверху ему отвечают: «Катись-ка ты, милый, через жабий брод!». Ну, он, не говоря ни слова – хрясь по воротам ногой! Ворота целиком и вылетели. Пылища поднялась. А когда осела пыль, смотрим, князь выходит, склонив голову, и меч свой нашему отдает.
Тут и сказке конец.
Вошли мы в город, как хозяева, и уже месяц здесь торчим. Наш вытряс из князя благословение на свою свадьбу с княжеской сестрой. Выбор у князя был невелик – или наш вожак слышит его благословение, или видит, как княжеский кочан летит в крапиву. Князь, конечно, в философа играть не стал. Скоро свадьба.
 Мы с ребятами иногда спорим, что произошло с командиром тогда, после побега, отчего он пришел другим, но ни к чему так и не пришли. Некоторые полагают, что он заложил душу. Может быть.
Как бы там ни было, живем мы теперь неплохо. Война прекратилась сама собой, все приглядываются к нашему вожаку, а он и в ус не дует. В дворяне скоро выйдет! А я даже не знаю, как его зовут.
Елки-палки, а как мое имя? Не помню. Да и хрен сним, с именем. Я просто-напросто бот.