Вероника

Вероника сидела и думала, что на этот раз точно будет все по-другому.
А ветер за окном над ней смеялся, и, пользуясь тем, что рама плохо закрыта -- шептал на ухо «Не сможешь, не сможешь… Хотя это не так важно! Главное, что ты не захочешь расстаться с ним навсегда. Что бы он ни сделал. А он будет позволять себе, что угодно – именно потому, что хорошо тебя знает!»
Она выключила свет и ушла в другую комнату. Коктейль из отчаянья и апатии плюс ощущение безысходности и прочие неприятные эмоции, которым еще не придумали названия – были ей давно  знакомы, но все равно так же выбивали из колеи привычных дел, как и в первый раз. Они появлялись, обычно, когда он исчезал больше, чем на три дня, и уходить не торопились.
 – Странно! –  подумала девушка, которой можно было бы дать на вид лет 17, если не заметить грустно-серьезного взгляда и фотографии на стене с институтского выпускного вечера. – А ведь она должна быть несчастна, если не любит, а терпит столько лет его общество! Конечно, не любит, раз не дорожит им.
  Разве можно подвергать опасности, кого любишь? Ведь само присутствие рядом с ней уже большая опасность и она об этом знает: грязная, то в нелепом парике, то наголо обритая, вечно пьяная, она привлекала внимание людей своим видом и громкой, мягко скажем, «нелитературной» речью. А он, скромный, аккуратно подстриженный и чистый, казалось, этого не замечал и старался во всем ей угодить, словно заговоренный:
–  Люба, ты хочешь еще пива? Сейчас принесу…
И он бежал за пивом, и хотел нравиться этой страшной женщине, пока не надоедал ей. А когда она опять пропадала на несколько месяцев - он приходил к своей бывшей любви, которую звал неполным именем Ника. Ведь она терпела его угрюмое настроение, потому что знала, что неделя – и он повеселеет и будет все почти как раньше, пока не вернется «черная вдова» (так Любу называла его мать, почти поверившая в то, что ее сына приворожили, иначе никак не объяснить этого наваждения). 
В последнее время Люба звонила очень часто, и вот вчера, после очередного звонка он собрал вещи и ушел, ничего не объясняя плачущей матери и окаменевшей Веронике.
Ветер гремел чем-то на крыше, и становилось жутко от мысли, что где-то, может быть в подъезде или же на улице, мерзнут два человека и одному из них ее любовь уже не нужна, потому что двух «Любовей» для него слишком много.
У него всегда было все, что он захочет – единственный сын в семье, он нравился девушкам.
–  Если ты окажешься на улице и сопьешься – я тоже буду рядом! – говорил он Нике.
Но это слабо успокаивало.
Вот уже месяц, как он ушел из дома. Мать звонит по моргам и по друзьям, которые забыли о нем еще с тех пор, как он бросил учиться в институте. А Вероника продолжает каждый вечер смотреть на его окно и разговаривать с ветром, держа в руках старую фотографию.