Батарея

     Лёня шел, хрустя снегом. Он не старался этого делать, просто падающий снег, покрыл собой, казалось, все вокруг и даже всю его жизнь. И при каждом шаге издавал тот звук. Звук, который никто никогда ни с чем не перепутает. Мороз к вечеру стал крепче, хотя и днем он не поднимался выше минус двадцати. Только этот хруст, который обычно навевает мысли о доме, о тепле, каких-нибудь вязанных шерстяных носках с горячим чаем, сейчас казался жалобным. Он совершенно несчастно хрустел, Лёне даже казалось, что он явно иногда слышал, как снег под его ногами плачет. Луна, в виде полумесяца средней размерности, тоже очевидно тоскливо смотрела прямо ему в глаза. И, не смотря на падающий снег, небо было удивительно пронзительно чистым, со звездочками вокруг месяца, которые мерцали так, словно сочувствовали скрипящему снегу и Лёне. Все дышало жалостью.
     Пару раз Лёне хотелось заплакать, от той обиды, которая разрывала его внутри, но изредка попадающиеся на встречу прохожие, мешали до конца расслабиться, и полностью отдаться горю. Горе было страшным; Лёню бросила его девушка. Вернее не бросила, а просто на просто изменила, и даже не так, он узнал, что она давно ему изменяет. Конечно, он был уже достаточно взрослым, для того чтобы знать об этой стороне взрослых отношений между девушкой и молодым человеком, ему было семнадцать. Самая главная проблема состояла в том, что этим его конкурентом…, хотя какой там конкурент ( Лёня считал, что отношения с этой девушкой у него в прошлом), так вот это гад, это исчадие не только ада, а сам ад, был его друг. Самое приличное слово, крутившееся в голове, было «сука», причем оно было и мужского и женского рода одновременно.
     И вот в этом состоянии, находясь где-то далеко от своего дома, Лёня шел, мерз и отдавался чувству обиды на всех и вся. Курить уже не хотелось, за последние полчаса он и так вытянул из пачки сигарет десять. Он вообще не знал, чего он теперь хочет, иногда накатывала мысль, что и жить-то не хочется. А зачем? И дело было не в ней, все было гораздо сложнее. Лёня вдруг явственно осознал, что он больше никому не может верить. Никому… А как жить без веры? Мысли о том, что есть мама и папа, не успокаивали. Они, конечно, есть. Но у них своя жизнь, а у него своя. Это его, а не их, обманывали все!  И любимая девушка, и друг, которого он считал своим единственным, которому он мог поведать все. Лёня вдруг вспомнил, как  рассказывал другу про свое отношение к ней, как он ее любит, как ревнует… Он явственно представил, как его друг рассказывал все ей, и они смеялись… Лёня чуть не завыл в голос, так ему стало больно. И вдруг, так долго сдерживаемые слезы, горячими ниточками скатились из глаз. Они быстро замерзали, где-то в районе рта. Лёня остановился, снял перчатку, и вытер рукой то, что оставляла обида на лице. Он достал сигарету, и, не сразу прикурив, дрожащими руками, пошел дальше. Мысли, которые стали вползать в голову, после ярких картинок измен и обманов, вдруг начали приобретать притягательную силу смерти. «А, зачем жить? Кому я нужен? Ради чего? Ради боли? Я ненавижу всех, все ненавидят меня. Так, может быть, самым правильным было бы закончить эту обоюдную неприязнь?...». Казалось, мороз стал еще крепче. Лёню стало трясти. Было уже совсем поздно, даже общественный транспорт закончил свою работу, и только изредка проезжающие легковушки мешали опустившейся тишине.  Лёня увидел телефонную будку, нащупав монетку, он подошел к ней. Уже негнущимися пальцами, вставив монетку в телефонную щель, он набрал номер дома. Через гудков шесть, он услышал сонный голос мамы.
     - Алё.
     - Мам, это я. Я не приду сегодня.
     - Ты где?
    - Завтра все расскажу. У меня все хорошо.
Дальше он не хотел, да и не мог разговаривать. Просто повесил трубку. Отворив скрипучую тугую дверь, вышел в объятия морозной улицы. Идти было некуда, и вдруг, зайдя в очередной двор, он нечаянно наткнулся взглядом на какую-то парадную, в каком-то пятиэтажном доме. Свет, которым она была освещена, был неярким, и каким-то притягивающим. Не думая, он подошел к ней. Зайдя вовнутрь, Лёня, почувствовал тепло. Прямо под лестницей  увидел большую батарею. Даже не понял, как подошел к ней, и пристроился, прижавшись всем телом. Как-то быстро стал отогреваться, и среди путавшихся мыслей, он даже не заметил подкравшегося сна.
     Чья-то рука толкала его в плечо. Лёня открыл глаза, вскочил, и со словами «извините, я просто сильно замерз», стал расправлять одежду. Перед ним стоял мужчина средних лет.
     - А чего домой-то не пошел? Родители, небось, волнуются.
     - Я им звонил. Да у меня там, неприятности… А, неважно…
     - Пойдём-ка домой, я тебя чайком горячим напою, да отправляйся домой.
    - А сколько время?
     - Уже полшестого. Так что, чайку с бутербродиком выпьешь, да и давай. Транспорт ездить в полную силу начнет. Деньги-то на проезд есть?
     - Спасибо, есть.
Они уже сидели на кухне у незнакомого сердобольного мужчины. Лёне становилось тепло. Тепло внутри, от уютной маленькой кухни, от шуршащего чайника на плите, от этого человека. Он и сам не мог объяснить, почему он так легко согласился на чаепитие. Ему было неловко, но очень хорошо. Наслаждаясь горячим чаем, и согласившись на вторую кружку, он стал собираться. Прощание с непрекращающимся потоком благодарности, после которого он поспешил вниз. Спустившись по лестнице, он остановился перед батареей. Лёня посмотрел на нее с каким-то сожалением, что вот он сейчас уйдет, а она останется здесь. И потом, он даже не сможет найти этот дом. «А ведь она меня согрела. И не только снаружи. Спасибо тебе. Хотя, какая это глупость…»,- на этих мыслях он решительно толкнул дверь на улицу, и бегом отправился к остановке автобуса.