Если бы знал...

                Повесть

                “Как бы знать, где упадёшь,         
                соломки бы настелил».

                (Русская пословица)
            
               Жил - был  в одном из   южнорусских хуторов Максим  Михайлович Гуровой по прозвищу «командир»; ещё в детстве ребятишки во всём  слушались его –  своего вожака. К семнадцати годам   вырос высоким, красивым,  не по возрасту сильным и боевым парнем; уже работал в колхозе,  но  по-прежнему оставался  заводилой у  молодёжи.
               Его предки, как и предки других хуторян, когда-то перебрались сюда, на вольные земли, из центральной России. От стариков, которых  уже давным-давно  не было в живых, сохранились рассказы о берёзовых
рощах и сосновых борах, о заливных лугах, земляничных полянках, грибных местах. Такой благодатью  природа  местные степи  не наделила, но земля здесь была  тучная и богатая,  приносила  урожаи, невиданные  в тех лесных местах. Прадед  Максима Иван Пантелеевич  привёз когда-то саженцы берёзы, клёна и дуба, ухаживал за ними, поливал знойным летом.   Берёзка с  клёном росли хиленькими и рано состарились. А вот дуб разросся во всю мощь и не было в округе  дерева краше. Максим придумал провести к дубу электричество, мальчишки  развесили на ветвях лампочки, и когда вечером включали свет, дерево становилось сказочно  красивым. Хуторяне сажали те  кустарники и деревья, которые хорошо приживались: тополя, акации,  шелковицы, сирень, тамариксы и, конечно же, фруктовые. Сады у всех  были  прекрасные и огороды большие, скотину держали. Был у людей достаток.
               По соседству с Гуровыми жила семья Березиных. Её глава  Егор Васильевич  -- единственный сын своих родителей,  всегда завидовал многодетным семьям ( в их дворах  было весело и шумно, как на ярмарке ),  и он  решил, когда женился на тихой и работящей  девушке Клаве,
 что  у него детей будет не меньше трёх-четырёх. Работал он шофёром в колхозе, ездил на полуторке «АМО- Ф-15». Научился водить машину  во время службы в армии. Эта специальность и пригодилась, когда в колхозе появился первый автомобиль. Казаки  к  лошадям привержены,  конь  у них  как член семьи, но Егор утверждал, что пришла пора менять его  на машину. Когда  Максим  подружился с соседом, не только его отец Михаил Ермолаевич, но и хуторяне удивлялись этой дружбе:  Березин  старше лет  на десять, семейный с двумя детьми. Хотя  Максим  в душе  был  бравым   казаком, но и к железному коню  возымел пристрастие. Егор  стал его  помаленьку обучать водить машину, ремонтировать её. Так  в   колхозе появился ещё один шофёр. Работали посменно,  ведь    «амочка» была одна,  но должны  получить  трёхтонку, которую обещало районное начальство. Ждал её  Максим c нетерпением, для  его роста полуторка была  тесновата.
               --Мне в этом  году  в армию идти, я думаю, что  и там  буду шоферить, как ты, дядя Егор,-- сказал как-то он   своему другу.
               --Наверное, там водители нужны.
               
                =======
               Но обрушилось на людей  двадцать второго июня  горюшко горькое, двинулась кровавым плугом по нашим родным полям война, всю жизнь перевернула. В армию пришлось идти Михаилу Гуровому и его сыну вместе с Егором Березиным. 
              ...Отплакали, откричали хуторянки, проводив мужиков на фронт, но надо было и о жизни думать, вся работа легла на бабьи плечи и на подростков.  Клава села за руль мужнина грузовика, а Марьяна Федоровна Гуровая быстро освоила трактор.
              Поспевала озимая пшеница, хороша она была в этом году.
           ... Степь жаркая, в мареве. Редкие кудрявые барашки облаков не в состоянии заслонить собой   палящее солнце. Женщины вяжут снопы, почти не разгибаясь. Пот заливает лица, немеют спины.
          --Маша, дай передохнуть!-- кричат они трактористке.
Но та упрямо ведёт свой "Универсал" к  краю загонки. Внезапно ломается косилка. Марьяна возится с техникой, небольшая передышка. И снова руки вязальщиц привычно затягивают туго  скрученными соломенными жгутами  пшеничные стебли. 
А старенький, видавший виды тракторишко все тарахтит и тарахтит, как будто хочет докатить до самого горизонта, за который зацепился диск  заходящего солнца. Сумерки коротки, темнота быстро ложится на поля. Женщины спешат домой, а Марьяна должна ещё  проверить машину, заправить её, подтянуть крепления, смазать. Надо всё сделать так, чтобы завтра не было простоев. Если постараться, машина не подведёт, она всегда подвластна её рукам. При свете тусклого огонька трактористка   продолжает свою работу. Уже далеко за полночь. Ну вот и всё. Усталость, как будто ждала этого момента, мгновенно парализует тело. Марьяна засыпает тут же, едва подстелив под бок  старенький пиджачок.  Трудно, очень трудно, но работа спасала её от горя. Получив похоронное извещение о гибели мужа в начале войны, целый день без памяти пролежала. Теперь молилась за сына Максима. И она не знала ещё, что через год  их поля будет топтать враг. И что хлебнут они горького до слёз...
            Лучи солнца  быстро слизывают капельки утренней росы. И снова по полю ползёт трактор, и снова огрубевшие от работы женские руки проворно вяжут снопы. Женские руки... О них много сказано и написано красивых слов, идущих из самой глубины благодарных сердец, о них, которым подчиняется любая работа...

            Егор и Максим были призваны в один день, но служить пришлось в разных частях,  и встретились они на фронте за всю войну только раз, да и то случайно.  Подъехал  как-то Егор к заправочной цистерне, впереди ещё несколько водителей  ждут своей очереди,  среди них какой-то богатырского вида шофёр пинает скаты своего ЗИСа. Пригляделся – Максим! Даже и десяти минут не поговорили. Хотя и рады были встрече, но разговор вышел  невесёлый:
               --Слыхал, немец Ростов взял?
               --Слыхал. Говорят, оборона   была слабовата.
               --Прёт и прёт  проклятущий, сдержат ли его за Доном?
               --Подумать страшно, если до нашего хутора дойдёт,
как там моя  Клава с детишками будет жить, если под немцем окажутся.
               --А у меня мама одна...
               --Приказ   227-ой вышел  после сдачи Ростова и Новочеркасска :  назад ни шагу без приказа. Выдержим ли, кто знает...
Заправившись, они расстались.
               
                =======   
               А немцы стремились к кубанскому хлебу, грозненской и бакинской   нефти, но, главное,  обойти с  юга Москву и дошли аж до Моздока. Но как пришли, так и ушли, принеся  людям много горя и страданий. Выгнали их.   Окончилась  проклятая  война.
               Повезло нашим шофёрам, живыми вернулись. У обоих награды и нашивки за ранения. Максим  приехал позже Егора. Да не один, а с женой, которую с фронта привёз. Тоненькая, худенькая  -- в чём душа держится, коротко острижена, одета по-военному: в гимнастёрке и сапогах. Хуторские бабы хоть тяжко эти годы прожили, но выглядели куда как справней Максимовой  Наташки, глядя на неё, охали да ахали. Потом -то узнали, какая трудная служба была у  санинструктора, сколько раненых с их оружием из боя  под огнём вынесла и  Максима  выволокла из горящей машины, – успела до того, как грузовик взорвался.
               --Наташа, как же ты его такого огромного  тащила,-- спросила соседка Клава,-- на спине что ли ?
               --Да нет, на плащ -палатке. У него  осколочное ранение было, тяжёлое.  Сейчас я, наверное, так не смогла бы, а в те минуты и силы откуда взялись, сама не знаю, спасти человека надо было.
               --После этого и началась ваша любовь?
               -- В то время мы ни о какой любви и не думали. Уже позже,  после госпиталя, как вылечился, отыскал меня. Посмотрели  в глаза друг другу и поняли — судьба. А после  демобилизации  встретились и поженились. 
               --Да-а, женщине на войне во много раз труднее, чем мужику, героини вы настоящие. А страшно было?
               --Очень страшно. Мне самой приходилось и стрелять из автомата, и  гранатами отбиваться.
               --А как ты на фронт попала? По повестке что ли?
               --Нет, добровольно. В июне сорок первого  я окончила десятилетку.  Началась война, и мы на комсомольском собрании решили  всем классом идти  на фронт.
               --И все пошли?
               --Все. Кому восемнадцать  минуло, те –  сразу на передовую, а  остальные, которые допризывного возраста,  в  разные  училища. Я тоже сначала попала на краткосрочные медицинские курсы.
               --А вернулись все?
               --Нет. Сейчас точно  не знаю, сколько в живых осталось, но  почти все наши мальчики погибли. И подружка моя – тоже.( Наташа  узнала позже, что из всех ребят двадцать второго и двадцать третьего года рождения, воевавших в начале войны, в живых осталось только три процента).
               --Ты такая маленькая да тощая, как же ты смогла?
               --На войне  жиров не нагуляешь, я хоть худая, да не слабая.

               Прошло сколько-то времени, и  старший сержант медицинской службы Наталья Гуровая  убрала в шкаф свою гимнастёрку c медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», надела простенькое платьице, повязала голову платочком и пошла работать в колхозный медпункт.
               Свекровь, мать Максима, жалела невестку, старалась подкормить получше. По утрам, подоив корову,  заставляла Наташу пить парное молоко или свежие сливки, к домашней работе не принуждала. Но  молодая женщина никакого дела  не чуралась, быстро научилась всему.
               --Наташа, ты же городская, как тебе хуторские-то порядки?-- спрашивали бабы.-- Неужель нравятся? В город не тянет? Что тут у нас хорошего?
               --Здесь Максим.
               --Дюже любишь его?
               --Очень.
               --По правде говоря,  наш «командир» стоит твоей любви, хороший мужик, всё при нём:  человек добрый, работяга,  аккуратный  и почём зря не напьётся. Тебя не обижает?
               --Нет, что вы.
               
              --Наташа, ты бы себя поберегла,-- говорила невестке Марьяна  Федоровна. А сыну наказывала:
               --Максим, ты Наташке ни в чём не перечь: пусть делает, что ей нужно, пусть ест, что хочет. Ей нельзя волноваться, плакать. Надо, чтоб дитё здоровое народилось, чтобы роды нормально прошли.
               Трудно  вынашивала свою беременность Наташа, и роды были тяжёлые, видно, очень надсадила она себя на фронте. Но ничего, всё обошлось, мальчик родился крепенький и здоровенький. Ждала ребенка и Клава, хотя ей было тридцать пять лет. И так случилось,  что родили они своих пацанят в один день. Максим от  радости  сплясал" цыганочку" в  кузове  грузовика и сказал Егору:
               --Назову я парня своего в честь тебя —друга моего Егором.
               --Спасибо тебе. Коли так, то и я назову своего Максимом.
               

               Максимка и Егорка росли вместе, дружили, конечно.
Парнишка Гуровой  пропадал целыми днями  во дворе Березиных, старшие Егоровы  дети   любили малышей, играли с ними, забавляли, чем могли, хотя  игрушек фабричных не было, всё самоделки.
               --Егорка, иди поешь,-- кличет внука Федоровна.
               --Не хочу, я уже поел,  нас тётя Клава накормила.

               Наташа продолжала работать в медпункте, многому научилась она у фельдшера, стала разбираться в терапии, могла даже диагноз поставить. В своё время на  медицинских курсах  их учили оказывать первую помощь при различных ранениях, ожогах, контузии,  делать уколы, бинтовать, накладывть шины, гипсовые повязки. И сейчас, в колхозе, когда кто-нибудь обращался с травмой или вывихами, фельдшер отсылал сразу к Наташе. «Наталья Алексеевна в этом деле  большой мастер», – говорил он одобрительно.
                ======
               А Максиму стало тесно в отцовской саманной хате, задумал новый дом построить – большой, кирпичный, вечерами план чертил.
               --Можно подумать, хоромы будешь сооружать,-- говорила ему мать.
               --Хоромы  не хоромы,  а отгрохаю такой, чтоб сын  жил со своей семьёй и радовался. Видел я в одном селе в  западной Чехословакии дом  под черепицей, с балкончиком и большим полуподвалом для машины.  Ох как хорош!
               --Где у нас та черепица?
               --Ничего, шифером заменим. Запал он,  этот дом, в душу тогда, никак не забуду.
               --Сколько места -то ему надо, где его тут поставишь?
               --А что  у нас земли мало? От огорода прихватим.
             
               

               Никто не проходил равнодушно мимо, глядя на Максимову  новостройку, остановятся, посмотрят,  удивлённо головой покачают. Денег не хватало, решили завести ещё одну корову, чтобы  возить на продажу сметану, масло, телятину. Купил несколько поросят, ветчину стали продавать, сало с прослойками  – такое охотнее покупали.  Их продукты уже знали: свежие, качественные, вкусные и цены нормальные, так что раскупалось всё за час-полтора. И решил Максим расширить своё хозяйство: соорудил теплицы, стал выращивать в холодное время огурчики, помидоры, перцы, баклажаны, зелень всякую.
               И дом всё-таки вырос, такого ни у кого не было даже в ближайшей станице и в райцентре. Появилась новая забота у хозяина – обстановка. С трудом, с переплатой, но достал-таки и мебель красивую, и ковры, хороший  холодильник, телевизор последней марки. Но  перебираться в новый дом  не стали.
               --И ходить-то боюсь по этим коврам,-- говорила Федоровна.-- И на что мне те хрусталИ, я своей посудёнкой обойдусь. Вы живите там, а я в нашей  хате останусь.
Наташе туда тоже не хотелось, каким-то чужим он казался.
 Да и самому  Максиму   порой жалко было ковры топтать, продавливать кресла и диваны, да и полировку можно оцарапать. Так и остались жить в старой хатке. Раз в месяц Наташа  протирала  в новом доме мебель, мыла полы, пылесосила ковры, хотя откуда там пыли было взяться?
               Теперь на очереди  стояла машина. Купил и её. Хозяйственному  Максиму понравилось торговать на рынке. Достаток уже большой был, но Максим полюбил деньги. Всё вроде у него было, покупок больших не предвидилось, стал выручку  на сберкнижку складывать. И уже не мог остановиться, какой-то спортивный азарт появился.  Однажды, правда, забросил все дела и несколько вечеров подряд пил горькую. Сам не знал, что такое на него накатило. Но потом очухался и опять схватился за работу, на которой  себя не щадил,  не знал ни  выходных, ни праздников,  кроме одного --  Дня Победы.  Когда этот день припадал на выходной (до  шестьдесят пятого года), Максим  с Егором  отмечали этот праздник основательно: пили и пели



песни: «Горит свечи огарочек»,  «Эх, дороги» и другие, которым выучились за войну.  В свою компанию никого не приглашали, кроме Наташи, которая водку не пила, а  песни петь любила.  Как-то Максимка спросил отца, почему они никогда  не поют «Песенку фронтового шофёра». Егор, рассмеявшись,  ответил:
               --Песня хорошая,  музыка  очень красивая, но не про нас,  мы не умели объезжать мины, хорошо замаскированные, и страшились  любых бомбёжек, но там есть замечательные слова: «помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела».
               -- Если  вы боялись бомбёжек, так за что тебя наградили медалью «За  боевые заслуги»?
               --Бояться-то боялись, но дело своё делали исправно, приказы  есть приказы, их надо выполнять. А медаль эту я получил ещё в сорок втором  году, летом. Самое  тяжёлое время было,  отступали мы тогда. Авиаполк,  где я служил шофёром, срочно менял аэродром. Мне было приказано ждать,  пока поднимется в воздух последний самолёт и увезти лейтенанта, который  ликвидировал базу. К своим надо  перебираться через глубокую реку, а  переправы  были уже все разбиты,  кроме железнодорожного моста. Что делать? Можно  вплавь, но машину жалко  бросать, много раз она меня выручала.  На раздумье не было времени: впереди река, сзади уже наседали немцы, их  еле сдерживали  солдаты  из стрелкового батальона. И я решился: коль выхода другого нет, рискну, а там будь что будет. Лейтенант вскочил на подножку, заехал  я на  железнодорожное полотно и  через мост –  по рельсам.  Тут уж гляди в оба,  только бы не сорваться, тогда всё пропало. Бомбили , мост аж  дрожал от разрывов. Но проскочил, приказ выполнил, за это и наградили.   А вот у соседа, крёстного твоего, наград поболе,  последние полтора  года,  после госпиталя,  в дивизионе «катюш» служил.
               --Ой надо же! А он ничего  не рассказывал.
               --Расскажет как-нибудь при случае.      
               --А за что ты Красную звезду получил?
               --Давай завтра поговорим, а то уже спать пора, мне   рано выезжать в зерносовхоз. 

               Загрузив кузов мешками с семенной пшеницей, Егор возвращался  домой. Проезжая  станицу, их райцентр, внезапно увидел, как из переулка, наперерез дороге, выскочил парнишка на велосипеде. Откуда он взялся, за кустами не видно было. Ещё секунда – и столкнулись бы. Егор  резко повернул  руль вправо и врезался в телеграфный столб. А мальчишка нажал на педали и умчался.  Подбежали  люди,  оказавшиеся на счастье поблизости,  вытащили из разбитой кабины водителя, который был без сознания,  побежали  звонить в милицию и в «скорую помощь». По документам установили, кто он и откуда, сообщили в колхоз.
                Председатель  нашёл Максима и приказал срочно  выехать на место случившейся беды. Тот погнал машину, но, когда подъехал, Егора  уже увезли в больницу.  Народу собралось ещё больше.
               --А пострелёнка-то, стервеца этого, отец выпорол, велик отобрал и изломал.
               --А что толку? Неизвестно, выживет ли человек. А у него поди семья, дети.
               --Трое детей,-- сквозь зубы процедил Максим.  Он перенёс мешки с пшеницей в свою машину, приладил трос и  кое-как выволок  побитый грузовик на дорогу. Но местное начальство, оценив положение, решило  отремонтировать машину здесь, на месте, в мастерских райсельхозтехники. Съездив в больницу, Максим  узнал, что Егор  жив, но в крайне тяжёлом состоянии. Всю обратную дорогу думал, как  сообщить  Клаве о таком горе. Вечером Максим  не стал ужинать, ни с кем не разговаривал, утром вышел на работу хмурый и злой.  По воскресеньям он вместе с Клавой навещал друга.
                Выписали Егора  через месяц долечиваться дома, оформили  вторую группу инвалидности. Работать он теперь мог разве что сторожем на зерноскладе. Максим  привёз его домой на своём «Москвиче» и помогал, чем мог, по хозяйству.
               
               

               ...--Послухай, «командир»,-- председатель колхоза выглядел очень недовольным,-- ты что-то уж совсем кулаком заделался, колхоз позоришь.
                --Это чем же я позорю? Хуже других работаю? Или ты меня за рулём пьяным  хоть раз видел? Машина у меня всегда исправная. Или я от какого дела отказывался? Какой же я кулак? Они  раньше батраков держали, а я  всё своими руками нажил, своими мозолями, без выходных  и праздников, зимой и летом вкалывал. Вот посмотри на мои руки и сравни со своими, а-а – нечего сказать?
Максим  ткнул  ладони чуть не в лицо председателю, плюнул с досады и полез в кабину:
                --От работы  никому ещё вреда не было.
                --Да ты и семью замордовал.

                ========
                Скончалась Марьяна Федоровна, осиротело гнездо Гуровых, на этой  тихой, но  сильной  характером женщине  держался весь их семейный уклад.
               Егорка в эти дни как раз сдавал выпускные экзамены.
               -- Батя, я хочу дальше учиться, в институте или университете.
               --Зачем тебе это надо? Ты же всем обеспеченный.
               --Чтобы  приобрести  профессию, получить высшее образование. Вон Максимка   в Ростов поедет  поступать в инженерно-строительный институт.
               --А за какие шиши учиться-то будет? За батькину пенсию?
               --Он способный, будет хорошо  учиться -- стипендию получит, а не хватит  – подработает.  Ничего. Старшие ведь выучились, не в институте, так в техникумах, тоже неплохо.У нас ведь в колхозе и работают, ты же знаешь, Коля  зоотехник по кормам, Надя воспитательница в детсаде.
               --Всё равно – бедность и нищета.
               --Как ты  можешь так говорить, батя?    Разве  они  побираются?
               --Я не говорю, что попрошайничают, а достатка хорошего не имеют.
               --Дядя Егор и тетя Клава помогали тебе, когда ты строился? Ты им заплатил за работу?
                --Предлагал, не взяли ни копейки.
                –Вот-вот. ДОма нового у них  нет, машины тоже. Зато  ребята Березины в горы ходят, даже в Москву ездили,  я же нигде не был, кроме  станичного  рынка,  Кавказ рядом,  а  Эльбрус видел только у соседа,  деда Прохора, на салфетке, которой он телевизор накрывает.
               --Но если хочешь мир посмотреть, купи путёвку, поезжай хоть в Австралию, денег я тебе дам.
               --Очень нужна мне та Австралия! У нас в России есть такие места, каких нигде во всём мире нет.
               --Это где ж такие места?
               --Озеро Байкал, например, а наш Кавказ  хуже, чем Альпы?
               --Это правда, сынок, заграничные горы  не сравнить с нашими.  Много я в войну краёв разных повидал, а всё ж  таки у нас лучше, потому что своё,  родное.
               --Верно Егорушка сказал,-- вмешалась в разговор обычно  молчаливая Наташа,-- нигде не были, ничего не видели, зачем тогда машину покупали? От поросячьего корыта головы не поднимаем.  Скоро сами захрюкаем.
               --Это что? Бунт, как у Магеллана на корабле?
               --Ишь ты! Даже про Магеллана  слыхал,-- засмеялся Егорка,-- а ты знаешь, что он чуть не все океаны и моря повидал?
                -- Я ведь тоже в школу ходил, семилетку окончил. И читал, я много книг прочёл.  Ладно, Егор, иди в институт, это дело доброе, в жизни нужное.
                Отправился в Ростов Максим, а Егор  всё ещё раздумывал, в какой город ехать: в Харьков или Москву. Одно он решил определенно – в университет на физический факультет.
 Учились они в школе хорошо, вступительные экзамены тоже неплохо сдали, но Максим не набрал проходной балл, а Егор  не прошёл по конкурсу. Преимущество было  у тех, кто отслужил в армии или проработал на производстве два года. Вернулись парни  домой, пошли  в колхоз, машины грузовые водить умели ( отцы научили)  и на тракторах  справились. Надеялись, что через пару лет поступят учиться.  Ребята хорошо потрудились во время уборки урожая и зимой ни от какой работы не отказывались. Отремонтировали свои тракторы, вОвремя поставили  на линейку готовности. Подошёл срок    призыва их в армию, но председатель  слёзно умолял военкома об отсрочке для механизаторов:  летняя  страда, уборочная,  каждая пара  рук на учёте. Максимка с Егоркой не ленились, работать умели, к труду их родители приучили  с малолетства. Зимой стало легче, свободное время появилось, и ребята засели за учебники.  И  после  весеннего сева летом поступили, куда хотели.
Председатель  посмеялся, выдавая им документы:
                --А как же армия? Убегаете?
                --Не беспокойтесь, Никифор Петрович, у нас там  есть военные кафедры, лейтенантами запаса выйдем.
                --Смотри, какие шустрые!  Ну в добрый час, ребятки, удачи вам.

                ========
                Максим после окончания института распределился в Волгодонск, где началось большущее cтроительство: гигантский завод, жилые дома нового города. Несколькими годами позже заложили  фундамент атомной электростанции. На ударную комсомольскую стройку  молодёжь ехала  отовсюду.
                Егор – специалист по ядерной физике работал в Подмосковье.
                Встречались друзья редко. Иногда время их отпусков совпадало, и они виделись, приезжая  в свой родной хутор.
                -- В  Волгодонске будет своя АЭС.  Как сдадут в эксплуатацию, переводись к нам, ты же физик- атомщик, – предложил в последнюю встречу Егору Максим,-- к родному дому поближе.
                --Надо подумать,--ответил друг.
                Но замыслам их  осуществиться было не суждено...               
                =========
                ...Прошло несколько лет.  Егор Максимович и  Максим Егорович стали опытными  специалистами, их ценили на работе. Обзавелись семьями. Всё вроде бы хорошо, квартиры получили.  Но началось  в их жизни непредвиденное.
                Приехал Егор в отпуск на хутор.  Отец удивился: сын был каким-то мрачным, невесёлым.
                -- Вот что, батя, скажи-ка, сколько ты денег накопил? 
                --Сколько  есть -- всё твоё будет. А что?
                --А то,-- хорошо, если ты их  вложишь в какое-нибудь дело. Сейчас это разрешается, даже поощряется.
                --Какое дело?
                --Открой хотя бы небольшой   магазинчик или кафе в райцентре.
                --Зачем мне это нужно? Я домашним хозяйством добре зарабатываю.
                --Инфляция, батя, грозит.
                --Ты мне  русскими словами объясни, что это такое.
                --Обесценивание  денег,  не пришлось бы тебе ими  стены обклеивать вместо обоев, вот что они будут стоить, если ты их ещё получишь.
                --Как это  не получу? Свои деньги  и не получу?
Я  две денежные реформы пережил, в сорок седьмом и в шестьдесят первом. Егорушка, эти деньги я для тебя берегу, подарю  всё в день моего рождения,  первого  июня  девяносто  третьего  мне исполнится...
                --Семьдесят, батя, я помню о твоём юбилее.
                --Вот-вот, получишь всё сполна. Я ото всех дел отойду.
                -- Как знаешь.  Пойду к соседям загляну, надо крёстных проведать. Ещё весной получил  письмо от Максима. Плохи там дела. После Чернобыля жители Волгодонска заволновались, нынче в апреле строительство  атомной станции  у них  остановили.
                Ничего хорошего он не услышал и от стариков Березиных.
                ========

                На юбилейный день рождения  отца Егор приехал  не один, а  всей семьёй. Максим Михайлович и Наталья Алексеевна рады были приезду своего любимого сына,  невестки и внуков, и подарки отцу понравились,  но чувствовалось какое-то  напряжение и беспокойство в их разговоре. А уж потом,  после завтрака,  отец не выдержал и стал ругаться:
                --Егорушка, я старый безголовый  пень, дурень стоеросовый не послушался тебя тогда. Я сейчас, как  дождевой  червяк, на который сапогом наступили. И на что только жизнь положил?  Деньги потерял, нищий теперь.
                --Ну  какой ты  нищий? У тебя дом, хозяйство, земля. И не упрекай себя, не ты один пострадал.
                --Сынок, я же эти деньги не на свалке нашёл, не украл. Они  трудами всей нашей семьи добыты.  И какими трудами! Виноват я перед тобой, виноват перед женой и матерью своей.   
                --Что уж теперь горевать. Как здоровье ваше?
                --Вон у мамы спина болит, я ей  теперь не разрешаю ничего  делать  внаклонку.
                --Да ты и сам уже не тот богатырь. Знаешь, сынок, он не признаётся, а по ночам во сне  стонет, стали сильно беспокоить старые фронтовые раны,   осколки, которые остались, дают о себе знать,-- пожаловалась она  Егору.
                --Мама, батя,  поедем ко мне, вам с нами лучше  будет, квартира  у нас трехкомнатная. Даша  женщина покладистая, дети хорошие.
                --Нет, сынок. На добром слове спасибо. Но мы пока ещё сами себя можем обиходить, хозяйство, теперь оно небольшое, тоже справляем. А тебе и самому нелегко. Может  дом продать? Только кто его купит?
                --Покупатели найдутся, но продавать сейчас  ни в коем случае не надо,  пока не надо, это всегда успеется.
                --Я свой старенький «Москвичок» подлатал, бегает помаленьку. А вот « Волга» в полном порядке. Может хоть её возьмешь?
                --Возьму. Извозом подрабатывать буду. А что о Максиме слышно?  Я от  него  давно писем не получал, не до  того, наверное, ему.
                --Худо дело у дружка твоего.  В городе  денег не хватает, зарплату месяцами не выдают, задерживают. Соседу приходится помогать продуктами  семье Максима.
                --А как старики? Справляются?
                --Копошатся понемногу. Мы помогаем им по возможности. Егору восемьдесят, Клаве около того, но держатся. Да ты сходи к ним, поговори, заодно позови к нам пообедать, день рождения у меня всё-таки  сегодня...