Глава 3

  Глава 3          

            В классе у Максима появился новенький. Невысокого роста, кудрявый брюнет подошёл к парте и протянул руку:

            – Привет! Меня Борис зовут?

            – А меня Максим.
 
            Новенький сел рядом.

            – Вообще-то здесь занято.

            – Ааа, ерунда, договоримся.

            Максим пожал плечами. Оля Смирнова спорить с новеньким не стала и пересела за другую парту. С тех пор Максим с Борисом сидели рядом. Борька Тениальный был большим любителем договариваться. Его широкая улыбка и доброжелательный тон обезоруживали любого. Новенький легко нашёл общий язык со всеми в классе, и уже через неделю казалось, что Борис учился с ними много лет. Бывают такие счастливые натуры.

            Старшеклассники готовились к отчётно-выборному комсомольскому собранию. Рутинная процедура неожиданно переросла в противостояние между комсомольцами и школьной администрацией. Ребята бурно обсуждали кандидатуру нового секретаря. Когда задавали вопрос за кого будешь голосовать, следовал ответ: «За Петра Королёва, конечно». Этому парню симпатизировали и доверяли больше всего. Дело казалось решённым. Директору донесли о том, что комсомольцы посмели проявить возмутительную активность. Узнав о волюнтаризме школьников, Анна Ивановна вышла из себя: «Какой ещё Королёв!? Сын слесаря? Кто позволил? Эти олухи вообразили бог знает что. У нас в стране, конечно, все равны, но кое-кто равнее других». Последние слова вслух товарищ Жук не произнесла, но подумала. И в таких мыслях она не видела никакой крамолы, Анна Ивановна прекрасно понимала, что всеобщее равенство легко объявить, но сама жизнь неизменно всё переиначит. Богу-богово, а кесарю-кесарево. Она выбрала Свету Крамер на должность секретаря – анкетные данные девочки полностью соответствовали всем требованиям. Директор была в приятельских отношениях с супругами Крамер. Финские сапоги и шикарный чайный сервиз из дружественной страны на двенадцать персон весомый аргумент, чтобы Света могла рассчитывать при выпуске из школы на прекрасную анкету, а возможно и на медаль. Это были не взятки, а подарки на день рождения, которые товарищ Жук принимала с большой радостью. Крамер возглавлял областной Потребсоюз и уже несколько лет снабжал Анну Ивановну дефицитными вещами. Товарищ Жук не хотела расстраивать такого уважаемого человека. Комсоргом школы будет Света Крамер и точка. Она не потерпит, чтобы ей перечили какие-то упрямые ослы. Про ослов была её любимая поговорка.

            В назначенный день актовый зал был переполнен, гул растревоженной толпы разносился далеко по школьным коридорам. Комсомольцы были полны решимости отстоять своего парня. Вся школа стояла на ушах, просочились слухи, что директриса будет против Королёва. Даже младшие классы участвовали в обсуждении, понимая, что происходит что-то весьма и весьма неординарное. Возле входа в актовый зал толпились самые любопытные.

            Собрание началось. Анна Ивановна не ограничилась дежурным присутствием, а взяла на себя роль ведущей. Села в президиум и пригласила Свету Крамер выступить. Когда Светка взошла на трибуну, её освистали и не дали толкнуть речь. Жук не ожидала такого яростного сопротивления, в её время школьные бузотёры были куда скромнее, и всё же она сумела проявить чудеса самообладания. Директриса несколько раз ставила на голосование кандидатуру своей протеже. Комсомольцы стучали линейками по спинкам стульев передних рядов, девчонки трясли пеналами, галёрка свистела. Матвеев тоже попытался свистнуть, но сидевший рядом с ним Борька Тениальный, дёрнул его за рукав:

            – Брось. Ты же знаешь, если Жучка что-то задумала, она обязательно сделает.

            Максим посмотрел на новенького, без году неделя в школе, а уже всё понял. Борис оказался прав. Бунт комсомольцев носил справедливый, но бессмысленный характер.

            Анна Ивановна продолжала сидеть в президиуме и невозмутимо наблюдать за вакханалией в актовом зале. Она выдержала натиск школьных вольнодумцев не меньше десяти минут, давая возможность выпустить пар. Взяла себе на заметку имена ярых активистов. Выход из щекотливой ситуации был ей известен. Анна Ивановна прошла к трибуне, властным движением руки отстранила покрывшуюся красными пятнами Свету Крамер в сторонку:

            – Молодец, девочка! Садись на место. Всё будет хорошо!

            Она взялась за микрофон и решительно придвинула поближе к себе. В зале раздался резкий скрежет и шум.

            Девчонки зажали уши ладонями, мальчишки перестали свистеть. Аудитория замерла. Не обращая внимания на скрежет усилителей, Анна Ивановна поправила микрофон и ледяным голосом начала свою речь:

            – Ультиматум! Понятно. Но я не позволю из политически важного мероприятия устраивать балаган. Развели здесь анархию. Так и занесите в протокол собрания, – с каждой фразой голос Анны Ивановны становился всё жёстче, – юношеский нигилизм очень скоро пройдёт, и жизнь научит вас уважать мнение старших товарищей. Классным руководителям следует серьёзно поработать над дисциплиной. Хотя я понимаю, что трудно заставить осла пить, если он этого не хочет. Никаких прений сторон не будет. Решение уже принято. Секретарём комсомольской организации школы назначается Светлана Крамер. Все свободны. Я никого не задерживаю больше.
 
            Протокол собрания заполнили под диктовку Анны Ивановны, а фразу про анархию всё же благоразумно вычеркнули. Комсомольцы разошлись. Одни возмущались, другие смеялись над разыгранным фарсом. Любимую поговорку Анны Ивановны про ослов они слышали уже много раз.

            Борис Тениальный поджидал Максима во дворе школы:

            – Ну, что я говорил. Как известно – против лома нет приёма.

            – Только другой лом, больше и тяжелее.

            – Вот, вот. Пошли в кино. У меня два билета.

            – Девушка отказала?

            – Ага. Светка Крамер – сказал Борис и засмеялся.

            В кинотеатре в очередной раз крутили «неуловимых». Вот, где можно было оторваться по полной программе. Мальчишки свистели, орали и смеялись в темноте, когда обрывалась плёнка. Наши как-всегда победили. Выпустив пар и забыв о злополучном собрании Максим вернулся домой в хорошем настроении.

            История с комсомольским собранием скоро забылась. Наши войска вошли в Афганистан. Ещё вчера скептически настроенные молодые нигилисты встрепенулись. В юности всегда хочется чего-то значимого, настоящего. Здоровая молодая энергия требует масштабных дел. Тут же нашлись добровольцы, готовые помочь братскому народу в борьбе за свободу и независимость. Почему дехкане, занятые выращиванием опийного мака под палящим солнцем Афганистана, вдруг сделались для них далекими братьями, они не задумывались. Да и не знали толком, что такое настоящий опиум. В головах сидела полушутливая фраза: религия – опиум для народа. Молодые люди боялись показаться недостойными памяти своих героических предков. А то, что на самом деле происходит в далекой азиатской стране с феодальным укладом жизни, им не могло привидеться даже в страшном сне. Для некоторых из этих безусых мальчиков, вдохновенно рассуждающих о высоких идеалах, красивый миф о свободе, равенстве и братстве обернётся горькой реальностью кровавых боевых будней. И тогда они почувствуют себя обманутыми в самых лучших помыслах. Юношеский наигранный нигилизм перерастёт в остервенелый цинизм, который «афганцы» привьют своим детям. А их дети выплеснут накопившуюся злобу на улицы родных городов в смутные девяностые годы. Но об этом потом.
 
            Одноклассникам Максима повезло, у них был очень хороший учитель истории. Он рассказывал своим ученикам намного больше, чем полагалось по школьной программе. Пётр Иванович Коробейников был ветераном Великой Отечественной войны, и поэтому ему позволялось говорить немного больше, чем другим учителям. Жук морщилась, но терпела причуды старика. После сорок пятого года страна впервые открыто вступила в серьёзный мировой конфликт, и Пётр Иванович старался остудить горячие головы. Учитель вошёл в класс неровной расслабленной походкой. Старик был подшофе. Все знали причину. Никому и в голову не пришло переглядываться и шушукаться. Стараясь не шуметь, ученики встали и сели на свои места. Накануне весь город облетело страшное известие. Младшую дочь Петра Ивановича изнасиловали. Девушка возвращалась из университета, и какой-то изверг подстерёг её недалеко от дома. Затащил в кусты и надругался. Все сочувствовали старику, на него было страшно смотреть. И без того белый как лунь, теперь он сутулился больше обычного и выглядел полной развалиной. Пиджак, свисал с опущенных плеч, и нелепо топорщился на плоской спине. В кабинете установилась такая тишина, что муха не пролетит. Петр Иванович, прокуренными до желтизны пальцами, отодвинул классный журнал на край стола, достал из кармана брюк пачку «Беломора» и положил сверху. Этот жест означал, что урок пройдёт в неформальной обстановке. Дежурный хотел сообщить о тех, кто отсутствовал, но учитель только махнул рукой. Коробейников сел и помолчав ещё немного, начал говорить:
 
            – Всё врём чего-то. Лозунги красивые выдумываем. А потом удивляемся, откуда подонки берутся. Если меня спросят, чего я больше всего боюсь, отвечу. Говорить правду. А даже маленькая ложь, порождает большую подлость. Казалось бы, чего такого особенного в том, что мои родственники до революции жили лучше, чем я теперь. На царский рубль можно было купить столько продуктов, что хватало на несколько дней большой семье. А я, как они говорят, воин-победитель, вынужден выстаивать часами за палкой колбасы. Мы с другом Ванькой тоже рвались на фронт. Боялись, вдруг война без нас закончится, и не успеем совершить свой подвиг во имя Родины. Наш эшелон погнали на Дальний Восток. Кормили плохо. Снабженцы выменивали тушёнку на самогон. Даже питьевой воды не хватало. И случилась эпидемия самой банальной дизентерии. Помер мой дружок. Так и сгинул солдат не за понюшку табаку, винтовки в руках подержать не успел. Мне повезло больше. Состав загнали на запасной путь. Провели санобработку, переформировали и отправили дальше. Вы не поверите ребята, только начали рыть окопы, нас подвергли массированной бомбардировке с воздуха. Опять повезло, те, кто прыгнул в укрытие позднее, прикрыли меня своими телами.

            Лицо учителя исказила страшная судорога. Класс не на шутку испугался.

            – Петр Иванович, может вам водички принести, – тихо сказала Оля Смирнова, староста класса.
 
            – Не надо. До сих пор не могу забыть липкий, тошнотворный запах крови. Потом долго рвало. Кусок хлеба в глотку не лез. Выяснилось, утюжили нас свои же. Сказали, что пилоты в картах не разобрались. Но я думаю, врут штабные. Накануне у них был большой сабантуй в штабе. Артисты из Москвы приезжали, а после концерта банкет закатили. Сами с бодуна напутали, а на лётчиков свалили.

            Слушать такие речи было непривычно. Ребята шушукались между собой.

            – Петр Иванович, а лётчики потом как же!? – спросил Сергей Вавилов, сидевший сегодня за одной партой с Матвеевым.

            – Расстреляли, что же ещё. По законам военного времени.

            Максим с Сергеем переглянулись. У ребят в головах не укладывалось, как такое может быть? Они слышали много разных историй про Великую Отечественную войну, но ничего подобного фронтовики им не рассказывали. По классу прошелестел глухой рокот. Борька тихонечко свистнул. В этот день он пришёл в школу в джинсах, и уже успел получить нагоняй от завуча: «Форсишь, Тениальный! Без году неделя в школе, а уже дисциплину нарушаешь. Чтобы с завтрашнего дня был одет, как положено, в школьную форму. Лично проверю перед уроками.» И теперь Борька сидел на галёрке, чтобы не мозолить глаза другим.

            Оля Смирнова случайно уронила со стола пенал. От внезапного хлопка класс вздрогнули. Девочка торопливо собрала принадлежности, и положила пенал в сумку. Учитель продолжил рассказывать свою невесёлую историю:

            – Так что, ребята – «Война совсем не фейерверк, а просто трудная работа». Я бы даже сказал, гнусная. Настоящие подвиги, конечно, были.  Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, Николай Гастелло, Николай Кузнецов, Молодогвардейцы и сотни тысяч других. Это всё правда. Но тогда мы воевали за свою землю. Не могу знать, что мы забыли в этом Кабуле. Не слушайте старых дур, типа Анны Ивановны. Не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна.

            Ученики напряжённо слушали. И никто даже не улыбнулся, когда Пётр Иванович назвал директора школы старой дурой. Коробейников продолжал:

            – На словах все ярые патриоты. Сами костьми лягут, чтобы их дети никогда не попали в Афганистан. Учитесь как можно лучше и постарайтесь поступить в институт. Выберите специальность далёкую от политики, и тогда ваша жизнь будет более-менее сносной.

            Прозвенел звонок с урока. Старый учитель как-то обречённо махнул рукой. Правда, мелкими порциями, вот и всё, что он мог дать своим ученикам. Безмятежные семидесятые заканчивались. На закате своего правления дорогой Леонид Ильич захотел поиграть в доброго царя. Советские граждане перестали шептаться на кухнях, и даже могли рассказать острый политический анекдот в компании сослуживцев. Кто знает, возможно, Генеральному секретарю действительно было жаль своих поданных. Не мог же он не понимать того, что страна идёт куда-то не туда. Сколько не провозглашай развитой социализм с трибуны съездов КПСС, это развитие похоже на куцый хвост молодой и весёлой овечки – коряво всё выходит. Партийная номенклатура держала глухую оборону и не хотела делиться с народом не властью, не материальными благами. Петр Иванович уронил седую голову и смахнул набежавшую слезу. Матвеев вышел из класса последним. «Совсем расклеился старик», – подумал Максим и тихо закрыл за собой дверь.