Сказка. Глава 4

Если тебе на голову что-то свалится,- возрадуйся! Возможно, это сам Ньютон поделился своим озарением.

  Когда на следующий день после экзекуции Ваня, опустив голову, чтобы не так заметен был заплывший глаз, вошел в класс без десяти минут восемь, Гришка радостно взревел: " Вот, Кутузов, дает! С утра пораньше стихи читать прибежал! Это ж кто ему так мозги вспенил?
Видать, мышь всю ночь хвостом работала!". Но даже после этих восклицаний особого внимания к Ваниной персоне никто не проявил. Все, кроме Гришки, яростно зубрили стихи. Первым уроком была литература.
  Наталья Николаевна на прошлом занятии, назвав тему "Родная природа в стихотворениях русских поэтов 19 века", любовно окинула взглядом класс и, значительно помолчав, сказала: "Благодатный материал". Это означало только одно: к следующему уроку придется учить стихи наизусть, спросят всех! Наталья Николаевна считала, что вызубренный стих непременно должен обогатить лексикон учащегося, видимо, втайне надеясь, что он все же составит конкуренцию тем увесистым выражениям, которые и без зубрежки навечно запоминались и частенько вырывались от избытка чувств из черного ящика души, иногда увековечиваясь на заборах. Возможно даже, если бы на самом захудалом заборишке она все же прочла четверостишие известного поэта, это был бы самый счастливый день ее жизни. Но не следует забывать, что любая мечта, даже самая розовая, все-таки имеет в себе и нечто прозаическое. У Натальи Николаевны проза лежала под рукой - журнал с минимальным набором оценок. Ни для кого не секрет, что выудить захудалую тройку, а, тем более, шаткую четверку с галерки, все равно, что совершить подвиг. Для самих галерочников стихи были той палочкой-выручалочкой, с помощью которой они, как бы приобщаясь к литературе, получали с нее дивиденды в виде положительных оценок среди частокола колов, что, в конечном счете, позволяло добиться итоговой тройки. Поэтому при слове "стихи" галерка затрепетала и сразу же ринулась высчитывать количество строк. Самыми любимыми оказались Евгений Абрамович Баратынский и Аполлон Николаевич Майков. Они оба смогли уложиться в восемь строк. В разряд нелюбимых были отправлены Яков Петрович Полонский, Афанасий Афанасьевич Фет, Иван Саввич Никитин и Алексей Константинович Толстой. "Во, борода, расстарался,- констатировал неприличный факт один из галерочников,- шестнадцать строчек накатал!". "А этот, волосатый, аж целых тридцать две!"- возмущенно подхватил другой. И тут вдруг выяснилось, что все нелюбимые поэты оказались исключительно бородатыми, а любимые - бритыми. Бритые светились ясной улыбкой, а бородатые строго взирали из-под кустистых бровей на меркантильных потомков, как бы говоря: " А вот ужо погодите-ка!". И ведь подкузьмили-таки, видимо, войдя в тайный сговор с бритыми.
  А ведь как все хорошо начиналось! Первым по списку вызвали Арбузова Димку, недавно влившегося в ряды галерочников и пока еще не утратившего навыки зубрилы-троечника. Вполне соответствуя фамилии, он не столько вышел, сколько выкатился к доске в радостном предвкушении и, набрав побольше воздуха, разом и выпалил: "Вот полосой зеленоватой уж обозначился восток туда тепло и ароматы помчал по степи ветерок бледнеют тверди голубые на горизонте все черней фигуры словно вырезные в степи пасущихся коней".
  Наталья Николаевна только рукой подбородок подперла, готовясь слушать, а уж он, шумно вздохнув, отчеканил:
-Все!
-Ну, хорошо,- блеснула очками учительница,- а как стихотворение-то называется?
- Рассвет,- все так же бойко ответил любитель родной природы.
Наталья Николаевна кивнула:
- А как поэт описывает рассвет?
Арбузов озадаченно на нее посмотрел и ринулся читать сначала.
-Нет, нет,- остановила она его,- ты своими словами скажи, что поэт описывает.
Почуяв недоброе, Димка неуверенно занукал:
-Ну, там восток зеленый, куда ветер ароматы помчал...
- А еще?
-Ну, твердыни, то есть тверди голубые...
С галерки послышалось фырканье. Арбузов сразу же поправился:
-Ну, синие, горизонт черный, коней...
-Черный горизонт?- удивилась Наталья Николаевна.
Димка быстро зашептал губами, прочитав про себя стих, и, уверившись в своей правоте, решил стоять на своем:
-Ну, да. "На горизонте все черней". Так в стихе написано.
Но учительница почему-то не отступала:
-Так какой же это рассвет получается, если на горизонте все черней?
Почесав затылок и активизировав всю мощь своего воображения, претендент на положительную оценку нарисовал такую картину:
-Ну, ведь только восток зеленый, а по краям еще ночь, черно.
-Так ведь не просто черно, а все черней! Почему? - не унималась учительница.
Попрощавшись с радужными надеждами, растворившимися в предрассветной темноте, Арбузов только вздохнул, послав про себя коварных бритых поэтов, куда и ветерок не захотел бы мчаться, и впал в транс. Бородачи были отомщены, а встревоженная галерка, как по команде, заскребла затылки, потому что была у Натальи Николаевны одна нехорошая особенность: вопрос, оставшийся без ответа, адресовался следующему отвечающему. А так как чтение стихов наизусть было, в основном, прерогативой клана галерочников, то именно им и предназначалось это наследство. И потянулись они унылой чередой, по-бурлацки свесив головы, пока очередь не добралась до Гришки.
  Бросив на Наталью Николаевну тусклый взгляд, он от наследства отказался просто и без изысков, сказав сакраментальную фразу:
-Не выучил я.
-Знаю,- кивнула учительница.
Гришкин взгляд несколько просветлел, отразив заинтересованность. Если учительница сразу не поставила двойку, значит, все не так уж и плохо, и нужно ждать варианты дальнейшего развития этого факта. Особенно Гришка любил, если все кончалось пламенной речью учителя. Но такое развитие событий было свойственно, в основном, молодым учителям. Нередко, увлекшись, они и двойку забывали поставить. Хотя, по правде сказать, двоек Гришка не очень-то боялся, а вот пламенные речи любил слушать. Это были не какие-то банальные монологи в виде разборок на общежитской кухне, а вполне интеллигентный порыв, просветительский задор, призыв к лучшей жизни. Бывало даже, что после особо пламенных речей, проникшись уважением к собственной персоне, Гришка торжественно изрекал: "К следующему уроку выучу!".
Каким же удовлетворением, благодушием начинали светиться учительские глаза! Именно это примиряло Гришку со школой, питало его самолюбие и доказывало, что он является важным звеном в сложной цепи обучения, и, может быть, даже перпетуум - мобиле педагогической мысли, веками бьющейся над задачей развития путем движения в том направлении, куда для некоторых индивидуумов природой идти запрещено.
  Но ждать пламенных речей от Натальи Николаевны не приходилось, она лишь блеснула очками и пояснила:
-Я тебя не наизусть стихи читать спрашиваю. Ты просто по книге прочти, но только паузы делай, где знаки препинания.
-Это можно,- неохотно согласился Гришка.
Эта трудная работа увенчалась неожиданным результатом. Сделав предпоследнюю паузу и прочтя последнее предложение "На горизонте все черней фигуры, словно вырезные, в степи пасущихся коней", Гришка поднял голову и вдруг задумчиво изрек:
-Ну, ты, Арбуз, и лох.
С интересом взглянув на Гришку, Наталья Николаевна попросила перевести сказанное на более понятный язык.
-Так ведь ясно же,- возопил Гришка,- светать начинает, вот кони на горизонте и заметнее стали! Чернее-то кони, а не горизонт!
Эта догадка была сродни озарению Ньютона, на которого так удачно свалилось яблоко.
Если бы Гришкино озарение стало светом, то нимб вокруг его головы вспыхнул бы непременно. Так что задача движения мысли туда, где стоит знак с кирпичом, Натальей Николаевной была решена, и это доказывает, что не только яблоко, но даже кирпич в умелых руках может озарить! Этот прорыв был вознагражден положительной оценкой, и все 32 нечищеных Гришкина зуба засветились в улыбке. Так и сидел он с этой улыбкой все оставшиеся уроки, приводя в замешательство учителей и в восторг галерочников, наперебой рассказывающих о феномене, когда учителя хотели выяснить причину столь ослепительного Гришкиного состояния.