Посредник Часть четвертая

60 лет спустя, занимаясь родословием моих предков я узнал, что бастард Дирк был сыном Виллема II (Вильгельма II) - графа Голландского и короля Германии, сводным братом Флореса V Голландского.

Виллем II король Германии.

Вероятно, все они изображены на картине, написанной за год до гибели Виллема II. Высокий юноша за спиной Виллема II, вероятно, его старший сын  - бастард Дирк; малыш впереди него, возможно, его трехлетний брат Флорес, а мужчина в красном плаще с черным воротником, на мой взгляд, имеет фамильное сходство с Де Виттами (с братьями Яном и Корнелием, и с их отцом Якобом). Собака, сидящая у подножья трона похожа на одну из преследующих зайца на фамильном гербе Де Виттов. Этим, весьма смелым предположениям хотелось бы верить, но только в голландских архивах, я бы мог найти им подтверждение или опровержении.
В монографии Н.П.Чулкова ("Де Витте", Историко-родословное общество, Москва, 1915) прямо сказано о родстве Де Виттов с Флоресом V Голландским, так что в моих жилах течет кровь Герульфингов. Сказано и о родословных записях Якова Яковлевича Де Витта, которых мне не удалось обнаружить. Впрочем, может я ломлюсь в открытую дверь. Де Виттов очень много по всему свету и много среди них выдающихся деятелей.

Узнав все это я вспомнил и старую легенду, и свое первое чувство, непохожее ни на какие другие. Я хотел ее видеть всегда и всегда встречать ее взгляды и на месте Виллема  II бросил бы королевство, ради жизни в лестничестве. Но не помышлял о возможном развитии сюжета - иначе захлебнулся бы и утонул. Лучше все оставить так как оно было и есть.

В Россию члены рода де-Витте стали переселяться с конца XVII века: в 1697 г. поступил на русскую службу морской капитан Реньер де-Витт, в 1698 г. поступил амстердамский уроженец, морской поручик Варфоломей, мельничный мастер Корнилий и мастер компасного дела Ян де-Витт ; в 1709 - 1711 годах состоял при Оружейной палате гравёр Генрих де-Витт (1671 - 26 марта 1716 г.) . В 1783 г. принят был на русскую службу уроженец г. Бреды, инженер Иаков (Яков) де-Витте, дослужившийся потом до чина инженер-генерала и перешедший в русской подданство в 1806 году. Ветвь, к которой он принадлежал, имела прозвище ван-Гамстед (van-Haamstede). Потомство его внесено в родословные книги дворянства Воронежской, Московской и Орловской губерний. Он был реформаторского вероисповедания, но внуки его по мужской линии были уже все православными. Большинство его потомков были или инженерами или на военной службе. Сам родоначальник писал свою фамилию де-Витте, другие - де-Витт, и теперь последнее начертание фамилии преобладает .
В 1750 г. принят был на русскую службу из польской генерал Иосиф де-Витт; он был родоначальником ветви, пользовавшейся графским титулом Священной Римской империи. Ветвь эта, принадлежавшая к дворянству Подольской губернии, угасла.

I

1. Иаков-Эдуард, генерал-майор голландской службы, комендант крепости Кровинер , умер в 1749 году. Портрет его (масляными красками) находится в сельце Ивановском Богородского уезда Московской губернии, имении его праправнучек Юлии Антоновны и Евгении Антоновны Герцык.

II

2. Яков (Пётр-Эдуард) Яковлевич, родился 15 ноября 1739 года в Герцогенбуше, в Голландии (по другому известию - в Брюсселе), военный инженер голландской службы 1760 - 1772 годов, капитан, директор гидравлических работ в Голландии с 1773 года, принят из голландской службы в русскую инженер-майором 9 ноября 1783 года , подполковник инженерного корпуса 23 февраля 1787 года, полковник 12 декабря 1790 года, генерал-майор 24 ноября 1794 года, генерал-лейтенант 12 декабря 1798 года, инженер-генерал-аншеф 3 декабря 1799 года, член департамента водных коммуникаций, кавалер орденов св. Александра Невского (1807, алмазы к нему 1808 г.), св. Анны I степени (8 февраля 1799 г.), св. Владимира 3 степени (12 декабря 1791 г.) и св. Иоанна Иерусалимского большого креста; принят с женой и детьми в вечное подданство России и внесен в список российских дворян 9 декабря 1806 года.  Скончался в возрасте 69 лет 6 месяцев и 9 дней  24 мая 1809 года, сохранив реформаторское вероисповедание . Погребен на Смоленском евангелическом кладбище в Петербурге. Портрет его масляными красками находится в имении его правнучек по женской линии - Ю.А. и Е.А.Герцык, в сельце Ивановском Богородского уезда Московской губернии . Имени его первой жены мы не знаем; вторая жена - Гертруда-Елизавета д'Овербек, дочь экипажмейстера голландских азиатских поселений в Бенгали, умерла 15 июня 1815 года и погребена вместе с мужем . 1.
 

Яков Яковлевич Де-Витт

III

7. Александр Яковлевич, родившийся в 1786 году; колонновожатый Свиты Его Величества по квартирмейстерской части 26 октября 1802 года, подпоручик инженерного корпуса 7 августа 1805 года, переведен в л.-гв. Преображенский полк 26 ноября 1806 года, поручик 1 января 1810 года, штабс-капитан 10 декабря 1811 года, капитан 14 апреля 1813 года. Вследствие раны, полученной 16 августа 1813 года при Гисгюбеле, уволен от службы полковником 1 мая 1814 года, затем вновь принят на службу подполковником в учебный карабинерный полк 29 мая 1816 года, полковник 25 ноября 1816 года, батальонный командир, участник войн против французов 1807 и 1812-1813 годов, кавалер орденов св. Владимира 4 степени (за сражение при Гутштадте 1807 года), 3 степени (за Гисгюбель 1813 года) и св. Анны 2 класса (за Бауцен в 1813 году). Награжден золотой шпагой с надписью "за храбрость" (за Бородино), исключен из списков умершим 12 февраля 1817 года . Был женат на дочери действительного статского советника Алексея Андреевича Всеволожского - Александре Алексеевне, умершей во время эпидемии холеры. 2.

IV

14. Николай Александрович, родившийся около 1813 года, из Пажеского корпуса выпущен корнетом в Оренбургский драгунский полк 20 мая 1835 года, уволен поручиком 29 марта 1837 года и вновь принят корнетом 6 июля 1838 года, поручик (4 октября 1839 г.), корнет л.-гв. Гродненского гусарского полка (13 декабря 1840 г.), поручик (6 декабря 1842 г.), уволен в отставку за болезнью 31 января 1844 года и вновь поступил в тот же полк 3 декабря 1850 года, исполняющий должность старшего адъютанта штаба командующего сводным гвардейским резервным кавалерийским корпусом 27 октября 1855 года. Уволен штабс-ротмистром 21 января 1857 года. Помещик Московской губернии (с. Богородское, Горбово тож, Рузского уезда (427 душ). Жена – Надежда Михайловна Кропотова, дочь коллежского асессора (внучка Анны Яковлевны Чернышевой, урожденной де-Витте), помещица Московской, Владимирской и Саратовской губерний, родившаяся 18 ноября 1818 и скончавшаяся 15 октября 1882 года. Погребена вместе с мужем, умершим 8 января 1889 года в Спас-Андроньевском монастыре . 7.

V

19. Надежда Николаевна, родившаяся 27 апреля 1843 года и бывшая замужем за гвардии штабс-ротмистром Александром Петровичем Языковым . У них было две дочери – Мария Александровна и Татьяна Александровна.                14.

Мария Александровна была моей бабушкой. Ее сестра - Татьяна Александровна, в замужестве Лодыженская, была тетей моему отцу и, во время его пребывания в Ленинграде, он часто останавливался у нее. Сохранились письма Марии Александровны, адресованные Т.А.Лодыженской  для передачи моему отцу - А.А.Языкову

Смутный и неполный образ Фаины - дочери пастуха был лишь первым приближением к тому, что видел сейчас и уже хотел видеть всю жизнь. Мы вместе танцевали, играли в фантики и в замечательную игру со стульями, поставленными кругом. Не помню, что надо было сделать, что бы Наташа как можно чаще перебегала на стул, за спинкой которого стоял я. У нее была русая коса, на которую я готов был, стоя за стулом, смотреть вечно. Каникулы пролетели слишком быстро, но она сказала, что мы встретимся здесь в начале лета. Вероятно, ее родители тоже были из Университета. Наташа Кулик - Арбат, дом 6, квартира 8. Я ее попросил и она сунула мне в руку записочку с адресом. Я ее хранил, но она пропала.
Вернувшись в Москву я сразу же пошел в Университетский клуб, где в кружке народного танца для детей надеялся встретиться с моей Возлюбленной. Но ее не было. Я знал адрес, но не решился. Часто, слишком часто для моего возраста лежал на диване и перед глазами появлялась Наташа. Я был счастлив всеми видениями, быть может даже более ясными и четкими, чем сама реальность. Я грустил, но основным мотивом моей радостной грусти теперь было мое собственное богатство. Позднее я узнал фразу менестреля, созвучную моим грезам, но грубоватую и заносчивую - "я люблю и какое мне дело как относишься ко мне ты". Тем более, что меня ожидало лето.
Лето пришло вовремя. Теперь я снова видел ее каждый день. Нельзя сказать, что мне отдавалось предпочтение. Наташа была занята больше со своими подружками и я с ними вместе играл в девчоночьи игры. Играя в салочки, преследовал убегающую Наташу, но захлопнувшаяся дверь придавила мне большой палец на левой руке. Было очень больно, меня повели в лазарет - хлестала кровь, но не плакал. Эта дорогая для меня метка сохранилась на всю жизнь. Никогда в жизни я еще не был так счастлив и полон самым чистым и светлым для меня чувством.
Больше никогда не встречался с Наташей и не стремился ее отыскать. Зная адрес, временами прогуливался у ее дома, смотрел в окна. И боялся. Любая встреча, случайная и впопыхах, могла разрушить все, что заполняло мое сердце, не оставляя места новым впечатлениям. Я трусил и был мудр не по годам. Что мог сказать ей, спешащей по делам, где взять слова соизмеримые с вечностью моего чувства,  которое могла разрушить несоразмерная, случайная фраза? Мне хотелось ее видеть всегда, но не знал что сказать, если мог говорить о ней всю свою жизнь. Будто сознавал, что здесь так не бывает и не может быть никогда.
Данте Алигьери вывел Беатриче за пределы нашего мира.

Если б встретились снова…., но вероятно я уже достиг предельно возможной для меня высоты. Память мстит за стремление повторять, предавая свои первые впечатления. И потом - это было мое собственное чувство, моя собственная высота, но не наша. Я уже обладал грандиозным богатством. Больший груз мог меня раздавить. Чистота первого, сильного чувства охраняла меня от мерзостных искушений, лишь забавных для многих взрослеющих парней. Я благодарен ему и требовал, и ожидал слишком многого от моих близких. Временами им было трудно со мной. Временами мне было трудно и с самим собой.
Сейчас я - далеко не ангел, смирился со многим и, благодаря этому, вошел в старость вместе с моей Леной, с которой отправился в первое путешествие в Никитский ботанический сад, а потом - на Саяны. Между тем я остался верен, верен поразившему меня образу и чувству, которое так и не смог определить и назвать, но которое освятило всю мою жизнь. Увлечения, пришедшие с юностью и возмужанием, оставили этот чистый источник незамутненным. Я не раз возвращался к нему; он приходил в мои сны - пробудившись ощущал себя свежим и чистым, как и в те драгоценные мгновения и минуты. Много позже понял, что брак неминуем без физической близости. Все это и все сопутствующее всему этому неизбежно и действительно только в той мере, в какой охраняется тайна, общая для двоих. В минуты отчаяния, я не взывал к Ней, но знал, что ее образ охранит меня… или будь, что будет…Я посвятил бы Наташе Лунную Сонату, если бы был Бетховеном, а не лишенным музыкального слуха вечным подростком. Что говорить - для меня Данте стал Данте, встретив Беатриче - он нашел образ и спутницу своих строф, но по кругам Ада его сопровождал Вергилий. Вряд ли меня увлекла бы и Божественная комедия без Беатриче. Наташа продолжала жить без меня, но ее образ стал спутником моей жизни. Образ и мое собственное чувство к Ней. Вместе с ними я вышел на тропу своего  собственного экзистенционализма.
В разные годы я по памяти рисовал ее личико, но выразить то, что поразило меня в ней, не удавалось. Живая память останавливала руку, вырисовывающую очередные эскизы - однажды я узнал в них то, что сбылось моей судьбой, но память детства оставалась незамутненной. Оставаясь верным, я вывел образ Любимой за пределы своей жизни, за пределы повседневности и суеты.
Я уже старый и не склонный к самообольщению; временами подозрительный и саркастичный. Неужели все это я выдумал для себя - с этой мыслью однажды проснулся и стал гнать ее от себя. Пусть так, но не хочу иной жизни, в которой не было бы тебя, моя милая девочка. У меня нет причин отказаться от тебя в своих мыслях и не быть благодарным тебе. Разумеется, выдумал. Ну и что из того? Данте тоже был фантазером, а я никогда не был склонен к солипсизму. Я далек от солипсизма. Я люблю реальность, но страшусь, избегаю торжества плоти. Робинзон Крузо реальнее прототипа - Александра Селькирка.

С тихой грустью и в одиночестве ощущал приближение юности. Мама часто рассказывала мне о папе и я очень любил ее. Иногда вечерами мы ходили гулять по окрестностям Сокола. Проходили рощу, заходили в поселок художников, смотрели на жизнь за освещенными окнами домов. Говорили о жизни. Мама была одинока без Алика. С исключительным тактом она выводила меня к юности, стала задушевным другом, нуждающимся в моей защите. Часто приходил из поселка художников Саша Ланге. Без моего отца он стал пить и со слезами говорил о его гениальности. Пока был трезв рассказывал мне о нем, отвечал на вопросы, которые я мог бы задать только ему, читал стихи - свои и чужие. Просил прощения у мамы. Потом уходил или мы его выставляли. Он тоже стал одиноким и временами совсем беззащитным.
Тем временем мама защитила кандидатскую диссертацию. Друзья отца радовались и поздравляли ее. Вскоре мама стала признанным специалистом по панцирным клещам-орибатидам. Бывшие корреспонденты отца продолжали посылать ей свои публикации. Франсуа Гранжан - один из основателей акарологии, просто написал ей, что стар и привык посылать свои труды по знакомому адресу своего друга. Он прислал маме свои поздравления из Франции. Впоследствии и она стала Лауреатом Государственной премии.
С теплой грустью вспоминаю школьных друзей - Юрку Плетнева, сына многодетного художника из 151-й. Витамина - учителя физкультуры Вениамина Васильевича из 144-й, Генку Белогурова, такого же маленького как и я, и длинного Кольку Плахова, с которым сидел рядом в 310-й. Мечтал стать философом и поэтом, или художником. Читал Философский словарь. Дядя Юра дал Гегеля, Вольтера и Канта. Гегеля не понял, но освоился с "дурной бесконечностью". Вольтер возмутил Орлеанской девственницей. У Канта что-то понял, но далеко не все. "Вещь в себе" заинтриговала. Рассматривал рисунки и рукописи отца. Их издали в "Сборнике научных работ А.А. Захваткина". Читал его книги. Доступны были "История эмбриологии" Дж. Нидхема, сочинения Каспара Фридриха Вольфа, Карла фон Бера, И.И. Мечникова и В.О. Ковалевского, и Ж.Б. Ламарка. На окне в кабинете отца, который стал моим, наблюдал за развитием лягушачьей икры.
Задумывался о будущем. После знакомства с диаматом и "Капиталом" отверг мысль стать философом здесь, но в эмбриологии думал найти приют и прибежище своим мыслям, все более и более прихотливым.
Огорчали угри и прыщи. Разглядывая себя в зеркало, видел урода с меняющимися чертами лица. Применял рекомендованные народные средства, но они не помогали. Дядя Юра утешал - они вскоре пройдут, обязательно. У него тоже были. Я просто взрослею. Все это гормоны. Действительно, некоторые сверстники и, даже девочки, стали прыщавыми, но среди взрослых прыщи встречались редко. Все же не это было самым важным. Я начал тосковать, писать стихи и долго бродил по пустынным улицам. Более всего страдал от того, что хотелось что-то делать, но не знал что, не имел ни способностей, ни талантов. Иногда приходили новые мысли, но не имел средств реализовать их. Много мечтал и фантазировал. Обычно перед занятиями в школе. Один на скамеечке на Чистых Прудах. Тоска и мечты обращались к любимому Образу. К Наташе Кулик. Такой же маленькой, как и тогда.

Предстояло решение. Вопреки "маятнику поколений", по которому дети, став свидетелями трудной и скучной жизни родителей, устремляются к поиску противоположных стандартов. По которому их собственные дети и наши внуки, в свою очередь, возвращаются к идеалам, одухотворявшим жизнь дедов и бабушек.
Я решился поступать в Университет, на кафедру энтомологии. Разрабатывать курс "Эмбриологии насекомых". Его краткий конспект был опубликован в "Сборнике научных работ" профессора А.А. Захваткина. К теории эмбрионизации развития, оставшейся неразработанной, но в которой угадывались Тайна и смысл Жизни. Отца упрекали в том, что он не был профессиональным эмбриологом. Был теоретиком. Профессионалом предстояло стать мне.
Предстояло закончить школу и готовится к вступительным экзаменам.

Папа никогда не был старым, но выглядел изможденным стариком. Его худое лицо было землисто-серым. Я прижимался к нему щекой, когда был у него на руках. Перед смертью мама, выйдя из забытья, мне сказала - "Помни о старике!" И забылась снова. Это были последние слова. Отец не был занудливо мудрым - он был Ученым, но не дождался внуков. Он только начал седеть. Его жизнь оборвалась на взлете. Я помню о нем всегда и должен достичь старости за него. Успеть сделать все, что не успел он. Я уже достиг старости, помня последние слова мамы. Но сначала, мне предстояло понять то, что сделал он. У меня не было проблем с выбором цели, но его не стало, и он не мог помочь мне. Лишь немногие могли мне помочь. Предстояло рассчитывать на свои силы, оставшись без Учителя. И всегда помнить о старике…..
В.Н. Беклемишев сказал об отце: "Встав на грань гениальности, он приоткрыл завесу над новой биологической реальностью".

Среди увлеченных научными исследованиями выделяют тех, кто создав новый метод, открывает с его помощью новые грани реальности. Таков был Антониус ван Левенгук. Другие, осознав грандиозность проблемы, применяют все возможные методы. Встав на грань гениальности, они открывают нам реальности новые. Первые руководствуются волей и разумом, вторые - поглощены чувством и следуют ему, как мыслители Возрождения.
Научная деятельность, строящая приемы активного вмешательства в природу, есть эксперимент; методы чисто рассудочного познания - наблюдение и раздумье; способы эмоционального проникновения - понимание внутренней жизни человека и природы во вчувствовании и эмпатии. Это - дорога изнутри, недоступная тем, кто противопоставил объект субъекту. Объективно и аморально.
Мораль как мотив, объединяющий волю людей, есть долг; как мотив, объединяющий их рассудок, - справедливость; как мотив, объединяющий их чувства - любовь. Между тем, истина достигается только тогда, когда разум господствует над чувством и волей; братство рождается там, где разум и воля служат любви, а победа - там, где разум и чувство служат воле.
Реальность и различия вековых типов характера проявляются в смехе, счастье, перед истиной или собственным судом. Комичное отношение к людям проявляется, как уничтожающее подавление их воли, или сарказм; как холодное исправление их рассудка, или ирония; как дружеское объединение их чувств, или юмор. Для одного счастье - то, что отвоевано силой; для другого - что достигнуто размышлением; для третьего - что рождено влечением сердца.
Вместе с тем, кому неизвестны отличия характеров в том, ради чего они допускают отказ от морали. Один полагает, что можно унизиться и солгать, но только милосердия ради; другой может стать беспощадным ради истины; третий - пренебрегает и истиной, и жалостью к людям ради подвигов воли, ради обретения собственной мощи. Но последний обречен, громоздя победу на победы в поисках счастья, в поисках новых препятствий, новых врагов. Воля не нужда, когда она всесильна. Ее трагизм в том, что действие как самоцель исчерпывает себя. И рассудочный, переходя от одной задачи к другой, теряет интерес к уже найденному решению. Лишь чувствительный, даже абстракцию способен превратить в образ совершенства, в источник постоянного счастья….
Остановимся здесь. Переведу дыхание. Кажется близок к цели своих рассуждений. Но не любовь, не предчувствие. Предчувствие возможного решения…Какого решения…. Решения чего.... Ради чего… Предчувствие предчувствия или истины…. Вторая производная….Третья….Не имеет решений, уходя в бесконечности…Чувствую  чувство.  Уже знакомое. Окружность и периметр очевиднее. Или Знание и Откровение. Что есть Истина? И катарсис?
Люди воли, чувства и разума дополняют друг друга, создавая цивилизацию и науку. Чувства избирают цели - их образ горит в воображении, как обещание счастья. Разум вырабатывает средства достижения целей. Средства тем совершеннее, чем ближе к автоматизму. Воля изыскивает и устраняет препятствия к цели и на пути к ней нагромождает победу за победой. Препятствия устранимы, совершенство средств достижимо. Разум и воля - это средства чувств и образов,    неисчерпаемых в ожидании и неожиданности.
Так рассказывал мне  после семинара по антропологии Яков Яковлевич Рогинский - старик стройный, восторженный, одухотворенный. И одинокий среди всех нас. Он любил моего отца.
У меня не было проблем с выбором цели. Я хотел быть таким, как мой
папа. Позже понял и предостережения Якова Яковлевича. Тогда, я остался глух к ним….

В последнем классе несколько подтянулся, но все же в аттестате были и тройки. Мой ответ по истории был поставлен в пример. Предстояло основательно подготовиться по английскому, русскому, физике. Биологию  мог сдать с ходу. Русский не вызывал страха. В свое время получил переэкзаменовку на осень. Бабушка заставила меня все лето переписывать "Фрегат Паллада" Ивана Александровича Гончарова. По физике меня готовил наш учитель материаловедения и труда Юрий Романович Михайлов. Раньше он вел физику и математику, но из-за запоев, был переведен во второй эшелон. Высокий, голубоглазый, с седой гривой он был замечательным человеком и одиноким. Наверное - из бывших. Наверное он утратил многое из того, чем обладал раньше. Он был лишним.
Когда сдавал физику в Университете, мама подглядывала в щелку двери. Забеспокоилась, когда увидела, что спокойно сижу за столом, не делая ничего. Сдав на 5, вышел к ней из аудитории радостный, а она готовилась к самому худшему. Все сдал с первого захода и прошел по баллам в число студентов I курса Биолого-почвенного факультета МГУ.

Последние несколько лет до поступления в Университет я проводил каникулы в Крыму, в Профессорском уголке близ Алушты. До моря, через заброшенный виноградник было 5 минут. Профессор Борис Викторович Старк, известный специалист по металлам и сплавам, и энтомолог-любитель, старый знакомый моего отца, предложил нам с мамой свою дачу, вернее принадлежащую ему часть. Ее он купил до войны вместе с профессором Киндом. Нам отвели две комнаты с террасой, в громадной усадьбе с двумя олеандрами, нависающими над дорогой. За дорогой был виноградник, потом - море. Когда немцы оккупировали Крым и на даче оставалась только Надежда Осиповна, она спасла ее от разорения. На вопрос, чья дача - она ответила немецкому офицеру - профессоров Старка и Кинда. Надежда Осиповна вела все хозяйство, встречая и обслуживая приезжающих.
Сначала было море. Потом, энтомологические экскурсии с Борисом Викторовичем и горы. И одинокие прогулки к подножью Бубугана и Кастеля.
С высоты открывалась безбрежная синь моря, оправленная мысом Меганомом вдали, у горизонта. Там был Коктебель. Справа возвышались Айю-Даг и Ай-Петри. Сзади Чатырдаг и, ближе к побережью, слева - Демерджи. Здесь я провел последнее лето перед учебой в Университете. Здесь мне все напоминало Грецию, которую рисовало воображение. В буковом лесу я мог встретить Наташу в облике Дианы-охотницы, с луком и стрелами. Одну из них я хранил в своем сердце.

Вернувшись в Москву готовился к занятиям в Университете. Гладил брюки, рубашку, галстук отца. Со стыдом вспоминаю, как выпрашивал у мамы шариковую ручку. Эти ручки только появились в продаже и стоили дорого. Но мне очень хотелось и мама купила. Вместе со мной поступила Наташа Тихонравова - дочь Михаила Клавдиевича, известного ракетчика. С Тихонравовыми мы познакомились на даче, в Крыму, у Бориса Викторовича. В Университете у меня были знакомые - друзья и знакомые моего отца. Появились новые знакомые среди студентов нашей группы. Некоторые из них были много старше нас, школьников. Нельзя сказать, что меня захлестнула новая, студенческая жизнь, но все же она повлияла на учебу. В первую зимнюю сессию я с трудом избежал троек по математическому анализу.   Помню, как мы с моим новым другом - Мишкой Чайковым вместе готовились к зачетам и экзаменам. Ему было трудно - он пришел из морской авиации и был старше меня. Эта дружба быстро приобрела доверительный характер и сохранилась до сих пор. Раз в год мы перезваниваемся и сейчас - убедиться, что оба еще живы.
Мишка родом из Мещеры. Меня удивили его васильковые глаза при смуглом лице  и темных волосах, природная деликатность и морская форма. Другой у него не было до тех пор, пока моя мама не купила нам вместе дешевые парусиновые костюмчики. Мишка был выше и крупнее меня. Он читал мне свои мещерские рассказы. Я - свои стихотворные опыты по звукам слов и аллитерациям. Ему нравился Есенин. Маме Мишка очень понравился, а она - ему. Помню, как вместе, далеко за полночь, мы готовились к экзамену по анатомии человека. Ему было трудно, а в нашей группе я считался знатоком мозга и мышц. Я любил рисовать и хорошо представлял себе пластическую анатомию. К тому же Борис Викторович Старк еще раньше дал моей сестре старый анатомический атлас и разобранный скелет человека. Наташа в это время уже заканчивала Биофак. Мама готовила нам кофе. Анатомию мы оба сдали на отлично и Мишка был особенно счастлив. Позднее он специализировался по кафедре зоологии позвоночных животных. После некоторое время работал егерем и охотинспектором. Боролся с браконьерами. Работал энергетиком, поскольку во время военной службы стал авиационным техником. Сейчас Мишка на пенсии и подрабатывает сторожем в гаражах. И продолжает писать рассказы, публикуя их в районной газете.
Однажды, мы вместе с ним ездили на Мещеру. От Егорьевска добирались до Пыщлиц в разбитом автобусе. С нами возвращалась бригада крепких мужиков - плотников. Один был более пьян, чем другие, и начал материться. Бригадир только погрозил ему пальцем. Как ушибленный, он замолк. Добравшись до Коренца зашли в дом, к его маме с такими же васильковыми глазами. Меня поразила, что она обращалась к нам на "вы". Гуляли, плавали по озерам на лодке, пили самогон и вместе с местными веселились, как могли. Мне сватали какую-то девушку. Лет через 10, мы приезжали сюда с Леной, моей невестой. Вскоре Мишкина мама умерла, а брат сел в тюрьму.
Мишка жил в общежитии, но временами ночевал у нас. После окончания первого курса была летняя практика в Чашникове, в 43 км от Москвы. Как то, после воскресенья, проведенного дома, мы вместе с ним решили пройти этот путь пешком. Летние ночи были особенно коротки. Вечерняя заря сменялась рассветом. На рассвете мы вернулись и еще успели поспать в нашей палатке до начала занятий.

В Чашникове, расположенном за Клинско-Дмитровской грядой, часто шли дожди, загонявшие нас в лаборатории. Занятые своими делами, мы успевали участвовать в общем разговоре, отвечать на реплики и остроты. В нашей группе собрались дельные ребята со своими тараканами в головах. Были очень молоды, непосредственны, дружелюбны. На экскурсиях к Ольгиному пруду, в лес к берегу Клязмы собирали растения, насекомых и учились распознавать ранних птиц по их голосам. В лабораториях разбирали собранное, определяли, учили латынь. Энтузиазм молодых преподавателей был заразителен.
К концу лета сформировался студенческий отряд для поездки на Белое море, на морскую биостанцию, к Перцову. Николай Андреевич - директор биостанции был легендой. Вскоре мы сами убедились в этом.
Доехав до Пояконды за полярным кругом, наш отряд шел 2 часа на вельботе по Великой Салме до станции. Расположенная напротив острова Великого, на склоне сопки, она приютила немногие строения и ветряк. Причалили. Нас встретил Перцов. Разместил по палаткам. Провел к лабораторному корпусу. Нам предстояло строить баню.
По утрам собирались все вместе, получали наряды и затем валили лес.
После обеда в столовой, многие продолжали работы на воздухе или в лаборатории. Нам с Мишей Гептнером доверили и мы часто сидели за микроскопами, разбирая материалы, собранные с вельбота планктонной сетью и драгой. Во время сборов видели подплывающих тюленей. Они не боялись и рассматривали нас крупными, выразительными глазами. Вечерами собирались на берегу, у ветряка. Вместе с Николаем Андреевичем пели пиратские песни под его баян или гитару. Немножко попивали разведенного спирта. Здесь меня прихватил сильный приступ гастроэнтерита. Миша Гептнер вызвался сопровождать на вельботе в Пояконду. Там остановил проходящий военной эшелон и мы доехали до Кандалакши на тормозной площадке вагона. В больнице я провел 3 дня, познакомившись с удивительным доктором, из ссыльных. Потом "зайцем" вернулся, сначала - в Пояконду, затем - на биостанцию. Ожидая поезда и голодный, пасся рядом в таежке, сгребая голубику и морошку.
Однажды, во время прилива, вместе с Женькой Малкиным переплыли на остров Великий. Погуляли. Нашли старый скит у  озера Святого. Когда пришло время возвращаться начался отлив. Великая Салма забурлила. Началась гроза. Молнии били в берег. На утро за нами пришла лодка. Николай Андреевич предупредил, что еще раз - и отправит в Москву. Он умел шутить, но сейчас это не было шуткой. Он мог быть крут.  Вечером, у костра пели сочиненную мною песню. Незаходящее Солнце уже касалось воды. Приближалась полярная ночь и отъезд в Москву.
Мне доводилось быть во многих местах, но закаты, сопки, скалы, отраженные в море, поросшие лесом острова… В хрустальной тишине возникали невольные ассоциации с беззвучным полетом валькирий, аранжированным для дальних, очень дальних перезвонов колоколов. Эту причастность сотворению мира можно было нарушить невольным словом. Что-то запрещало их произносить. Слов не было и не могло быть. Такой вечной и живой красоты я больше нигде - никогда не видывал. Не искал, но и не находил. Беломорье - древний сказ Руси старой, северной или Скандинавские руны. Сказка, которой хочется поделиться со всеми. Соловецких островов я никогда не увидел, но уже умел вообразить. На Бискайском заливе - было скучно, не интересно.
На втором курсе нас распределили по кафедрам. Из знакомых в новой группе была Наташа Тихонравова. На первом занятии мы знакомились с кафедрой и были приглашены в кабинет Евгения Сергеевича. Он умел очень тонко острить и преподал нам образец русской речи. Меня с Наташей он уже знал хорошо и не скрывал этого. Поинтересовался нашими планами и возможностями. Рассказал о кафедральных спецкурсах и о научных интересах наших преподавателей. Чувствовалось, на кафедре энтомологии он у себя дома, был хозяином и наставником. Из кафедральных спецкурсов были "Общая энтомология" и Малый практикум. Все остальные занятия шли в общем зоолого-ботаническом потоке. Второй год мы изучали математику, физику, химию, диамат, историю КПСС, зоологию беспозвоночных, ботанику и анатомию человека. Английский язык преподавала спутница жизни академика А.И. Опарина. Кроме того, предстояла курсовая работа по энтомологии - вернее аргументация собственного проекта, который многим еще предстояло избрать. Наташа хотела заниматься полетом насекомых. Я - их эмбриологией. Не думал о научной карьере,  размышлял о возможном уединении с мыслями о теории эмбрионизации развития. Вместе с Мишей Чайковым проектировали совместное существование в глухом лесу, на правах лесничих. За время учебы я просто хотел стать профессиональным эмбриологом и накопить факты, необходимые для размышлений. Однако, судьба распорядилась иначе.
Вечером маме позвонил Евгений Сергеевич. Судя по ее лицу она была очень рада. Моя курсовая произвела очень сильное впечатление на шефа. Он вызвался руководить мною, а мне - ориентироваться на аспирантуру. Для меня это было неожиданностью, очень приятной. Предстояло научиться делать гистологические срезы, освоить все возможности световой микроскопии и многое, многое другое….
Пришлось взяться за ум и за книги. Саша Ланге помогал мне с микроскопией. По его совету взялся штудировать "Основы сравнительной анатомии беспозвоночных животных" В.Н. Беклемишева. Сначала I том (Проморфология), затем II (Органология). В моем распоряжении было 1-е издание этого капитального труда, сброшюрованное в одном томе. Второе издание, более полное, тоже было однотомным. Третье - двухтомным и еще более полным. Именно оно позднее было переведено за рубежом.
При первом чтении издания, подаренного Владимиром Николаевичем моему отцу, я нашел ключ к пониманию его мыслей. Здесь же, впервые заметил ссылку на А.Бергсона, на метафору "жизненного порыва". Этого философа временами упоминали в нашей философской литературе, как мракобеса, идеалиста, чуть ли - не идеолога фашизма. Понятно, что он был недоступен в те времена. Еще возникло ощущение некоторой недоговоренности. Безупречность стиля и строгость логики предполагали некоторое основание. Много позже, я расспрашивал его сына - Константина Владимировича, о необходимости, о возможности существования III тома. Он ответил, что остались неопубликованные тексты "Методологии систематики" и спросил, в свою очередь, что вело меня к этой мысли. Потом мы стали понимать друг друга с полу-слова. Но все это было потом. Сначала я стал заочным и прилежным учеником Владимира Николаевича и три раза сам разговаривал с ним. Выразил мысль, что у эмбриологии есть собственные проблемы. Например, теория эмбрионизации развития. Он понимающе улыбнулся и переключил разговор на природу и эволюцию языков, о возможных параллелизмах в их развитии. Много позже я понял смысл его слов и улыбки. Много позже, когда я особенно нуждался в его совете. Он пережил отца на 12 лет. Его отпевали, когда был в аспирантуре. На панихиде играла скрипка.