Гл. 10. И ещё один повод собраться вместе

Гл. 10. И ещё один повод собраться вместе.

В ещё совсем недавние времена многочисленная хуторская и городская родня Елизаветы Андреевны и Петра Максимовича собиралась вместе обычно во время проводов чьих-то подросших сыновей в армию или на свадьбах детей.
Теперь у всех дети обзавелись своими семьями, растили собственных детей, которым ещё до проводов в армию и до свадеб было далековато. И собиралась теперь обширная родня вместе обычно во время чьих-нибудь похорон, - такая вот невесёлая полоса наступила в жизни.
Со смертью мужа свалилось на Елизавету Андреевну не только огромное горе, но и большие хлопоты.
Нужно было доставать гроб, материю на него, массу всяких продуктов и напитков. Нужно было варить, жарить и пекти в большом количестве кушанья для поминок. Нужно было позаботиться и о «копачах» (то есть, о тех, кто будет могилу рыть), и о столах, о скамейках, о посуде и ещё о многом другом.
В тот же день, ещё до обеда, приехали к матери на своих машинах дочери с мужьями и детьми. Пришли из хутора утешить в горе и помочь в заботах три родные сестры Елизаветы Андреевны, другая родня. Заходили соседи по улице, просто знакомые.
Младшая дочь Татьяна с мужем Виктором уехали на своих «Жигулях» доставать продукты, напитки и прочие нужные вещи.
Старший зять Сергей, а также дядя Никита (муж одной из сестёр Елизаветы Андреевны) и Григорий (племянник Петра Максимовича) достали из чердака дома длинные крепкие доски, приготовленные покойным хозяином на какие-то, всеми теперь забытые, хозяйственные нужды. И начали сбивать в саду столы и скамьи для предстоящего после похорон поминального обеда.
Сидя с сёстрами на застеклённой веранде летней кухни, Елизавета Андреевна, после рассказа подробного о субботнем дне и последующей за ним трагической ночи, принялась вскоре за обсуждение деталей предстоящих ей многочисленных хлопот, связанных с похоронами.
Это выглядело со стороны чуть ли не кощунством. Вместо, казалось бы, естественного погружения в великое своё горе по поводу смерти самого близкого человека, с которым прожито главное в жизни, с которым родили на свет и поднимали, растили детей.  Вместо буквального растворения в этом горе, шёл разговор о мясе, о муке, картошке, о посуде и всяческой иной, казавшейся сейчас такой мелкой, раздражающе пустой ерунде. Снова и снова начинались подсчёты: сколько людей будет на поминальном обеде, сколько и чего именно надо доставать и готовить.
Но была во всех этих отвлекающих от горя хлопотах, в этих немалых и довольно накладных заботах своя великая, идущая из глубин веков мудрость.
Мудрость не в том, чтобы накормить голодных, которых раньше было в изобилии, а теперь остались в нашем народе о том лишь предания. Мудрость не в том, чтобы щедрой рукой, не жалеющей ради памяти умершего родного человека того, что называют по разному поводу презренным металлом, что называют злом, которого вечно не хватает. Не в том мудрость, чтобы щедрой рукой устроить такие шикарные поминки, о которых потом в течение едва ли не целого года помнил бы и говорил целый город. И отголоски чего докатывались бы даже в соседние сёла и города.
Мудрость, наверное, этих хлопот, прежде всего в том, чтобы после смерти близкого и дорогого человека не оставаться один на один с неумолимо-жестокой пучиной безмерного своего горя. Над которым властен лишь один бог – время. А пережить это горе, переходить его в пусть накладных и даже разорительных заботах и хлопотах, ослабляющих и словно бы амортизирующих последствия жестокого удара судьбы на столь уязвимую и ранимую человеческую душу.
И, да-да, конечно же, смысл этого обычая, старинного обычая, казавшегося ныне кой-кому докучным и хлопотным пережитком, в том, чтобы отдать дорогому покойнику посильную дань любви, уважения, - дань памяти.

Продолжение следует.