Записочка

    На набережной реки Псковы, напротив Троицкого собора, Николай каждый раз крестится. Там, в большом золотом куполе, лежит записочка его родной мамы, при реставрации собора, верхолазы туда её положили.
    Как-то  Николай спросил её, наверно жизнь была тяжёлая, когда угнали тебя и деда с бабкой в Германию во время оккупации. Нет, это были мои самые лучшие годы в моей жизни,- ответила мама.
    До Германии не довезли, оставили в Латвии. Немцам тогда туго приходилось - нужна была рабочая сила. Нас выбрал латыш, у которого был свой хутор. Хозяин попался хороший, из наших, из крестьян. Мы же были приучены к деревенской жизни. Кормили нас хорошо, всегда был накрыт большой стол. Ко дню рождения подарки - там шоколадки, отрезы. Когда наши подошли - он всё своё имущество переписал на деда. Забирай хозяйство - мне всё равно здесь не жить. А это всё - и дом, скотина, три крепких лошади.
    Но твоя бабка, моя мама, всё скучала и ныла по своим родным болотам. Деду Егору плешь проела - тянуло её к родному пепелищу.
    Ну, собрали пожитки свои и хозяйские - на подводы и к нашим навстречу. До сих пор, ума не приложу, как нас тогда не расстреляли. Горы барахла на подводах, три лошади, коровы.
    Слава богу - всё забрали, оставили одну лошадку с телегой. Да и ту потом отобрали артиллеристы. У них лошадка слабая была, подраненная. Поменяли на нашу крепенькую.
    Но опять, слава богу, лейтенант оказался толковый и выписал нам бумагу. Так эта справка, потом столько раз нас выручала. Время то суровое было и бумагам разным особо не доверяли. И этого лейтенанта находили и тот подтверждал эту замену.
    Так эта лошадка потом нас и наших деревенских спасала.  Деревни то все близлежащие каратели сожгли. Люди из ближних деревень в очередь выстраивались за нашей лошадкой. Пахали то в основном на женщинах. Мы всё лучшее лошадке. Так она потом так расцвела - нога зажила, шерстью новой покрылась. Потом за мной как собачёнка всё бегала.