Тётя Мотя - роман Майи Кучерской

По мере возможностей стараюсь читать книги, выставляемые на конкурсы. Вот и эту, участвующую в номинациях конкурса "Ясная поляна", - выловила в сети название, нашла, скачала.

Считай новая «Анна Каренина» - сходство по многим параметрам: и в том, что роман назван именем героини, вернее её прозвищем, данным родителями. Муж, ребёнок...
Ну и любовная связь - куда ж без неё в романе о женщине!
Но на этом параллель кончается.

Повествование ведёт женщина с собственным взглядом на эту ситуацию - семья, долг и погоня за личным счастьем, которое, естественно, только через любовь и достижимо.
Итак - Марина (Тётя Мотя).
Не всё понятно с отцом Марины – родилась при нём, а потом он исчезает. Мать – любитель поэзии, (и дочь назвала в честь Цветаевой), воспитала дочь в традициях интеллигентности, научила (или гены?) любить слово. Марина корректор в еженедельной газете.
Очень несчастлива в браке, хотя – по современным меркам – типа, чего тебе ещё надо?
Муж – компьютерщик, увлекается китайской культурой и даже философией, кайтом (спортсмен).
Но с женой – никаких пересекающихся интересов, кроме сына – «Тёплого».
Каждый живёт сам по себе.
Муж хотя бы телесно любит жену (остальное в ней ему или не интересно, или вызывает раздражение – житейская неустроенность, неумение поддерживать в доме порядок, готовить), Мотя же мужа только терпит. Но терпит с большой долей мученичества. И каждое утро просыпается с мыслью «немогубольшежить».

Работа её тоже раздражает – «Тетя обнаружила: люди, которые сочиняют газетные заметки, ведать не ведают о языковой вселенной. Черным-черны, пустым-пусты их слова. И надуты. Вместо ветвящихся, текущих по небу деревьев — мертвый хворост, неопрятные кучи. Эти слова не били ядром смысла в сознание, напротив, старались этот смысл замаскировать, увести от него, исполняя расхлябанный и брезгливый по отношению к читателю танец… Голова заполнялась болью. Дурно делалось от приблизительности всех этих предложений, размытости мысли, обилия лишних слов, груд речевых и грамматических ошибок, описок, опечаток — уродливых деток вечной журналистской спешки».

В романе много "узнаваемых" мест.
Вот муж Коля: «Милый мальчик, смешной, кажется, добрый, но совсем другой, из другого круга. Да это-то и притянуло, с ума свело! И еще мама, мама твердила, да и когда не твердила, все равно, всем своим видом заклинала: нельзя оставаться одной. Только замуж!»
Вот про чувственную любовь: «Обманули все. Толпы стихотворцев, художников, режиссеров, воспевавших чувственную любовь. Рисовали, снимали на пленку бесчисленных голых женщин с розовой, сияющей внутренним светом кожей и врали, врали в глаза, утверждая, что нет в мире ничего слаще этого слияния, а на самом деле пыхтенья, жадной возни на тебе, жалкого стона в долгожданном финале. Хоть бы кто предупредил».

И вдруг - луч света в тёмном царстве: Тётя влюбляется в коллегу Михаила Ланина, сначала заинтересовавшись его статьями и безукоризненным языком ("Она его за язык полюбила, а он её - за сострадание к...").
Ланин женат, но с женой у него тоже далёкие от идеальных отношения, хотя там ещё и неизлечимая болезнь жены присутствует, которая Ланину часто помогает отбиться от посягающих на него женщин, в плане упрочить отношения созданием с ним, Ланиным, семьи.

Мотя и Миш (там вообще с именами автор творит что угодно – Миш, Тёплый вместо Артёма, Тётя Мотя, Тиша вместо Тани – почему-то автора не устраивают имена героев и персонажей, которыми она сама же их и назвала) долго «подбираются» друг к другу – Тётя целеустремлённо, Ланин постепенно, потому что исповажен и сначала не выделяет её из сонма других женщин, его обожавших.
Пока идёт сближение, он вовлекает Тётю в проект, где необходим ридер – читать присланные на конкурс истории семей, и Марина погружается в историю некого Сергея Петровича Голубева, учителя-историка, который шлёт Марине одну тетрадку с воспоминаниями за другой.

Это самостоятельная струя в романе, почти не пересекающая с основной фабулой – любовным романом Тёти и Ланина.
Данный роман в романе (семейная сага, по существу) интересен сам по себе и мог бы составить отдельную книгу.
В ней встречаются фрагменты очень даже интересные.
Например, один из предков Сергея Голубева Илья поступает в духовную академию и начинает научное исследование богословских книг. И постепенно им овладевает уныние: «Все реже бывал он на службах, все равнодушней становился к обрядовой их стороне. Обнаженная жесткой рукой критического метода церковь стояла перед ним, точно голая. Предания, пусть ложные, пусть неточные, но и они составляли ее суть, были частью ее содержания, мягкими покровами, делавшими пребывание в ней уютным. Теперь же Илья знал, как много продиктовано в церковной жизни, да в той же канонизации святых, одной сиюминутной политической выгодой, не имеющей со Христом, Его жертвой и учением никакой связи. Но ведь именно этим, «назначенным» из чьей-то корысти святым он и должен молиться, петь в храме акафисты, читать каноны».
(Вспоминается "Дневник" Александра Шмемана).

В роман вливается линия самого Сергея Голубева, (вот тебе и аналог Константина Лёвина - сельского интеллигента, только не пахаря, а учителя-историка), расследующего историю своего рода и постепенно выходящего на местного поэта Адашева, уже покойного, но уроженца подярославских земель, дворянина. Его усадьба Утехино – памятник дворянской культуры, интересует Голубева, он ездит туда и постепенно опять же знакомится уже с историей того рода – Адашевых.
Голубев находит дневник Аси, жены сына поэта Владимира Алексеевича Адашева, из которого выясняется, что он, Голубев, внук Владимира Алексеевича Адашева, у которого был сын Сергей. И ещё в этих дневниках смутно делается намёк, что Вл.Ал. был женат как бы не на своей дочери, прижитой им с управляющей его именем (экономкой, надо полагать).

Ещё один персонаж из этой струи романа – Ася, та самая жена Вл.Алексеевича, получается бабушка Сергея Голубева (по линии матери – он сын Ирины, дочери того самого разуверящегося в церкви священника Ильи), будучи молодой, оказалась в ситуации Тёти – в неё влюбился некий дворянин, и она не осталась к нему равнодушной, но отвергла его ухаживания...

...А между тем, роман с Ланиным складывается, и Тётя познаёт счастье любви: «Отчего она стала счастлива — мгновенно, в одночасье? Может быть, оттого, что нужна? Такая, какая есть, нужна тому, кто таким, как есть, нужен ей. Как мало, собственно, требуется — совпадение. И счастье. Почему так давно его не было, может быть, никогда?».
Однако её подруга Тиша, мать четырёх детей и жена гулёны-мужа («Не удивлюсь, если однажды я узнаю, что у наших детей есть братья и сестры» побочные, так сказать) убеждает подругу в ответ на её: «…Я знаю многих, у кого второй брак — счастливый. А у кого-то третий. Люди с годами мудреют — что тут такого?"
Тут, кажется, главный диалог книги двух подруг с разными взглядами на семью и брак.
"— Да то, что все могло получиться с первого раза! — вскрикнула Тишка. — И не было бы тогда скандалов, и брошенных детей, и всех этих драм семейных.
— Неужели люди такие дураки?
— Они не дураки, — покачала Тишка головой, — они дети. Род несмысленный. Ну вот представь, сидит в песочнице мальчик, строит домик — не получается, кривой какой-то вышел домишко! топ по нему ногой — новый построю. Но и этот косой — бах! Новый — и опять не так. Ну, и ладно, все, надоело строить, буду жить в таком — без окон, без крыши, и… и пусть всем будет хуже. Но если, — заговорила Тишка чуть медленнее, — если действовать терпеливо… И достраивать, совершенствовать, тут укрепить, там украсить, поставить крыльцо, застеклить окна. В общем, если понять, что нужно дальше трудиться… и нельзя, нельзя ногами!
— Тишка, все это не для людей, не-ет, — протянула, давя зевок, Тетя, — для ангелов небесных, для святых. А для людей, для обычного человека иногда лучше свалить гнилую развалюху и заложить новой фундамент! — Тетя досадливо ударила по столу ладонью, звякнули чашки-ложки. — Потому что любовь — это дар и это свобода, а не вечное насилие над собой!
… Маринка, это не насилие, это труд. Я тебе больше скажу: если ты, несмотря ни на что, все-таки идешь, прешь в заданном направлении, происходит чудо, то самое. Двое становятся одной плотью. Ты начинаешь любить другого, как самого себя, потому что он и есть ты. По силе очень похоже на влюбленность, но спокойней, трезвее. Это процесс мистический, в нем тоже принимают участие высшие силы, куда денешься, но они действительно подключаются и претворяют эти отношения, отношения двоих в одно. Совершенно независимо от того, верующие это люди или вовсе нет, молятся ли они и какому богу. Бывает и так, как ты говоришь, когда и правда дар, когда с самого начала двое живут душа в душу, потому что созданы друг для друга, но такое случается страшно редко! Сколько ты видела абсолютно счастливых пар?
… Любовь в браке может показаться скучной, плоской, но это только по неведению, Маринк, — будто уговаривала ее Тишка. — Это как в раю, многие думают — вот ведь скука какая! Что там делать-то — только славить Бога… занудство! Но те, кто видел обители райские, эти сады благоуханные, кто слышал ангелов небесных и смог потом про это рассказать, готовы были мучиться нестерпимой мукой, лежать хоть всю свою жизнь в яме, и чтобы червь их терзал, и все это за одну только минуту пребывания там, на небе…».

Несмотря на такой взгляд на семью, неунывающая Тишка позже всё-таки выгоняет своего мужика, который вновь возвращается к ней, преображённым: «…почти сразу и вернулся, и до сих пор тише воды, ниже травы — и смотрит на меня так… будто потерять боится! Я же его «отпустила» — отпустила на волю. Вот он и вернулся. Маринка, ты не поверишь — я счастлива, вот и все».

Кстати, у Тёти с Колей получается почти та же история, только Коля никуда не уходит, а встречается с буддийским монахом, который открывает ему суть вещей, и Коля преображается.
Вообще, весь роман пронизан этим влиянием высших сил на духовную жизнь героев и персонажей.
Но присутствует в нём и предостережение от фанатизма – эпизод, когда директор школы, страстно верующий, в деревянном музее зажигает втихаря лампадки перед хранимыми там иконами, от чего музей однажды вспыхивает и сгорает почти дотла, за исключением чудом спасшейся иконы Богоматери, которая вскоре очищается самочинно от пожарной копоти.

А дневник соблазняемой, но устоявшей Аси заканчивается слезами и упоением на Бога: "«я не подала ему ни малейшей надежды. К чему? Да, знаю, я могла бы его полюбить, дай я себе волю, потому что огонь этот легко перекидывается с сердца на сердце. Вижу даже, что уже к нему неравнодушна. Но тут самое время сказать «нет», твердое и холодное, потому что, даже если и произойдет все то, о чем он молит меня, что это будет? Только вспышка в беспредельной зимней ночи, и разрушенная жизнь — моя и любимых моих, ни в чем не виновных детей»".
Дочитав женский дневник вековой давности Тётя как бы увидала внутренним зрением: «Из-за спины Аси все посверкивала глазами Тишка, нет — из-за спины всего русского мира, полного унижений, насилия над слабым, рабства одних и упоения властью других и безнаказанного сладострастия — все равно проглядывало представление о норме, законах, традициях».

Роман, по-моему, продолжает и тему Анна Аркадьевны, и тему Татьяны Дмитриевны - "отдаться или устоять?".
Но всё решается через чудо великое - детей.
И хотя накуролесила Тётя славно, но заканчивается всё тем, что она забеременивает (сама не зная, от кого), отваживает от себя вдруг по-настоящему влюбившегося в неё Ланина и рожает себе девочку.
Резюме её такое: «невозможно, да и совершенно не нужно, идти всеми тропами одновременно, необязательно, да и не надо любить всех, полюбить бы лишь данных тебе в обязательную любовь, потому что глаз у человека только два, слышишь, их два, а не восемь! Надо жить своей собственной маленькой жизнью, и в ней, как в капле, видеть красоту. И согласиться именно на нее, на эту, да, крошечную, да, тупую, да, убогую, но прекрасную жизнь!»

Ну и кое-какие понравившиеся мысли:
«... первым гибнет самый крупный олень, самая большая черепаха, самый отважный воин и самая красивая женщина,... потому что все, что слишком, даже если речь идет об уме и красоте, нежизнеспособно...». «жалованье ему платят за звездность».
«Когда все сверкает и блестит, это, скорее всего, результаты прошлых трудов, следовательно, видимые признаки расцвета — начало конца». «…от жаркой похоти, от жизненной погани можно забраться наверх, спрятаться в собственное призвание — и так спастись».
«Дети — Божие благословение. Вот и разъяснение чеховской грусти: доктор Чехов был бездетен! Оттого так серо и страшно уныло в его рассказах, хотя и поэтично, а все же безнадежно, все потому, что не было рядом с ним дитяти, родного, своего, и не имел он возможности опустить губы и потрпрукать в теплый младенческий затылок».

Читался роман в электронном виде, рекомендую, но, полагаю, в книжном варианте он более привлекателен.