Божественное дитя

Илья Сергеевич возвращался домой из дальней поездки, о которой так долго и трепетно мечтал. Нет, он возвращался не из Турции, Египта, экзотичной и шокирующей Азии, благополучной Европы, где на лазурном берегу наконец-то станет возможным предаваться сладкому безделью, отправить печали и заботы в пучину безграничного моря-океана.


Он возвращался из частицы своей юности с конкретным географическим названием, выныривал в повседневность из уплывающих в неизвестность дорогих воспоминаний и первых ощущений взрослой жизни. Словно тот географический пункт был местом обретения бесценного опыта, когда ты не дома, не в родительском кругу, но также среди родных и близких. Словно тогда отрабатывалось умение находить себя в глазах как будто бы чужих, которые неожиданно становятся близкими.


Илья Сергеевич наружностью совсем не выделялся: среднего роста, не худой и не толстый, в обычной одежде. Внимательный умудренный взгляд и спокойные движения. Все, что могло привлечь к нему внимание, тщательно нивелировано, устранено. И вся его жизнь представлялась как хорошо отлаженная машина, где только смятенная воля выбросит из колеи, да и то не сразу: запас материальной прочности и подушка безопасности в виде востребованных знаний и опыта основательно смягчат удар судьбы, как следствие душевного смятения.


Как раз смятения, которое как будто бы наметилось, он и боялся: стоит потерять веру в себя — и дальше покатишься вниз, как по маслу… Ещё было время предотвратить это скольжение вниз, но мысли путались, словно заблудились в потёмках.   


К тому же в этот незапамятный день у него раскалывалась голова, поскольку естественный мир собственных ощущений был вчера и позавчера изрядно смещен в сторону приподнятого настроя (почти идентичному естественному от собственных мыслей, эмоций, предощущений), и смещен ударным возлиянием алкоголя.


Что он не любил, то и случилось: практически сразу, в русле национальной особенности гостеприимства забил родник с чистейшей сорокоградусной водицей; самодельная скатерть-самобранка нагромоздила пропасть всевозможных угощений. В довесок жарко истопленная баня с хлестким и душистым березовым веничком. За таким набором удовольствий проглядывались, словно в тумане, люди и берега,  ради чего и приехал.


Однако, с кем намечал встретиться, с тем и встретился. У одних побывал на могилках, что также было очень важно. Это дорогие сердцу бабушка и тетушка с мужем, ушедшим сразу вслед за ней.  С другими, как говорится, изрядно пображничал. И теперь, когда приходила трезвость в мысли и чувства, предстояло прийти в себя и упорядочить свежие впечатления, связать их с далекими воспоминаниями.


Путешествие во времени как будто начинало помогать установить зыбкую связь с самим собой. Именно эту связь терять — было подобно смерти, это было началом всех прочих последующих бед.


Однако, прежде всего хотелось основательно выспаться. Ведь сон — еще одна вотчина для отдохновения души. Поэтому-то Илья Сергеевич взял обратный билет в купейный вагон скорого поезда, где под милый монотонный стук колес можно будет вволю отоспаться. Убаюкать беспокойство, выстроить мысли в стройный ряд, отыскать и вытащить нечто вроде душевной занозы, что исподволь саднит, доставляет беспокойство и грозит пустить гнойные метастазы во всем теле, во всей субстанции Я.



Вышагивая по узкому коридору пустого вагона, Илья Сергеевич еще с издали заметил, что в его временном пристанище — четырехместном купе — уже кто-то есть. Он невольно скривил губы, точно проглотил кисло-горькую пилюлю. До отправления поезда двадцать минут,  которые придется провести лицом к лицу с каким-нибудь неприятным субъектом, каких сейчас пруд пруди. Он мысленно посетовал, что не прогулялся по вокзалу, дабы убить время.


Провожающих Илья Сергеевич отпустил, так как на противоположный перрон подъехала электричка в нужном обратном направлении. А следующая будет лишь через два часа.


С предощущением неприятного знакомства, он втиснулся в узкую дверь — и точно отпрянул назад. Купе на треть было заполнено сумками, саквояжами, в центре которых восседала юная мамаша с годовалым на вид ребеночком.

— Здравствуйте, попутчики. Куда путь держите? — спросил Илья Сергеевич, с надеждой, что попутчиками они будут ненадолго.

— До Екатеринбурга.

— И я туда же, — сказал Илья Сергеевич с тайной досадой, представив как мамаши утишивают капризное дитё и заключив, что выспаться уж точно не придется. 

— Вы не волнуйтесь, мы вам не причиним неудобств.

— Разумеется. Неудобства нам будет причинять сам вагон, — попробовал сострить Илья Сергеевич, по возрасту годящейся в отцы.


Девушка напряглась и ответила с улыбкой:

— Мы колесим почти с месяца. Привыкшие к тесноте и сложностям. Так, Тема? — она обернулась к малышу. Тот радостно закивал головой и расплылся в милой простодушной улыбке, глядя на которую нельзя было не улыбнуться.


У Ильи Сергеевича потеплело в сердце. Он словно уловил волну душевного тепла, исходящую от крохотного человечка, еще не твердо стоящего на тонких ножках. Словно раскрыли дверь в свежий неиспорченный мир.


Тёма, не спуская с большого вежливого дяди искрящихся радостью глаз, что-то сказал на своем детском наречии. 

— Рад с вами познакомиться! — перевела юная симпатичная мама. — А ну-ка Тёма, скажи «Привет!»

— Пилипиит! — звонко сказало дитя, и все троим снова стало весело.

— Привет, — настойчиво поправила девушка-мама. — Скажи привет, как мы говорим.

— Пилипиит, — чуть насуплено повторило дитя. 

— Пусть будет пилипиит! — Илья Сергеевич встал на сторону малыша. — Очень мелодичное сочетание звуков. В эту пору идет взаимное обучение. Он все равно скажет когда-нибудь «Привет», но прежде своим «Пилипиит» что-то тоже донесет до вас.


Девушка серьёзно восприняла слова, мило призадумалась и ласково спросила сына:

— Что же ты хочешь донести до меня Тёмушка?!


Мамочка, гибкая и стройная, словно метнулась ухватить волну радости: набросилась на сынишку и стала в каком-то неописуемом порыве тискать, мять, целовать. Он, заливаясь смехом, закрывался ручонками, слегка ударяя ими по пухлым губам. А эти губы целовали его пухлые щечки, носик-пуговку, милые глазки, алый смеющийся ротик. Она ничуть не смущалась выказывать свой восторг, какай-то пик материнского блаженства. 

— А папочка где? — спросил наобум Илья Сергеевич, глядя на выражение неистовой любви.

— Папочка у нас военный! Он — уехал на сборы на два месяца. Мы — едем к моим родителям на это время. Батальон размещен в небольшом городке под Нижним (Нижний Новгород — прим. автора). На Новый год ездили к его родителям  — это под Москвой. Мы с Тёмой задержались там также на два месяца, теперь — к моим едем… «Мы едем, едем, едем в далекие края. Веселая компания…»   

— Своего дома, значит, нет? Такого дома, полного домашнего тепла, чтобы никуда не ездить, чтобы всё и все под рукой, — пояснил Илья Сергеевич. 

— Разве такие бывают дома? Это какой-нибудь замок среди деревенской грязи?... У нас служебная квартирка. Такая лачуга, что кажется сколько я не украшай, не обустраивай её, все равно будет тесно и невесело. А так мы катаемся по стране… Нам хорошо! Пока есть, куда ехать, где ждут не дождутся, — откровенничала девушка-мама.

— Должно быть, у вас такая миссия скрашивать будни родным и близким.

— О да! Они нам безумно рады! Так ведь, Тёмушка!?... Идет коза рогатая за малыми ребятами, — она смешно стала изображать сердитую козу, наступающую со склоненной головой к баловникам-детишкам.


Тёма весело брыкнулся и, притворно испугавшись, засеменил прочь. Но неотступная «коза» настигла и стала бодать и бодать мнимыми рожками, в качестве которых выступали роскошные длинные волосы.


Илья Сергеевич вдруг представил, как столь шикарными распущенными волосами можно усилить изыск сексуального контакта — и смутился. Благо, что девушка не заметила этой его нескромной мысли. Она самозабвенно играла с малышом. Надвигалось на него, потрясая волосами, как невиданное чудище, как рассерженная коза. Грубым голосом нагоняла как будто бы настоящего страху.


Дитё с округленными глазами от новизны ощущений старалось все-таки убежать от проказливой козы понарошку. Но она настигала: наступал бурный мануальный контакт — и лохматое чудище оказывалось мягким и пушистым, теплым и хорошим. И малыш снова заливался смехом. И всамделишная счастливая мамочка снова бросалась со страстным исступлением целовать и тискать свое радостное сокровище.



— Ты чего тетка сумок наставила, — из коридора послышался донельзя раздраженный грубый мужской голос. — Прямо по ним предлагаешь шагать? 

— Попробуй только. Вовек не отмоешься!    

— Чо, типа крутая!?

— А ты что, типа козел?!

— Да не типа, а самый настоящий говнюк! — другой женский голос встал на поддержку первого.

— Вас обеих счас высадим с поезда, — угрожающе прошипел искаженный от злости мужской голос. — На трое суток закроем за оскорбление личности. Затем и на три года!

— Тоже мне личность нашлась!

— Ваня, давай бегом за полицейским нарядом. И скажи проводнику, чтобы задержала отправку поезда.


Обладатель грубого мужского голоса заглянул в купе и властно сказал Илье Сергеевичу:

— Вы мужчина будете свидетелем. И вы девушка тоже. Беззаконие нельзя терпеть.


Он протянул Илье Сергеевичу  удостоверение, что является помощником депутата Государственной Думы, весьма известного депутата.

— А тот, кого назвали Ваней, кто побежал за полицией, тоже помощник депутата? — презрительно поинтересовался Илья Сергеевич.

— Нет, он мой помощник, — важно ответствовал помощник депутата. 

— А у помощника помощника есть помощник?... И все, поди, состоят на государственной службе. Получают зарплату и, пожалуй, немалую?

— К чему клоните?

— К тому, что было бы проще помочь представителю народного избранника непосредственно представителям самого народа, хотя бы в малом,  — Илья Сергеевич глянул на притихшего Тёму. Тот сразу улыбнулся, и это, как ни странно, добавило решимости.


Илья Сергеевич встал, вышел в коридор, взялся за лямки сумки, спросив у женщин, куда переместить битком набитый баул. Оказалось, что в их купе и надо затащить сумки. Это озадачило. Помощник депутата криво усмехнулся, и хотел было сплюнуть, точно блатной урка.   

— Хорошо, что я еду без багажа. Поместим ваш багаж на мое место, — с улыбкой сказал Илья Сергеевич.

— И еще вот это, — дама протянула женский манекен в человеческий рост.

— Как бы не сломать, — озабоченно произнесла дама помоложе. Обе дамы вполне приятно выглядели, и, казалось, грубые перепалки вели крикливые базарные торговки, которые куда-то вмиг исчезли.   

— Эту пластмассовую телку положи с собой, — заржал помощник депутата.

— Да зачем же! У этого доброго мужчины сразу видно есть хорошая женщина, — пожилая дама шикнула на помощника и обратилась к Илье Сергеевичу: —  Давайте положим этот манекен на самую верхнюю полку, прямо над вами, и повернём её одним местом к депутату. Его же верхняя полка напротив?... Кстати, господин помощник депутата, почему так непрестижно путешествуете, проштрафились?  Вам бы на лоб синюю мигалку, чтобы и пешеходы дорогу уступали…

— Доприкалываешься, челночница, точно с поезда снимем!...


У помощника зазвонил телефон. Глянув на высветившийся номер, он поспешил ответить: «Рад услышать… слушаюсь… выполню точно в срок… Вот это добрая новость! Наш законопроект прошел! Вау! Теперь себе точно куплю большой джип и деревеньку какую-нибудь!  Одобряете!?… Зачем деревенька? Да чтобы гулять по полной, не оглядываясь», — между тем помощник оглянулся и вышел в коридор, продолжая обсуждать детали какого-то законопроекта.   

— Скоро вот так, — дама махнула в сторону помощника депутата. — Продадут нас всех. Сделают безликими рабами, тупыми придатками заводов, машин, особняков, холуями, прислугой.

— А мы не хотим, — живо  отозвалась молодая мама, и тронула точно взгрустнувшего Тёму. — Эй, малыш, очнись! Козу рогатую легко победил. А вот Карабаса-барабаса одолеешь? Этакого толстого лохматого злого дядьку, который выстроил огромный дом-замок на народные деньги и от скуки смертной забавляется тем, что ест пироги из соловьиных языков и мучит маленьких детишек, приправляя их слезами баснословно дорогую еду. У него есть корабли и самолеты, заводы и фабрики, но чего-то все равно нет, потому что оно не покупается за людские деньги… Вот смотри какой он Карабас-барабас, — девушка собрала в пучок на подбородке свои длинные волосы, изобразив бороду, оскалила зубы, пощелкала, исказила миловидное лицо злющей гримасой, и двинулась на малыша.


Он во все глаза смотрел на преобразившуюся маму — и вдруг, схватившись за животик, громко и заливчато рассмеялся, да так заразительно, что рассмеялись разом дамы-челночницы на пару с Ильей Сергеевичем. Даже помощник депутата заглянул с тревожным удивлением. Минуту постоял, внимая живой мистерии, и с растерянно-удивленной улыбкой сел на краешек сиденья. Мамаша пробовала сделать лицо ещё страшнее — малыш смеялся громче. Он стал топать ножками и прогонять злого Карабаса со своего жизненного пространства в виде посадочного места в вагоне скорого поезда.

— Ты даже не боишься! — в конце концов воскликнула молодая мама, уставшая гримасничать, — Почему? В чем же твоя сила?

— Какой чудесный мальчик! — вклинился помощник. — Можно подержать его в руках?

— Пожалуйста, — и девушка-мама протянула свое живое сокровище помощнику.


У дам-челночниц захолонула сердце. Илья Сергеевич застыл с немым вопросом: «Да разве можно чужому, да еще такому, вверять свой островок радости?»


Между тем этот невинный хрупкий человечек, это радостное дите переместилось в цепкие руки помощника, у которого властно-хищное выражение лица, как будто бы напрочь, сменилось на теплое, радостное, благодарное. Помощник ухватил дитё, словно это была счастливая находка. Он его поднял вверх, разглядывая и так и  сяк, обмениваясь с ним смешными и добрыми ужимками, светлыми улыбками, которые с каждым разом становились, словно чище и ясней.   

— А можно и нам? — почти в один голос попросили расцветшие дамы.


Помощник неохотно передал дальше эту живую человеческую драгоценность.

— Тёма прямо богатырь! — воскликнула пожилая дама, поставив чудесного малыша себе на колени. — Силач! Ты сразил нас всех, понимаешь ли…

— Да, он из тех богатырей, которые побеждают своим чистым сердцем и добрыми помыслами,  — подхватила её мысль молодая дама, лаская Тёму восхищенным взглядом.


Правильная речь дам-челночниц, выказывала в них интеллигентный задел, на который наслаивался и затирал опыт выживания в чрезвычайно негуманной реальности. И томик стихов с поблекшей позолотой обложки, выпавший из сумки пожилой дамы, когда с помощью Ильи Сергеевича перемещали огромный багаж в купе, и поспешно-стыдливо  возвращенный назад, говорил также, что не по своей прихоти таскают огромные баулы шмоток. 

— Когда-то у меня таких детишек была целая группа! Ну, чуть постарше, конечно, — невольно вырвалось у молодой дамы. — Когда я работала воспитательницей. 

— А у меня целый класс! — добавила пожилая дама.

— Почему были? — поинтересовался Илья Сергеевич. 

— Так закрыли и садик и школу! Завод загибается и съёживается, городок пустеет! — воскликнула пожилая дама. —  Теперь для тех, кого учили, кто как-то сумел обустроиться, покупаем одежду. У нас небольшой магазин на арендованной площади, относительно постоянный круг клиентов. Стараемся быть в курсе последних веяний моды (раньше бы сказала — в курсе последних событий культурной жизни), знакомим с ними наших клиентов с помощью свежих журналов, каталогов и потом, по их предпочтениях, привозим, формируем свой ассортимент. Доход небольшой, но как-то жить можно. С сетевиками налаживаем контакты на договорной основе,  — она чуть грустно улыбнулась.

— Да уж ситуация не из простых! — Илья Сергеевич покачал в задумчивости головой и процитировал: — «В человеке должно быть всё прекрасно: и душа, и тело, и одежда». С души переключились на одежду, получается. Чьи же руки прибирают себе души?


Илья Сергеевич глянул на помощника депутата и поперхнулся: тот не отрываясь странно-задумчиво смотрел на малыша, как будто напряженно пытаясь что-то вспомнить очень важное, от чего давно отошел.


Дамы, одна за другой потискав прелестного малыша, словно припадая, прикасаясь к некоей святыне, повернули голубоглазое чудо к Илье Сергеевичу.


Мальчуган было шагнул на колени к Илье Сергеевичу, но так и застыл с поднятой ножкой. Они оба, выдерживая паузу, внимательно смотрели глаза в глаза — и Тёма вдруг смутился. Это было так очевидно и неожиданно, что молодая мамочка ошарашено воскликнула:

— Тёма, ты, оказывается, уже можешь смущаться!? Когда ты всему научился!? И грустить, и радоваться, печалиться и веселиться, и даже смущаться!


Тёма, между тем, принял важный вид, почти такой же с каким помощник депутата зашел в купе. Однако, важность была в другом — в необходимости не дать уйти веселому и доброму настрою. Затем Тема серьёзно подал Илье Сергеевичу свою маленькую ручку для рукопожатия. Илья Сергеевич быстро ответил тем же, утопив его крохотную ладошку в своей широкой, сильной и ладной ладони.


Купе взорвалось аплодисментами, в центре которых было это знаменательное рукопожатие. Не разжимая рук, они, малыш и мужчина, не могли отвести и глаз друг от друга. У одного за плечами целая жизнь, состоявшая из совершенно разных жизней, когда всякий раз приходилось начинать сначала, но с нового, более высокого рубежа или совершенно иного. У второго, еще некрепко стоящего на ногах было тоже очень важное, о чем следует напомнить, передать, что потом теряется во взрослой жизни и к чему приходят в глубокой почтенной старости. И это что-то было сейчас в их взглядах.


Эмоциональная встряска достигла таких глубин памяти, что недодуманные мысли всплывали готовыми решениями. Священные строки «Царство небесное внутри нас» и голубоглазый малыш, словно свидетельствовали, что рай начинается на Земле. Только утвердив его здесь, в своей частной жизни, откроются глаза и на другое. Вспомнился древний миф о Божественном Дите, посланном исправить мир… Вспомнились утверждения психоаналитиков, что негативная сторона жизни с набором разрушающих эмоций, таких как злость, скука, апатия, раздражительность, самоуничижение и самовосхваление и т.д. — не являются врожденными, а приобретаются, усваиваются такими вот малышами от взрослых. Таким образом передается из поколение в поколение негатив, как дурная традиция, принимаемая за неизбежность…


 И еще, как вдруг захотелось Илье Сергеевичу внятно втолковать помощнику депутата, что не народ существует для государства, а государство для народа. Чтобы милые интеллигентные женщины продолжали учить чудесных детишек, а счастливые мамы не колесили огромную страну транзитными пассажирами, не имея теплого дома. Чтобы строились заводы и фабрики, и не вымирали города… Да ведь не поймет!? Нужны целые поколения для понимания. Поэтому теперь — главное не замутить источник, к которому все равно возвращаются.


Илья Сергеевич с благодарностью кивнул малышу за удивительную ясность, пришедшую в голову, замусоренную современными реалиями, за то святое искреннее простодушие, воцарившееся в его сердце, которое отметает большинство навязанных проблем, и дружески похлопал его по плечу, дескать, спасибо малыш! С тобой-то мне и надо было встретиться!