14. Вселенная на ладони. Голуби птицы мира

На следующий день после  дуэли, Ася пришла в аудиторию за пятнадцать минут до пары и, каково же было её удивление, когда она обнаружила Тараса, который спал в аудитории со вчерашнего дня. Он проснулся только сейчас, – от очень нежного и знакомого прикосновения руки:

- Асюша? – Удивился тут же. – Это я сейчас не сплю? Скажи мне что-нибудь, чтобы я мог поверить в то, что это не сон.
- Тарасик, ты чего... всю ночь здесь пробыл? – От удивления Асины и без того большие глаза стали ещё в два раза больше.
- Где здесь? И что, разве сейчас не ночь?
- Нет, сейчас утро, но – совсем другого дня. Сейчас – это сегодня, а – не вчера.
- Кошмар – какой.
Ася, от неожиданности, приземлилась на стул рядом с Тарасом, и вдруг –  заметила возле него блокнот и полуобщую тетрадь. В эту самую минуту ей всё стало понятно и тогда, – она нежным голосом, попросила:
- Тарасик, а можно почитать, твои свежие записи.
- Да, конечно, – бери, какой в них сейчас смысл, если я уже и так проигравший, а значит –  вне игры.
- Дурачок ты, а не проигравший. И, очень даже в игре. Более того –  ты сейчас там – на главных позициях.
- Это откуда такие выводы сделала – сама Звёздная?
- Ты же пишешь диплом у самого Рубинштейна. А, значит, – ты выиграл.  Помнишь, когда мы выводили цель игры, т.е. заправляли стержень в ручку? Ты сказал, что твой Парнас – это быть дипломником Рубинштейна. Значит, ты уже на Парнасе, и ты – победитель.
- Ася, но ты же знаешь, что я не об этом.
- Тарасик, понимаешь. Он в моей жизни первый раз появился до тебя, но именно ты стал мои первым мужчиной, наш корабль любви наскочил на айсберг, до того, как, снова Он появился на горизонте, а значит, это была не игра на приз. И я – не приз, понимаешь, я – женщина, а женщина – это тоже человек, который имеет право на свободу.
- А что прикажешь делать мне с тем, что здесь? – Тарас указал на сердце. – И как мне поменять мысли в моей голове.
- А вот в этом, Тарас, я тебе не помощник. Хотя… Иди ты лучше спать – «гениальный шизофреник».
- Так пары же…
- Я прикрою, но только если ты мне дашь почитать стихи.
- Да говорю же – бери.
Начали подтягиваться на занятия студенты, Тарас почувствовал слабость, даже потемнело в глазах. Он попытался встать, но, пошатнулся и шлёпнулся обратно.
- Тебе плохо? – Испугалась Ася.
Он немного посидел и только после – ответил:
- Ты знаешь, Асю, а ведь ты совершенно права, пойду-ка я спать.

На завтра произошла совершенно обратная картина: Ася, ошеломлённая от прочитанного, сидела в аудитории уже с самого утра и снова, и снова пробегала по страницам текстов и стихов Тараса. Конечно, она спала в общежитии, но пришла мало того, что одна, так ещё и за час до занятий. Немного позднее, как чувствовал, подтянулся Тарас (и это удивительно, так как раньше он никогда не приходил раньше, чем за две минуты, перед самим началом пары). Но в этот день его будто бы кто-то вёл. Он открыл дверь в аудиторию, заметил Асю, тихо подошёл к ней и спросил:
- Ты решила повторить мой подвиг?
- Нет, Тарас, подвиг не повторяют, – его совершают, и кто знает, может, и я совершила подвиг, дав повод твоей поэзии вылезти наружу… На, держи свои сокровища. – Протянула рукопись Тарасу Ася. – Я всё тебе хочу сказать, чтобы ты знал. Ты – на самом деле, – Гений, и мне, да и не только мне, – будет бесконечно жаль, – если ты разбазаришь свой дар по пустякам.
- А, разве, – начинание может быть гениальным? А, может, ты, как часто бывает, очередной раз преувеличиваешь.
- Не хочу тебе что-то доказывать и, тем более, – с тобой спорить, потому, что я сказала, что думаю по этому всему поводу. Знаешь, Тарас, а ведь любое человеческое начинание, – это старт в новом деле – это его шанс, который дан ему свыше. Но такой шанс бывает только один в целой жизни, и то – не у всех.
- Но так, а как же жить дальше? Как жить? Если я свой шанс упустил?!
- Тарас, но ты же его не упустил.
- Я всё потерял.
- Что именно?
- Тебя.
- Ты меня не потерял. И не сможешь потерять уже никогда, потому, что я уже была в твоей жизни. И навсегда в ней останусь, вот только какой образ ты себе сохранишь – решать тебе и тебе жить с тем прошлым, которое ты собираешься себе оставить в жизненной исторической биографии. Но, помни, что я была в твоей жизни и там навсегда останусь, хочешь ты этого или нет. Да, да, да я точно поверила и теперь точно знаю, что изменить можно только будущее – тебе самому это ведомо. Но вот главное, чтобы ты мне сейчас поверил, что шанс, с выше даётся только один раз.
- А если мой самый главный шанс, всё таки, я уже упустил?
- Но кто же сказал, что его нельзя найти и взять снова. Тем более, что он тебе предоставлен. Но на этот раз ты должен понять, что шанс не придёт сам по себе, за него нужно бороться. За шанс, Тарас, нужно бороться, но – не за меня.
- А почему я уже не могу за тебя бороться?
Ася положила руку на своё сердце и сказала:
- Понимаешь, у меня там – осадок… я теперь для тебя, как кофе, которое нельзя испить до дна.
Тарас грустью улыбнулся. Он опустил голову и молча сидел, ему казалось, что он сейчас сорвётся и – заплачет… но, нет, собрав всё своё мужество в кулак, он терпел. Но Ася почувствовала его боль, она положила руку на его голову и начала читать:
Вселенная проста, – как медный грош,
Когда вода сочится из под крана…
Кому-то в бок… – ножом наносят рану,
А где-то – колосится мирно рожь.

Вселенная зажата в простоте, –
Как девушка, – не знавшая мужчины.
И как гурман – пригубливает вина, –
Запечатлят кого-то на холсте.

Простым быть очень сложная наука,
Но инок, – возвращаясь в свою келью,
И алкоголик, – мучаясь с похмелья –
Внимают своего лишь сердца стуку.

Когда-нибудь мы будем все просты.
Я тоже, – усложнив свою задачу, –
Увы, – мечусь, безумствую и – плачу –
Пытаясь дотянуться до звезды.

Тарас от неожиданного удивления поднял голову и, сложно сказать, что больше прочитывалось в его взгляде в этот момент – благодарность, либо же – восторг? И, не сдерживая свои эмоции,  он спросил:
- Асю, ты выучила мой стих?
- Тарасик, я много твоих стихов помню наизусть, но это, не стих – это почерк гения.
Ты только сам вдумайся в каждую отдельную строку, и ты поймёшь, что здесь каждое слово на своём месте и нет ни одного  лишнего.
«Вселенная проста, – как медный грош,
Когда вода сочится из под крана…» – Это же живая картина, это же истина в двух строках, это не просто афоризм, это – целая история…
А дальше:  «Кому-то в бок… – ножом наносят рану,
А где-то – колосится мирно рожь». – А ведь так и есть, кто-то воюет за светлое будущее для своих детей, а кто-то на крови «войны» сколачивает себе капитал, чтобы после – его беспечно растратить на греходеяния…
Дальше… Вообще – потрясающее сравнение:
«Вселенная зажата в простоте, –
Как девушка, – не знавшая мужчины». – Такое сравнение, верь мне, может найти только истинный художник, только истинный поэт. Этого не умеют даже чувствовать – обыкновенные люди, не говоря о том, что об этом можно вот так потрясающе сказать…
«И как гурман – пригубливает вина, –
Запечатлят кого-то на холсте». – Всё правильно – настоящий художник, т.е. - Гений – творит искусство – он пригубливает вино… и – творит… А тот, кто думает, что он лучший художник всех времён и народов, он – выпивает одним залпом весь бокал – до последней капли, а после – тонет в вине, которое становится его виной, перед тем образом, который так и не стал его картиной…         
А дальше, – ты, как автор, пытаешься достучаться до каждой отдельной души разом, объясняя им, что оказывается «Простым быть очень сложная наука»… Но это же  золотые слова: правда же, Тарасик, – самое трудное в нашей жизни, это быть простым, свободным от всего не сущего, всего предвзятого и навязчивого…
«Но инок, –  возвращаясь в свою келью,
И алкоголик, – мучаясь с похмелья –
Внимают своего лишь сердца стуку». Это уж правда… какая же это голая и холодная правда – всё чаще болит – только своё, но никто не хочет понимать, что мы друг от друга никуда деться не можем. И как бы, кто не понимал бы словосочетание «истина в вине», а в твоей поэтической интерпретации, это звучит строкой  – «внимает своему лишь сердца стуку» – всё равно, каждый сделает свой выбор и каждый придёт своим путём к истине и самопознанию. Истина, – то во что человек хочет верить. А ты хочешь верить в то, что: «Когда-нибудь мы будем все просты.
Я тоже, – усложнив свою задачу, –
Увы, – мечусь, безумствую и – плачу –
Пытаясь дотянуться до звезды».
А «Вселенная» ты своё творение назвал, естественно, – потому, что наша жизнь – это вечная борьба добра со злом. И в этом, хороший мой, и есть  истина, в этом – суть жизни. И сколько будет существовать этот мир во всём его разнообразии, суть жизни останется неизменной. Потому, что «Вселенная» – это вечность. А ты, хороший мой, – безумный гений. И твои стихи гениальны – это классика. Ты истинный поэт – и я в это верю. А теперь, Тарасик, дай мне свою руку.
- Зачем? – Недоверчиво спросил Тарас.
- Именно сейчас я намерена исполнить твою заветную мечту.
- Ты решила ко мне вернуться?
- Я решила, что самое время исполнить твою мечту.
Тарас протянул ей руку. Ася достала из сумки рамку для фото, где под стеклом на белом листу бумаги было распечатано его стихотворение «Вселенная», она положила ему на ладонь свой подарок и сказала:
- На – держи, – это твоя Вселенная. Твоя поэзия – это и есть твоя Вселенная и она у тебя в руках. Вот видишь, Тарасик, я смогла тоже исполнить твою заветную мечту, и ты совсем не ошибался, когда говорил, что я – твоя единственная звезда, которая ведёт тебя к мечте. Моя миссия завершилась и теперь мы оба можем идти дальше.
Тарас с глубокой нежностью и благодарностью смотрел на Асю, и, хотя в блеске его глаз ещё много было боли и сожаления, он смог понять правоту и силу Асиной доброты.
- Я всё понял, будь счастлива.
- Значит, ещё ты не всё понял, Тарасик… Ты тоже будешь счастлив, но лишь тогда, когда перестанешь изменять своей мечте. И ты всегда будешь моим любимым поэтом. Ведь только такой человек, – как ты, мог сотворить такую чудную «Вселенную».
Тарас, на сей раз, грустно улыбнулся и отправился присаживаться на ряды.

Когда пары закончились, Ася, как обычно бывало, сразу же отправилась на дополнительные занятия к профессору. Рубинштейн ещё с порога заметил, что с его девочкой нечто не так:
- Что-то случилось?
- Всегда что-то случается. – Неоднозначно ответила Ася.
- Но это не совсем «что-то», это гораздо больше.
- Да, ты прав, мой дорогой профессор, но я не знаю, как тебе это сказать.
- Скажи так, как есть.
- Серёжа, я не знаю, что же мне делать? Я вижу, как он страдает, ему больно…
Профессору не нужно было объяснять, – кому именно больно, он знал. В эту минуту Сергей Климович посмотрел глазами, полными решимости, на Асю и тут же сказал:
- А тебе не больно?
- Мы не властны над собственной болью, мы только можем облегчить чужую боль – ты сам так говорил – помнишь?
- Помню… А ты, Асенька, хорошая студентка.
- Спасибо, тебе, мой профессор, но что же мне делать?
- А это, Асенька, вопрос вечный – и знаешь почему?  Потому, что он бесконечный. Запомни, что, как и куда бы мы не шли, мы рано или поздно будем к этому вопросу возвращаться снова и снова. И отвечать на него с каждым разом будет всё труднее и труднее.
- Так зачем же он существует, этот бесконечный вопрос?
- А это и есть суть бытия: всю жизнь стоять перед выбором. И никто никогда тебе не поможет сделать его за тебя. Потому что это твой выбор, твой путь и тебе по нему предстоит идти до конца.
- Но ему больно, а мне это больно видеть.
- А мне не больно? Тебе не больно? Кому из нас легко и кому будет легче от неправильно принятого решения?
У Аси покатились слёзы.
- Не плачь, моя девочка, это ещё не выбор, это лишь последствия уже принятого тобой решения, и мы должны всегда беречь свои силы, чтобы, когда придётся сделать правильный выбор, – не натворить ошибок ценою в жизнь.
- Понимаешь, профессор, ведь Тарас – это гениальный поэт. Понимаешь, он – гений.
- Но, как же в наше время вообще кого-либо можно назвать гением? Если все вечное уже давно создано.
- Вряд ли вечностью можно назвать осколки бетона. Нет, Серёжа, вечным становится имя того гения, который из строительной пыли или других отходов – возводит пирамиды. И через столетия гениальное –  для общества остаётся загадкой. И ничто не может помешать настоящему гению сотворить во истину гениальную картину, этому не могут помешать – ни груды песка и пыли восставшие над пирамидами и не тот факт, что при виде пирамид, –лезут мысли, что все гениальное уже давно создано. Скажи мне, мой дорогой профессор,  если бы Моцарт или Бетховен думали, что музыку можно постичь, разве они бы сотворили то, что у нас есть? Музыка – это вечность, которая непостижима, но кто ж тогда – музыкальные гении, которые смогли создать вечность из вечности. И если ты думаешь, что истина непостижима, то перестань верить в это хотя бы для того, чтобы стать ее частью.
Нам не стоит даже рассуждать о том, кто из нас гений, а кто его ученик, т.е. подмастерье. Нужно просто – творить, ибо любое творение – прекрасно. А настоящее искусство – не что иное, как – прекрасная  истина. Истина – вечна. А то, что вечно – гениально. Вселенная вечна, а значит – гениальна.
- Ты, Асенька, гений мифов.
- Подарить человеку миф – это значит подарить ему мечту, которая сможет в нем разбудить фантазию. Фантазия – стержень творческой натуры.
Нельзя сломать человеческий стержень, потому что стержень – это его внутреннее «я». И вообще, как можно сломать то, что находится внутри? Я точно знаю, что внутренний мир человека – нельзя разрушить. Стержень можно лишь надломить. Но этого никто не увидит, кто же видит насквозь, – надломлен ли стержень, кто же способен заподозрить такое, когда он хорошо пишет. Все же обратно – уверенны в том, что он создан для того, чтобы писать. А вот, что толку со стержня, который даже не надломлен, а уже – течет, что толку со стержня, который пишет с пробелами?
- Слушаю тебя, и душа радуется. – Наполнив слова нежностью, с улыбкой заметил профессор.
- От чего?
- Ведь, когда ты, Асенька, о словах, которые употребляешь, знаешь абсолютно всё –  тогда они становятся оружием... Твоим оружием… И в этот момент именно ты стоишь перед выбором – направить оружие во имя человечества и мира, либо же против мира и человечества. И вот ты, моя прекрасная королева, точно знаешь, как владеть своим оружием и я бесконечно рад этому.
- Так в чём же суть моего слова?
- Суть слова – в его силе и звучании. И твоё слово лечит души.
- Но так думают не все.
- Кто же думает иначе?
Ася опять заплакала:
- Ну, почему же человеку, кажется, что легче хранить обиду, чем её отпустить. Зачем она ему? Зачем же человеку отомстить легче, чем простить?.. – Ася не могла остановить слёзы, но в этот самый момент на внешний подоконник прилетел голубь и постучал. Ася заулыбалась сквозь слёзы:
- Голуби – птицы мира. Голуби это посланники ангелов на землю. И сейчас Бог видит, как мне не просто и потому послал их мне в помощь.
- Ты так считаешь?
- Я в этом просто уверенна. И  мои мысли не одиноки, так как они оправданы и историей, и символизмом.
- Интересно, но мне кажется, ты слишком идеализируешь этот образ – «птицы голубь».
- Зачем кажется, спорь с древними греками – у которых к голубям было трепетное отношение. Там с далёких времен считалось, что голуби умели употреблять в пищу только целительные травы и потому – в теле этой птицы не сбыло желчи. Голуби – целительная сила, оберег от греха. Но – нельзя исцелить человека в котором много желчи. Желчь это гордыня, желчь – горечь своих же собственных ошибок.
- Именно поэтому греки любили мясо голубя и сравнивали его с лекарственным средством.
- Не говори такие страшные вещи.
- Но так было и есть.
- Но голуби – это ещё и символ любви. Этих птиц разводили в святилищах богини Афродиты.
- Где они служили одним из атрибутов при предсказании. Жертвоприношение голубей, какое сострадание к птицам любви.
- Но что же, Серёжа, тем не менее, здесь есть правда.
- Правда?
- В любви мы должны много жертвовать, чтобы она не пожертвовала нами. Но, тем не менее, для меня символами любви и верности были и остаются – лебеди, а вот символ мира – голуби. И так думали даже в Древнем Риме, где ходила легенда, что голубки Венеры свили себе гнездо в опрокинутом шлеме Марса. А ещё, если ты помнишь наш недавний разговор, то голубя считают священной птицей и называют вестником богов. Вот тот голубь, который явился символом окончания всемирного потопа и прощения людей.
- Как же, – помню, именно голубка принесла Ною в клюве оливковую ветвь, что стало символом окончания потопа, как кары Всевышнего.
- А дальше в Библии есть и другие факты – свидетельствующие святость этой птицы. Так во время крещения Христа над его головой парил голубь. Так же в христианстве святой дух изображается в виде этой птицы, а на надгробиях мучеников изображали голубя, и считалось, что душа в образе голубки вознесется к небесам.
- Ты, Асенька, христианка и потому тебе так важен этот символизм.
- Но, профессор, ты не прав, ведь голубь появлялся и на плече пророка Мухаммеда, олицетворяя сходящее на него Божественное вдохновение. А у евреев голубя называли «Йона», что в греческом написании –  «Ионас». И пророк, посланный Господом в Ниневию, носил имя Иона. А в Китае, тем временем, голубь считается символом мудрости и долголетия, а также за свою преданность потомству, голубя называют символом материнской любви. В Индии, не смотря на то, что там – нет христианства, у буддистов созвучная теория мысли, там так же голубь является символом души, но ещё и духовной близости, а оттуда ещё и верности супругов. Наверное, именно там родилась славная легенда современного мира, что два целующихся голубя являются символом влюбленных. А среди масонов голубь – символ невинности и чистоты.
- Какие непостоянные люди во мнениях. Ведь иногда голубя изображают на скипетрах, что символизирует власть. Власть и вера – это противоположные понятия.
- Но голуби на скипетрах символизируют власть, посланную Богом. И всё это, в таком случае, оправдывает символ мира, ведь такая власть призвана сотворить и провозгласить мир во Вселенной. Может именно потому, после окончания Второй мировой войны, во время Всемирного Конгресса сторонников мира, голубь с оливковой веточкой в клюве стал символом этого конгресса. Но, а автором эмблемы конгресса был знаменитый художник Пабло Пикассо, ты ведь знаешь, мой профессор, что это один из самых узнаваемых символов мира, обошедший всю планету?
- Я слишком много знаю, об этом символе, сотворенным Пикассо, и порою, не стоит апеллировать сложным аргументом, так как можно оказаться неправым.
- Что же там не правого, если «Голубка Пикассо»  – белый голубь мира, нарисованный Пабло  в тысяча девятьсот сорок девятом году и неоднократно им воспроизводившийся в различных вариациях. Она возникла в качестве эмблемы Всемирного конгресса сторонников мира, проходившего в том году в Париже и Праге.
- А ты знаешь, Асенька, что Илья Эренбург рассказывает об отношении коммуниста Пикассо к этому мотиву?
- Откуда же мне знать?
- Так вот он рассказывал, что ему запомнился один обед в мастерской Пикассо, это было как раз таки в день открытия Парижского конгресса сторонников мира. В тот день у Пабло родилась дочь, которую он назвал Паломой, а с испанского «палома» переводится не иначе как – голубка. Илья Эренбург вспоминал, что за столом их было трое: Пикассо, Поль Элюар и он: «Сначала мы говорили о голубях. Пабло рассказывал, как его отец, художник, часто рисовавший голубей, давал мальчику дорисовывать лапки – лапки успели надоесть отцу. Потом заговорили вообще о голубях; Пикассо их любит, всегда держит в доме; смеясь, он говорил, что голуби жадные и драчливые птицы, непонятно, почему их сделали символом мира. А потом Пикассо перешел к своим голубкам, показал сотню рисунков для плаката – он знал, что его птице предстоит облететь мир».
- Но и облетела же?
- О да, ту с тобой не поспоришь. Этот рисунок стал своеобразной вершиной «голубиного» ряда мирной символики, «сыграв важную роль в пацифистской пропаганде пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века. В международной политике слово «голубь» после того – уже общепринятое название-синоним сторонников согласия и компромисса, мирных решений возникающих проблем. А вот противник «мирной голубки» – «ястреб», так как именно эта птица взяла под крыло сторонников радикализма, крутых мер и «железной руки». Как то Пабло Неруда заявил, что: «Голубка Пикассо облетает мир, и ни один преступный птицелов не сможет остановить ее полет...»
- Но, согласись, что и правда, – ястреб не так известен, а это значит, что побеждает мир? – Заметила Ася.
- Но раз существует планета земля, то значит так и есть. – Подтвердил их общее мнение профессор.
- Получается, что «голубь», как известный мировой символ, – должен благодарить за свою популярность Пикассо?
- Скорее целой команды талантливых художников. Началось всё с первого плаката «Голубки», который и был напечатан на плакате Конгресса по выбору Луи Арагона из прочих вариантов эмблемы, но этот плакат сильно отличался от того, который позже приобрел популярность. Это было реалистическое изображение голубя, сидящего на земле, а не летящего. Без оливковой ветви в клюве, с мохнатыми лапками, а  – на самом деле (в реальной жизни) это был подарок Анри Матисса своему другу художнику. Экземпляры этой многотиражной литографии хранятся во многих музеях мира.
- Как же ты всё красиво рассказываешь. – Восхищалась умом Рубинштейна Ася.
- Тебе нравится? – Воодушевился профессор. – Тебе рассказать, как голуби перекочевали от одного художника к другому?
- А ты знаешь?
- Но я же не могу предлагать тебе то, чем не обладаю.
- Это ты верно сказал. И никто не имеет право предлагать, кому бы то не было то, чем он не обладает.
- Так вот в вольере Матисса среди множества экзотических птиц было четыре больших миланских голубя. В отличие от большинства голубей лапки у них были до самых кончиков покрыты перьями; казалось, на них надеты белые гетры. Однажды Матисс сказал Пабло: «Надо отдать их тебе, они напоминают тех, которых ты уже писал». Так вот эту голубиную парочку увезли в Валлорис. Одного из них ждал замечательный художественный и политический успех. Примерно месяц спустя поэт и романист Луи Арагон, интеллектуальная «рабочая лошадка» французской компартии, пришел в мастерскую на улице Великих Августинцев за обещанным рисунком для плаката, рекламирующего организованный коммунистами Всемирный конгресс сторонников мира, который вскоре открывался в зале Плейель. Просматривая папку с последними литографиями, Арагон увидел эту, голубь так походил на голубку, что ему пришла мысль сделать этот рисунок символом конгресса. Пабло согласился, и к концу дня плакат с «голубкой» уже начал появляться на парижских стенах. В бесчисленных оттисках вначале с оригинального камня, потом с копий, этот плакат обошел земной шар в защиту мира». Но я хочу сказать, что не смотря на то, что сам Пикассо тогда верил в искренние намерения движения пацифистов, он не удержался от саркастических замечаний в адрес выбора Арагона: «Бедняга! Он совершенно не знает голубей! Нежность голубки, какая ерунда! Они ведь очень жестокие. У меня были голубки, которые заклевали насмерть несчастную голубку, которая не понравилась им… Они выклевали ей глаза и разорвали на части, это ужасное зрелище! Хорош символ мира!».
- Но имена эта голубка, которой выклевали глаза, стала бессмертным символом мира.
- Да-а-а... – Протянул профессор. – Возможно, Пикассо и сам не предполагал, какой силой обладает его «Голубка», пока не увидел ее увеличенное изображение в зале Плейель, где проходил Конгресс. Она парила над залом в свете прожекторов, над толпой восторженных, объединенных одной надеждой людей. Потом биограф художника напишет, что «Использование «Голубки» в политических целях не отняло у нее ее совершенства. Осенью того же года Академия изящных искусств Филадельфии присуждает «Голубке» Пикассо, выставленной тогда в Нью-Йорке, памятную медаль, этот приз был учрежден еще в тысяча девятьсот двадцать восьмом году Клубом акварелистов». А другой биограф уточнит, также подчеркивая намеренную непредвзятость награды: «Позднее в том же году Филадельфийский музей искусства, отложив политику в сторону, удостоил эту литографию Пикассо мемориальной медали Пеннела». Да-а-а… А ведь «Голубка» стала визитной карточкой художника. Как то Эренбург напишет: «Пикассо потом сделал еще несколько голубок: для Варшавского конгресса, для Венского. Сотни миллионов людей узнали и полюбили Пикассо только по голубкам. Снобы над этим издеваются. Недоброжелатели обвиняют Пикассо в том, что он искал легкого успеха. Однако его голубки тесно связаны со всем его творчеством – с минотаврами и козами, со старцами и девушками. Конечно, голубка – крупица в богатстве, созданном художником; но ведь сколько миллионов людей знают и почитают Рафаэля по репродукциям одной его картины «Сикстинская Мадонна», сколько миллионов людей знают и почитают Чайковского за его «Лебединое озеро». Так что снобы напрасно смеются. Конечно, по одной голубке узнать Пикассо нельзя, но нужно быть Пикассо, чтобы сделать такую голубку». И то, насколько голубка «прилипла» к художнику, обыгрывает известный советский анекдот. Хочешь расскажу?
- Почему бы и нет, ведь ты такой великолепный рассказчик.
- Художественная выставка в Париже. Пикассо забыл свой пригласительный билет. Его не пускают: «- Докажите, что вы Пикассо.
Он одним взмахом карандаша изобразил голубя мира, и его пропустили. Фурцева тоже забыла приглашение, и ее не пускают.
- Я министр культуры СССР!
- Чем Вы это можете доказать? Вот Пикассо тоже забыл билет, и ему пришлось рисовать.
- А кто такой Пикассо?
- Все в порядке, госпожа министр культуры, можете проходить!»
Ася хохотала и Рубинштейн был счастлив от того, что ему удалось её развеселить. Он смеялся вместе с ней. А когда смех утих, Ася сказала:
- Я думаю, что голуби – беспечные романтики, и если бы они умели писать, они были бы все поэтами, но – кого бы тогда люди кормили с рук. Ведь только голубь, жертвуя своим полётом, ест с руки у человека. Но не один человек, летающий высоко, –  не станет поить птицу мира из своего рта.
- Удивительно точные и правильные слова. В которых вложен весь смысл теории неблагодарности. Как ты, Асенька, думаешь – от чего так голуби верят людям?
- Я часто задаю птицам точно такой же вопрос и сама же на него отвечаю. Голуби – символ прощения и они умеют прощать, а значит – верить. Лишь только вера в то, что добро победит зло – помогает миру царствовать над хаосом.
- Но почему птицы знают ответ на такой непростой вопрос, а люди – даже его не ищут?
- Но именно потому люди и не летают, как птицы. Ведь голуби свободны от человеческих предрассудков, а человек обременён идеей собственного полёта.
- Ты настоящая женщина, но ты ещё и на самом деле права.
Ася неожиданно переключилась совсем на другую тему.
- Как ты думаешь, профессор, я предала Тараса, тем, что позволила умереть нашей любви?
- Нет, моя милая, ты научила его любить!
Тогда Ася прищурила глаза, и повернула голову в сторону окна, где, голубя уже давно не было. Но на этот раз она от неожиданного очередного восторга, резко вскочила, взвизгнула и уже – прилипла к окну:
- Смотри, профессор, уже вторая радуга за один май. А ведь завтра у Веры свадьба! Господи, какая же она счастливая. Но самое важное, что именно она то и заслужила такое счастье – быть рядом и всегда со своим возлюбленным. Прости меня, мой профессор, но я завтра свидетельница и потому мне нужно готовиться к ответственной миссии.
- Конечно-конечно, моя радость, беги к своей подруге.
Как только за Асей закрылась дверь, в кабинете Рубинштейна,  раздался телефонный звонок:
- Говорит профессор Внуковский…
- Да что уж там, Платон Аполлонович, и без громкого объявления узнал бы тебя… несмотря на то, что не общались мы с тобой уж двадцать один год как.
- Да уж, дали мы с тобой маху. А я чего звоню… знаю, что сейчас преподаешь в Институте журналистики Белорусского Государственного Университета. Передавай привет нашему другу Петру Виноградову, он ректор там, как я знаю.
- Правильно знаешь. Передам – будет рад.
- Так ты ж, наверное, осведомлён, что там сын мой учится, при том  на этом самом четвертом… может, узнал?
- Весь в отца.
- Спасибо, Сергей, ты ж там пригляди за ним, это единственное сокровище, которое у меня есть.
- Уже давно и без просьбы твоей –  приглядываю… и приглядываюсь. Это не только один из моих любимых студентов, это ещё и один из моих сильнейших соперников.
- Прости, меня Сергей, прости и его.
- Я же говорю, – весь в отца. – Рубинштейн это сказал без капли сарказма и злости, а больше с нотой действительного прощения.
- Сергей, вот ты скажи, помнишь ту нить жемчуга, которую ты ей привёз из Японии?
- Помню.
- Она никогда не снимала её с шеи, с тех пор, когда ты уехал в Афганистан. И только лишь улетая к тебе на войну, она оставила ожерелье в шкатулке с запиской: «Это ожерелье – самое дорогое, что у меня есть в жизни, и потому, – я его оставляю своему сыну. Пусть когда-нибудь именно оно приведёт его ко мне». Так вот, судя по всему, последнее желание нашей Аси осуществилось: ожерелье действительно привело и его, и её к тебе… 
- Нет, Платон, оно свело нас всех вместе.
- Сергей, все эти долгие двадцать лет, я хотел тебе сказать, что мы все проиграли ту игру, в ней не было победителей, там – все проиграли. И Ася заплатила самую высокую цену в этой борьбе, она поставила на игру свою жизнь. Но самое страшное, что я знаю, по чьей вине всё это произошло.
- По чьей же?
- По моей, ведь именно я не смог вовремя понять, что я то и был тем самым третьим лишний, она выбрала бы тебя, подожди ты немного, а меня выбрала лишь только из жалости. А ведь ты, Сергей, её по-настоящему любил, не так как я. Ты дал ей право свободного выбора, а я этим правом воспользовался. Видишь, а от судьбы не убежишь… Она поехала за тобой и там осталась.
- Платон, перестань. Мы оба взрослые, и умные люди и потому прекрасно понимаем, что жизнь идёт, и мы можем поменять только будущее, но не прошлое. И потому не черни память об усопших. А я тебе, как другу, исповедуюсь: Ася бы не смогла из нас выбрать кого-то одного, она любила нас двоих одинаково.
- Но так не бывает.
- Но так было. И ты не сомневайся в этом, просто, наша Ася была гением, у неё был неземной талант – любить. Она любила нас двоих одинаково, и именно потому она и погибла, тебе – подарив сына, а мне – своё продолжение.
- Ты, Сергей, как всегда, – прав. И, видимо, память у тебя светлая – помнит всё только хорошее. Ведь ты, так часто любил повторять слова директора нашего лицея. – И тут они оба, слово в слово озвучили те самые слова по разные стороны провода, но в один голос: 
- Талант – гласит, как аксиома  – или он есть, или его – нет!!! – Сказав это, два давних товарища весело засмеялись.
И этот смех говорил о том, что они и правда когда-то были настоящими друзьями, но только волею судьбы они своей настоящей дружбой заплатили за настоящую любовь к женщине.
- Спасибо тебе за всё, Серёга.
- Да, что ты, Платон, мы  с тобой ещё не раз закурим трубку мира.
- Очень буду этого ждать.
- А ты, Платон, – мой друг, которому я бесконечно благодарен и жму руку за то, что неземное жемчужное ожерелье – обрело чудесную хозяйку на Земле, – благодаря тебе.