И железного канцлера в дугу согнули

Был ли хоть один день на Земле, чтобы где-то не шла война, не гибли бы люди, не разрушались бы художе-ственные ценности, не шел бы повальный грабеж? Гово-рят, что война – кардинальный путь решения спорного вопроса! Соглашаться с таким утверждением может только победитель в войне, он же становится и правым, навязывая свои условия побежденному. Говорят, что войны бывают справедливыми и несправедливыми. Такая градация – это оправдание массового убийства людей. Я не вижу и крупицы справедливости современных мне войн, начиная со второй мировой и до войны в Ираке… И не предвижу справедливых войн в будущем - их в природе быть не может!
О Боге помним лишь тогда,
Когда беда придавит!
И лишь покинула беда,
И разум вновь оставит!

И мысли наши невпопад
(Мы Бога плохо слышим).
Нам благо-рай, пугает ад
О нём мы часто пишем.

На небе царство ищем мы
А о земле забыли,
Живем всегда во власти тьмы
И сочиняем были.

Да, жили Ева и Адам,
Земля служила раем
И сущим адом стала нам –
Мы не живём – страдаем.

Не Бога нашего вина,
Что жизнь наша греховна,
И так отчаянно бедна –
Её проводим в войнах.

В семье воюем меж собой,
Борьбу ведем с природой,
И не довольные судьбой…
Вражда среди народов!..

Во всём порядок б навести
(Земля достойна рая) -
Вот и к бессмертию пути…
Мы их не замечаем…
Ад не следовало придумывать - он на Земле нахо-дится!!!  Внимательно вдумайтесь в слова величайшей христианской молитвы «Отче наш», которой мы пытаемся отогнать от себя силы зла? Мы с надеждой великой молим о приходе Господа Бога нашего на Землю и установлении власти Его!  А Бог почему-то не спешит с приходом, не бросается сломя голову исполнять желание наше? И мы понимаем, что по велению Его не прекратится артилле-рийский обстрел позиций наших войск, не прекратятся сыпаться с небес авиационные бомбы на мирные города и села. И понимая это, в молитву свою мы вкладываем просьбу сохранить личную жизнь! И просят Его об этом все вокруг нас, в том числе и те, кто воюет на другой сто-роне. Все понимают, что не может случиться «чудо», что среди адских разрывов, когда земля уходит из под ног,  будут и убитые, будут и раненые. У каждого надежда в душе тлеет, что Бог услышит молитву и его лично минует беда – он останется жив, его пуля минует, его осколок снаряда не заденет.
 Понимают и то, что избежать беды проще простого – нужно только прекратить войну! Понимают, но не дела-ют этого! Почему? Да только потому, что в таком случае не добиться выполнения того, что было задумано! Смерть множества людей абсолютно невинных, не желающих смерти другим – не замысел Бога. И не внушал он развя-зывать войну, задумавшему её!  И не замышлял грабежей и насилия, нами творимых!  Зло обосновалось на генети-ческом уровне у нас самих! Мы без него и без пролития крови никак обойтись не можем! Люди жаждали смерти другим и в мирное время, когда шли в амфитеатр смотреть на бой гладиаторов и требовали смерти того, кто в схватке уцелел и лежал на земле, истекая кровью! Неслась просьба  у гладиатора молящим  взглядом к зрителям о сохранении жизни ему! И почему-то милосердие не просыпалось в душах зрителей, включая детей и женщин. И показывали они большим пальцем руки, обращенным вниз, что жела-ют смерти поверженному и неслись крики из оскаленных в ярости их ртов: «Убей его!» Был ли поверженный личным врагом кому-нибудь из зрителей?  Нет!  Зрелище смерти доставляло удовольствие – вот и всё! Вспомните, как сбежались жители Иерусалима на Голгофу, чтобы увидеть распятие того, кого называли учителем, того, кто свет жизни им нес! И  не они ли накануне кричали, вы-ражая рвущееся из глубин души зло и ненависть к невинному: «Распни его!» Смерть если  не человека, то животного, тоже привлекает к себе внимание. Хорошо хоть на Руси  детей уводили прочь, когда забивали животное для еды! А христиане Испании, которую считали оплотом папского престола, шли семьями на корриду, чтобы наслаждаться смертью животного, Быка не просто забивали, а долго мучили. Взрывом ликования отмечалась каждая нанесенная быку рана. Где сострадание?.. Если нет смерти и зла на яву, их заменяют имитацией на экранах телевизоров. Какая литература у нас пользуется большим спросом? Какие писатели среди нас «процветают»? Кто герой в жанре детективов и боевиков? Убийца, вор, стяжатель… Убери их и бессмысленно само существование детектива. Посмот-рите, как бледно выглядит добродетель на экранах ваших приемников, представители ее не кажутся ли вам глупы-ми?.. Они тусклые, безвольные – игрушки в руках пред-приимчивых людей. Станут ли дети подражать таким жал-ким представителям добра? Да нет, конечно! А ведь все это можно отнести и к руководителям государств, от кото-рых зависела судьба множества людей, и которые своей инертностью привели их к гибели… Исчезали народы, исчезали государства…
Что мы знаем о государственных деятелях прошлых времен, которые в относительном мире прожили, делая все, чтобы мир процветал? Ничего, кроме, возможно, имён! Зато мир отлично помнит тех, кто на конце меча своего нес смерть: Чингисхан, Тамерлан, Александр Ма-кедонский, Наполеон, Гитлер…
    Приближался к концу седьмой год войны, кото-рую так и станут позднее называть: «семилетняя». Жизнь в России протекала в мире, поскольку война шла на территории другого государства – Пруссии. В Санкт – Петербурге говорили о войне, как о событии обыденном Не прекращались балы, пиры и увеселения… Никто не подсчитывал, сколько русских жизней война унесла? Хотя бы обнародовали, что Россия участвует в войне, абсолютно ничего ей не дающей, даже в случае полного поражения Пруссии. Война была выгодна Англии и Франции – те воевали за колонии свои, не допуская возможности раздела их с другими «хищниками»
 Выгоды от Семилетней войны у России абсолютно  никакой!  Самая ненужная из всех тех войн, которые ко-гда-то Россией проводились. Знали о том, что государ-ственная казна истощена войной  до основания. Серебро кончилось, монетный двор штамповал монеты из меди. В Зимнем дворце не отапливались помещения, занимаемые самой императрицей. По залам разгуливали холод и сквоз-няки, Государыня на ночь прятала тело свое под пухови-ками. Лавочники отказывали в кредите самой великой государыне императрице Российской, как неплатежеспособной особе! Но вот русские войска вошли в Берлин!  Царский двор ликовал!.. Победа! Вот-вот,   и кёниг Фридрих миру запросит… А там и может быть какая-то компенсация материальных затрат на войну в виде контрибуции!  Но тут произошло непредвиденное – Государыня Елизавета Петровна в бозе почила. Наследник ее – Великий князь Петр Федорович на престол взошел под именем Петра Третьего. Коронация еще не проводилась, а Государь к делам государственным уже приступил. И первым действием его было прекращение войны разорительной.
Попробуем разобраться в вопросе необходимости ведения самой «Семилетней войны Россией. Говорили, что причиной вступления России в войну явилась личная неприязнь Елизаветы к Фридриху II. Кто такой Фридрих и когда он позволил себе наступить на «любимый мозоль» русской императрицы?
Фридрих – прусский король был значительной фигу-рой на шахматной доске Западной Европы, талантливым хотя и противоречивым человеком. Ведь недаром у его имени появилась приставка – «Великий». Отец его – Фри-дрих Вильгельм I относился к тому разряду людей, кото-рых называют «солдафонами». Из всех наук признавал только две: древнюю историю и математику. В древней истории, по его мнению, следовало учить только те разде-лы, которые касались тактики ведения сражений. Без ма-тематики не обойтись фортификации. Театр действий гос-ударя – война. Цель – слава!  Принц должен понять, что путь солдата есть единственный путь к славе. «Держаться только реального, то есть иметь хорошее войско и много денег, ибо в них слава и безопасность государя», – такая была установка короля.
Фридрих усвоил все отцовские уроки, но при этом тайно от отца завел во дворце библиотеку, с помощью ко-торой очень расширил свои знания. Он стал блестящим полководцем, дипломатом, философом и поэтом. Он дру-жил с Вольтером, покровительствовал Берлинской акаде-мии, в юности стал масоном, имел свои принципы спра-ведливости, он отменил пытку и был веротерпим. Фри-дрих стал героем нации – ярко выраженный немецкий ха-рактер. Его армия была великолепно обучена, вымуштро-вана, дисциплинирована. Вопреки желаниям отца, он ни-когда не строил укреплений и окопов, чтобы его солдаты не были готовы к обороне, а только к наступлению. Его тактика – стремительность, неожиданность и абсолютная беспринципность к союзникам. Он очень высоко ценил работу тайных агентов и буквально наводнил Европу шпионами. Нужно знать всё о противнике, прежде чем напасть на него!
И шпионы короля определили, что самым слабым звеном среди европейских держав, склонным к распаду, была Австро-Венгрия, называемая ещё «Священной Рим-ской империей» Правила ею в ту пору императрица Ма-рия-Терезия. Нашлось немало тех, которые хотели пожи-виться за счёт ее, отхватив кусок побольше. Война полу-чит название борьбой «за австрийское наследство». И пер-вым захватчиком в этой борьбе станет прусский кроль Фридрих II. Без объявления войны он захватил принадле-жащую Австрии Силезию, затем его войска заняли Дрез-ден. Россия готова была вступить в войну, для чего двину-ла свои войска в Европу. Правда, до войны тогда дело не дошло. Был заключен Ааханский мирный договор, закре-пивший право Фридриха на Силезию Мир был хрупким. Шла подготовка во многих европейски странах, ломались прежние межгосударственные союзы и возникали новые. Скажем, Австрия и Франция традиционно враждовавшие между собой, бросаются в объятия друг другу, вдруг вспомнив о том, что обе исповедуют католицизм. Также, вопреки логике, Пруссия протягивает руку дружбы Ан-глии. А что делать России, ставшей благодаря Петру Ве-ликому европейской державой?  Вице-канцлер Бестужев всегда стоял за дружбу с Англией и Австрией в противо-вес Франции и Пруссии. Английский посол в Петербурге Вильямс торопился продлить договор России и Англии. Бестужев об этом тоже очень старался. По поводу догово-ра России и Англии Алексей Бестужев написал длинную записку Елизавете, которую та по своему обыкновению сразу не подписала – решила подумать. Вильямс был уве-рен в успехе. В своих депешах в Лондон он писал, что в России все продается и покупается, и уж с Бестужевым он найдет общий язык. И вдруг, как снег на голову, известие о договоре Пруссия – Англия. Все при дворе знали, насколько  государыня российская не терпима к прусскому королю, называя того «гидрой»
 Подписание договора с Англией повисло в воздухе, хотя Россия нуждалась в английских денежных субсидиях. Горячая любовь Елизаветы к красавцу Станиславу Понятовскому (будущему королю Польши), находящемуся в свите английского посла Вильямса, изме-нили намерения – помощь и деньги императрица получила.
30 марта 1756 года Елизавета Петровна по рекомен-дации Бестужева собирает конференцию близких к ней сановных лиц, в число которых вошел и наследник пре-стола Петр Федорович (будущий император Петр III)  Конференция постановила: 1. Склонить венский двор, чтобы он вместе с Россией напал на Пруссию, для чего выставить нашу армию в количестве 80 000 солдат. 2. Ука-зать нашим посланникам при иностранных дворах, чтобы с французскими посланниками мягче обходились (дело шло к возобновлению дипломатических отношений с Францией). 3. Польшу склонить к тому, чтобы наши вой-ска по своей территории пропустила. 4. Турок и шведов «держать в спокойствии». 5. «Последуя этим правилам», ослабить короля Прусского, сделав его для России «не-страшным и незаботным». Россия стала готовиться к войне. В Пруссию посланы надёжные офицеры дабы вы-ведать всё о состоянии войск короля Фридриха. Произо-шел обмен дипломатами с Францией, с которой были пре-рваны дипломатические отношения до этого на восемь лет. Франция заключила договор с Австрией. Более всего королю Фридриху не хотелось ссориться с Россией, он бы хотел, чтобы она вообще не ввязывалась в европейские дела… Все для начала войны было готово. Все только ждали, кто начнет первым?  Первым опять оказался прус-ский король, вторгшийся в пределы Саксонии, через кото-рую он хотел попасть Австрию. Саксонский король Август бежал в Варшаву… Арсеналы, замки и прочее захватили пруссаки.
Указом от 1 сентября 1756 года Елизавета объявила Пруссии войну. Формальной причиной объявления войны был отказ Фридриха II вернуть в Россию русских солдат, служивших в его армии. Война началась, но до военных действий было еще далеко. Согласно инструкции данной главнокомандующему Степану Федоровичу Апраксину надлежало вытянуться вдоль границы, чтобы она «обшир-ностью своего положения и готовностью к походу такой вид казала, что… все равно – прямо ли на Пруссию или влево на Силезию маршировать» Иными словами - в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать какие-то крепости, и не отдаляться от границы.
Тут и зима пришла рано, когда её не ждали. Насту-пил 1757 год Зиму провели на квартирах, а потом высту-пили и исчезли, русская армия как бы растворились в ту-мане.
Елизавета возмущалась: «Пора бы, кажется, границу с Пруссией перейти»…
Бестужев негодовал, отписывая в письме к фельд-маршалу Апраксину: «…медлительность вашего марша заставляет награждение обещать тем, кто бы российскую пропавшую армию нашел»…
Наконец, 20 июля 1757 года армия Апраксина пере-секла прусские границы, и начались мелкие стычки с не-приятелем. Между тем русские полки, привезенные в Польшу морем, под командой генерала Фермора заняли город Мемель, а затем Тильзит и направились на соедине-ние  с войсками Апраксина. 19 августа русскими вой-сками под предводительством Апраксина была одержана блестящая победа под местечком Гросс-Егерсдорф.
 Радость великая к стольному городу быстро покати-лась. 28 августа в четыре часа утра Петербург вздрогнул от пушечной стрельбы. Пушки пальнули сто один раз. Так палить могли только в честь чрезвычайного события. Та-ким событием была победа нашего славного воинства под руководством фельдмаршала Апраксина на речке Прегель у деревни Гросс-Егерсдорф. С докладом о славном собы-тии прибыл генерал Петр Панин. Он был принят госуда-рыней в большом тронном зале, Елизавета была при всех орденах и регалиях. Все ликовали. Панин подробно изло-жил ход сражения  назвал потери неприятеля: в плен попало более 600 человек, убитыми еще больше. О наших потерях Панин скромно умолчал - не следует государыню-матушку неприятными мелочами беспокоить. Победу ве-ликую одержали, значит не так уж страшен Фридрих-король. Путь на Кёнигсберг открыт. Вперед! Правда, с русскими бились войска немецкие под руководством фельдмаршала Левальда. Сам Фридрих с главной армией находился на границах Австрии.
Позднее от Апраксина депеша  пришла такого со-держания: «Армия наша по претерпении в походе таких великих жаров, каким в здешнем климате примера не бы-вало, вдруг повержена была в весьма низкой земле пре-терпевать четыре недели и паки непрестанные продолжи-тельные дожди». Потери наши огромны, солдаты больны, лошади «изнурены», фуража нет, провиант не подвозят. И потому фельдмаршал «рассудил», что и для России, и для наших союзников полезнее будет сохранить для будущих компаний армию, «нежели подвергать оную таким опасностям, которые ни храбростью, ни мужеством, ни человеческими силами отвращены быть не могут». За депешей Апраксина последовали события невероятные. Армия после героической победы, вместо того чтобы преследовать ослабевшего противника и идти к Кенигсбергу, повернула в противоположном направлении и отступила за Неман, приблизившись, таким образом, к нашим границам.
Отступление Апраксина вызвало в Петербурге бурю негодования. Теперь объяснений потребовали у Фермора – ему теперь больше доверяли. Ответ Фермора от 14 октября начинался словами: «Как перед Богом нашему Императорскому Величеству доношу… прав Апраксин, прав совет, который принял решение об отступлении, потому что «великие грязи», «люди большей частью в великой слабости», падеж лошадей, а в такой ситуации «с желаемым успехом военных операций произвесть невоз-можно»
Дело не в том, что Апраксин плохой и нерешитель-ный полководец, – считали в Европе, - за его спиной стоял кто-то главнее. Кто же главный интриган? Конечно, Бестужев! Семнадцать лет враги пытаются столкнуть его с должности канцлера, а сейчас, кажется, время пришло. Остается «глаза открыть» самой императрице
«Открыть глаза» значило объяснить, что в отступле-нии Апраксина виноват не кто иной, как Бестужев. Гвоз-дем интриги, затеянной канцлером, считали припадок им-ператрицы 8 августа. Догадки были такие: конечно, Бес-тужев дал знать Апраксину о болезни Елизаветы и потре-бовал, чтобы фельдмаршал повел армию к Петербургу. Если случится смена престола, то армия должна быть под рукой.
14 февраля 1758 года Бестужев был арестован. До-прос 27 февраля начался с заявления, что ежели малейшая скрытность и непрямое совести и долга очищение окажет-ся, то тотчас повелит Её императорское величество в кре-пость взять и поступать как с крайним злодеем». До кре-пости дело так и не дошло – видно, шестидесятипятилет-него канцлера решили для начала запугать. Далее после-довал вопрос: «Для чего предпочтительно искал милости у великой княгини, а не так много у великого князя и скрыл от ее императорского величества такую корреспонденцию, о которой по должности и верности донести надлежало?» «Такая корреспонденция» – это переписка Екатерины и Апраксина.
Бестужев отвечал, что милости у Екатерины не ис-кал, что с ведения ее императорского величества вскрывал письма великой княгини, потому что она была предана королю Прусскому, Швеции и Франции, но с год назад или с полторы переменила совсем свое мнение и возненавидела короля Прусского и шведов. А потому он, канцлер, побуждал ее высочество, чтобы она и великого князя в такое новое мнение привела.
Следствие велось долго, больше года Елизавета была очень недовольна этим допросом. Не сохранилось боль-шинство ответов подследственного, есть только вопросы к нему. Вопросы необычайно длинные, сложные, часто странные…
А дальше все – темень дремучая, беспросветная в анналах истории. Конечный результат в энциклопедиче-ском словаре Брокгауза и Эфрона выписан: «Тяжкая бо-лезнь постигла Елизавету. Бестужев, думая, что она уже не встанет, самовольно написал генерал-фельдмаршалу Апраксину возвратиться в Россию, что Апраксин и испол-нил».
Документов, подтверждающих этот факт, нет. В наличии имеются письма Бестужева, в которых он как раз рекомендует Апраксину идти вперед «с поспешанием».
Впрочем, остались косвенные сведения о том, что все важные бумаги Бестужев успел сжечь, что великую княгиню Екатерину, письма Апраксину посылавшую, сумел предупредить, и даже смог посоветовать ей, как себя вести. У них было даже условное тайное место, с помощью которого они обменивались корреспонденцией, и связной был – бойкий и вездесущий ювелир итальянец Бернарди. Так что дыма без огня не бывает.
В апреле 1759 года Бестужев был сослан в его село Горетово, что под Москвой в Можайском уезде. Все не-движимое имущество осталось за ним, только были взыс-каны казенные долги.
На трон взошла Екатерина II. Она не забыла услуги Бестужева, ему возвратили все награды. Дело его пере-смотрели, экс-канцлер был полностью оправдан, но занять прежний пост он уже не мог, это место было занято. 3 июля 1762 года Екатерина в память его былых заслуг про-извела Бестужева в генерал-фельдмаршалы. Он еще пы-тался играть в политические игры, но безуспешно, время его прошло. Скончался Алексей Петрович Бестужев-Рюмин 10 апреля 1766 года от каменной болезни в воз-расте 73 лет
       НОЧНОЙ  РАЗГОВОР
Знал бы, где упасть, соломку подстелил,
Время для паденья не известно…
 Отвести беду не хватает сил,
И беда меняет часто место…
Вице-канцлер российский Алексей Петрович Бесту-жев-Рюмин ни в какие времена жизни своей не блистал красотой души и тела своего,  и вниманием придворных дам не пользовался. Преобладали в характеристике его такие качества: горд, честолюбив, хитер, пронырлив, скуп, мстителен, неблагодарен. К этому следовало бы добавить, что был  он заядлый картёжник и был весьма неравнодушен к горячительным напиткам. Забывали, дающие графу такую характеристику, о том, что  обладал он светлым и гибким умом, принадлежал к числу образованнейших людей своего времени, отличался исключительным трудолюбием, не запятнал себя бесчестными поступками. А это уже, само по себе, многого стоило во все времена. А о том, что был он неподкупным в проводимой им политике свидетельствует то, что власти многих стран безуспешно пытались его устранить с политической арены, пуская в ход все доступные средства из которых чаще были искусно созданные оговоры, на вид кажущиеся непреложной исти-ною. Семнадцать лет стойко отражал атаки внешних и внутренних врагов своих железный канцлер.   
                                В политической жизни страны  продолжал он линию, начатую императором Петром Великим.
Отстаивая свою приверженность Австрии и Англии, Бестужев говорил Елизавете, что продолжает политику ее великого отца, этого для нее было достаточно. Встречи императрицы были не частыми. Не любила Елизавета дел,  требующих быстрого решения. Правилом ее, не дающих сбоев,  было отложить нужную бумагу на время, пока сердце ее, само время, или Бог подскажут нужного реше-ния.. Встречи с канцлером требовали быстрых, неотлож-ных мер, к тому же Алексей Петрович был плохим собе-седником: скучен, настойчив, не остроумен, фальшив и еще… некрасив. Он был старше императрицы на восемна-дцать лет и казался ей стариком: беззубый, с запавшим ртом, небрежно одетый. Не помню, кто это сказал: «Когда Бестужев смеется, это смех сатаны».
Поэтому, когда встал вопрос о выборе невесты для наследника  короны принца Петра Федоровича, Бестужев предложил остановить выбор на принцессе Марианне Саксонской. С политической точки зрения, это был очень выгодный для России брак. Но императрица остановила выбор на принцессе Ангальт-Цербстской. «Двор этот немецкий беден, - считала она,- поэтому принцесса будет вести себя скромно, а брак для нее будет подлинным счастьем». А может быть, Елизавета вспомнила о женихе своем принце Голштинском Карле-Августе, который успел ей очень понравиться, но которого накануне заключения брака забрала смерть. Елизавета и по сию пору сохраняла о нем светлую память. Мать невесты из Ангальт-Цербста была родной сестрой  умершего. Посмотреть» на принцессу в Цербст был послан адмирал барон Петр фон   Сиверс. Он одобрил выбор. Дело было сделано.
Выбором остался крайне недовольным Алексей Бес-тужев. «Отец невесты состоял на службе у Фридриха II, мать была у того же Фридриха «на посылках». А чего ждать от дочери, когда она подрастет?» - думал он.
Действительно, прусский король Фридрих был заин-тересован в пятнадцатилетней принцессе Софье, потому что матушка ее Иоганна-Елизавета давно выполняла для прусского короля поручения самого деликатного свойства. Он был уверен, что со временем и в принцессе Софье найдет верную союзницу. Главное, чтобы выбор не остановился на принцессе из Саксонского дома, на Саксо-нию Фридрих имел свои виды. Он писал: «Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам».
Выбор сделан, что поделать,
Плох ли он или хорош?..
Был ли он подарком с неба,
Или  стоил медный грош?

Время мудрое подскажет,
Что не нужно, отсечет.
«Только странно,- кто-то скажет,-
И невинных меч сечёт!»
Первого января 1744 г. герцогиня Иоганна Ели-завета и ее дочь Фредерика  получили письмо из Петербурга. Оно было адресовано им Брюммером от имени императрицы Елизаветы, содержало ее высочайшее приглашение приехать в Россию. Сватовство русского двора имело для Пруссии важное юридическое значение, поэтому ее посол в Петербурге Лардефельд своевременно информировал своего короля о намерениях Елизаветы. Фридрих II приветствовал, конечно, предстоящий брак Фике с наследником русского престола, надеясь в будущем в лице “молодого двора” иметь свою агентуру в Петербурге. Он пожелал лично побеседовать с невестой, пригласил ее с матерью в Берлин на приватный обед, во время которого убедился, что 15-летняя Фике заметно умнее своей матери.

 После свидания с королем герцогиня с дочерью под именем графини Рейнбек отправилась в далекую, занесен-ную снегом Россию. 9 февраля они прибыли в Москву в Анненгофский дворец, в котором в те дни временно нахо-дился двор Елизаветы. С этого вечера и началась новая страница в жизни до того мало кому известной девицы Фике из немецкого города Штеттина.
София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербская пре-вратилась в Екатерину Алексеевну Романову, православ-ного вероисповедования.
Немецкую принцессу российский императорский двор встретил благожелательно. Бестужев не скрывал сво-его разочарования принцессой Фике. На Екатерину граф Бестужев-Рюмин тоже произвел не самое радужное впе-чатление. Позднее в своих «Записках» она отведет этому моменту несколько строк:
«…  графа Бестужева  несравненно больше страши-лись, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подо-зрительный, твердый и неустрашимый, по своим убежде-ниям довольно-таки властный, враг непримиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, не-уживчивый и часто мелочный».
Подозрительный ко всему, что носило печать Прус-сии, Бестужев представил на утверждение императрице Елизавете инструкцию, в которой определялась форма по-ведения, как самой принцессы, так и «знатной дамы» к ней приставленной. Вот как звучали пункты инструкции, касающиеся великой княгини Екатерины Алексеевны:
«Великой княгине должно быть прилежно приме-няться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, ка-заться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои по-сильные средства, чтобы добиться нежности своего супру-га и выполнить свой долг»….  Следует неустанно следить и пресекать слишком вольное отношение с придворными кавалерами, пажами и даже лакеями… Запрещено Екате-рине вмешиваться в «здешние государственные и голштинского правления дела. На должность «знатной дамы» была определена госпожа Чаглакова, племянница императрицы; позднее в роли соглядатая стал выступать и ее муж.
Не следует осуждать Бестужева в излишней подозри-тельности, она имела под собою основания. Вскоре мать Екатерины Алексеевны Елизавета-Иоганна решила по-учать «русских». Как им следует вести дела. Ее переписка с королём Пруссии настолько возмутила Бестужева, что он обратился к императрице для принятия мер относи-тельно неугодного российскому двору лица.
 28 сентября 1745 года принцесса Цербстская Елиза-вета-Иоганна была выслана на родину. В подарок от императрицы она получила 50 000 рублей и два сундука с персидскими шалями, драгоценными тканями, китайскими безделушками, бриллиантовыми украше-ниями…
Прощаясь, принцесса пала на колени перед импера-трицей и со слезами на глазах сказала:
- Простите меня, Ваше Величество, если в чем-нибудь я оскорбила вас.
Елизавета сухо ответила:
- Теперь поздно об этом говорить… Лучше было бы, чтобы вы прежде были так смиренны.  Внемлите моему совету – не занимайтесь тем, что вы плохо знаете, не лезь-те в дела государственные и не давайте советов, если о них вас не просят… А главное, запомните, что дочь ваша не нуждается в вашем руководстве…
Похоже, что принцесса Елизавета-Иоганна не вняла предостережению Елизаветы Петровны.
 Придёт время и ей придётся бежать в Париж от пре-следования короля прусского и закончить жизнь там, в одиночестве и безденежье.
А перед этим она будет пытаться  руководить поведением дочери из Пруссии, хотя на их переписку был изначально наложен запрет.
Все эти действия Бестужева, оскорбительные ин-струкции надолго определят негативность в отношениях Екатерины с вице-канцлером.
Но время шло… Бестужев и Екатерина по достоин-ству оценили друг друга и из врагов стали друзьями. Оба понимали одно, что переход власти от Елизаветы к её пре-емнику Петру грозит непредсказуемыми последствиями обоим: и вице-консула и жене наследника престола
Петр Федорович открыто проявлял к Бестужеву  своё недружелюбие, одним из звеньев которого было отношение к Пруссии и её курфюрсту Фридриху. Алексей Петрович понимал, что в случае прихода к власти Петра, его ждёт, в лучшем случае, отставка.
Екатерина знала, что при таком варианте развития событий её ждали стены монастыря.
Стоило попытаться упредить такой вариант развития событий, не дать возможности Петру Федоровичу занять престол. Состояние здоровья императрицы свидетельство-вало о том, что это вот-вот случиться … И, кажется, такой момент наступил…
 8 августа 1757 года Государыня пребывала в Цар-ском Селе. В честь праздника Рождества Богородицы она пошла к обедне пешком. Народу вокруг церкви собралось великое множество. Началась служба. В какой-то момент Елизавета почувствовала себя плохо, а потом вдруг стала задыхаться. Нужен был глоток свежего воздуха. Придвор-ные не заметили, как императрица покинула церковь. Елизавета вышла из церкви, сделала несколько шагов по зеленой лужайке и рухнула на землю. Толпа с ужасом смотрела на лежащую императрицу. Случись такая оказия с обычным человеком, кто-нибудь непременно пришел бы на помощь, но кто рискнет подойти к потерявшей созна-ние императрице? Наконец придворные заметили отсут-ствие государыни и выбежали на лужайку. Начались охи, ахи! Лейб-хирург пустил Елизавете кровь. Но императри-ца не очнулась. С великими предосторожностями ее пере-несли на принесенную кушетку и понесли во дворец. Народ понял, что государыня жива,-  и на том спасибо. Наутро «Ведомости» не обмолвились о здоровье импера-трицы ни одним словом. Тема эта и в те поры, когда ее величество слыла совершенно здороваой, была запрещенной. Любителями посудачить о здоровье импера-трицы могла заинтересоваться Тайная канцелярия.
Бестужев происшедшее понял, как сигнал свыше к началу решительных действий Он через преданного ему человека поставил в известность великую княгиню Екате-рину Алексеевну, что им необходимо встретиться. Встреча состоялась в доме гетмана Кирилла Разумовского, враждебно относящегося к наследнику Петру.
- Что вам, Ваше Высочество, удалось узнать  о состо-янии здоровья  императрицы? – первым задал вопрос граф.
- Ничего определённого. Пока она еще находится  без сознания – ответила Екатерина
- Следовательно,  неизвестно, каким временем мы с вами располагаем?..
- Что вы задумали, Алексей Петрович?
- Хорошо бы, армию Апраксина повернуть назад. В ней, я надеюсь, антипрусские настроения успели не только появиться, но и созреть… Да вот только мне, как канцлеру, не гоже в дела армейские ввязываться… Вдруг, не поверит мне?
А если я сама напишу ему письмо?.. У меня  с ним самые добрые отношения
- Так пишите, а я постараюсь, чтобы они не задержи-ваясь, попали в руки адресату..
Прощаясь, Бестужев заметил: -Держите меня в курсе происходящего. Встречаться открыто не будем. При усло-вии срочной необходимости записку нужно положить на место выставляемого в сене кирпича вблизи моего дома. Я вам его показывал… Надеюсь, не забыли.
- Нет, я хорошо запомнила его…
При дворе информацию о состоянии Елизаветы со-бирали по крохам. Лейб-хирург Иоганн Шиллинг под жутким секретом сказал Екатерине, что государыня очнулась вечером, глаза открыла, а говорить не могла. Оказывается, она, падая, прикусила язык. Потом стала что-то лепетать, но очень невнятно. Екатерина считала, что сознание к Елизавете вернулось, а разум, пожалуй, что, нет. Она ругала медиков. Никто не может толком объяснить: Елизавета не может говорить, потому что упала и прикусила язык, или говорить ей мешает помутненное сознание? Несколько дней после этого прошло, Елизавета Петровна с трудом, но заговорила, а к концу месяца  встала с постели. После этого случая. Елизавета Петровна стала часто и подолгу болеть. Не-редко шла кровь носом, а потом открылись и незаживающие, кровоточащие раны на ногах. За зиму 1760—1761 года она участвовала только в одном праздни-ке, все остальное время проводя в своей спальне, где при-нимала и портных, и министров. Она и обеды устраивала в спальне, приглашая к столу лишь самых близких людей, так как шумные и многолюдные застолья уже давно стали утомлять больную императрицу. И хотя Елизавета Пет-ровна всеми силами старалась казаться молодой, прибегая к услугам парикмахеров и гримеров, здоровья у нее от этого не прибавлялось. Внешне она была все еще хороша, даже привлекательна, но внутренне организм ее представлял развалину.  Страх смерти, и прежде владевший императрицей, теперь стал особенно сильным. Одна мысль, что приближенные ждали ее смерти и принимали по этому поводу какие-то действия, была непереносима Елизавете Петровне. Эту мысль подкармливали слухи, что отступление Апраксина – детище Бестужева при прямом участии великой княгини  Екатерины Алексеевны для решения вопроса престолонаследия в связи с болезнью императрицы.
Прибывший из действующей армии Апраксин для откровенного разговора, клялся, что никакой тайной пере-писки с «малым двором», как принято было называть двор наследника Петра Федорович, не вел. Поговаривали, что фельдмаршал умер от апоплексического удара, когда его вызвали для первого допроса….
Допросы графа Бестужева никакой ясности не при-несли, а доказательств, кроме трех писем ,написанных  великой княгиней, в деле не появилось. Понимала императрица, что выносить сор из избы не следовало, хотя не скрывала своего недовольства
Положение великой княгини при дворе было очень трудным. Отношения с мужем безобразными, он похва-лялся, что женится на княжне Воронцовой, оставив жену. Решению всех неприятностей последнего времени помог случай. Екатерина через записку договорилась с Понятов-ским встретиться в театре на русской комедии. Но Петр Федорович не любил русской драматургии, сам не поехал в театр  и жену не пустил. Елизавета попробовала настаи-вать, он запретил давать ей карету. В дело вмешался гоф-маршал молодого двора Александр Шувалов. Через него обиженная, плачущая Екатерина передала письмо импера-трице. В письме она благодарила ее императорское вели-чество за милости, но поскольку ее жизнь с великим кня-зем ужасна, просила позволения уехать домой – в Герма-нию.
Время шло… ни ответа, ни привета. Передать госу-дарыне письмо великой княгини вовсе не означало, что она получит ответ на него. Великая княгиня от слез и пе-чали слегла в постель, никого не принимала, ни с кем не общалась.  Узнав об этом, камергер Шувалов вызвал к ней врача.
- «Мне врач не нужен, – сказала Екатерина, – мне нужен священник.- душа моя в опасности. Я хочу испове-даться». Она была в таком состоянии, что ей легко было разыграть опасную болезнь.
Дальнейшие события описываются так, как их изло-жила сама Екатерина Алексеевна в своих «записках»:. Пришел протоиерей Дубянский, и Екатерина рассказала ему обо всех своих бедах. На исповеди не лгут, протоие-рей поверил каждому ее слову. О Дубянском Екатерина пишет: «Я нашла его исполненным доброжелательства ко мне и менее глупым, чем о нем говорили. Он сказал мне, что мое письмо производит и произведет желаемое впе-чатление, что я должна настаивать на том, чтобы отослали, и что наверное меня не отошлют, потому что нечем будет оправдать эту отсылку в глазах общества».
Через день состоялся ночной разговор. На нем при-сутствовали также Александр Шувалов, великий князь, и, как позднее узнала Екатерина, Иван Иванович Шувалов. Во время всего разговора он сидел за ширмами.
Войдя в комнату, Екатерина сразу бросилась на ко-лени перед императрицей и со слезами стала, как было договорено, умолять отпустить ее на родину. Дальше привожу их разговор дословно. «Императрица хотела поднять меня, но я оставалась у ее ног. Она показалась мне более печальной, нежели гневной, и сказала мне со слезами на глазах:
– Как, вы хотите, чтоб я вас отослала? Не забудьте, что у вас на руках дети.

– Мои дети в ваших руках, и лучше этого для них ничего не может быть; я надеюсь, что вы их не покинете.
– Но как объяснить обществу причину этой от-сылки?
– Ваше императорское величество скажете, что найдете нужным.
– Чем же вы будете жить у ваших родных?
– Тем, чем жила прежде, до того, как вы удостоили взять меня.
– Ваша мать находится в бегах, она была вынуждена покинуть свою родину и уехать в Париж.
– Я это знаю, ее считают слишком преданной инте-ресам России, и король Прусский стал ее преследовать.
Императрица вторично велела мне встать, что я и сделала, и немного отошла от меня в задумчивости».
Екатерина увидела, что на туалетном столике на зо-лотом блюде лежат письма, те самые, которые она писала Апраксину. «Императрица снова подошла ко мне и сказа-ла:
– Бог мне свидетель, как я плакала, когда при вашем приезде в Россию вы были при смерти больны, и если бы я вас не любила, я вас не удержала бы здесь».
Екатерина стала благодарить ее за все милости и доброту и уверять, что воспоминания об этом никогда не изгладятся из памяти.
– Вы чрезвычайно горды, – сказала императрица, – вспомните, что в летнем дворце я подошла к вам однажды и спросила у вас, не болит ли у вас шея, потому что увиде-ла, что вы мне едва кланяетесь, и что из гордости вы по-клонились мне только кивком головы.
– Боже мой, ваше императорское величество, как вы можете думать, что я хотела выказать гордость перед ва-ми? Клянусь вам, что мне никогда в голову не приходило, что этот вопрос, сделанный четыре тому года назад, мог относиться к чему-либо подобному.
– Воображаете, что никого нет умнее вас, – провор-чала Елизавета.
– Если бы я имела эту уверенность, ничто больше не могло бы меня в этом разуверить, как мое настоящее по-ложение и даже этот самый разговор, потому что я вижу, что я по глупости до сих пор не поняла того, что вам угод-но было сказать мне четыре года назад».
Меж тем великий князь шептался о чем-то с Алек-сандром Шуваловым. До Екатерины долетели его послед-ние слова: «Она ужасна злая и очень упрямая». Она повер-нулась к мужу и сказала:
– Если вы обо мне говорите, то я очень рада сказать вам в присутствии ее императорского величества, что я действительно зла на тех, кто вам советует делать мне не-справедливости, и что я стала упрямой с тех пор, как вижу, что мои угождения ни к чему другому не ведут, как к вашей ненависти».
Великий князь попробовал возразить, в разговоре всплыло имя Брокдорфа, который настраивал великого князя против Екатерины, но Елизавета оставила эту тему и вдруг спросила об отношениях Штамбке и Бестужева.
– Сами посудите, – сказала она, словно ни к кому не обращаясь, – как можно его извинить за то, что он имеет сношения с государственным узником?
Екатерина промолчала.
– Вы вмешиваетесь во многие вещи, которые вас не касаются, – здесь императрица обращалась уже непосред-ственно к Екатерине, – я не посмела бы делать того же во времена императрицы Анны. Как, например, вы посмели посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?
– Я! Никогда мне и в голову не приходило посылать ему приказания.
– Как вы можете отрицать, что ему писали? Ваши письма тут, в этом тазу, – она указала на туалетный сто-лик. – Вам запрещено писать.
– Правда, что нарушила запрет и прошу в этом про-щения, но так как мои письма тут, то эти три письма могут доказать вашему императорскому величеству, что я никогда не посылала ему приказаний, но что в одном из них я писала, что говорят о его поведении.
– А почему вы это ему писали? – прервала Екатерину императрица.
– Просто потому, что я принимала участие в фельд-маршале, которого очень любила, и просила его следовать вашим приказаниям; остальные два письма содержат толь-ко одно – поздравление с рождением сына, а другое – по-желания на Новый год.
– Бестужев говорит, что было много других, – наста-ивала Елизавета.
– Если Бестужев это говорит, то он лжет, – сказала, как гвоздь вбила.
– Ну, так если он лжет, я велю его пытать.
– Вы в полной власти делать то, что считаете нуж-ным.
Рассталась императрица с Екатериной вполне друже-любно и дала понять, что хотела бы поговорить с ней наедине, без свидетелей. Второй разговор с императрицей состоялся через два месяца. Елизавета опять вспомнила о письмах великой княгини к Апраксину. И та поклялась, что их было всего три. Дальше в разговоре они не касались политики, а говорили только об отношениях Екатерины и великого князя.