Письмо святого Варсонофия преподобному Макарию

ПИСЬМО СВЯТОГО ВАРСОНОФИЯ ПРЕПОДОБНОМУ МАКАРИЮ,

ПИСАНОЕ 45 ДНЯ ОТ НАЧАЛА ВЕЛИКОГО ПОСТА В МОНАСТЫРЕ ПРЕСВЯТОЙ

СЕРАФИМЫ, ЧТО СТОИТ У МАЛОЙ ДОРОГИ В ТРЁХ СТАДИЯХ ПУТИ ОТ ЛЕСА,

ПОСАЖЕНОГО ПРАДЕДОМ НЫНЕШНЕГО ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МАЛОХА КОЕМУ

ИМЯ БЫЛО ЛИКЕРИЙ ОГНЕДЫДШАЩИЙ, ЧТО УСПОКОИТЬСЯ НЕ МОЖЕТ.


=======================================================

Приветствую тебя, отец Макарий, равно и братию твою, что в обители твоей спасение вечное ищет и в духовных подвигах подвизается.

Приветствую и желаю всяческого счастия и устроения жизни в обители, без треволнений и беспокойств.

Верно знающие люди говорят, что главное для человека, особливо духовного звания, это чтобы мир в душе был, даже если вокруг бури бушуют, гром гремит, литавры звенят или там молнии какие ударяют вперемешку с разрывами ядер и тяжким огневым рёвом.

Мир в душе и спокойствие, позволяющие твёрдым шагом двигаться к собственному спасению да ещё и некоторую долю верных за собой вести, то поистине великие дары Божии, приобрести которые нелегко и после многолетних трудов духовных и многочасных ежедневных молитв, утратить же их можно в единый миг и – навсегда.

Говорили мне странники духовного звания, в обители твоей убежище искавшие от волнений и соблазнов внешнего мира, будто ты всё так же прост, спокоен и светел.

И то верно, откуда у мира столько сил взяться, чтобы душу твою хоть немного поколебать.

Завидую тебе, брат Макарий. Господи, прости меня, грешного!

Знаю, что плохо это – завидовать брату.

Каинский грех, едва ли не худший изх грехов, разве только до гордыни не достающий. Да что уж поделать, не могу с собой справиться. Сил не хватает, ослаб я в последнее время.

Вот, письмо пишу, изводя последние чернила, чтобы тревогами своими поделиться и на житьё худое пожаловаться.

Делаю это лишь потому, что верю в силы твою духовные и особый дар, принимая чужую боль, без всякого вреда для себя пропускать её через душу свою да так и передавать наверх, в горние миры, без искажения и замутнённости.

Прими и письмо это, а с ним – и печали мои, прими драгоценый пергамент (последний из писчей кладовой моей), коей пересылаю я тебе с одним странником, человеком надёжным.

Человек этот, Ицхакий, именем еврей, а душою истинный гном, бежит от власти великого князя драконов, ибо терпеть эту власть у него (как у многих других в несчастной державе нашей) нет более никакой возможности.

Государство наше, как тебе уже ведомо, состоит из драконов, гномов и евреев.

Рассказывал я тебе об устройстве нашем года три тому назад, когда встречались мы с тобой у епископа Афанасия на военно-монастырских сборах.

Помнится мне, тогда мы вместе боевой цеппелин пилотировали и бомбометание отрабатывали, а после, как епископ благодарность нам объявил, напилися до полного безобразия, так что за синими горгульями по всему епископскому замку носились, силясь их поймать да спьяну надругаться, а потом, не поймавши сих чудищ, в том же непотребном виде к монашкам в корпус сестры Авдотьи ввалились...

Эх, дела были!

Да, так о чём это я? Отвлёкся малость, да и то понять можно: мне ведь и воспоминаниями поделиться теперь не с кем, ни одного толкового собеседника не осталось.

Мои то монахи в страхе вечно пребывают, яко овцы в окружении волчищ ненасытных, а странники, хоть люди и не робкого десятка и беды наши их до печёнок самых тако же достали, но и с ними говорить по душам да делами прошлыми делиться или там дела ныненшние обсуждать – занятие пустое, ибо они лишь странники, сегодня здесь, а завтра – невесть где, и разговоры мои им ник чему, а мне – и тем паче незачем с ними разговаривать.

Так вот, о главном теперь.

Государство наше, как ты знаешь...

Или я об этом уже писал?

Писал, точно писал. Вот сейчас на нескольк строк вернулся, прочитал и понял – писал.

Так что повторять не буду.

Отсюда начну по порядку.

Драконы, как известно, служат князьями, собирают дань и тем живут.

Гномы дань сию платят, норовя кое-какие пожитки сокрыть в норах, пещерах и скальных трещинах, иногда же и в глубине лесов закапывают.

Евреев у нас немного, служат они драконам для развлечения, главное же – для приписывания им разного рода зловредных свойств, дабы гномы их не любили, дроконов же нелюбовью своей обделяя.

Конечно, и служители Господа у нас имеются, вот только половина из них с некоторых пор в драконах числится, а из другой половины большая часть пребывает в состоянии как бы некоторого помешательства, вызванного, по мнению одних, тёмными чарами иноземных волшебников, а по мнению других – сокрытыми действиями мозговых червей, издавна обитающих в головах духовной братии, а оставшаяся малая часть в укромных местах хоронится, ожидая чего-то хорошего, чего и сами понять не могут.

К сей последней части, как ты верно уже догадался, и я принадлежу, отчего прячусь в обители с малым числом сподвижников, и жду чего-то непонятного, но очень, очень хорошего.

Выхожу иногда из обители, встаю посреди дороги и к сердцу своему прислушиваюсь. Полагаю, что как забьётся оно радостно – так можно и в мир бежать с доброй вестию.

Но нет, пока радостно не билось.

Дважды разбойники грабили, один раз и рясу худую содрали. Говорили, будто холодно им.

Теперь уж не выхожу.

Итак, рассказал я тебе об устройстве нашего государства.

А теперь расскажу о бедах, каковые от этого самого устройства произошли.

Началось всё с того, что нынешний наш дракон-правитель, великий князь Малох Огнедышащий, съел одного еврея.

Собственно, их и раньше иногда ели, но тайком, в стороне от гномьих и людских глаз. Ибо согласно официальной государственной доктрине именно они, будучи врагами Божьими и людскими, драконами правят и на бедных гномов их насылают.

Нам-то с тобой, Макарий, известно, что племя сие лишь на пирах у драконов танцует да потешает их да пугалом служит, но ведь гномы – народец доверчивый.

О людишках вообще молчу.

То, конечно, государственная тайна. Была, по крайней мере, таковой.

Однако же в прошлую пятницу... или позапрошлую то было?

В общем, в какую-то пятницу, одну из самых несчастных пятниц, князь наш великий с перепою поссорился со своей супружницей, великой драконессой и стервой, каких мало, да так вот, с перепоем и нещадной головной болью был выставлен из дворца.

В болезненном состоянии пребывая, бродил на Малох по окрестностям, распугивая крестьян и прочую мелкоту гномьего племени тяжким драконьим рёвом, бродил, бродил, да и набрёл на еврея.

Как тот несчастный на пути у великого нашего дракона оказался – не знаю.

Верно, беспутный тот малый был, упокой его душу Господи, евреи-то обычно спокойно по дворцам у драконов сидят, аристократию изображают. За то им и платят...

Но тс-с-с! Далеко зашёл... Я зашёл, а не Малох.

Тот-то недалеко от дворца удалился, по ближним тропкам бродил.

Всё надеялся, что стервоза его чешуйчатая домой пустит. Ага, как же, пустит!

Разевай, как говорится, пасть шире!

Не пустила. Вот он в тоске, горе и серном облаке и бродил где попало.

Тут и еврей этот навстречу ему попался.

Наверно, тоже из дворца выбрался. По своей воле выбрался, конечно, кто ж его выгонит.

У них привилегия такая – вечно во дворце быть, при хозяине.

Свежим воздухом вышел подышать. Это я так предполагаю.

А как самого князя увидел – так давай, по старой привычке да по актёрской натуре своей повелителя из себя корчить.

«Поворотись» дескать «любезный, а то и пройти мне негде»

Да так и подмигнул понимающе.

Давай, вроде, для гномов сценку разыграем.

А потом вместе посмеёмся.

Со смехом – не вышло.

Совсем даже не вышло.

Малох не в настроении был смеяться да сценки разыгрывать.

В растрёпаных чувствах он пребывал и отчасти в некоторой прострации. Оттого и сплоховал отец наш перепончатокрылый.

Слопал он еврея, не облизнувшись. Так вот, механически.

Без всякого удовольствия, наверное. Не улыбнулся даже и не икнул.

Слопал – и побрёл себе дальше.

А в государстве с тех пор началось нестроение.

Дело-то при свидетелях было.

Гномы всё видели, вот дела-то!

И шептаться давай, и мысли всякие высказывать, и даже, подумать только, выводы делать и к заключениям приходить.

То есть некоторых из них за крамольные беседы привели к заключению, пару десятков – так и в кандалах туда привели.

Говорят, бифштексы из них сделали...

Э, да поздно уже было!

Гномы по норам своим разбрелись – и давай там шептаться.

Разве их в норах достанешь?

Туда ни один дракон не пролезет.

Нет, ничего плохого я про гномов сказать не могу. Дань они платят по прежнему, но уже без всякого удовольствия.

Ибо раньше данью своей они откупались от еврейских чар да спасали любимых государственых драконов от заклания, кое, как верили они, неизбежно случилось бы, если бы почтенные драконы данью той не откупались от сионских мудрецов.

Да и мы в проповедях тому учили (а что ещё нам оставалось? мы же на государственном содержании!), да вот теперь веры никакой не осталось.

Ибо выяснилось, что сионских мудрецов на обед едят, и иногда – без всякого аппетита, походя.

А без воодушевления народного государству нашему, верю, придёт конец.

Ибо с каждой новой выплатой дани авторитет драконий всё падает и и падает.

И скоро гномы либо в таких глубоких пещерах укроются, что драконьими лапами их оттуда не выковыряешь, либо, что того хуже, из нор выберутся всем своим многочисленным племенем и такое нам всем зададут, что мы тут с братией, пожалуй, великомученического чина и прославления сподобимся.

Не нравится мне беспрестанное бубнение и ворчание, что из-под земли доносится.

Может они, гады, уже и вулкан в недрах гор запалили да раздувают со всем искусством своим... Кто их знает, породу эту?

Евреи, конечно, пытались исправиться.

Они и выволочки драконам публичные устраивали и даже пару раз одного, самого маленького, за зхвост таскали, боязливо при этом жмурясь.

Но не помогло это, нет.

Гномы – народ упрямый и приметливый.

Как спали чары с глаз их, так уж и не убидишь игрой и притворством.

Теперь-то они знают, кто на самом деле кого ест.

А драконов, признаться, гномы издавна недолюбливают. Говорят, будто с давних времён драконы золото не только данью берут, но и из пещер воруют.

Гномам это не нравится.

Раньше вот терпели, потому как драконы от Бога поставлены землю держать.

Какая теперь земля, какая поддержка – всё в прошлом.

Вера исчезла.

А, коли так, и мне здесь делать нечего.

Пора уходить из обречённого края в иные места, богоспасаемые.

А хоть бы и к тебе, Макарий.

Не бросищь же ты меня в беде, пусть и мало мы с тобой знакомы и виделись прежде нечасто, но теперь-то можем видеться хоть каждый день, да что там каждый день – каждый час можем видеться и говорить обо всём на свете, причём я с тобой всё время буду соглашаться, в чём торжественно теперь клянусь.

Всего-то и надо, друг и брат мой Макарий, что подогнать один из твоих боевых цеппелинов к причальной мачте нашей обители, да забрать меня (да пару братьев, да казну монастырскую, что немаловажно!), да с Богом и отчалить.

Прочь отсюда!

Ты, я помню, пилот не из последних, да что там не из последних – один из первых, мастер, прямо скажу, пилотажа.

Тебе эта задача вполне по плечу.

Нетрудная, честно говоря, задача, а брата спасти (а то и троих, да с казной монастырской, что немаловажно!) – честь великая и великое воздаяние от Господа за то тебе непременно будет.

Ты же, брат Макарий, не медли!

Человек мой будет у тебя через неделю, а то, можем, уж и на шестой день придёт.

Странники – они поджарые, быстрые.

Я ему серебром монету дал, чтобы быстрее шёл да письмо дорогой не потерял.

Обещал он быстро управиться.

А ты не медли, Макарий, не медли!

С Петрова дня ветра начинают дуть великие, тебе трудно будет с цеппелином справиться.

Слышал, будто парусность у него большая, а двигатели – не слишком мощные.

Наши, церковные, цеппелины мирским в манёвренности малость уступают.

Мы ведь за манёврами не гонимся, прямой дорогой идём.

Вот только при сильном ветре причалить трудно.

Да и мачту причальную клонить начинает.

Я это давно заметил, всё заменить её хотел, но то другие дела находились, то средств в казне не хватало, а то работников толковых найти не мог.

В общем, так клонится до сих пор.

Так что ты уж торопись, брат, торопись.

Чувствую, задувает уже.



Александр Уваров © 2013