Милосердие монархини

Слово не птица, слетев с языка,
В уши чужие влетает.
Если смешное, потешит слегка.
Злобное – гнев вызывает!

Выпустив слово, назад не вернуть,
Как бы того не хотелось.
Слово само выбирает свой путь:
«Трусость»,  «безумную смелость»…

Время наступит – собрать урожай,
Что породило то слово.
Прежде подумай, чем слово рожать,
Горе несущее снова!
Испуганная Императрица поверила в серьезность за-говора, тем более что речь шла о Лопухиных, которых дочь Петра не любила, но вынуждена была считаться с ними из за их положения и заслуг. Не откладывая дело в долгий ящик, Государыня подписала указ такого содержа-ния:
«Указ – генералу Ушакову, действительным тайным советникам князю  Трубецкому и графу Лестоку…
«Донесли нам словесно поручик Бергер да майор Фалькенберг на подполковника Ивана Степанова сына Лопухина о некоторых важных делах, касающихся нас и государства; того ради повелеваем вам упомянутого Лопу-хина арестовать, у Бергера и Фалькенберга взять доносы в письменном виде и исследовать, а если на допросе иные лица появятся, то несмотря на персону, в комиссию заби-рать и исследовать, о выводах доносить нам»
Слова, касающиеся «персон»  были определены следствие ведущим  - речь шла о братьях Бестужевых.
Решено было начать допрос с Натальи Лопухиной. И это было вполне обоснованно. Роль женщины, как источ-ника скрытой информации, статс-дамой при императрице пребывающей, намного превосходила мужчин. И добыть ее от женщины, используя метод устрашения,  казалось значительно легче. А важнее всего было то, что подсту-питься к Анне Гавриловне Бестужевой, не прощупав всего, что накопилось в голове Статс-дамы Лупухиной, было бы непростительной глупостью. Итак, 25 июля в пятом часу утра  в дом к Лопухиным  явились Лесток,  Ушаков и Трубецкой  в сопровождении гвардии Преоб-раженского полка капитана Протасова и четырех гвардейских рядовых чинов.  В такое время хозяева дома сладко почивать еще изволили.  Приход  генерал-прокурора и главы Тайной канцелярии вызвали настоящий переполох слуг барских. Гвардейцы силой быстро навели порядок среди слуг ретивых и услужливых. К приходу таких грозных гостей хозяева были никак  не готовы. Иван Лопухин был полуодет, затравленный взгляд молодого человека метался от лица одного пришедшего к другому. Лесток объявил подпол-ковнику о его аресте и аресте на все его бумаги, (таковых у офицера, находящегося временно вне дел, оказалось слишком мало) – переписка вообще отсутствовала. Лопу-хину дали время на то, чтобы он оделся и под конвоем двух гвардейцев направили в здание Тайной комиссии. Ушаков в это время был занят хозяйкой - матерью

арестованного. Наталья Федоровна выглядела жал-кой и растерянной в домашнем платье, без корсета, без косметических средств на одутловатом лице.  А чего еще следовало ожидать от женщины сорока трех лет, хотя при дворе она входила в число самых красивых придворных дам?  Вся ее «переписка» была арестована, хотя осмотр ее беглым взглядом, давал понять, что ничего интересного  для дела нет.
Делай как все, если сил не хватает,
Крылья расправить и в небо взлететь.
Пусть твое сердце от лести не тает -
Не пляшет по телу тяжелая плеть.
Есть у нас орган особо опасный -
Мы называем его языком,
Недооценивать беды напрасно,
Жизнь от него полетит кувырком!
Ивана Лопухина доставили в Тайную канцелярию и немедленно подвергли допросу. Перепуганный молодой офицер отвечал так, как было на самом деле: никаких враждебных намерений низвергнуть с престола импера-трицу Елизавету и возвести на него принца Иоанна он не имел, ничего он не знает ни о гарнизоне, ни о карауле  лиц Брауншвейгской фамилии. Сознавался в злословии против императрицы, министров ее и придворных Относительно злословия против императрицы, ее министров и придворных сознался. Рассказал, что к отцу его ездят князь Иван Путятин и Михайло Аргамаков, но не для каких-либо замыслов, а для забавы. Когда ему задали вопрос, отчего он не доносил на преступные разговоры, которые с ним вели Бергер и Фалькенберг, ответил; "оправдываться не стану, в том и винюсь!»
После допроса Лопухину  устроили очную ставку с доносчиками, и ему пришлось целиком подтвердить их показание. Это дало возможность следователям подозре-вать в неискренности обвиняемого , в желании обмануть их. А это уже являлось обоснованием для применения пы-ток.
Доносчиков отпустили, взяв с них подписку под угрозой смертной казни ничего не разглашать о деле.
Посланы были указы в Москву камергеру А. И. Шу-валову и А. Б. Бутурлину с приказом арестовать С. Лопу-хина со всеми его письмами и бумагами и прислать в Пе-тербург, также поступить с кн. И. Путятиным и М. Арга-маковым.
 При втором допросе, Иван Лопухин, напуганный резкими окриками и угрозами, рассказал о том,  что к его матери, когда та находилась в Москве, приезжал маркиз де Ботта и говорил, что не  будет спокоен, пока не поможет принцессе (Анне Леопольдовне), и что прусский король будет также помогать, о чем он (Ботта) будет стараться. Эти слова я слышал от матери, когда у нее гостила  Анна Гавриловна Бестужева которая при этом заметила: "Где это де Ботте сделать?" Подумав же, прибавила: "а может статься".
Можно только представить себе, как оживились и обрадовались следователи, услышав фамилию Бестужевой и ее слова, дававшие основание привлечь ее к делу. Они же стали считать задачу выполненной, когда узнали от Ивана Лопухина о том, что к его матери Наталье Федо-ровне  ездят в гости не только Анна Гавриловна, но и Ми-хаил Петрович – всё Бестужевы попались!
Тотчас же после признаний Ивана Лопухина, следо-ватели отправились на дом к арестованной Наталье Федо-ровне и стали ее допрашивать. Она не отпиралась, говоря о том, что к ней приезжал  Ботта и они говорили  об участи Брауншвейгской фамилии. Ботта высказывался  о  намерении ей помочь. на что она, Лопухина, желая принцессе свободы и пропуска на родину, умоляла де Ботту "не заваривать каши и не делать в России беспокойств". Но Ботта не соглашался и твердил, что будет стремиться, чтобы принцессе быть по-прежнему на Российском престоле.  О том беседовала с Анной Бестужевой, без какого-либо умысла или намерения действовать, а только для разговора.
Когда же у Натальи Федоровны следователи спроси-ли о том, чем вызвано ее расположение к принцессе и недовольство императрицей, Лопухина сослалась на милости первой и на обиды со стороны второй: отнятие деревни, отставку мужа и понижение по службе сына.
 Узнав о результатах допросов Лопухиных, Госуда-рыня Елизавета  приказала графиню Анну Бестужеву аре-стовать и допрашивать, а мужу ее графу Михайле Бесту-жеву объявить ее Императорского Величества указ, чтобы он со двора до указа не выезжал, а письма их запечатать. Анна Бестужева с дочерью были заключены в бывшем дворце Елизаветы близ Марсова поля, а сам Бестужев должен был оставаться в своем приморском дворе безот-лучно. Дочь Бестужевой Настасья Ягужинская подтверди-ла разговор Лопухиных о правительнице в смысле благо-желательств и неодобрения существующего правитель-ства. Показания самой Бестужевой были осторожны и не-определенны. Она сознавалась в разговоре с Н. Лопухи-ной, но отрицала какую бы то ни было причастность к де-лу М. П. Бестужева. 26-го июля последовал указ: "Ивана Лопухина, мать его Наталью и графиню Анну Бестужеву отослать под караул в крепость". При упоминании о кре-пости бледнели очень храбрые из арестованных, об ужасах ее ходили самые фантастические легенды, и мало кто из попавших туда возвращался в среду живых людей. Путь из нее обычно шел к месту казни на площади или же в такие места Сибири, куда ворон костей не заносил.
Сюда не приглашают в гости.
(Здесь милосердия не ждут).
Пытают тут, ломают кости
И палача гуляет кнут
Отсюда путь на эшафот,
Иль путь в Сибирь тяжелый  долгий.
Считается счастливцем тот,
Кто не окажется за Волгой.
В крепости продолжались допросы женщин. Анна Бестужева, несмотря на увещевания и угрозы следствия, ничего сверх сказанного ею раньше не прибавила. Разго-ворчивее оказалась Наталья Фёдоровна.  Лопухина созна-лась в том, что Ботта вел  разговоры об Анне Леополь-довне и в присутствии мужа. Но разговор тот велся на немецком языке, который муж не знает.
Чего не скажешь на дыбе…
Чего не скажешь  плетью битый?..
И о друзьях,  и о себе,
И о давным-давно забытом.
Подробно всё, что не было,
Ещё  подробней всё, что было,
Что снегом былью замело,
И времени потоком  смыло.
Предашь своих отца и  мать,
И проклянешь святых и Бога
(Чтоб каплю истины поймать,
Так кривды выливают много!)
Когда следователи подвели  Ивана Лопухина для устрашения  к дыбе,  он вновь  подтвердил все, о чем до-носил Бергер и Фалькенберг,. Но так как он решительно не мог указать, когда и с кем хотел выполнить свое злое намерение, то ему предложили немедленно его раскрыть под угрозой жестокой пытки. Напрасно уверял Лопухин, что больше раскрывать ему просто нечего, напрасно ука-зывал на лиц, имевших неосторожность в разговорах с ним сочувствовать его обиде на понижение: Лилиенфельдов, Зыбина, Мошкова, Камынина, Ржев-ского; его раздели и подвели к орудиям пытки, и он в страхе повторил свои показания, приплетая новые подробности: поносительные слова об императрице слышал от родителей; от матери слышал о принцессе Анне, о замыслах Ботты, она же много и часто говорила о том и с Бестужевой; Ботту они хвалили, называли умным... он обещал не жалеть денег, чтобы освободить министров Анны Леопольдовны - Остермана, Левенвольде и Головкина; Бестужева говаривала Лопухи-ной: "Ох, Натальюшка, Ботта и страшен, а иногда и увесе-лит".
Там, где женщины устояли, молодой мужчина ока-зался слабым,  он бы еще продолжал наговаривать на не-винных, но не мог, поскольку использовал имена всех  тех, о которых что-либо  знал и ком что-либо слышал.
И все же, благодаря его болтливости число аресто-ванных росло: Степан, Наталия и Иван Лопухины, камер-геры Петр  и Яков Балк, вице-ротмистр Лилиенфельд и его жена,  князь Гагарин с женой,  поручик Иван Моков, подпоручик Нил Акинфиеву, адъютант Степан Колычев, князь Иван Путятин, Михаил Аргамаков, обер-штер-кригскомиссар Александр Зыбин,  дворянин Николай Ржевский. Любым способом и любой ценою раскрыть за-говор против Императрицы, в котором были бы замешаны родственники вице-канцлера Алексея Петровича Бестуже-ва-Рюмина — вот какой была главная задача следствия, которым руководил Лесток. Слабый духовно и физически  подполковник  Иван Степанович под пытками болтал еще больше, чем в застолье, и назвал многих людей, которых схватили, допрашивали, пытали, добиваясь "правды о за-говоре против императорского величества".
 Его отца адмирала с вывороченными назад руками вздернули на дыбу Подняли на дыбу и женщин, хотя в от-ношении женщин так поступали редко Все трое муже-ственно держались.
Следствие было закончено.  Следственная комиссия  составила доклад для императрицы.
По-видимому, императрица в глубине души понима-ла всю слабость и шаткость добытых следствием показа-ний.
Понимали это и те, кто собрался в здании Сената  19 августа в восьмом часу утра (главнейшие члены синода, все сенаторы во главе с генерал-прокурором, генерл-фельдмаршал принц Гессен-Гамбургский, действительный тайный советник  графЛесток,  девять персон в ранге генерал-лейтенантов, девятнадцать — генерал-майоров и четыре гвардии майоров).
И все,  собравшиеся в таком числе,  приняли сентен-цию, согласно которой все проходящие по лопухинскому делу, названному вне стен Сената «бабьим переворотом», были осуждены на смертную казнь. Самой легких из каз-ней было отсечение головы. Такого пустяка заслужили  Зыбин и София Лилиенфельд за недонесение замыслов правительству.
Императрица решила смягчить его приговор. Она признала достаточными следующие наказания: Степана, Ивана и Наталью Лопухиных и Анну Бестужеву высечь кнутом и, урезав язык, послать в ссылку. Ив. Мошкова и кн. И. Путятина высечь кнутом же, а А. Зыбина плетьми и послать их в ссылку же; С. Лилиенфельд до родов наказа-ния не чинить, а объявить, что ее высекут плетьми и со-шлют. Имения преступников конфисковать. Остальные преступники наказаны по сентенции суда, только Ржев-ский записан в матросы, а Н. Ягужинская оставлена под домашним арестом.
 29-го же числа Сенат подписал манифест о винах и наказаниях преступников и дал указ полицмейстерской канцелярии оповестить население столицы о том, что 31 августа на Васильевском Острове, перед зданиями колле-гий, в десятом часу утра будет учинена экзекуция над не-которыми персонами за важные их вины.
Казнь состоялась 31 августа при огромном стечении народа. Эшафот был установлен перед зданием коллегий. Помост, называемый театром, был просторен, сооружен из свежих сосновых досок. Рядом на столб повесили сиг-нальный колокол, который должен был оповестить о нача-ле казни. Впереди всех шла Наталья Федоровна, несмотря на сорокатрехлетний возраст и недавно перенесенные му-ки, все еще величавая, красивая.  Палач сорвал с нее пла-тье….Тело женщины было исполосовано кнутом Наказы-вали тогда кнутом так: жертва висела на спине подручного палача, подручный поворачивался то одним, то другим боком, чтобы палачу было сподручнее делать свое дело. Когда Лопухину палач привязывал к спине подручного. На ней палач в отместку показал всё свое искусство, одна за другой на спине женщины вздувались кроваво-красные полосы. Наталья Федоровна уже не кричала, а по-звериному выла.  Потом она потеряла сознание. Обмякшее, свисающее тело ее отвязали и палач приступил к последнему этапу казни. Сдавив горло, он вытолкнул вперед язык, захватив его конец пальцами, отрезал почти половину его. Когда захлебывающуюся кровью Лопухину стаскивали с эшафота, палач, показывая народу отрезок языка, крикнул шутки ради: "Не нужен ли кому язык? Дешево продам!!"
Очередь была за Анной Гавриловной Бестужевой. Супруга замечательного дипломата, невестка министра, управлявшего как внутренней, так и внешней политикой всей России, уклончивая в своих Показаниях на допросах, терпеливая в застенке, нашла способ и на самом эшафоте смягчить, по мере возможности, грозившую ей участь. В то время как палач снимал с нее верхнее платье, Бестуже-ва, как рассказывали иноземцы, успела передать ему свой крест, золотой, осыпанный мелкими бриллиантами. Есть старый славянский обычай побратимства с палачом. По-лучив крест,  он становился крестным братом своей жерт-вы, а потому должен пожалеть свою сестру. И палач пожа-лел. Кнутом, считай, не бил – гладил, да и у языка отхва-тил только кончик.
После того наказывали Степана и Ивана Лопухиных — кнут и урезание языка; Мошкова и князя Путятина — биты кнутом; Александра Зыбина — бит плетью…
Потом избитых и окровавленных людей побросали в телеги и увезли на окраину города. Там по милости госу-дарыни они могли попрощаться с родными перед вечной разлукой.
За что казнят людей?  За что?
За мысли, за дела?
Иль выпив русской горькой  штоф,
Болтливость подвела…
Не помнил, что и говорил,
Не ведая границы…
Кого ругал… кого хвалил…
Винил во всём  царицу…
Язык отрезали ему,
(Слова б не вылетали).
Но хоть убейте, не пойму –
За что в Сибирь сослали?

От веры отказаться можешь,
Что предками дана была тебе.
Змеиной не подобна коже -
Ее сменив, ты изменил судьбе
Открыл ты множество дверей
Твоей душе сулящих неудачу
Ты перекрещенный еврей,
Предателем к тому же стал в придачу!