Бумеранг

Не умаляй возможности врага,
Не оставляй ему и малой щели.
Ошибка станет слишком дорога
Коль враг достигнет своей целия
Слишком часто приходится говорить о Лестоке, как участнике многих мало предсказуемых событий, происхо-дящих в России после смерти Петра Великого. Не насту-пила ли пора более подробно остановиться на этой неор-динарной личности?..  Родился во Франции в 1692 году. Старинное дворянское поместье с галереей портретов именитых предков не в состоянии было содержать прожи-вающих в нём хозяев. Для того, чтобы не прозябать в ни-щете, одному из Лестоков пришлось, получив медицин-ское образование, покинуть родительский дом, кстати, и Францию тоже и отправиться искать счастья при дворах европейских государей. Петровская Россия открыла широ-ко двери свои для приезда «сведущих» иностранцев. В 1713 году аптекарь и хирург Арман Жан Лесток, ставший по пути через Германию Иоганном Германом, появился при дворе царя Петра. Обходительный, приятной внешно-сти, щеголь очаровал окружающих, особенным внима-нием пользуясь у женщин. Похоже, он был неплохим медиком, если его еще терпели мужчины…  Лесток постоянно сидел без денег – женщины, кутежи опустошали его карманы. Царь Петр закрывал глаза на шалости своего аптекаря, оплачивая его карточные долги. Покровительство царя способствовало тому, что Арман не научился осознавать грань дозволенного, и был отправлен в ссылку в Казань «за обольщение дочери знатной особы»  Жена Петра, став императрицей, вернула его ко двору, где он стал придворным хирургом. Императрица вспомнила о своём бывшем заграничном любимце, вернула его ко двору, наименовала лейб-хирургом и назначила состоять при цесаревне Елизавете Петровне. Верховный Тайный Совет относился к нему тоже милостиво и 20 октября 1727 года постановил выдать из медицинской канцелярии недоданное ему за прошлое время жалованье. Назначение ко двору Елизаветы стало самым значительным в судьбе Армана Жанна, он следовал в кильватере ее падений и подъёмов. Поднималась значимость цесаревны и Лесток вельможей себя чувствовал, понижался ее рейтинг, (как у нас сейчас принято говорить), и к ссылке, возможной, следовало готовиться. Впрочем, жил он на широкую ногу, был у него свой большой дом и слуги, вел крупную кар-точную игру, не всегда удачную. Многие с его мнением и советами считались, зная его,  как человека умного, обра-зованного и, порою, влиятельного. Острый на язык француз, был в курсе политики и сплетен при дворе и научился ловко уклоняться от уколов переменчивой придворной службы. Что и говорить, радость в душе его словами не передать, когда Елизавета стала императрицей, а он лекарь Иоганн Герман стал  сиятельным графом Иваном Ивановичем Лестоком, не-вероятную активность проявивши на ниве российской, государственной, служа одновременно Франции и Прус-сии.
Он всегда был в курсе последних сплетен, знал, где можно раздобыть денег, и близко общался с посланниками европейских держав при русском дворе.  За свои «неоце-нимые услуги» лейб-медик после благополучного исхода дворцовой авантюры получил неограниченный доступ в покои императрицы, оплату всех своих долгов и матери-альные пожалования. Кроме того, предприимчивый Ле-сток обрел возможность большого влияния на государ-ственные дела. Многие придворные пользовались его про-текцией при решении личных вопросов, за что, по свиде-тельству современников, выкладывали немалые суммы. Влияние Лестока при дворе было настолько велико, что буквально все стремились заручиться его поддержкой. Су-ровый вице-канцлер А. Бестужев-Рюмин вынужден был находить с ним общий язык, хотя и считал лейб-медика тайным агентом иностранных держав, Бестужев  окружил Лестока пристальным вниманием и выяснил, что лейб-медик, состоя  на французской службе и получая за это приличные деньги,  интриговал в пользу Пруссии, в ре-зультате чего получил от нее титул графа и пенсию.  Бес-тужев был возмущен, но время удара еще не подошло – слишком Елизавета доверяла Лестоку. 
Наступило время и Лестоку понять, что авантюра  с делом Лопухиных не удалась. Цель - свалить вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина не до-стигнута . А ведь так славно всё получалось в самом нача-ле. Но потом что-то не заладилось… Не удалось заполу-чить Ботту. Будь он в застенках Российской Тайной канце-лярии, нужные показания из него выбили б. И тогда уда-лось бы вбить хороший клин  между Россией и Австри-ей… Но Мария-Терезия Венгерская, австрийская импера-трица  воспротивилась выдать с головой Ботту, прежнего посла австрийского при российском дворе. Если бы выда-ча состоялась, песенка  братьев Бестужевых была бы спе-та. В воспаленном мозгу Лестока уже рисовалась картина казни Алексея Бестужева. Он друзьям своим (а  их в рос-сийской столице было немало) рассказывал, что ждёт Бес-тужева, когда следствие по делу Лопухиных-Ботты будет закончено.  « Скорее всего, голова вице-канцлера в корзи-ну палача слетит ,- говорил он, - а самое малое,  так это наказание кнутом со ссылкой в Сибирь»  Но при допросах с пристрастием ни одной ниточки, ведущей к Алексею Бестужеву, не появилось. Не нашлось ни одной бумаги в документах старшего брата Бестужева Михаила, которую можно было использовать против вице-канцлера. По настояниям Лестока между дворами российским и ав-стрийским началась неприятная деловая переписка. Елиза-вета обвиняла Ботту в покушении на государственное преступление. Мария-Терезия всячески выгораживала своего министра. В Вену был послан особый экстракт с изложением обвинений австро-венгерского посланника, но королева находила, что не может осудить такую важную и знатную персону, как маркиз Ботта, не считаясь с законами своей страны, на основании обвинений только одной стороны, и желала выслушать его оправдания. Елизавета обиделась не на шутку и заявила, что в этом споре с одной стороны — венгерский посланник, с другой — Императрица Всероссийская: "Мы и маркиз де Ботта — кажется, партия не равна".  Дело осложнялось, за-тягивалось и не известно, чем бы оно закончилось, если бы не тяжелые политические обстоятельства, которые делали для Марии-Терезии необходимым самый тесный союз с Россией. Во имя его приходилось идти на все уступки. Ботта был признан виновным и заключен в кре-пость Грец. Императрице Елизавете было предоставлено назначить срок его заключения. 17-го августа 1744 г., по распоряжению ее, А. П. Бестужев заявил послу Марии-Терезии, что государыня "все это дело предает забвению" Ботта был освобожден!
И так, невинные  с отрезанными языками отправлены в Сибирь, а  Алексей Петрович Бестужев не только сохранил свою голову на плечах, но и остался у руководства всей политикой государства Российского.  Впрочем, Лесток не унывал… В карманы что-то попало, значимость его фигуры при дворе, кажется возросла… Многие искали его покровительства… Но, все же он и его покровители понимали, что цель задуманного «переворота» не достигнута, победа – призрачна.  Зато Алексей Бестужев понял, что наступает момент, когда накапливаемый им материал может погубить его врагов. Откуда брался сам этот материал? Дело в том, что начинал  службу свою при Елизавете Петровне Бестужев с заведования почтами. Тогда же им был создан «черный кабинет», такой же, какой был во многих странах Европы. Занимался такой кабинет перлюстрацией писем, то есть вскрытием и прочитыванием писем. Вся сложность перлюстрации заключалась в том, что дипломатическая служба использовала специальные шифры. Чтобы прочитывать их нужно было найти толкового шифровальщика. В России шифровальщиков не было. Бестужев нашел такого – прусского еврея академика Голь-дбаха. Тот был виртуозом в своем деле, но крайне щепе-тильным. Так, он наотрез отказался дешифровывать почту прусского посла Мардефельда из верности прусскому ко-ролю Фридриху Второму, но взялся за дешифровку писем маркиза Шетарди,  поскольку Франции он ничем не был обязан. С   этих  писем снимались копии и в сопровожде-нии дешифрованного текста складывались в особую пап-ку. Упор ставился на письма, где негативно говорилось об императрице.               
Бестужев дождался своего часа. Он предъявил Ели-завете выдержки из писем Шетарди со своими коммента-риями. Главный упор сделал на те дешифрованные тексты, которые касались Елизаветы лично. Императрица читала, и лицо ее от гнева багровело:  «она «принимает мнения своих министров только для того, чтобы избавиться от возможности думать».
« О! Из-за ее «тщеславия, слабости и опрометчиво-сти с ней невозможен серьезный разговор».
Дальше больше – «Елизавете нужен мир только для того, чтобы использовать деньги на свои удовольствия, а не на войну, главное ее желание – переменить четыре пла-тья за день, а потому видеть вокруг себя преклонение и лакейство. Мысль о малейшем занятии ее пугает и сер-дит».
Еще были употреблены такие слова, как «лень, рас-пущенность, любовь, наслаждение…» Елизавета не пове-рила, ей показали подлинник, объяснили суть дешифров-ки.
Императрица распорядилась, чтобы Шатарди немед-ленно оставил Россию, а сама уехала в Троице-Сергиеву лавру молиться.
6 июня ранним утром на квартиру маркиза Шетарди явились два чиновника Иностранной коллегии, с ними глава Тайной канцелярии Ушаков. Шетарди только что проснулся. Зевая и протирая руками глаза со сна, вышел к ним в домашней одежде. Секретарь прочитал предписание ее величества: Шетарди должен оставить Москву в 24 ча-са.
Маркиз, вне себя от удивления, потребовал объясне-ний. Тогда секретарь предъявил порочащие выдержки из его же собственных депеш. Прочитав  их,  он ни слова в  свое  оправдание  не произнес… Забыл и о том ,что на ру-ках у него верительная грамота была - так  боялся ареста.
До границы он ехал под конвоем шести гренадеров и офицера. В Новгороде его ждало новое унижение. До-гнавший их курьер приказал Шетарди вернуть подарен-ную ему когда-то Елизаветой драгоценную табакерку с портретом императрицы... Возвращение Шетарди в Париж тоже ничего приятного ему не сулило, пришлось претерпеть и унижения и нарекания. На то и служба дипломатическая…,.
 Позорная высылка из России Шетарди  неблагопри-ятно отразились  и на карьере Лестока. Он это сразу по-чувствовал. Мелкие редкие уколы императрицы, но чрез-вычайно болезненные для самолюбия того, кто считал себя ведущим в политике Государыни  российской. На торжествах по случаю бракосочетания наследника Петра Федоровича и Екатерины обер-церемониймейстер граф Санти в обход Коллегии иностранных дел обратился по привычке за наставлениями к Лестоку. Санти не знал, куда посадить неких иностранных особ. Лесток дал совет и сообщил об этом государыне. Елизавета строго его отчи-тала, сказав, что канцлеру неприлично вмешиваться в медицинские дела, а ему, Лестоку, – в дипломатические. Знай свое место!
Денежные дела давали о себе знать. В свое время Шетарди обещал Лестоку подарок от короля в размере 12 тысяч рублей. Лесток решил не тратить деньги попусту и попросил Шетарди заказать ему в Париже кареты и ли-врею. Теперь ни денег, ни кареты. Лесток намекнул на обещание короля вернувшемуся в Россию д’Альону – мол, я столько старался для Франции! Посол не только не по-хлопотал о возврате долга, но написал в Версаль, что Ле-сток сейчас пустая фигура и тратиться на него не следует.
Пришло время,  и Елизавета решила отказаться и от медицинских услуг Лестока. К этому подтолкнул ее Бес-тужев. Когда дело касалось политических интриг, Елиза-вета всегда находила слова оправдания для бывшего друга. Но однажды канцлер сказал веско: «Я не могу ручаться за здоровье вашего величества». Это и решило дело. Лестоку пришлось «проглотить» и это.
 Время, когда императрица покрывала долги Армана прошло, и он  стал подумывать об удачной женитьбе. Не-весте  - Марии Мегден было восемнадцать лет, жениху – пятьдесят пять… к тому же он был влюблен, а невеста - просто прелестна!..
Императрица обожала свадьбы, и в этой она тоже принимала активное участие, сама украсила волосы неве-сты диадемой, а грудь – бриллиантами. Это ли не было подтверждением, что Елизавета по-прежнему милостива к нему?
Подъем по лестнице тяжел,
Ступеньки скользки, не  надежны.
Потом их вовсе не нашел.
Разрывы в них всегда возможны.
То яркий свет, то тяжкий мрак,
То нет перил, то есть перила,
То встретит друг, то встретит враг.
То бег, то шаг неторопливый.
Чем выше, тем подъем трудней:
Одышка, тяжкая усталость.
Паденье будет – сколько дней,
Не знаешь, до него осталось?
Бестужев знал, чем запугивать Елизавету, всё настойчивее требуя ареста Лестока или, по крайней мере, его домашнего секретаря, капитана Ингерманландского полка А. Шапизо. Елизавета  упорствовала, Бестужев при-бегнул к крайне рискованному приему: сравнил тревож-ные слухи из Берлина с теми, которые доведены были до сведения правительницы Анны графом Остерманом перед тем, как последовало её устранение! Поверь тогда Анна Леопольдовна своему канцлеру - и не быть Елизавете Пет-ровне  на престоле.
- Вы, Ваше Величество, желаете, чтобы с  вами про-изошло подобное?  - сказал жёстко вице-канцлер и про-должал в том же тоне. - Где вы окажетесь тогда?  Да разве можно так отчаянно доверять тому, кто самостоятельно ведет зарубежную политику, не согласовав ее с властью,  к тому же одновременно служа вам, Людовику XV, и Фридриху II.
- Этого не может быть? – воскликнула императрица.
- Нет, это так, Ваше Величество. – сказал твердо граф.
- У вас есть тому доказательства?
- Пока косвенные, указывающие на то, что между Лестоком и Финкенштейном установлена связь. Значи-тельную информацию о состоянии государственных наших, в том числе и такую, о которой в Пруссии знать не должны, получает Финкештейн от Лестока,. Изволите ознакомиться с докладом пруссака? .. Вот он! С этими словами граф Бестужев протянул объемистую папку бу-маг.
 Зная о том, что государыня не любит читать, Алек-сей Петрович  сказал:
- Обратите внимание на общую характеристику вводной части доклада. ..
- Оставьте его у себя, Алексей Петрович. И посове-туйте, что делать?
- Сомневаетесь ещё, укажите слежку за ним устано-вить!
Понимая всю серьезность слов вице-канцлера и вспоминая открытый веселый взгляд энергичного Лестока, государыня, вздохнув, сказала:
-Пришлите ко мне Шувалова!
Лесток продолжал гулять на воле, ничего не подо-зревая.  Лейб-медик проживал в малонаселенной части Петербурга, где легче было за ним следить, но еще легче обнаружить самих следящих. Слуги Лестока заметили, что в близи дома их хозяина появились какие-то  подозритель-ные люди, одетые то в солдатском, то в ливрейном платье, и непросто появились, но и  расспрашивали их об образе жизни и знакомствах их барина.
Так нелепо велся негласный надзор над Лестоком, порученный камергером Шуваловым капралу лейб-гвардии Семеновского полка  Каменеву и подчиненным ему солдатам. Но, что поделать, сыску солдаты не научены были. Слуги Лестока донесли о них Шапизо, который сообщил об этом самому лейб-медику, а тот поручил  схватить их. Шапизо стал выжидать удобного случая, чтобы выполнить приказ своего патрона. 9 ноября Лесток и Шапизо поехали на обед к купцу Говерту. Выехав на санях со двора, они заметили человека, ко-торый перебегая от дома к дому, следовал за ними и высматривал, куда они едут. Шапизо приказал его схватить во дворе у Говерта и послал под караул в дом Лестока. Лейб-медик догадался, что его дело плохо и наскоро, надо думать для виду, пообедав у купца, отправился к Трубецкому посоветоваться, что делать? Но Трубецкого  не нашел. Возвратясь домой, он направился в подвал, где лежал на полу пойманный «сыщик». Неизвестно, сразу ли наблюдатель назвал фамилию своего начальника или упирался по инструкции, но Лесток избил его до полусмерти палкой, а на следующий день полетел во дворец просить защиты у государыни. Государыня его приняла, но подробности состоявшегося  разговора никто не знает. Вышел из покоев императрицы он сам не свой. Первой, встретившейся с ним, была Великая княгиня Она не успела сказать и пару слов, как он, отмахиваясь от нее руками, заявил:
- Не подходите ко мне!
Молодая женщина подумала о шутке с  его стороны, но он сказал:
- Я не шучу, отойдите от меня!
- И вы тоже избегайте меня. - ответила задетая таким обращением Великая княгиня
Лесток, словно не слышал того, что сказала ему жена Великого князя Петра Федоровича, сказал довольно резко, как никогда он не говорил с женщинами придворного круга:
- Я говорю вам, оставьте меня в покое!.
Тут только Екатерина Алексеевна обратила внима-ние на вешний вид Лестока, он был у него  не самый луч-ший: лицо красное, руки тряслись… Великая княгиня ре-шила, что он пьян…
Срочно вернувшись домой, Лесток принялся заме-тать следы своей деятельности. Всю ночь он просидел над своими бумагами. Часть компрометирующих его докумен-тов он сжег, часть вручил отъезжающему шведскому по-сланнику Вульфенштирну…
10-го ноября арестовали А. Шапизо и немедленно допросили, Результаты этого допроса позволили опреде-лить часть вопросов, которые в последствие будут исполь-зованы при допросе самого Лестока
Арест Лестока  Бестужев обставил пышно. Шестьде-сят гвардейцев под предводительством Апраксина оцепи-ли дом Лестока и препроводили супругов к арестантской карете. В крепости их разлучили. Каждый сидел в одиноч-ке, но не в самой крепости, а в отдельном доме, стоящем  рядом с Тайной канцелярией.
 14-го начались допросы, но Лесток во всем запирал-ся. Елизавета, лично следившая за делом и прочитывав-шая, все, что до него касалось, в нескольких местах пись-менно обличала Лестока; обличали его и показания Шапи-зо и зятя Лестока Бергера, После второго допроса Лестока, была допрошена его жена, и так как они упорно отстаива-ли свою невинность, то им объявлено было о заключении их в крепость. Перед отправлением судьи прочли Лестоку собственноручно написанный указ Елизаветы, в котором она убеждает его сознаться в вине, не упорствовать и об-личает в служении Пруссии. Но Лесток продолжал стоять на своем и ни многократные допросы судей, ни увещания нежно любимой им жены не поколебали его решимости. Лестока провели в застенок, прочли ему указ о пытке и, подняв на дыбу, вновь допрашивали, но  с тем же успехом. 24 ноября имущество Лестока было конфисковано, описано, и началась раздача его лицам, так или иначе причастным к делу. Судьи посчитали доказанными следующие преступления: Лесток сносился с иностранными министрами; "безбожно с презрением" отговаривался, что не слышал именного указа, запрещавшего эти сношения; говорил о великом князе весьма непристойные и важные слова; сносился с Шетарди после высылки его из Москвы; получал пенсии от иноземных правительств; грубо и самохвально, с унижением Высочайшего достоинства, говорил с Шетарди об Елизавете; намеревался совершить государ-ственный переворот, пользуясь ссорой между молодым двором и императрицей; был конфидентом шведского ми-нистра Вульфенштирна и прусских министров Марде-фельда и Финкенштейна; имел партизанов Трубецкого и т. д.; замышлял лишить себя жизни. Эти обвинения были изложены в двенадцати пунктах и по ним, на основании статей Уложения, Военного артикула и Военного регламента, он признан достойным смертной казни. Судьи, однако, обращаясь к милосердию Елисаветы, ходатайствовали о замене ее и "соизволении указать учинить ему, Лестоку, нещадное наказание кнутом и послать его в ссылку в Сибирь в отдаленные города, а именно в Охотск, и велеть его там содержать до кончины живота его под крепким караулом. Движимое и недвижимое помянутого Лестока имение без остатку отписать на Её Императорское Величество. За время нахождения в заключении ни сам Лесток, ни его  его жена не только не терпели от недостатка, но даже жили с комфортом и некоторой роскошью. Им были доставлены в крепость их кровати, платье, графиня Лесток даже много наряжалась; сохранились счета за заказанные ею в крепости платья из шелка, ленты и т. п. Пищу они получали обильную и разнообразную, приготовленную поварами Лестока, очевидно, согласно его вкусам.
В 1750 году Лестока с женой перевезли в Углич, а в апреле 1753 г. переправили в Устюг Великий, Вологод-ской губернии. Проживая здесь, он вступил в переписку с А. И. Шуваловым и сумел привлечь к себе внимание вель-можи. О нем, по-видимому, не забывали и посылали ему то теплые вещи, то ящики с сельтерской водой и медика-ментами... Ему даже устроили свидание со священником лютеранского исповедания, но о возвращении его никто и не заикался, а имущество продолжали раздавать: 20-го февраля 1753 г. его московский каменный дом в Немецкой слободе на Большой улице отдан был для помещения Сената.