Верблюжьи колючки

Верблюжьи колючки

Колючки эти ей привезли из Казахстана.  Через всю страну.  Даша пристроила их в прозрачную полусферу размером в пол большого глобуса и любовалась ими несказанно.  Они её радовали и сами по себе, и потому, что её сумасшедшие бывшие ученики тащили их на себе для неё из пустыни.  Она когда-то давно преподавала им географию.

Она так сочно рассказывала про всё, что сама никогда не видела, за счёт богатства своего воображения, что её даже называли одно время Верблюжьи колючки, когда она вызывала неподготовленных учеников и лепила единицы в журнал, чтобы потом исправить их на четвёрки.  Двоек не ставила, за это ученики ей были бесконечно благодарны, за шанс.  Кличка к ней не привязалась.  Её называли между собой Наша Даша.  Она знала и не обижалась.  На что обижаться?  На искреннюю любовь, которая удивила преданностью?

Из школы выпускала по шесть классов каждый год, а они от неё не уходили.  Писали, поздравляли с празниками.  То камешек с приисков привезли, «петушиный хвост», трёхцветный, слоями.  То трахитоидный шпреуштанизированный луяврит, то воду из Байкала, «Вода Байкал», она у неё на окне начала жить, покрываться зеленью, будто не в баночке, а в берегах.  Рыбку запустила, и рыбка прижилась и жирела, будто была не аквариумной, а сёмгой.

- Скоро начнёт метать икру, - пошутил пришедший бывший ученик.

Она улыбнулась.

Он потрогал колючки.

- Вы нам говорили, что верблюды их едят не от голода, а потому что колючки
вкусные.  Мы ещё хохотали: «Так другого же ничего в пустыне нет!»

А вы:

- Потому и вкусные.  Не песок же есть, в принципе, могли бы и песок. Животные адаптируются к среде.  Но есть колючки.  И это – верблюжье счастье.

Вот как вы нас воспитывали радоваться малому.  «В оазисе отдыхают, а живут в песках.  Песок – не трудности, а жизнь.  Мираж - несбывшаяся надежда.  Трудность – когда нет воды.  Но ею запасаются и экономят.  Зато последний её глоток дороже, чем ведро из оазисного колодца.  Странно – не правда ли?» – говорили вы.  А мы слушали, развесив уши, думали о своём и не догадывались, что эта мудрость дорогого стоит.

Знаете, как я выжил, когда в армии отморозил пальцы на ногах?

Искал верблюжью колючку в снегах Чукотки, чтобы почувствовать себя счастливым.

Зато воды там было навалом в виде снега.  Провалялся в госпитале два месяца, до гангрены дело не дошло.  Выписался – и к вам.  Сказать спасибо.

- За что, господи?!

- За умение видеть счастье в малом.  Вы были, ёлки, неисправимой оптимисткой.  Вы помните, как мы потерялись в лесу?  Труханули.  А Вы:

- Лес не без добрых зверей.  Если есть в него вход, значит, есть и выход.  Это
не сибирская, мол, тайга.

А потом мы узнали, что этот лес тянется через всю Белоруссию, через болота.  Помните?

- Витюша, лес не бывает без человеческого жилья в районах цивилизации, за лесами смотрят егери, значит, есть сторожки.  Главное – найти.  Компас у нас был и карта.

- Да, 1937 года.

- Ну уж ты скажешь, выдумщик!  Что бы я с вами пошла по старой карте?

- А столбы вестовые?  Их не сняли ещё тогда с вышеупомянутых времён,некому было: народ в поле.  Потому и заблудились.  Помните?  И землянку нашли с непохороненными с войны людьми.  Помните?

- Чего ж не помню, помню.

- А письмо помните? Там такой подтекст был:  «Следопыты хреновы!  Какое вам дело до трупов тридцатилетней давности?  Нет людей – и нет.  И не будет!  Имена их на флягах нашкрёбаны?!  Пропали без вести – и всё!  Нет, надо родственников, понимаешь, найти.  Чтоб трупы увидели, и не считали, что без вести, и похоронили бы кости и черепа с флягами, и убедились, что таки была война и многих поубивала.»
 
Как нам "мозги прочищали" за эти самы трупы.  Внушали, чтоб молчали, а то характеристики попортят.  Не по - людски мёртвых земле не придать, мы это чувствовали, хоть сопляками были и в бога не верили.

А им главное, чтоб недосмотр не обнаружили, трупы в тридцати км. от города – исанитария.  Ели-пали!

Они смотрели на верблюжьи колючки и молчали.

- Витюша!  Знаешь, почему они тогда так нервничали, аспеды?

- О, что-то новенькое!  Такого слова я ещё от вас не слышал.

- Потому что это там свои своих расстреляли.  Пули-то наши валялись, а не
немецкие.  Это мне потом один местный, отсидевший много лет в сталинских лагерях, сказал.  Расстреляли тех, кто расстреливал «врагов народа», он мне место показал, где людей расстреливали, очень много людей, в овражке.  Оползень взрывом сделали – зарыли.  А потом этих, кого мы нашли, это не землянка была, яма.  Тоже как врагов народа, стреляли в них те, кто об овражке не знали. В тех местах местный сталинских лагерь был, когда отступали, всех и уложили.  А этот пацанёнком был, он видел всё, никто не знал, что видел.

- А его за что в лагеря?
 
- Как ребёнка репрессированных родителей, расстрелянных там же.  Он к родне в другую деревню бежал.  Его там потом взяли, в лагерь-детдом.

- Почему вы нам об этом не рассказали?

- Зачем?

- А хотелось рассказать?

- Нет.  Я сама пережила это время, с 37 по 53.  Зачем вам, следопытам?  Страх
от кнута крепостного права трём поколениям с кровью передавался,  после 37-го вы второе поколение.  Лучше не знать.

- Ваши родители уцелели?

- Уцелели.  Случайно.  И прародители случайно.  А вот кое-каким близким
родственникам не повезло.  И мы боялись.  Теперь-то можно сказать.  Да что толку теперь.  Людей не вернёшь.

- Есть толк.  Это история.  Её надо знать!

- Приятно слышать это от тебя.

- Да, я с историей раньше не в ладах был.  Она была чужая.  Далёкая.  А эта своя.  Мы ж понятия не имели, что наше незнание кому-то выгодно.  Далёкую историю учить неохота было, она была уже разрешённая цензурой, значит, подправленная, и голову забивать именами и датами.  Не проникались, как именем на фляжке прониклись, фляжку-то в своих руках держали.  А вы, почему географию преподавали, а не историю?  Это был ваш выбор?

- Да.  Я любила путешествовать.  Встречала людей и узнавала их историю.Чем больше узнавала, тем больше любила землю, на которой люди живут, и людей за их страдания.  Не страны, а землю, которая сама по себе, как и люди, что бы с ними не вытворяли.

- Понимаю.  Вы как верблюд.  Ходите по пустыне и радуетесь верблюжьим колючкам.  Купца можно сбросить, он без верблюда в пустыне пропадёт, а верблюд без купца – нет.  Кому пустыня нужна? Один песок, тарантулы и смерчи, никто на неё не позарится.  Тем более на верблюжьи колючки.

- Я этого не говорила, это ты сказал сейчас.

- Потому что так не думаете или потому что память о кнуте всё ещё гнетёт?

- Витюша!  Я люблю путешествовать.  Люблю делиться тем, что видела, что поняла, люблю говорить о земле и людях.  Люблю обходться малым.  За это уважаю верблюдов.  Люблю верблюжьи колючки, удивляюсь, как они выживают в пустыне.

Она посмотрела на прозрачный полуглобус с верблюжьими колючками.

- Смотри, Витюша, красивые они.  Как и эдельвейсы в горах кажутся красивыми.  Нет земли – пыль, а они за неё - корнями, серенькие с желтыми серединками, пушистые, от ветра и холода защищаются.  Восхищает, какие они сильные.

Витюша моргнул согласно:

- А чаем угостите?

- И не только чаем.  Пойдём на кухню, там уютнее.  Ты будешь сидеть, рассказывать, а я столом заниматься и слушать.

- Как всегда.  Как в классе.

11-24-07 Наталия Ерецкая