Из командировки

ИЗ КОМАНДИРОВКИ
Под знаком "Агдама"

 
В Баку мы были втроём. Опытный Анатолий Хрупов вывозил нас с Саней Гущиным на ответственную съёмку - о богатствах дна Каспия, в которые мало верили наши читатели из Франции. Журнал, который назывался по имени страны, где мы когда-то жили, как и полагается в таких ситуациях, решил доказать: нефти под дном моря – море! Мы десять дней прилежно набирали материал - Анатолий натаскивал Саню в съёмках для журнала, а мне велел всё записывать.

Когда в моих блокнотах уже некуда было поставить запятую, а коффры моих коллег заполнились десятками фотокассет, когда мы поиздержались с командировочными, чем пополнили выручку бакинских магазинов, почти каждодневно приобретая в них сетки бутылок с янтарным "Агдамом", и когда наши лёгкие больше не могли дышать нефтяным запахом, заполнявшим весь город беспрерывными бризами, настала пора лететь домой.

Был конец ноября, нежаркое солнце ещё ласкало Апшерон, и мы были уверены, что в Москве приблизительно такая погода. Но самолёт до Домодедово не долетел - циклон задавил Москву, и поздно вечером нас посадили в аэропорту Горького. Нам вернули немного денег и посоветовали торопиться на желдорвокзал, что мы и сделали с другими незадачливыми попутчиками.

Вырученных денег нам едва хватило на места в плацкартном. Уже была ночь, когда мы вступили в вагон проходящего поезда. В вагоне был мутный свет и смутный запах.

Толкая спящих и друг друга своей поклажей, мы сделали несколько шагов. Мест для нас здесь не было, и Анатолий, оставив в проходе свой коффр и пузатый чемодан, вызвался пройти по вагону поискать свободные места, а нас со всей поклажей оставил здесь.

Мы остановились у боковой полки, на которой поверх смятого одеяла лежал в парадной солдатской форме дембель в неуставных носках. Во сне его, наверно, ещё мучили двухгодичные впечатления, он что-то бормотал, клокотал неясными звуками и постанывал. Подушкой в уголке была притиснута бутылка, кажется, "Агдама", предусмотрительно оставленного солдатом на утро, а пустые катались под ногами.

Анатолий уже возвращался из полумрачной глубины вагона, чтобы позвать нас на обнаруженные свободные полки, как дембель, переполненный пережитым, повернул голову к проходу, свесил её и опорожнил свой желудок.

Надо сказать, что предотвратить последствия мы были не в силах. Кофр Анатолия, почему-то приоткрытый, был как раз под головой дембеля, меня от кофра отделяли чемодан Анатолия, мой набитый портфель да сумка Сани, который присел позади на заголённый матрац, на котором тоже спал парень в солдатской одёжке.

Откинутая крышка кофра была мгновенно наполнена и свесилась в сторону, а часть того, что изрыгнул боец, приличным слоем покрыла то, что было в кофре: две камеры, полдюжины объективов и кассеты со снятыми плёнками.

Исправить ничего было нельзя. Нельзя было протрезвить дембеля и заставить его исправлять то, что он наделал, нельзя было винить и нас с Саней. Анатолию оставалось только, матюгнув виновника и ругнув нас, осторожно приподнять кофр, низко, на бреющем, двинуть его вперёд по проходу, оставляя на линолеуме то, чем была заполнена крышка, от чего скользили наши ботинки и что разносило вслед за нами далеко не простой запах.

Анатолий не был бы профессионалом, если бы всё свое фотографическое имущество не держал в полиэтиленовых пакетах. Видимо, жизнь научила его своим перипетиям задолго до этой ночи. Пока он возился с содержимым своего коффра в туалете, смывая с пакетов остатки скудного солдатского ужина, обильно сдобренного "Агдамом", который в конце семидесятых был любимым напитком командированных и дембелей, нам с Санькой удалось вздремнуть.

Юрьевка. Октябрь 1998.

На этом снимке мы с А.Хруповым (он центровой!) спустя 38 лет...