Тёплые письма памяти или откуда приходит счастье

                Рисунок автора, Н.К.
     Счастье начиналось оттуда, с детства, лет с тринадцати - четырнадцати, когда они с мамой жили вдвоём в низком оранжевом флигельке с ажурными деревянными причелинами, выкрашенными в белый цвет.
      Со стороны улицы казалось, что этот яркий дом с зелёными ставнями на окнах затейливо украшен лёгким кружевом.
      За домом рос сад, и там под навесом, словно возникшая из русской народной сказки, стояла печь, в которой мама выпекала в высоких чёрных формах румяный домашний хлеб.
      Казалось, он благоухал над всей округой особенным ароматом, корочка его золотилась и аппетитно хрустела.
      Летом, когда созревал тутовник в соседней роще, мама заворачивала большой ломоть свежего хлеба в чистое льняное полотенце, и они шли сначала по тропинке, ведущей к роднику, вытоптанной до блеска односельчанами, потом ещё немного по грунтовой дороге вдоль лесополосы.
      Ягоды шелковицы размером были  с половину большого пальца руки, сочные, медово-сладкие, белого, розового или фиолетово-чёрного цвета.
      Маша и мама аккуратно снимали ягоду с ветки, отщипывали мякоть хлеба и наслаждались необыкновенным лакомством.
      Ранним утром плоды тутовых деревьев были прохладными, влажными после ночи, сверкали росой и оттого казались ещё вкуснее.
      Воздух дышал теплом, звенел голосами птиц, изумрудно зеленели листья, цвели травы...

      Всё ещё под впечатлением воспоминания, Мария открыла глаза и увидела в окне бледное осеннее небо, словно прильнувшее к стеклу её квартиры на семнадцатом этаже.
      С таким небом день  мог быть как солнечным, так и хмурым: природа умеет хранить свои секреты…
     «Ничего не проходит бесследно, - подумала Мария,- время не лечит. Годы притупляют боль только потому, что наслаиваются сверху своими событиями: как если бы путник убрал острый клинок сначала в ножны,  потом - в сумку, прикрытую сверху плащом. Лезвие всё равно осталось бы острым, но невидимым для других.
О нём знал только тот, кто прятал клинок. Теперь это становилось его тайной, несущей спасение или беду, как применить… »

       Мария встала и подошла к окну. Она окинула взглядом огромный город, раскинувшийся внизу, потом внимательно осмотрела небо:
- Будет дождь, - сказала она. – Мамочка, мы будем оплакивать тебя вместе с природой, как десять лет назад…
       Но слёз не было. На карниз за окном опустилась желтогрудая синичка. Птица с любопытством посмотрела по сторонам и так же внезапно, как появилась, улетела.
      «Откуда она так высоко, привиделось, что ли?»- удивилась Мария и неожиданно для себя улыбнулась. Она прошла на кухню, поставила чайник и задумалась.


      По субботам в их посёлке топили бани. Здание было похоже на барак. С одной его стороны располагалось мужское отделение, с другой – женское.
      Мама любила мыться горячей водой, а Маша – чуть тёплой.
Она натирала мылом жёсткую мамину мочалку до густой пены и усердно тёрла её спину, пока та не становилась сплошь ярко-розовой, затем набирала в ладони горячую воду из маминого тазика и смывала со спины пену.
      Потом мама брала мягкую мочалку и мыла Машу.
      Вокруг купались другие женщины, обозначаясь сквозь густой пар обнажёнными плечами и бёдрами. Они весело смеялись, подшучивали, с шумом поднимали тазы на лавку, потом опрокидывали над головой, обливая себя водой от макушки до пят, вызывались помочь, потереть спину – практически все знали друг друга.
- Эх, ладная у тебя дочка растёт, Ивановна, вот сухота ребячья будет! – с одобрением вздыхала тётя Ася, у которой в семье были только мужчины: муж и три взрослых сына.
      От этого Маше становилось весело: она знала, что соседка мечтает о доброй невестке для младшего, который служит в армии.
      Банный час продолжался до тех пор, пока от чистоты кожа под пальцами не начинала издавать звук: точно так бывает слышно, как поскрипывает до блеска вымытая чайная чашка из тонкого белоснежного фарфора.

      Зимними вечерами ночь в посёлке начиналась рано. Фонарей тогда практически не было: лишь в центре, возле магазина, клуба – ещё кое-где…
      Густая тьма окутывала дома сверху, но на земле снег освещал дворы и улицы голубоватым сиянием.
      В комнате топилась печь, внутри неё гудел огонь, докрасна раскалённые конфорки озаряли всполохами трепещущего алого света побеленный мелом потолок. Морозными ночами разрисованные морозом стекла небольших окон покрывались не просто узорами, но мохнатым сверкающим инеем.
      Возле печи было жарко, за столом – тепло, а в маленькой спаленке, где стояла Машина кровать, даже немного прохладно.
      На разобранной ко сну кровати лежали подушка и высокая перина из утиного пуха. Когда Маша, зажмурившись, в ситцевой ночной сорочке касалась простынки, ей чудилось, что она опустится сейчас не на перину, а в ледяную воду или в пушистый, пахнущий снегом, сугроб.
      Мама знала обо всём – она брала ватное одеяло за углы длинного края, широко разводила руки в стороны и подносила одеяло к печке, наклоняя и прижимая его к тёплой её стене.
      В это время Маша ждала у кровати.
- Готова? – спрашивала мама.
- Да! – выкрикивала Маша, отчаянно падая в холодную мягкость перины.
      Мама подходила в ту же минуту и накрывала дочку сверху разогретым, почти горячим одеялом. Подоткнув его со всех сторон, она крепко обнимала Машу, обхватив её сверху, и Маша чувствовала себя маленькой птичкой в уютном гнёздышке, надёжно защищённой от всяких холодов тёплым маминым крылом.

      Мама и Маша очень дружили. Однажды летом маме пришлось уехать на неделю в другое село, чтобы навестить родственницу, а Маша осталась «на хозяйстве». Нужно же было кому-то кормить кур и уток, собаку Мухтара, кошку Василису, поливать цветы в палисаднике перед домом.
      К субботе мама должна была вернуться.
      В пятницу с утра Маша вымыла полы, напекла блинов, даже сварила борщ, а мамы всё не было. Глядя в окошко на улицу, Маша неожиданно для себя подумала вслух:

- Если завтра не приедет мама,
то, наверно, к вечеру умру.
Лягу в зале, на палас, упрямо...
Иль покинуть этот мир к утру?

Пусть от горя, что погибла Маша,
кто-то, закачавшись, упадёт!
Ах, но умирать немного страшно…
Может, мама всё-таки придёт?

Солнце, слышишь? Солнце, не прощайся -
я до горизонта добегу!
Мама, мама, мама, возвращайся:
так соскучилась, что больше не могу!

     Маша произнесла это на одном дыхании и удивилась – ведь получилось почти что стихотворение! Она взяла ручку и быстро записала его.
     Мама приехала в тот же день. Они читали Машин экспромт и смеялись. Это было счастье!

     «Какое давнее, словно и не из моей жизни», - подумала Мария,– теперь даже помянуть не с кем, в городе знакомых не найти, родное село очень далеко, да и кто там остался – неизвестно.

     Мама родилась в голодный 1921 год, девятого числа, десятого месяца. Её не стало на третий год нового тысячелетия, в девятый день марта, в двадцать один час (девять вечера) в девятнадцатой палате больницы, куда её привезла «скорая». До этого она жила в девятнадцатой квартире на третьем этаже девятиэтажного дома со своей младшей одинокой сестрой. Ей было восемьдесят один, что в сумме тоже девять… Совпадения ли это или какие-то знаки её судьбы?

      Тётушка жива, правильнее всего было бы съездить к ней, но дорога дальняя, более тысячи километров, завтра рабочий день, новый начальник, да и самочувствие  не для путешествий.
     «Позвоню тёте вечером»,- подумала Мария и внезапно поняла, как ей лучше всего поступить: торопливо выпила чай, оделась и через несколько минут уже покупала в хлебном киоске у дома свежие булочки.
     Потом она долго ехала в автобусе, медленно шла по дорожке подворья женского монастыря, любуясь ухоженными клумбами, на которых едва-едва проклюнулись тюльпаны, а крепкие крокусы уже успели подставить солнцу свои крупные бутоны.
     Весна в этом году выдалась необычайно ранняя. Ещё в феврале растаял снег, и теперь молодая трава пушистым ковриком проступала то там, то здесь, зеленея между просохшими кочками земли.

      После поминальной службы тяжесть, теснившаяся в груди со вчерашнего вечера, незаметно исчезла, однако беспокоила какая-то незавершённость: ещё что-то очень важное, что Мария должна была сделать. Но что?
      Пока шла к остановке автобуса, опять нахлынули воспоминания.

      В их доме часто бывали люди: соседи, коллеги мамы по работе, друзья, дальние родственники.
     Хозяйка умела красиво одеться, создать настроение праздника: вкусно готовила, придумывала новые блюда, затейливо украшала стол, подбирала дружные компании, приглашая гостей. От природы она была очень хороша собой: приятной полноты, статная, с лёгкой походкой, кроме того, искусно шила платья, комбинируя отрезки тканей, вязала крючком ажурные косынки, воротнички, кофточки. И в пятьдесят с лишним она выглядела молодо, но, рано оставшись вдовой, замуж во второй раз не вышла, любила Машиного отца.
      Гости хорошо знали русские народные и старинные казачьи песни: «По Дону гуляет», «Запрягайте, хлопцы, коней», «Вот кто-то с горочки спустился». Многие из них ходили в клуб на занятия хора: они созвучно выводили мелодию, пели со знанием дела, двухголосьем.

       Потом Мария выросла, окончила институт и уехала по распределению далеко от родных мест, в южный город на берегу реки, там и вышла замуж. Мама продала дом и переехала к своей сестре, которая была намного моложе её, в небольшой городок, чуть севернее Москвы, место которому когда-то было определено в окружении сосен и озёр.
       Когда родился первенец, мама часто приезжала к дочери на месяц-два, радовалась, что стала бабушкой, помогала растить малыша. Она знала множество коротеньких сказок, стихов, потешек, пословиц и поговорок, которые словно переплетали её речь, завораживая богатством оттенков. Приезд бабушки всегда сопровождался радостью.
     «Какое счастье, что у меня была такая мама!» - подумала Мария, входя в маршрутный автобус. Она присела у окна и вспомнила, как после окончания школы уехала продолжать учёбу в ближайший город.

      Это было время их первой длительной разлуки. На выходные либо Маша ездила домой, либо мама навещала дочь: привозила гостинцы, рассказывала новости. Маша и её сокурсница снимали комнату в доме, который возвышался на холме, на пересечении улиц. Об удобствах тогда не думали, даже за водой надо было сначала повернуть за угол, пройти вниз по улице, а потом уж спуститься с ведром к колонке.
       Как-то раз получилось, что Маша не смогла выбраться домой в субботу, осталось только ждать следующих выходных.
Утром в воскресенье, чтобы отвлечься от грустных мыслей, Маша решила принести воды и заняться мелкой стиркой. Она взяла ведро, и, подходя к повороту за угол, запела вслух популярную тогда песенку: «О мама, о мама, где же ты, о, где же ты?»
        Из-за угла неожиданно вышла мама с полными сумками гостинцев в обеих руках и, смеясь, допела мелодию в ответ на Машино изумление, но своими словами: «А я здесь, доченька, вот и я, ну, вот же я!»
       Смеху-то было! Мама тоже соскучилась, не стала ждать неделю, а собралась и приехала на пару часов - повидаться. Она была легка на подъём и обладала чем-то таким, что с нею рядом человеку хотелось жить. Даже воспоминания о ней, спустя столько лет, словно придают сил, наполняют душу радостью.

      Вернувшись домой, Мария открыла окна и с удовольствием вдохнула свежий весенний ветер, ворвавшийся в комнату.
      Он взъерошил длинные волосы на её голове, позвенел колокольчиком, прикреплённым ею когда-то к люстре, промчался с силой над книжной полкой и затих, как ребёнок, рассыпав на полу веер разнообразных листочков.
      Была у Марии такая слабость: слушая передачи по телевизору или читая книги, записывать на листочках бумаги что-то интересное - для памяти. Потом под настроение, за полночь, она любила достать их и, переосмысливая, сделать в блокноте какие-то выводы. Сейчас листочков скопилось уже много, а времени перечитать всё не выкраивалось…
      Мария закрыла окно и стала собирать бумажки. Беглый взгляд остановил её внимание на пожелтевшем от старости листке со стихотворением. Она распрямилась и прочитала вслух:
- Фредерико Гарсиа Лорка.
      В молодости он был одним из любимых ею поэтов. На прошлой неделе Мария нашла этот листочек среди книг и отложила, чтобы сберечь, словно весточку из юности, неожиданно найденную через сорок лет! Когда-то в читальном зале библиотеки она выписала для себя необычные стихи, вырвав лист из тетрадки по математике. Это было в девятом классе. Конечно, тогда её привлекло название: «Погибший из-за любви». Концовка стихотворения вызывала необъяснимое чувство трепета, как будто нечаянно коснулся чьей-то обнажённой души, пронзительно зовущей на помощь:
«...- Если умру я, мама,
будут ли знать про это?
Синие телеграммы
ты разошли по свету!.."
      Маша тогда подумалось: «Кому посылать телеграммы: ведь если по свету, то должны быть адреса?»
      Она прочла ещё раз и вдруг поняла, что беспокоило её всё это время: будут ли знать об этом?

      Когда умеешь замечать красоту в природе, она распускается  в твоей душе радостью жизни. Если чувствуешь чистоту и искренность любви, пусть даже у других, она наполняет светом и твою душу. Люди берегут эти мгновения, словно лёгкие письма памяти, излучающие тепло и придающие сил в самый нужный час.
      Конечно, теперь нет телеграмм синего цвета, и разослать их уже некому, но она может сделать это иначе!
      Если рассказать о том, кто щедро дарил минуты счастья, это непременно согреет кого-то: ведь  каждый подумает о своём, родном и заветном!..
      Мария быстро подошла к столу, открыла ноутбук.
      Тонкие пальцы легко пробежались по клавишам - и на экране появилось первое предложение: «Счастье начиналось оттуда, с детства…»   
                Наталья Коноваленко
                из книги "Жить не по правилам"