Рассказ Игоря Поветкина, который меня испугал

               

        Я еще спал, когда ко мне в квартиру кто-то ворвался.
     - Прочитайте, и скажите свое мнение, - проблеял ворвавшийся, бросил на ковер рукопись, ручку, и, зажав руками уши – убежал.
    Мне стало неприятно. После развода с женой, выпитого накануне кефира и странного поведения кота жизнь не располагала к чтению, и еще тревожил вопрос – откуда у этого … мои ключи?
    Доставая из-под дивана носки, я мучительно размышлял – «читать, или не читать?»
    Что-то Гамлетовское блеснуло во мне, и я решил – читать!
    После чего покрылся холодным потом.
    Слабеющей после переживаний рукой я открыл первую страницу и понял, что умирающий Гамлет, дав совет, был не прав. Текст назывался «Лидка» и был опубликован на портале «Проза.Ру».
     - Давай, - приказал я себе и прочел:
                ***
«Хотя о ней и было известно немного, кто же не знал Лидку Кинозёрову?
Работавшая дворником, Лидка несколько последних лет являлась местной
достопримечательностью, предметом обожания окрестных собак и,
одновременно, головной болью почти что всех местных мужиков.»
                ***
    Тут мне стало интересно. Мужики, значит, не все, а собаки – все одновременно с головной болью…
    Дальше стало еще интересней…
                ***
«Многие знали эту крупную женщину с  классической фигурой греческих
скульптурных богинь. У Лидки были пропорциональное тело, тяжёлая грудь
седьмого размера и высокая выраженная талия, плавно переходящая в
широкие округлые  бёдра. Всё это богатство сочеталось с чистой белой
кожей и весёлыми, почти лишёнными ресниц, искрящимися карими глазами,
широко открытыми на круглом лице с румяными щеками и густыми мелко
вьющимися от природы короткими волосами, открывающими постороннему взору правильную шею и маленькие аккуратные уши с прозрачными розовыми мочками».
                ***

    Дядя Петя, зашедший ко мне по случаю и прочитавший это произведение, заметил,  - Когда я работал портным, то высоко выраженную талию, переходящую в бедро я видел один лишь раз – когда дама надела себе на голову унитаз, а если у бабы почти нет ресниц – то это болезнь. Чернобыль, блин..  А «густыми мелко волосами» – это прихоть бабы, даже если их видно постороннему через мочки уха! Или просто через ухо?»
      Я отодвинул дядю Петю в сторону, чтобы он смог переварить полученный материал и принялся за изучение манускрипта сам.
    И прочитал:
                ***
               
«Губы у Лидки были не толстые, но и тонкими назвать их было нельзя, в
самую меру, а вот цветом они уродились откровенно вызывающим, до самой,
что ни на есть, неприличности. Цвет недозревшей самую малость вишни
слепил взор и, вынимая сердце, очаровывал душу, расшатывая и попирая
окрест все моральные устои, а вот цветом они уродились откровенно вызывающим, до самой, что ни на есть, неприличности. Цвет недозревшей самую малость вишни».

                ***
    Тут я впал в ступор. …Уродились. До неприличности не толстые…
      -   «А вот цветом они уродились до неприличности, вынимая сердце» - это сильно, - повторил дядя Петя.
        - Эта фраза заставит мыслить. – крикнула собака, до этого лежавшая на вскопанной грядке. – Бабе надо к хирургу!
     - Абрикос, - задумался я, - до созревания, якобы не вишня и не губы, – просто абрикос, а после, созревши,  - тоже попирает моральные устои, хотя ему далеко до недозревшей самую малость вишни. И губы не дают пробиться наверх славы автору, используя в качестве сравнения абрикос! -  а если он немного перезрел (автор) – бежите от него, хотя вас может догнать вишня, и недозрелая черешня от него же,,  - сказали мы хором и пожали друг - другу руки, читая дальше:
                ***
   
«Этот чудный цвет Лидкиных губ заставлял проходящих мимо мужчин невольно сдерживать шаг, скашивать глаза и отгонять возникающие в головах соблазны, а женщин – презрительно кривить свои напомаженные рты в отместку не знающим и не нуждающимся в помаде Лидкиным губам, и без того полыхающим красным призывным жаром на приветливом и миловидном наивном
женском лице.


Лидкины ноги почти не имели волос, были тонки и изящны в лодыжках и
притягательно полны в бёдрах. Сзади эти стройные ноги были увенчаны
двумя хорошо выраженными большими упругими ягодицами. А спереди над
ногами красовался пред миром подтянутый и мягкий живот таких
обворожительных линий, какие могут быть только у нерожавших женщин.
Глядя на это животворное диво, было трудно поверить, что где-то по земле
колесили-колобродили три Лидкиных сына, в разное время исправно
рождённые ею от трёх разных мужиков, которых Лидка почти не знала, как,
впрочем, не ведала она и того, как сложилась потом судьба рождённых ею
детей.»
                ***
    Тут мне нечего было возразить. Памятник нужно поставить Лидочке. Мужчины сдерживают шаг, степенно переходят проезжую часть и не попадают под машину, тем более, что Лидкины ноги почти не имели волос. А если бы имели? Трудно сказать, каким образом волосатые Лидкины ноги повлияли бы на сводки ГАИ. Пугало лишь одно – как сзади ног могли вырасти ягодицы? Воображение мне подсказывало крайне нелицеприятную картину, но потом я прочитал еще раз и понял, что ошибся. Ноги были ягодицами «увенчаны»!
     - Тогда другое дело, - сказал я сам себе. – Если увенчаны – значит увенчаны!
 С животом тоже все ясно – он красовался над ногами (а не над головой) пред всем миром спереди, а не сзади, так что логика была сохранена.
                ***
«Лидка охотно рассказывала всем желающим её слушать одинаковую историю о…
том, что у неё четверо детей: три мальчика и одна девочка. При этом она
то ли притворялась, то ли, действительно, совершенно позабыла про то,
что последнего своего ребёнка, - дочь, - она, вечно пьяная, нормально
выносить не сумела и родила до времени и уже мёртвой, едва и сама при
тех родах не погибнув.
Замужем Лидка побывала всего один раз. Детей от брака она не нажила,
потому что муж её оказался запойным алкоголиком, о чём до свадьбы Лидка
даже не догадывалась. Мужа своего она любила всем своим телом и всей
душой, надеялась, как и многие другие бабы, на лучшее.
Поначалу сама и водку мужу покупала и вместе с ним к столу садилась.
Вместе песни пели, вместе плакали, потом вместе в постели от любви
кричали…  Да только сколь ни садилась и ни ложилась Лидка, сколь ни пела
она и ни кричала, а, всё одно, не сладилось. Не зажила болячка. Мужик
скоро от водки сгорел да тихой сапой в землю слёг, а после его похорон
Лидка с удивлением вдруг обнаружила в себе, что и сама она без водки уже
никуда.
Запила Лидка, завьюжила пургой хлёсткой, осатанела под саваном белым,
пила без остановки, пока хату не спалила. Сама чудом жива осталась,
голая да одинокая двадцати четырёх годков от роду. Подхватил тогда Лидку
северный ветер колкий да стылый, погнал в спину из краёв архангельских
по земле большой щедрой, горем бескрайней куда глаза глядят.»
                ***
     - Эх, - сказал дядя Петя, смахивая слезу, - как же это она не догадалась об алкоголизме мужа, - наверное, встретилась с ним вчера, а на завтра вышла замуж…
     - Дядя Петя, - приструнил я его, - они в постели от любви кричали. При чем тут хронология событий? Лидочка сколь не ложилась и не садилась – у нее не сладилось, хотя зарядка ей помогла. Называется – аэробика, а вот муж у нее был бесчувственный. Она ложится, садиться – а ему хоть бы хны. Пьет сволочь под группу «ABBA» и дует себе в ус. Ясное дело она осатанела, накрылась саваном и пришла его пугать, попутно спалив хату, отделение милиции и магазин по продаже морепродуктов. Хату и магазин ей простили, а вот отделение милиции – нет. И осталась она голой, закопав мужа сапкой на пустыре. Дело было, судя по автору, зимой и она бы замерзла, потому что на ее ногах волос почти что не было, но ее спасла соседская собака, одолжив  немного шерсти на бедра.

    Дядя Петя вздохнул, отобрал у меня рукопись и принялся читать сам:

                ***

«Обнаружила в себе Лидка и ещё одно свойство любопытное: без мужика
смертью помирала, дышать, пить-есть не могла. И чтобы мужская рука
обязательно на левой груди, там, где сердце.

Правая на удивление оказалась к мужской ласке пуста и не отзывчива.
Лидке иногда казалось, что это вовсе и не её грудь, а пустая и холодная
часть какой-то другой, чужой, незнакомой женщины. Но стоило только
левому соску или даже голой коже почувствовать чужое прикосновение,
страстное, похотливое, возбуждённое, нежное, звериное, рвущее, одним
словом, - мужское, как у Лидки в низу живота сразу же рождалось и
взрывалось миллионом мелких звенящих брызг такое чувство, как если бы
вдруг лопался большой и разноцветный воздушный шарик, заполненный остро
возбуждающим звенящим розовым цветом.

Эта игольчатая розовость накатывала изнутри веселящей густой волной,
состоящей из миллиардов лопающихся озорных пузырьков. Эта волна
беспощадно распирала изнутри молодое здоровое тело, накатывала к горлу,
лишая дыхания, а затем добиралась и до мозга, высвобождая Лидку из
паутины разума и сознания. Лидка задыхалась, липко потела, истошно
кричала и извивалась змеёй-гадюкой, часами испытывая непреходящее и
испепеляющее её чувство острейшего оргазма.»
                ***

     - У нее не было правой груди,- безапелляционно заявил мой знакомый. – Это я тебе, как специалист говорю. Левая была,- а правую она себе отморозила, когда зарывала мужа сапкой.
     - Дядя Петя, - возразил я, - а как же  игольчатая РОЗОВОСТЬ?
Ты можешь себе представить, как дама переносит игольчатовую розовость день изо дня? У нее все игольчитовое, накатывающее изнутри веселой густой волной, а ей в магазин. Ты бы справился с этим?
     - Ну, - помрачнел дядя Петя, - не знаю, - но с миллионом звенящих брызг, думаю, что совладал…
    После чего, теряясь, пошел за водкой.
    А я принялся перелистывать Творение до тех пор, пока не наткнулся на отрывок, родивший во мне чувство гадливости, смешанный с интересом:

                ***
«Даже когда однажды Лидку на какой-то заброшенной стройке изрезали ножом, избили, выбив два зуба, и до отказа забили прямую кишку старыми женскими бигудями, Лидка кроме розового цвета, фонтанировавшего внутри неё, больше ничего и никого вспомнить так и не смогла. Ей лишь показалось,
что её разорванный анус и кем-то затасканные бигуди лишь добавили
остроты и глубины розовому цвету, пузырящемуся внутри, обогатив её
половое чувство новыми, не испытанными до той поры, оттенками».
                ***
     - Хорош автор, - сказали мне соседи, привлеченные моей декламацией. - У него проблемы с бигудями и он обиделся, что их у него позаимствовали? – Так пусть вытащит их у Лидки из заднего прохода и, когда  отмоет - не переживает. На пузырящуюся розовую краску, если он ее так любит – мы скинемся.
     - Люди! – прокричал я, игнорируя дядю Петю, который выглядывал из-за толпы, показывая мне бутылку, - подобное стоит не читать.
     - Не читать! – проревел дядя Петя, протискиваясь между потной старухой и, на удивление сухим автослесарем.
    Буквы алфавита, державшиеся во время прочитания «Лидки» расслабились, вздохнули и разбежались.
    Удачи вам, Игорь Поветкин.
.




*