Роман ЖДИ книга II глава 2 и 3

Глава 2

Настенные часы, пробно поскрипев неведомыми собачками, при этом, не потеряв солидности, пробили двенадцать раз. Женщины стояли в прихожей и надевали обувь.
- Надо заглянуть к деду и свекрови – озабоченно проговорила Олли.
- А мне уже некому отчитываться – то ли с печалью, то ли с облегчением вторила ей Клод.
В косыночках, в аккуратной и неброской одежде они одновременно были похожи на учительницу из кинофильма «Весна на Заречной улице». Пока шли на остановку, наслаждались невиданно прозрачным воздухом, словно выдавленными из тюбика оранжевыми лепестками настурций и крокусов, анютиными глазками, напоминающими оброненные лимонно-желтые перышки синичек. Подъехавший автобус  обдал их воздухом из разогретого мотора с примесью газа из только что открытой бутылки «Ситро». С насосным шипением, кривошипной попевкой, особо вихлясто открылась задняя дверь. В салоне наличествовала людская многосортица: озабоченные бабки, сонные мужики, разнокалиберные дети. Обстоятельно устроившись на нагретых дерматиновых сидениях, женщины расслабились.
- Все равно мир прекрасен.
- Ну да.
Вышли у придорожной лесной прогалины поросшей припыленным иван-чаем.
- Да-а, отстраненных философов из нас не получилось. Даже побывав на вселенской периферии, ощутив истинные размеры мироздания, мы тащимся на рейсовом автобусе на какое-то чахлое болото, где может быть еще в отстоявшейся грязи, обнаружим пару-тройку желтых овечьих окатышей.    Воистину, алчность – имя твое человек!
Молча, пешком они дошли до заветного места. Ничего не изменилось в редком осинничке. В воздухе разлилась предосенняя тишина, только какая-то пичуга старательно выводила свою четырехнотную песенку.
- Как хорошо без комаров.
- Ну да.
- Ты чего, слов других не знаешь?
- Надобно снять с березы инструмент и увезти к Егоровне. А то скоро лист пожелтеет и опадет.
- Ну да.
- Вот-вот, ну да.
- Тьфу, пропасть.
Старательская лужа будто уменьшилась в размерах. Женщины не сговариваясь, привычно оглянулись по сторонам и зависли в воздухе, потом, приняв горизонтальную позу, неспешно поплыли к середине рукотворного водоемчика. Остановились в середине и стали пристально вглядываться в мягкие очертания дна.
- Вот незадача, сильно бликует поверхность.
- А ты гляди сугубо в район собственного темного отражения. Смотри, что это? Вроде корешок. А это?
- Где?
- А вон, у того взгорбочка.
- Взгорбочка?
- Ну да, тьфу, опять, ну да.
- Слушай, вижу, словно скобочка, какая.
- Вот-вот, и блескует, как рыбий бочок.
- Закатай мне рукава.
- Все равно не достанешь, там намного глубже.
- А, наплевать!
- Нет, разденься, а я буду смотреть, чтобы не потерять место, или хочешь, я разденусь?
Но Олли без слов устремилась к бережку, на лету змеей выскальзывая из рубашки. Через минуту абсолютно голая, поднимая донную муть, она вцепившись во что-то, остервенело тянула это кверху.
- Не получается – охрипшим от перенапряжения голосом возвестила она.
- Щас.
Еще через минуту уже две голые женщины копошились в рыжей жиже, силясь вытянуть что-то большое и тяжелое. Наконец догадались включить вертикальную тягу. С натужным чмоком из лужи выпросталась темная тяжеленная коряга  усыпанная многочисленными полипами.
- Что это, такое тяжелое и страшное? Нога кикиморы?
- Золото. Ты что отцепила руки, думаешь, в одиночку я это удержу!!!
С драгоценной ношей бухнулись прямо в середине зарослей густого ольшаника. Не замечая ссадин и царапин, голые и притихшие они ползали вокруг невиданной кривули, изъеденной оспинами и усеянной бородавчатыми наростами, одновременно похожей на неряшливо пробальзамированную конечность доисторического существа, или отколовшийся кусок космического астероида.
- Ох-х, вот ведь, оказия-то, какая.
- Ну да-а.
- А я говорила, что золото так просто не отпускает.
- Может, там что-нибудь еще есть?
- Вряд ли.
- А я гляну.
- Да что ты там увидишь в этой мути?
- А я на полную врублю осязательную чувствительность кожных покровов и погуляю босиком по дну.
- Валяй.
Однако, уже через минуту, два голых существа, не обращая внимания не пристойность и грацию, с ведьминским огоньком в шалых глазах копошились в земляном разрезе. Опомнились, когда солнце ощутимо отклонилось от зенита, да и саднившее тело и усталые мышцы просили чистоты и покоя.
- Я до сих пор не чувствую холода, голода и усталости, вот, что значит золотая лихорадка.
- Да ведь это - чистейшая адреналиновая диета. А что касаемо последних изысканий, то, кроме двух голышей ничего нет.
- Ничего себе голышей, на каждый можно в течение полугода выдавать зарплату всему штату оперного театра, включая прим и кошку костюмерши. Хорошо, хоть грунт песчано-глинистый, единственные твердые конкреции – золотые включения. Они хорошо ощущаются босыми ногами.
- Нет, там, конечно, есть еще кое-что, но нам это сию минуту не покажут.
- И что, будем ходить сюда, как на работу? Чувствует мое сердце, что явление золотого слепка кикиморочного голеностопа торжественно закрывает нашу неофициальную концессию.
- И мы так, своими руками забросим прииск, зарежем цесарочку, несущую золотые яички?
- Понимаешь, я еще раз тебе говорю, что интуиция мне уже не нашептывает, а кричит, брызгая слюной, что нам надо осесть на дно, как мути в этой луже. Нам есть, что скрывать от не просвещенного человечества, и особенно, от ее фискальной части. Вспомни досмотр у нас в номере? Мы этой ночью безотлагательно доставим последнюю находку наверх колокольни, отложим горсть горошин в сервизную супницу для предъявления властям. Не мешкая, явимся с повинной к здешнему уполномоченному КГБ. Явка с повинной – замечательная вещь, нам еще выдадут двадцатипятипроцентный денежный эквивалент клада, а это легендированность нашей безбедной жизни. И, вообще тут скоро будет не до нас. Загонят драгу, поставят вышки, проволочный забор, законсервируют работы по строительству вентствола, и пошла писать контора.
- У меня руки не поднимутся залезать в заветный запас.
- Тогда снимем с березы старательские прибамбасы и до темноты прошерстим все дно. И торжественно договоримся, что все намытое посвятим любимому государству.
- М-м-м.
- Пойми, чем больше мы предъявим золота, тем больше будет официальное вознаграждение.
- Ну, хорошо, хорошо.
Посул официального вознаграждения сделал свое дело, работа закипела с удвоенной силой.
- Хорошо, хоть место безлюдное и погода теплая.
- Я даже удивляюсь, как на нас еще не наткнулся какой-нибудь грибник, хотя, места здесь скудные, да и в лес ходят, в основном, до обеда.
- Тем не менее, это еще один довод свернуть работы.
Все содержимое дна лужи на штык лопаты было тщательно промыто. К сумеркам на дне ведра желтела ощутимая горка презренного металла разных фракций, от чечевичного зерна до крупной смородины.
- Кило пять-шесть будет – мечтательно произнесла Олли.
- Из них полтора наши, это в денежном эквиваленте – пара «Москвичей». Нет, наверно больше, если считать, что в ювелирных магазинах грамм золота стоит восемь рублей, то получается на руки по шесть тысяч. Сумасшедшие деньги. И, если мы предъявим горсточку горошин, нам никто не поверит, а так смотри какая красота! Что ты грустишь? У нас в ольшанике как-то небрежно брошено целое состояние, со стоимостью хорошего родового гнезда. Ранее добытых непосильным трудом накоплений с лихвой хватит на шикарный парк в пару сотен гектаров с собственным лесом, заполненном всякой живностью, кроме кабанов.
- А чем тебе кабаны не угодили?
- Я ждала этот вопрос. Да потому, что они будут безжалостно уничтожать все подземные запасы трюфелей.
- Ух, ты, до чего предусмотрительно. Давай хоть глянем на эту кикиморочью ногу.
- Сначала обмоемся в чистой луже и оденемся. Ой, я придумала! Сейчас относительно быстро темнеет и мы, справившись с подчисткой территории, устроим нуарэ суарэ – ночной банкет в заведении Станислава Матвеевича и посоветуемся с ним.
- Ты думаешь, это будет грамотно?
- Еще как. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Желудок любит вкусную ресторанную еду, а мужчины в основном задействованы в силовых структурах, милиции, прокуратуре, КГБ. Думаю, развивать тему дальше не обязательно.
- Конечно, ты, как всегда права. Слушай, а до золотой ноги так просто, вдрызг не расцарапавшись не добраться. Только через верх. Может, оставим до завтра её в кустах?
-  Ни в коем случае. После нашей беседы завтра, нет ночью, тут такое будет твориться!
- Уговорила. Интересно, сколько же в ней килограмм? Если я тащила с Баронского бандюкана с автоматом, а в нем кило семьдесят было, отощал болезный, то здесь явно за центнер зашкаливает. Это что значит, по ценам ювелирных магазинов выходит восемьсот тысяч рубликов. Без надбавок, обычному итээру в средней полосе надо трудиться, так, дай подумать пятьсот пятьдесят пять лет! Четырнадцать полноценных трудовых стажей.
- Ты считаешь, как Александр Иванович Корейко, правда, не учитываешь наличие эффекта самородности. А это фактор уникальный. В каком музее ты могла бы увидеть первородное золото такой формы и размера? Так, что призыв Михаила Самуэлевича к Александру Балаганову «Пилите Шура» здесь явно неуместен. Зато, встает очевидная препона, как провезти найденную уключину через границу? Ладно, даст Бог день, даст Бог миг озарения. Главное допереть этот сгусток полипов до верха колокольни.
- В таком случае надо помолиться за облачную погоду, чтобы луна не испортила все дело.
Будто, услышав  их призыв, сверху из серых сумерек закапал по траве, листьям и их голым плечам легкий дождик.
- Вот, чувствуешь, даже небо нам помогает.
- Да, с первым осенним сеянцем Вас, милостивая государыня.
- В таком случае, он затянется, как минимум, на всю ночь.
- Вероятно. И это нам очень поможет.
Золотая коряга, несмотря на свою видимую субтильность, оказалась очень неподъемной. Единственным преимуществом было наличие множества наростов, за которые можно было держаться при транспортировке.
- Все-таки, золото – вещь необычайная, его не растащат насекомые и птицы, его не возьмет ржа, оно не испортится, не рассыплется в прах, не разобьется, как драгоценный камень. Оно может полеживать в темных недрах бессрочно, пока не придут люди и не коснутся его своими алчущими руками. Тогда  через другое агрегатное состояние его превратят в крышечки гробиков и снова захоронят в стальные могилы, а то, по сверхамбициозным причинам нарежут из него колбасные кружочки и оттиснут на них прижизненные и послежизненные изображения особ, патронирующих монетные дворы. И снова, в виду малых тиражей и необычайной ценности, золотые монеты будут пленены стальными склепами. Единственно, где желтый металл в небольших количествах засвечивается пред людским взором, так это в человечьих ртах, ушах, на пальцах и шеях, а также, в сусальном виде.
- Хорошо подмечено, однако, пора в путь.
Ведро повесили на сгиб золотой ноги, лопату и старательские принадлежности снова привязали к березе.
- С Богом.
Первый пятикилометровый отрезок пути проделали на нескончаемом зубовном скрипе. С одной стороны, невероятно низкая облачность скрывала их полет, с другой – начисто стирала привычные ориентиры. Залетать в дымку было опасно, можно было попросту заблудиться, а, обдирать животы о верхушки деревьев, не видя знакомой местности, не очень-то хотелось. Наконец, когда показалась дорога, лететь стало немного легче. Услышав шум мотора, женщины резко брали вправо. Когда блудливые фарные конусы истаивали в тумане, возвращались к магистрали. Наконец, не сговариваясь, они, увидев копну сена, чуть ли, не упали на ее верхушку.
- Да, удовольствие, явно ниже среднего, у меня руки сейчас порвутся. Не-е, если того хмыря болотного сама тащила на такое же расстояние, при его весе  пусть, семьдесят – восемьдесят кило, и ничего, то здесь вдвоем, чуть не надорвалась. Сколько же весит эта загогулина? И еще пока летели, в ведро накапало воды литра три.
- А мы по дороге завернем на весовую животноводческого товарищества.
- Думаешь, там пусто?
- Конечно, она отдельно стоит под навесом. До конторы и складов полста метров будет. Да и погода соответствующая. Даже собаки, я уж не говорю про сторожа, утратят свою социалистическую бдительность.
- Да, другого шанса у нас не будет.
Через полчаса продолжили свой путь, порядком развалив аккуратную верхушку копенки. Лететь стало гораздо легче, то ли, из-за наличия знакомых ориентиров, то ли из-за открывшегося второго дыхания.
В густых сумерках подлетели к поскотине огороженной жердями.
- Вон, видишь, справа от амбаров под шиферной крышей весовая.
- Да-да.
- Только тихо, без стенаний об оторванных руках.
Внизу крепко пахло жирной землей, конским навозом и подмокшей комбикормовой сечкой, аромат которой так похож на запах мужского семени. По крыше весовой нетерпеливо барабанил дождик. Шипя, и корча страшные лица, женщины подтащили и водрузили на большую платформу золотую загогулину.
- Ты хоть умеешь шуровать этими разновесками?
- А то, как же. Это что же получается, без малого сто сорок пять килограмм?
- Это с ведром?
- Нет, ведро вот, оно отдельно.
- Давай и его за компанию осметим.
- Так, вкруговую тянет больше ста пятидесяти килограммов, к сожалению, весы не настроены на прецезионное взвешивание. Дай поворошить мозгами. Насколько я помню, самый большой самородок был найден в Австралии еще в конце девятнадцатого века и назывался он «Плитой Холтермана». А вот вес в разных источниках указывался то 214 кг, то чуть более 90 кг. У нас тоже практически в это же время в долине реки Миасс был найден «Золотой треугольник», но вес его был весьма скромен, что-то около тридцати шести килограмчиков. А всякие «Головы лошади», «Верблюды», «Заячьи уши» вообще мелюзга подковерная. Наша «Нога кикиморы» несомненно – лучший экземпляр. К тому же «Плита Холтермана» была переплавлена.  В настоящий момент, мы обладатели самого большого самородка мира!
- Ай-яй-яй, шо же таки деится в подлунном мире.
- Смотри, мы расслабились и проглядели симпатичного кабздоха, который пока еще хочет с нами дружить.
Старой псине было откровенно до фонаря, что делается в подлунном мире, но за ним показался молодой кобелек, которому еще долго нужно было отрабатывать свой хлеб. Он вроде еще не всерьез стал облаивать не прошеных гостей, как будто, даже виляя хвостом, но когда в полосе  жидковатого света появилась сутулая человеческая фигура, голос его заметно окреп.
- Пора дергать.
В этот раз, видимо, из-за стресса,  ноша показалась еще легче. Пока под аккомпанемент остервенелого лая, сторож доковылял до весовой, женщины за спасительным прикрытием навеса с максимальной скоростью устремились в небо.  Тем не менее, подслеповатый взор стража кооперативной собственности узрел в клокастом мокром небе две бесовских невесомых фигурки с видимым трудом, уволакивающими на небо как будто оленью голову с большими рогами.
- Тьфу ты, козловое отродье, едри язя подколодного, душную вьюшку об чурбак занозный, гнилую колоду в тенета мошкариные, разъедвотыть твои бельма!
Видимо, это обозначало, что вполне можно было обойтись без вечернего шкалика.
Единым злым скоком перемахнули оставшиеся километры и мастерски ввинтились в арочный проем колокольной маковки, распугав шарахнувшихся голубей. В железную крышу дождь методично вбивал невидимые гвозди. Тонко пахло птичьим пометом и волглым столетним прахом.
- Неужели прибыли? Железяку свалим тут же в углу, через недельку-другую её милые пташки уделают до неузнаваемости. Ведерко берем с собой. Дома более тщательно взвесим драгметы, составим формулярчик с описью, шоб было как в североамериканском кино. Ну, что, нас больше здесь ничего не держит? Или, все-таки держит? Неужели эта косоевая загогулина? Или загогулая косоевина? Какое определение верней? Оллик, ты что, не в состоянии отлепиться от этого уродца? Вот она, истинная поклонница ауромного тельца! Ну не можем мы его взять под подушечку. Нам тогда кранты, хана, амба, кирдык, секир башка. Будем прилетать на свидунчик, протирать мягкой ветошью  жарко горящее окошечко в сизом пометном коконе, хотя глухой ночной порой все равно ничего не будет видно. Ну вот, таков наш печальный удел. Ничего, когда уляжется шум, займемся твоей концессией.
- Да там, по сравнению с твоей лужей, щепотка придорожной пыли!
- Неужели ты всерьез полагаешь, будто в этом рукотворном водоеме еще что-то осталось?
- А почему бы и нет?
- Ты меня разделываешь двумя тупыми вилками. Мы что теперь рабы лужи, наяды, «серые шейки»? Это сестрица попахивает пожизненной зависимостью. По мне, так лучше воздушная стихия с беззаботной мыслью о прикопанном приданном, чем постоянная грязь под ногтями и изводящая мысль о тюремном будущем.
- А если там, буквально в штыковой протяженности покоится еще кикиморочье туловище?
- И как мы его вытащим и допрем до схрона? Воистину, пределов нет у человеческой жадности! И, вообще мир по моим стойким убеждениям не способен родить на Урале что-нибудь больше ноги, пусть, даже кикиморочьей!
Неожиданно Олли прекратила полемизировать и томным голосом пожаловалась на вселенскую усталость.
- Смотри, на нас снова нет ни одной сухой нитки.
- Это слезы раскаяния и радости от приобретения.
- Сегодня напьюсь сугубо в медицинских целях.
- Сначала, пожалуйста, зайдем к свекрови.
- В таком виде?
-  Ничего, вид как вид, промокла без зонта.
- Хорошо, будь, по-твоему.
Не глянув на сокровище, свесились из окошка и привычно осмотрели окрестности, потом солдатиками сиганули вниз. Как-то уже по обыденному сработала тормозящая тяга. Оскальзываясь на мшелых валунах, вышли на дорогу.
Дождь пузырил многочисленные лужи. Город будто вымер. Пешком добрались до знакомого домика с четырьмя уличными окошками. В фонарном световом окружье мелко подрагивали, как в ознобе глянцевые черемуховые листья.
- Попросишь Григорьевну состряпать пирожки с нашей любимой начинкой?
- Ну да.
- Я не буду заходить, подожду под навесиком.
Буквально, через несколько минут на крыльце показалась встревоженная Олли.
- Слушай, тут к Елизавете Григорьевне заходили какие-то два серьезных дядьки и расспрашивали обо мне.
- Вот, что и требовалось доказать! Меня интуиция еще никогда не подводила. Ведро в руки, а руки в ноги, летим домой, в темпе споласкиваемся, наводим шик. Он нам сегодня нужен, как никогда и дуем к Станиславу Матвеевичу. Не знаю как тебе, а мне свое тело ближе, чем кикиморочье.
Благословенная непогода сделала возможным проникновение в квартиру воздушным путем со стороны улицы. Долго вслушивались в царящую тишину, свет зажигать не стали. Через тюлевую занавеску глазастая Олли заметила, или показалось присутствие в дворовой беседке пары человеческих фигур.
- Наверно, еще ордера нет, так хотели перехватить на улице.
- Ох, мне страшно Клодинька – нагретым шепотом проговорила Олли.
- Прорвемся, ты главное, вспоминай «технику ежа». Пойдем, потри мне спинку, а я тебе.
Не просушивая волосы, зализали их вверх, подобно лоснящимся шапочкам, что их сделало похожими на пару неотразимых марсианских принцесс. Несмотря на потемки, тщательно выбрали белье и колготки.
- Я надену короткую юбочку в легкую полоску и блузочку с жабо.
- А я – тоже короткую юбочку с разрезиком, только в легкий горошек и такой же жакетик. Туалет дополнит белый платочек с черной окантовкой.
- Гениально! Любой мужик, видя такой потряс, мгновенно скиснет, как позавчерашнее молоко.
- Дополним картину распада плащиками бежевого и черного цвета в неразлучном альянсе с французской модельной обувью на умеренной шпилечке. Из золота оденем самое необходимое, включая часики, Троепольского это умилит. Все равно, это уже засвечено.
- Эх, жалко нет света, а то бы мы произвели полный боевой раскрас.
- Даже может быть лучше. Неужели твои цимофанчики, плененные первородным ресничным обрамлением, нуждаются в тушевой подмазке. Губки подмазать – это другое дело. Для этого хватает и уличного света. Теперь, капля «кашареля» и «диориссимо»  внесут последний штрих. Ну что: «вихри враждебные вьются над нами, злобные силы как-то там нас гнетут».
- «В бой роковой ..»
 - Тише родная.
Золото пересыпали в отдельную сумочку и выскользнули в окно под струи дождя. Приземлились во дворе близстоящей школы. Через бронхитную калитку вышли на улицу, пересекли аллейку и оказались перед дверями ресторана.



 


     Глава 3

Рядом с рестораном стояли две «Волги» и «Уазик».
- В такую непогоду лучшего места для штаба не найти. Помнишь Карабаса с Дуремаром? Перед поисками Буратино они завернули в харчевню подкрепиться.
- Я сейчас сойду с ума от страха.
- Не клацай ротовым жемчугом, он тебе еще пригодится, недаром у бушменов потеря зубов влекла за собой физическую смерть. Мы с тобой загадочные, пленительные марсианские принцессы. Помни, что мы не продали и не прожили ни одной золотой горошины.
- А откуда деньги?
- У меня кое-что осталось от усопшей мамули, а остальное дал наш покровитель, он же директор ресторана. Я думаю, что до этого даже не дойдет.
В вестибюле, несмотря на поздний час, сгустился невесомый электролит, могущий в любой момент, казалось, из воздуха извлечь, если не убийственный, то оглушающий разряд микромолнии. Она, по всей видимости, только что ударила ресторанного швейцара прямо в темя, ибо он озабоченно полировал нарождающуюся лысину большим лиловым платком, держа на отлете мичманскую фуражку. Его красные усы топорщились от невидимой инвольтации. Увидев вошедших, он беззвучно открыл рот, выпустил свою замечательную фуражку, которая, подобно детскому обручу, немедленно закатилась под диван на высоких ногах, крытый плюшевой накидкой с кистями. Не успела с лица его сойти оторопь, как в помещении буквально материализовался сам Троепольский. Был он бордов лицом, несколько помят и суетлив, а, в общем, производил довольно сносное впечатление, только его выдавали глаза, которые, о чем-то молили и одновременно, чем-то восторгались.
Женщины не сговариваясь, одновременно расправили бесчисленные невидимые  иглы и включили внутренние турбины. Только сейчас они не вырабатывали вертикальную тягу, а посылали в периферийное пространство волны энергии, порождающие ответное обожание, граничащее с приступами тяжелого помешательства. Этот эффект Клод открыла совсем недавно, вроде свыклась, но всегда испытывала сама легкую сумасшедшинку, когда в пространстве  мгновенно разливалась мятная, масляная пленка, обволакивающая и порабощающая не только человеческое сознание, а и все неживое, что попадало под её влияние. Вот и сейчас, ласково поманив пальчиком, она выкатила из-под дивана головной убор швейцара, который услужливо подпрыгнул и скользнул ей в руку.
- Плохо работают у вас уборщицы – с этими словами она лихо водрузила  припыленную фуражку на потную голову ресторанного стража.
- Станислав Матвеевич, миленький, Вы что, арендуете глаза у вашего бравого вестибюльного офицера? Уже второй раз, как мы только переступаем порог, это становится Вашим информационным достоянием!
Ресторатор на межмолекулярном уровне понял смысл происходящего, сразу обмяк, пустил умилительную слезку и тоном опереточного заговорщика произнес только одно слово «Там», показывая рукой куда-то вовнутрь.
- Конечно, вот и мы о том же.
Не дав ни секунды на передых, она увлекла за собой безвольного директора, Олли и вестибюльного флибустьера, идиотски скалящего зубы и посекундно отряхивающего свою дивную мичманскую фуражку. Было ясно, что с этой минуты он объявит непримиримую войну под диванной пыли.
 В зале были притушены огни. Не сбиваясь с темпа, они ступили в святая святых, туда, где всесильный ресторатор совсем недавно давал импровизированный обед. Сейчас за ярко освещенным столом сидели четыре человека. На столе в неряшливом беспорядке были расставлены пустые водочные бутылки, недопитые стаканы, грязные тарелки с затушенными окурками. Воздух в зальчике буквально слоился от папиросного дыма. Остро пахло запахом подмышечного пота, прокуренных ртов, ношеной обуви и солдатского сортира, правда, сдобренного дешевым одеколоном.
- Вот всегда одно и то же! – капризно произнесла Клод.
- Господа, ну нельзя же так свинячить за столом! Вы ведь не в старшей группе детсада при исправительной колонии?
- Ш-што?!!
Из-за стола начал медленно подниматься веснушчатый, жилистый человечек в несвежей рубахе с бурым галстуком. Несмотря на затрапезный вид, от него исходила волна нешуточной агрессии. Он привычно заложил правую руку под левый борт пиджака, пока грея табельное оружие.
- Ой, на даму с пистолетом – картинно воздела руки Кло.
- Это хто же такие, расхитители народных недр? Вон, прокурор, уже подписал ордерок.
А в воздухе, между тем уже начали лопаться шутихи, разливаться эндорфинный бальзам, хлопать пробки от шампанского, даже у кого-то в ушах грянули фанфары.
Люди в комнате оплывали свечным стеарином. У них беспричинно сводило челюсти в нервном тике, резало глаза, понуждая слезные железы выделять неимоверное количество влаги. Всем им одновременно казалось, что вошедшие гостьи – инопланетные богини, дирижеры ораторий неземной радости самопожертвования. Ради одного их бессловесного присутствия можно и нужно было отдать самое драгоценное в своей жизни. Наконец и бурогалстучный пал. Его глаза налились кровью, во рту перестал помещаться сухой кирпич языка. Он с каким-то мучительным сладострастием подумал, что ради этих сирен, он совершит любое преступление, начиная с сокрытия уголовного дела до физического устранения первых лиц государства. Его накрыла пенная волна экстаза. Тело его горело, душу раздирали, подобно стае бешеных псов вселенские противоречия. Он готов был за эти лучистые белые лица сойти прямо в пылающий ад, прихватив с собой полмира.
- Откуда, из каких глубин, иль высей, пожаловали к нам – обесслюненным, горячечным верлибром повторял он кем-то вложенные слова, создавая звуковую иллюзию, будто гремучая змея шевелила своими хвостовыми пластинами.
- Вылитый Фельтон, офицер лорда Винтера, которого охмурила миледи. Помнишь «Три мушкетера» Дюма? Там даже этот Фельтон на религиозной почве убил герцога Бэкингема – прошептала Клод на ушко Олли.
- Доблестные хранители порядка, а мы к вам с повинной и так сказать с залогом нашего верноподданнического и законопослушного отношения. Клянемся Карлом Марксом и Розой Люксембург, что ни одной намытой унции благородного металла нами не было потрачено. Если мы врем, то мировая революция никогда не наступит! Хотя не знаю как вы, а я слышу поступательный шум созидания нового миропорядка!
- Все бешено заопладировали этой ахинее, только веснушчатый не хотел выходить из ступора. Он уже прижился со своей бездонной ямой устланной болезненно пахнущими лилиями, под слоем которых щерились щепастые бамбуковые колья для верности, смазанные сразу стрихнином, мышьяком и цианидом.
- Сильный тип личности, правда, тормоз, медленно входит и медленно выходит – прокомментировала всезнающая Клод.
- Па-апарашу убрать со стола и постелить новую скатерть!
Все одновременно, как тараканы в стеклянной банке забегали, внося невероятную сумятицу.
- Почему так медленно, перестреляю с-сукиных котов – страшно захрипел жилистый человечек. В руке у него сам собой оказался длинноствольный наган. Явственно и кисло запахло сгоревшим порохом, хотя никто не стрелял.
- Вас как по батюшке – салонно поинтересовалась Клава.
- Харитон Перфильич – проскрипел тот в ответ.
- Прямо из Островского, так вот, Харитоша прикажи людям не бегать, а сесть на места, позвать официанта. Он все и сделает.
Все истово закивали головами, как в палате для тихопомешанных в провинциальной психлечебнице. Пришедший официант просто свернул в узел скатерть со всем содержимым и, пуча глаза от восторга, задком вывалился из зальчика. Через минуту он уже накрывал стол девственно белым арктическим ледником.
- Чувствуется школа Станислава Матвеевича – для укрепления авторитета ресторатора произнесла Олли.
Все опять китайскими болванчиками мелко затрясли головами.
- Вы его любите, и обожайте, он ваш кормилец-поилец.
- Вот этими руками прибью любую шваль, которая протянет хоть один палец к Стасу - брызгая слюной, пообещал носитель нагана.
- Итак, товарищи, приступим – как на партсобрании проговорила Клод.
- Зовут меня Клавдией Владимировной, а мою подругу – Олимпиадой Власьевной. С кем имеем честь делить гостеприимный кров? Харитона Перфильевича мы уже знаем, я полагаю, он у вас старший?
- Старший уполномоченный государственной безопасности, к вашим услугам – наверно, первый раз в жизни учтиво проскрипел тот в ответ.
- Очень и очень мило, а вот вас как звать-величать – обратилась она к человеку с немного заячьим лицом, у которого теменной волосяной начес напоминал сложенные уши.
Человек в ответ долго прочищал горло, силясь выдать ответ, наконец, просипел – Протасов Василий Антонович, прокурор – и почему-то добавил старорежимную фразу – прошу любить и жаловать.
- Ой, браво, мы еще не подзабыли высокий штиль, ну прямо, как Петр Иванович Добчинский, или Бобчинский? Нет Бобчинский гораздо живее и развязней Добчинского. Во всяком случае, об этом предупреждал сам Гоголь. А Василий Антонович у нас какой-то застенчивый.
- Дак…
- Не утруждайте более себя – ласково прожурчала Клод в ответ и перевела взгляд на субъекта сидящего рядом. Тот, в ответ вскочил, уронив стул, и голосом дивизионного политрука отрекомендовался  особым уполномоченным Золотаревым Семеном Павловичем.   
- Просто прелестно, вот и фамилия соответствует обстоятельствам, как нельзя лучше, а вы, молодой человек, откуда?
-Здешний я, а, ну, в смысле, работаю в органах, Шелепов Николай Алексеевич.
- Ну и славненько, вот и познакомились. А мы вот тут с Олимпиадой Власьевной случайно нашли золото, которое без утайки решили сдать государству. Здесь, в этой изящной сумочке его шесть с небольшим килограммов. Сейчас же мы напишем заявленьица, а вас попрошу оформить все в законном порядке, взвесить, составить опись, принять и без промедления воспоследовать с нами на служебном транспорте к месту, так сказать происшествия…
Она грациозно подошла к столу, являя восторженному миру все свои царственные прелести. Прокурор закашлялся, пытаясь протолкнуть в горло порцию вмиг загустевшей слюны. Картинно согнув поблескивающую ножку, вооруженную девятисантиметровой шпилькой, Клава наклонилась к столу, являя в распахнувшемся вырезе жакетика изрядно утяжеленную эстрагеном озорную грудь в низком бюстгальтере, обрамленном белой, кружевной обечайкой. То ли гул восхищения, то ли страдальческий стон вырвался у всех присутствующих мужчин.
- Легким движением перевертываем сумочку… и её содержимое оседает в скатертном сугробе.
- С глухим перестуком и особым шелестом золото потекло на стол. Что-то изменилось в людском градусе, все сидящие за столом потемнели лицами, отдав весь свет глазам.
- Товарищи, ну нельзя же так! Перед вами, все-таки прелестная дама. Эй, салфетку мне!
Расторопный официант мигом возник за спиной прекрасной дамы с белоснежным крахмальным прямоугольником.
- Низкие, алчные личности, получайте!
С этими словами блистательная Клод ловко накрыла салфеткой изрядную горку желтоватого металла. Колдовское оцепенение вмиг спало с присутствующих мужчин.
- Я думаю, для пользы дела, описью и прочими процедурами займется товарищ Золотарев, не так ли Харитон Перфильевич?
- Ну да – помотал головой старший уполномоченный, прогоняя золотое наваждение.
- Или мы ему не доверяем?
- Да я его!
- Тише, тише, вот и замечательно, мы его препроводим за сервировочный столик, чтобы ему было светло и не одиноко, а сами попросим дражайшего Станислава Матвеевича распорядиться на счет шампанского и холодной закуски, только, чур, плачу я! И вообще друзья, это пошло и убого постоянно быть нахлебником у нашего хлебосола!
Все истово захлопали в ладоши.
Через минуту, будто ожидали в коридоре, на столе появились бутерброды с отварной стерлядью, копченой нельмой, языком и бужениной.
- Не изволите ли телячьего бульончика с профитролями, царственная Клавдия Владимировна? – вошел в привычную колею Троепольский.
- А у меня от шампанского изжога – виновато проблеял прокурор - не дадите ли водки? Вот деньги.
- И мне водки, вот трешка, пятерка, десятка. А это за выпитое.
- Будет сделано – радостно прогудел ресторатор.
- Ну, что, Олимпиадочка, не будем отрываться от коллектива, наверно, спросим тоже водочки, будь она неладная, тем более, мы давеча изрядно продрогли, а, цимофанчик?
- С превеликим удовольствием! Сугубо, в медицинских целях.
- Вот-вот. Давайте разливайте, а мы черканем заявленьица. Сегодняшним числом, или как, любезный Харитон Перфильевич? Может быть лучше завтрашним?
- Ну да.
- А как ваша фамилия?
- Ну, Хаустов.
- Что у вас кроме «ну» других междометий нет?
- А, ну нет, в смысле да есть.
- Вот вы ими и пользуйтесь, сделайте милость.
Старший уполномоченный почувствовал себя пересохшим среднеазиатским колодцем. Еле ворочая языком, он страдальчески попросил водки и стакан компота.
Не обращая на него внимания, искрометная Клавдия Владимировна ринулась в последнюю атаку, взяв всеобщее руководство столом в свои руки.
- Ну что, милые мужчины, видите, я заразилась от Харитона Перфильевича вездесущему слову «ну». Так, сдвинем наши рюмке в приветственном тосте и выпьем за знакомство, за социалистическую сознательность, за процветание нашей Родины, за созидательный порыв в деле укрепления принципов коммунистического хозяйствования, за наших прозорливых руководителей не только регионального звена, но и не побоюсь этого сказать всей нашей огромной страны! Ура!
Видимо во время своей пламенной речи Клод форсировала внутреннюю турбинку, и слушатели по окончании тоста сначала по первомайски гаркнули ура, потом истерически захохотали. Затем хохот перешел в рыдания, рыдания в ознобную лихорадку, и наконец, лихорадка закончилась повальной икотой.
- Ты когда-нибудь видела стадо икающих павианов? – тихо спросила она у Олли.
- Я думаю, можно без опаски комментировать события, им сейчас не до нас.
Действительно, все присутствующие в зальчике были заняты исключительно собой. Даже в дверном проеме пухлый официант и красноусый швейцар попеременно содрогались  в икотных пароксизмах, при этом, на голове вестибюльного распорядителя в такт подпрыгивала вверх и вниз мичманская фуражка.
- Давай пока, выпьем еще по одной и основательно закусим. Жалко до бульончика с профитрольками не добрались.
- А печеночки в сеточке из нутряного жирка на угольках ольховых не желаете?
- Оиньки! Карпис Гамлетович, миленький! Вы ли это? Недаром Станислав Матвеевич упоминал что-то про Ноя, который выйдя из ковчега, был встречен вами на вершине Арарата!
- Да сочиняет все наш директор джяночки мои любезные!
- Отодвиньте Вы этих икотных раздолбаев в дверях и заходите сюда.
- Нет уж, лучше вы ко мне на кухню.
- А что, это идея, у вас есть там водка?
- Да что там водка, у Карписа  есть кое-что похлеще.
- Это уже интересно, а мы дамы любопытные, прямо сейчас и идем к Вам, только захватим тарелку с бутербродами и рюмки.
- Ничего не берите.
- А что с этими бабуинами делать? – спросила Олли.
- Они сами собой сейчас погрузятся в спасительный сон. У нас времени хоть отбавляй. Давай только вытащим Станислава Матвеевича, жалко мужика, пусть с нами посидит.
Троепольский долго не выходил из туалета. Даже сквозь прикрытую дверь было слышно, как он утробно сморкался, полоскал горло и то ли кашлял, то ли рыдал. Наконец появился с блестящими глазами, распухшим носом, виновато-восторженный, и с нотками блуждающей истеричности, поглядывая вправо, где по его разумению должны были находиться опасные  гости, слегка нараспев спросил Клод – что с нами всеми Вы там сделали? Если раньше Вы были для меня богиней, как изволили выразиться регионального звена, то теперь, увы, я не найду в религиозном ареопаге всего мира персонажа, равного Вам по красоте, уму и самое главное – по силе влияния! Милая Олимпиадочка, сказанное нисколько не умаляет и Ваших достоинств! Вы, как две сестры-небожительницы, только одна постарше, другая – помладше.
- Вижу, обаятельнейший Станислав Моисеевич, что природное красноречие снова вернулось к Вам.
- Не без вашего участия, благодарственная Клавдия Владимировна!
- Товарищи – с издевкой произнесла Олли – вы, что же теперь, как Чичиков с Маниловым будете расшаркиваться полчаса? У Карписа Гамлетовича баранья печенка на подходе, а она не любит ждать.
В кухонную дверь просительно постучали.
- Сдается мне, что наша сознательная зав производством, несмотря на поздний час, хочет засвидетельствовать вам, сиятельная Клавдия Владимировна свое нижайшее почтение.
- Так, впускайте без промедлений!
На кухню вошла, скорее, просочилась маленькая темноволосая женщина с быстрыми, все понимающими глазами. В руках она держала  что-то завернутое в газету.
- Ну вот, наша Таисия Леонидовна, опять с дарами.
- Ой, а я думала, что заведующие производством должны быть другими.
- Вечно эти стереотипы, даже богини иногда ошибаются.
- Ну да – осмелев, продолжила Кло – они должны быть с волосами красной меди, с золотыми зубами, дутыми кольцами, аметистовыми сережками. Ходить, проваливаясь при каждом шаге из-за избыточного веса в белых бурках и оренбургском платке поверх сверхмодной мохеровой кофточки. Голос иметь зычный, чтобы было слышно из любого уголка. Помаду - яркую, жирную, небрежно нанесенную на губы. Могут быть вычурные очки, но с захватанными стеклами. Продолжить еще?
- Таечка, видите, насколько вы не соответствуете картине мироздания.
- Я не хотела вас обидеть, давайте по-простому, пока дрыхнут эти раздолбаи, посидим в тепле, вкусим кавказских даров, выпьем чего-то заповедного из погребов нашего кулинара.
- Та-ак, крабики, икорка, маслинки, у вас свои каналы поставки дефицитов, Таюшечка?
- Нет, я все-таки пойду, извиняюсь – с этими словами маленькая женщина выскользнула из кухни.
- Вот-с, как говорится, без комментариев.
- Джяночки – вкрался голос кулинара – действительно, маленький столик ждет Вас.
- Госпади, чё таки деится! Когда вы успели?
- Дас-с, наш уникум за пару минут может заужварить столик с утером носа самого капризного гурмана.
- Ой, что это?
- Это синенькие с чесночком и реганчиком - домашняя заготовка, это сыр наш, это долма с овощами, тоже – заготовочка.
- А что в той длинношеей бутыляшечке?
- Арцах-марцах тутовый.
- Скажите, пожалуйста, а что с ним делают?
- Пьют.
- Я полностью доверяюсь вам, наш кормчий-кормовой. Действительно, ведущий в море, подобен кормящему, даже корни одинаковые. Разливайте.
- Напиток крепкий.
- Не имеет значения.
- Ох-ш-ш-ф-фу-у-у.
- А я говорил.
- Бесполезно говорить, надо прочувствовать. Чувствуем, чувствуем, господа, спасибо за этот пряный кусочек жизни, это я поняла, тот синенький? Вот оно пошло гулять по жилкам, сколько же в нем градусов, что он до сих пор во мне не просто гуляет, а шныряет?
- Шисят градусов, джяна.
- Изрядно, не знаю как кто, но я  готова  к новым впечатлениям!
Через полчаса на кухне царил дух демократизма и всепрощенчества.
Печенки оказалось слишком мало, спешно с луком были приготовлены розовые с прожилковатым салом глянцево-податливые заготовки эскалопов. Они корчились, выгибались старым сыром, пытались свернуться в бересту, но под решительным давлением лопаточки повара, выпрямлялись, а потом, шипящие, то ли от брюзгливости, то ли от самодовольства, беззастенчиво с помощью той, же лопаточки были препровождены на тарелки едоков. Отдельно был подан подкисленный, поперченный лук, аджика и ткемали.
- Мне полрюмочки.
- И мне тоже.
- Как говаривал один мой приятель – голосом, исполненным благородной теплоты, как у председателя думской фракции кадетов после двух бокалов хереса выпитого в уютном ресторанчике курорта Баден-Баден, начал Станислав Матвеевич – человечество за свою многовековую историю сделало всего два выдающихся, я бы не побоялся этого слова,  поистине революционных открытия!
Сделав многозначительную паузу, он с пафосом продолжил – так вот, оно научилось жарить мясо и возгонять спирт, из которого не без помощи господина Менделеева приготовили Русскую водку!
- Очень и очень мило,  но мне после съеденного и выпитого хочется стаканчик крепкого индийского чая с лимоном и с какой-нибудь маленькой пироженкой, хотя, что я говорю, это до добра не доведет, глядишь – разжирею, подурнею, отпущу живот из богини превращусь в одутловатую неврастеничку с тусклыми лохмами и неряшливым выражением лица. Буду бесцельно бродить по квартире, мечтая о большом куске наполеона.
- А потом  умрешь – продолжила Олли – и тебя съедят прожорливые черви, начнут со слизистых оболочек, мягких тканей, потом долго будут копошиться в черепных впадинах, играя мячиками усохших глазных яблок.
- Ой-ёй-ёй, что вы говорите, мои ненаглядные принцессы из запредельных миров! Вам еще жить и жить, лучить светозарные волны, вызывающие пароксизмы экстаза, а при неосторожном использовании и вовсе - легкое помешательство, неизбежно вызывающее черную меланхолию, когда вожделенный объект, испускающий эти волны, пропадает из поля зрения!
- Неужели так все и происходит?
- Увы, да. Это сродни чувству, когда нож гильотины пенально прошуршав в деревянных пазах, сноровисто отделяет голову от туловища. И она, еще живая, лежа в корзине с набухшей от крови соломой, предательски обездвиженная, короткие мгновения оставшейся жизни невозвратимо мечтает вернуть все сначала. Ведь сколько всего у них с телом еще впереди! Сколько  восходов, вёсен, бархатных прикосновений шаловливого ветерка в солнечный полдень довелось бы им прочувствовать, сколько миллионов глотков студеной родниковой, колодезной воды им предстояло бы выпить, сколько свежеиспеченного хлеба им предстояло бы съесть, предварительно уткнув нос в душистую мучную корку! Сильная любовь тоже полна трагизма: только увидел и уже панически боишься потерять. А в описываемом случае уж вовсе безысход. Корзину с твоей головой накрыли плетеной крышкой, подняли и понесли куда-то прочь от твоего тела. Голова мучительно хочет забвения, но оно не приходит. В душной корзинке тяжко пропахшей пряной артериальной кровью она катается по колючей соломе, уже не мечтая о воссоединении с телом, а моля Всевышнего о спасительной смерти. В эти секунды спрессована вся будущая оставшаяся жизнь.
- Станислав Матвеевич, миленький, ну нельзя же так драматизировать ситуацию! Давайте я вас вылечу.
- Помилуйте, светлоликая богиня, лучше жить в таком эмоциональном градусе, чем возвращаться на овощную грядку.
- Конечно, неволить не буду, но ручаюсь, что это пройдет буквально завтра.
- Не наказывайте меня Клавдия Владимировна.
- Упаси Боже, дражайший Станислав Матвеевич, завтра мы снова встретимся, отобедаем, отметим рождение нового золотоносного прииска, кстати, можно вас на минутку entre nous куда-нибудь на воздух?
В длинном, как шампур коридоре через раз вполнакала горели потолочные светильники в виде стеклянных шаров цвета молочной сыворотки. Откуда-то сверху будто, толчками сочился слегка надрывный голос Ольги Воронец. До сих пор пахло тревогой, предказненным весельем, какой-то подкисшей капустой и бенгальскими огнями.
- Куда прикажете?
Вместо ответа Клод потянула директора в банкетный зал.
- Зачем туда, там же эти?
- Понятно, уроды, можете не говорить, нам они совсем не нужны и неинтересны, их время еще не пришло. Что же вы стали изваянием, будто Вас лизнула взглядом Горгона Медуза? Пойдемте смелее, они пребывают там, в столбняковой нирване, им точно не до нас.
За распахнутой дверью их встретил воздушный клейстер, настоянный на испарениях давно не мытых тел, перегара и какой-то повышенной влажности. Закрыв глаза, можно было подумать, что ты очутился в полуподвальной прачечной, где кто-то сильно накурил, наспех очистил желудок от токсичного зелья пополам с желчью и свалил впопыхах перед стиральной бадьей гору грязных портянок.
- Бож-же мой, меня сейчас вырвет.
- Станислав Матвеевич, Карпис Гамлетович так старался, а Вы одним спазмом лишите желудок драгоценного содержимого.
- Ваша, правда, сапфироносная инфанта, и что же нам здесь делать?
Клод, не отвечая, бесцеремонно перешагнула через лежащего зайцеподобного прокурора, задела сидящего человека, который упал на пол с костяным стуком.
- Кто это у нас, работник органов Шелепов Николай Алексеевич? Он нам и вовсе не нужен, а нужен нам человечек за тем дальним столиком, кажется Золотарев Семен Павлович. Чем это он занимался? А-а, он аки кащей над златом чах?
Действительно, он напоминал мумию со сведенным судорогой телом и лицом. Перед ним лежала горка отсортированных золотых самородочков и большая кучка золотых чешуек и горошин. Подняв с пола белоснежный прямоугольник салфетки с чьим-то оттиснутым следом, Клод недрогнувшей рукой насыпала туда три горсти из большой кучки, немного подумала и добавила еще одну, затем завязала узелком и зажала в руке.
- Может быть, сыпануть в брючный кармашек аккуратного Семена Павловича пару фасолин? То-то он удивится.
- Ой, не надо – подал голос Троепольский – его же засудят.
- Ворон ворону глаз не выклюнет. А мы посмотрим, есть ли у него уже что-нибудь в заповедных местах? Так и есть, в часовом карманчике уютно обретаются несколько золотых смородинок. Значит, он уверен, что это сойдет ему с рук. Нет-с, не позволю расхищать народное имущество, ведь это же и наш с Оллинькой процент. Ладно, сделаем по-своему. Пойдемте отсюда, из этого вертепа на свежий воздух, у меня начинает болеть голова.
В коридоре Клод вложила салфетку с золотом в мгновенно вспотевшую руку директора ресторана.
- Что же это такое - горячечно зашептал Троепольский.
- Во-первых, я не люблю скапливать долги, во-вторых, я знаю, что Вам не в новинку держать в руках этот благородный металл, уж в нашем-то золотоносном краю вы знаете ему цену. На Ваше добровольное вспомошествование мы купили с сестричкой вот эти часики.
- А на эти ушные и пальцевые бриллиантики чистой воды ушли остатки денег с поминок Вашей усопшей матушки?
- Экой вы рентгеноглазый, дядинька.
- Да вот-с, как-то Бог снабдил. Нет, Клавдия Владимировна, я решительно против такого дележа. Мы сейчас же пойдем в мой кабинет и с помощью аптекарских весов разделим содержимое салфетки на три кучки. Или еще лучше, ваши доли я куплю по очень выгодному курсу. Зачем Вам держать золото при себе?
- Что же Вам сказать, дражайший Станислав Матвеевич? Вопреки социалистической морали, пожалуй, не буду ханжески отказываться от довольно справедливого решения. Как говаривали в одном классическом произведении «ведите в закрома».
- Вот это по-нашему, яхонтовая Клавдия Владимировна!
В директорском сейфе кроме каких-то видимо серьезных бумаг оказались и весы с разновесками.
- Прежде всего, дело. Так, общий вес изъятого металла составляет 463 грамма, делим его на 3 и умножаем на 2, получаем 308,66 грамма. В ювелирных магазинах Вам бы дали за грамм 8 рублей, а я дам все 9. Перемножаем и получаем 2777 рублей и 94 копейки, округляем в Вашу сторону и получаем, эх, гулять, так гулять, три тысячи карбованцев. Вам их сейчас вручить, или завтра, когда уляжется вселенская кутерьма?
- Пожалуй, не будем откладывать дело в долгий ящик.
- Понял. Очень грамотно, а куда мы их поместим?
- А вот же симпатичная польская сумочка из мягчайшей кожи благородного бежевого оттенка под плащик.
- Ух, а я и не заметил. Я рекомендую нечто среднее между демократичными десятками и заносчивыми пятидесятками. Двадцатипятирублевки с небольшой добивкой заоблачными сотками.
- Вы как всегда благоразумны.
- За сделку по рюмочке пятнадцатилетнего «Арарата»?
- Если бы Вы допустили шальную мысль, что я вдруг с негодованием отвергну ваше предложение, то, несомненно, ошиблись.
- Тогда, к барьеру.
- А давайте возьмем вашу заповедную бутылочку и воссоединимся с нашими оставленными кухонными друзьями?
- Золотая мысль, тем более руки еще помнят эти благословенные четыреста шестьдесят граммов благороднейшего металла. Ох, как бы я хотел обучиться ювелирному искусству и изваять трехкилограммовую статуэтку с сапфировыми глазами.
- И что бы Вы с ней делали?
- Клал бы под подушку каждый вечер перед сном.
- В таком случае она должна по форме напоминать легендарную вогульскую золотую бабу.
- Нет, она должна стоять в слегка расслабленной позе, обнаженная со скрещенными руками, правая ладонь лежит на левом плече, левая, соответственно на правом, а головка слегка откинута назад.
- Ух, ты, Вы все продумали. Как я понимаю, не хватает только умения и подходящих сапфиров.
- Может быть, может быть.
- А мы написали заявленьица завтрашним числом – как-то туманно, ни к кому не обращаясь, вдруг промолвила Клод.
Воздух в кишкообразном коридоре сам собой потерял свою агрессивность, да и теперь из поднебесья играла болгарская эстрада. Директор вдруг заспешил вперед, нагнал кого-то на полу и со смаком и звуком взламываемой сохлой маковой коробочки раздавил подошвой.
- Развели тут паразитов, завтра Серафиме поставлю на вид, припомню еще пыль под диваном как в конголезских сералях.
- Звучит шикарно, почти так же, как в гасиендах Танганьики, или в занзибарских удварерту, крытых шкурами муравьедов.
- А что такое удварерту?
- А фэ е зэ.
- В таком случае, что такое фэ е зэ?
- Фиг его знает.
- Весьма остроумно.
На кухне было жарко и очень душевно. Олли с Карписом Гамлетовичем разучивали неведомую армянскую песню. Бутылка с заповедным напитком заметно опустела.
- Где вы все ходите, я тут вынуждена в сугубо медицинских целях взять на себя и с честью пронести и не расплескать.
- Ты же грозилась это сделать, вот и делай, сделай милость.
- Как все сложно и высокопарно.
- А мы с небольшой посылочкой, так сказать с землячком арцаха.
- Смотрите, даже наш кулинар умилился при виде снежной вершины на этикетке.
- Нет, он умилился от возраста напитка.
- Если поверить написанному и приплюсовать двенадцать месяцев хранения в сейфе нашего директора, то получается, что в год закладки коньяка была ранняя весна и жаркое лето. Тутовое дерево в нашем дворе было облеплено плодами. Мы расстилали одеяла и за день собирали с него несколько килограммов ягод. Ели только их и лаваши. Считается оздоровительным неделю посидеть на этой диете. Еще в тот год у меня родился второй сын Гаик, которого я не видел уже шесть лет. Вах, не будем о грустном.
- А почему вы его так долго не видели и отчего у вас такой хороший русский?
- Да потому что мама у меня из Оренбурга, учительница русского языка, а в шести годах отсутствия я сам виноват… и немного Станислав Матвеевич. Он сказал, что я подобен разведчику, ведущему сложную комбинационную игру на территории нейтрального государства, получающего гонорары и награды по месту работы. Жена даже боится приезжать из-за сильных морозов, а я как-то привык. Хожу в лес на заготовки. Грибочки, ягодки, орешки, носят дичь, рыбу редкую - хариусов, тайменей. Скоро пойдет лосятина, медвежатина, глухари. Какие уральские пельмени из этого тройственного союза получаются! Вах! Ну ладно джаночки, что-то я заговорился, что еще будем кушать?
- Я кроме чашечки кофе с рюмашечкой дивного коньячка больше ничего не хочу.
- Я тоже.
- В таком случае, я солидарен со всеми. Да-а Карпис провалил ты агентурную сеть в суверенном государстве.
- Да нет, просто приехали два новых куратора и приняли отчет о проделанной работе.
- И какова оценка?
- Выше всяких похвал. Ну ладно, после кофе в темпе будим раздолбаев и едем на место происшествия, а то скоро надо баинькать. Хороший цвет лица превыше всего. Так значит завтра на том же месте в тот же час, как поется в джазовой миниатюре Александра Цфасмана.
- Позвольте, ненаглядная небожительница, это же будет снова очень поздно. Вы посмотрите на свои часики, уже одиннадцать часов.
- Хорошо, пусть будет завтра на том же месте в семь часов. А Вы за это время займитесь каким-нибудь полезным делом.
    В ответ, директор понимающе поиграл бровями.
В банкетном зале ничего не изменилось со времени последнего визита. Общими усилиями кое-как пристроили на стульях скрюченного прокурора и особиста Шелепова. После этого Клод инициировала работу внутренней турбинки. Где-то в подреберье привычно заполыхал невидимый факел, властно распространяя вокруг себя расходящиеся сферы влияния. Звучный хлопок в ладоши.
- Друзья мои, да хватит вам беззастенчиво спать, вставайте, нас ждут великие дела!
Прокурор от неожиданности снова упал со стула. В зальчике воцарилась небольшая паника. Все как полуразбуженные сомнамбулы бестолково трясли головами, отчаянно жмурились, морщили лица, силясь вспомнить подробности. Им на помощь пришла сама хозяйка импровизированного застолья.
- Милые мужчины. Вы в этот вечер просто нечеловечески перетрудились и после выпитого наступила естественная реакция. Я полагаю, что всем это понятно. Да?
Все опять истово закивали головами.
- А как там продвигаются дела у нашего золотого счетовода? Сортируете? Вы лучше для быстроты зарегистрируйте суммарный вес, огласите его общему собранию и, не откладывая, двинемся к месту залегания драгметов. Кстати, можно вас на минутку, Харитон Перфильевич?
Через короткое время отсутствия в зальчик вошел содрогающийся от ознобного тремора старший уполномоченный. Астматически задыхаясь, ядовито брызгая слюной, придвинув свое лицо на противоестественную близость к глазам остолбеневшего Золотарева, он заскрежетал – если бы не Клавдия Владимировна, шлепнул бы на месте гниду! Вылаж на стол схованное, с-с-сука!
Семен Павлович долго не попадал пальцами в узкий часовой кармашек. Кончилось тем, что потерявший терпение начальник попросту рванул на себя шлиц карманчика. С глухим стуком на ковер упали увесистые золотые смородины.
- У-у, падла, если бы не слово, всадил бы тебе в ухо пару маслин без суда и следствия, как врагу народа! Гноевой опарыш, дизентерийная выдрись!
- Мужчины, не ссорьтесь. Харитон Перфильевич, после ваших проникновенных слов даже бы мамонт в антропологическом музее спрыгнул со своего постамента. Давайте закончим с формальностями и поедем. Кстати, сядем на УАЗик, там очень плохая дорога. Вы сначала положите золото в свой сейф, потом мы забежим домой, переоденем сапожки.
Уже во дворе перед подъездом Клод импровизированно пригласила старшего уполномоченного в гости, туманно намекнув, что может кто-нибудь в их отсутствие забрался в квартиру. Небрежно повесив набитую деньгами сумочку на крючок вешалки, она жеманно пригласила оробевшего Харитона Перфильевича осмотреть квартиру. Когда очередь дошла до розовой спальни с дивным белым румынским гарнитуром, у того, как и ожидалось, подкосились ноги, особенно его, добило лежащее на кровати в живописном беспорядке черное белье, чулки, золотой  помадный цилиндрик и вычурный флакон для духов. На него повеяло духом дотоле незнакомой жизни, наполненной таким неизъяснимым блаженством, тонкостью, негой, что он до скрипа сжал челюсти, чтобы не завыть степным волком в студеную вьюжную ночь. В этот вой он бы вложил всю свою вселенскую тоску ничтожного жалкого хищника, умеющего только сжимать зубы на горле безвинной жертвы. Казалось, что вся выпитая кровь забурлила у него в желудке, превращаясь в плавиковую кислоту, способную прожечь все внутренности и излиться в районе паха.
- Ну что же вы оробели? Это обычная женская спальня  с милыми безделушками и маленьким бардачком.
Но в мозгу особиста почему-то всплыла особо мерзкая картинка из прошлой жизни. Послевоенные пятидесятые, спецкурсы в Подмосковье. Вечная тоска по бабе, по скользкому лону. Дебелая шифровальщица с рыбьими глазами как у Надежды Константиновны Крупской. Грязно-розовые рейтузы с валиками, полупустые кульки грудей, будто полузаполненные мешки с тряпьем после спешной эвакуации, родимчик на левой ляжке, огромное пустое влалалищное пространство, куда помимо члена запросто можно было поместить оголовок фонарного столба, и запах бочковой сельди. Бестолковые возвратно-поступательные движения в безвоздушном пространстве, наконец, злая струя излившегося семени. Позорное бегство с долгим застегиванием дурацких шириночных пуговок. Струпья засохшей спермы и ее смазки, жжение, боязнь заразиться сифилисом. Наверно Бог есть, пронесло.
Клод содрогнулась от нечаянно подсмотренной картинки. Будто пронесся пробный смерчик зарождающегося самума. Кэгэбист все больше и больше напоминал ей пустынное пресмыкающееся, гремучую змею, эфу, кобру. Чтобы разрядить атмосферу, хозяйка будуара повторно поинтересовалась, сколько же намерял золота милейший Семен Павлович.
- Шесть килограммов триста пятьдесят четыре грамма, порешил бы гада, да вот дал вам слово.
- Ну, все, мы переоделись, поехали.
Стряхнув наваждение, Хаустов безвольно поплелся к выходу. Пока спускались вниз, Клод голосом капризной девочки спросила – извиняюсь за меркантильный вопрос, а нам денежную компенсацию, когда выплатят?
- Могет быть, месяца через два, пока материалы в область уйдут, пока, то да сё.
- Ну, вы уж расстарайтесь пораньше, а то сбережения заканчиваются. Я похоронила маму, Олимпиадочка мужа, да, к тому же она беременна.
- О, это меняет дело.
На переднем сиденье уселся старший уполномоченный, Шелепов за рулем, сзади рядом с женщинами пристроился прокурор. Сильно хлопнувшие двери пушечной пальбой прогромыхали в ночном дворе. Олли успела заметить, что в беседке уже никого не было. Дождик как-то незаметно закончился. До места по тряской дороге добирались около часа. На полпути старший уполномоченный, было, вытащил папиросы и потряс спичечным коробком, но получил такую весомую женскую отповедь, что поспешно рассовал курительные принадлежности снова по карманам. Зато, когда УАЗик подрулил к лесной прогалине, за которой начинался заболоченный осинник, мужчины, не сговариваясь, закурили. На небе сквозь редкие облачка показалась луна. Группа людей, подсвечивая фонариками, двинулась за Клод.
- Так вот, в начале лета, мы с Петровичем здесь делали топографическую съемку для размещения вентствола шахты №15. Я тогда обратила внимание, что места тут ягодные. Три дня назад мы решили наведаться сюда. Я споткнулась о кочку и сдернула с нее травяной горбик. Под ним я увидела несколько золотых горошин. Нашему удивлению не было предела. Потом мы привезли сюда лопату, лоток и собственно для проверки гипотезы выкопали вот эту лужу. Упреждая ваши естественные вопросы насчет покупки мебели, поездки в областной центр, с заселением в люксовый номер, могу пояснить следующее. После смерти моей матери, я хотела выбросить безобразный тюфячок, на котором она спала. Вам наверно известно, какой образ жизни она вела. Когда я взяла его за угол, то почувствовала, что под пальцами прощупывалось что-то тверже ваты. Я вспорола наволочку и извлекла бязевый мешочек с бумажными деньгами. Представляете, она, видимо откладывала солидные дивиденды с немаленькой зарплаты отца, готовя мне приданное. Сама жила впроголодь, а мне откладывала. И не успела про это сказать, поскольку скоропостижно скончалась.
Клод невольно подпустила слезу  в повествование. Коллективный ответ воспоследовал незамедлительно. Все, даже неотесанный Шелепов и змееподобный Хаустов зашвыркали носами. Прокурор, не стесняясь, зарыдал в голос.
- Странно все это, стоят три лба, ведающие жизнями и смертями здешнего населения на берегу грязной лужи и, не ведая, что творят, горько убиваются о судьбе усопшей Аграфены Егоровны - вполголоса проговорила себе Олли – ох, странно и все из-за перераспределения энергии вертикальной тяги. Интересно, какой же все-таки максимальный радиус поражения? Так ведь можно запросто подавить волю даже у несгораемого шкафа. Как лихо скакнула в руку Клодиньке фуражка красноусого вестибюльного дебила. Чудеса… Ну, а если тяга поднимает нас в воздух, почему она не может выкатить и подбросить невесомый головной убор в воздух. Значит это всплеск чистой энергии, и она многофункциональна. Она воздействует на человеческую психику и очевидно может образовывать силовой вектор. А если попробовать локализовать энергию, скажем в руке, а потом направить её адресно в сторону многострадального зайцеподобного прокурора.
Она попробовала ощутить внутреннюю силу и собрать её у себя в правой ладони, и ничего не почувствовала. На всякий случай ладонь сложила лопаточкой, незаметно направила в сторону плачущего товарища Протасова и внутренним посылом отправила это самое «ничего» в цель. В то же мгновение прокурорское тело, подобно сухому березовому листу под сильным дуновением ветра буквально сорвало с места и бросило прямо в середину водоемчика. Никто ничего не понял. Снова воцарилась тараканья суета, все забегали по берегу, одобряя незадачливого пловца. Только Клод с особым значением посмотрела на Олли и выдала – ну ты гений!
Прокурор как-то боком, по-крабьи выбрался на берег, долго таращился на световой круг фонарика и задумчиво молвил – эко меня сподобило, видать поскользнулся.
- Клодик, кончай с этим фарсом, неизвестно к чему он приведет, может они попеременно начнут вытаскивать из себя внутренние органы, чтобы продемонстрировать тебе их работоспособность, может их, снова хватит какой-нибудь штатный паралич.
- Ясненько, давай закругляться. Так, так, милые мужчины, вы уже поняли, что где-то здесь, быть может, сокрыты сокровища так необходимые для нашей страны в борьбе с мировым капиталом. Сейчас мы едем домой, вы хорошенько высыпаетесь, потом докладываете в область, где-то после обеда оцепляете это место и ждете директивы сверху, Ферштейн?
Все эпилептично задергали головами, прокурор даже пытался поклониться, только почему-то в сторону лужи.
- Кстати, наши инструменты привязаны проволокой на вершине вот той березы, не сможете, товарищ Шелепов слазить и достать их оттуда?
Хаустов вдруг страшно захрипел, будто стравливая легочный воздух через перерезанное горло.
- Обезабражу падлу, че стоишь как сортир в огороде. Двигай педалями гвоздодер ржавый.
Шелепов, будто на уроке физкультуры, сильно разбежался, подпрыгнул и уцепился за толстую ветку, легко подтянулся, помогая себе ногами, взобрался на нее и с ловкостью добытчика кокосовых орехов стал быстро взбираться вверх. Через несколько мгновений на землю упали нехитрые старательские инструменты.
- Браво молодым и ловким! Вот лишнее доказательство нашей правоты.
В ответ грянуло троекратное ура, причем, больше всех старался молодой особист на березе.
- Все, мальчики по коням, шанцевый инструмент оставьте здесь, все равно он не поместится в машину – вальяжно-командирским тоном изрекла Клод и первой пошла к дороге.
- А меня подождите – раздалось с березы.
- Куда ж мы без вас, любезный сердцу Николай Алексеевич.
От такой фразы Хаустова сильно передернуло. Женщины одновременно прочувствовали испепеляющую ревность начальника к своему подчиненному.
Прощально хлопнули все четыре двери и автомобиль, подпрыгивая на ухабах, заспешил в город. Ни водитель, ни пассажиры УАЗика не заметили в темных кустах старательно скрытую бежевую ВОЛГУ.

 
У дверей подъезда сиятельная Клавдия Владимировна дала последние инструкции стоящему навытяжку Харитону Перфильевичу.
- Нас по мере возможности не беспокоить, дать скорейший оборот нашим заявлениям в сфере получения денежной компенсации.
И напоследок, она не могла удержаться от легкой шутки.
- С сегодняшнего числа вам надлежит включать в шесть часов утра радио и стоя подпевать гимну Советского Союза. Кроме этого, надо еще думать о мировой революции и о нас с Олимпиадочкой.
- Так точно, товарищ Алексеева!
- Откуда он знает мою фамилию? А впрочем, кому, как не ему не знать ее. Наверно, у него в сейфе хранится папка цвета лежалых опилок с хилыми распушенными завязками на титуле которой написано ДЕЛО №36 гр-ки Алексеевой К.В. Может приказать завтра к двенадцати ноль-ноль доставить ее на мой адрес? Или пусть останется недосказанность и интрига? Ладно, действительно, меньше знаешь, лучше спишь.
- Отдыхайте, товарищи офицеры и помните, что это есть наш  последний и решительный бой.
Остаток фразы допевали хором.
Дома снова влезли в полузаполненную ванну с горячим содержимым, способным сварить яйца вкрутую и опять, клацая зубами в запоздалом ознобе, слушали и слушали как тугая водяная струя, взбивая мыльную пену, целеустремленно вонзается в перламутровую воду.
- Как грамотно Клавдия Владимировна вы убрали этот опасный контингент. Думаю, прокурорская подушка к утру будет не подъемна от слез, соплей и слюней. А товарищ Хаустов, как его Харлампий, нет, Харитон, в общем Ха ХА зальет поллюциями свою железную солдатскую кроватку, а может застрелится от тоски.
- Нет, я ему не давала вводную на суицид. Да и прокурор немного подуркует и придет в норму. Главное, у них четко в мозгах останется следок слепого обожания, который будет инициироваться особенно сильно при контактном лицезрении тебя и меня. Это можно назвать вербовкой, а еще  правильней – глубоким зомбированием. Но ты-то как гениально развила гипотезу о перераспределении энергии. Я только раньше двигала предметы, а ты, буквально, слизала этого зайца в погонах в прудок, то-то он потом кланялся в его сторону, думая, что там сокрыто нечто непознанное.
- Одним словом, «техника ежа» работает, и еще как работает, а я, признаюсь, давеча перед рестораном до четвертьсмерти испугалась.
- Что за слово такое четвертьсмерти?
- А что, если есть до полусмерти, то и должно быть по логике до четвертьсмерти.
- Хм, еще один неологизм в наших рядах. Между прочим, в прихожей висит сумочка с банковской упаковкой двадцатипятирублевок и пяти сотенных бумажек.
- А, вот зачем ты выходила с Троепольским якобы пошептаться. Можешь не освещать подробности, я и так догадалась. Недаром нас атомарно смешивало на ККС.
- Что это еще за аббревиатура?
- Космическая коммуникационная струна.
- Да, сейчас от тебя ничего не утаишь, да и для чего утаивать. Как ты любишь подсчитывать, если взять наши приблизительные зарплаты в позорной конторе, в которой мы еще работаем, выходит с северными, где-то двести пятьдесят рубликов на лицо. В этот вечер, в качестве материальной компенсации за пережитый стресс нам выдали полугодовое жалованье. Я думаю неплохо.
- Еще бы.
- А тебе не кажется, что надо приобрести квартиру?
- Уже гонишь?
- Упаси Боже. Я только думаю, что скоро появится маленький человечек. А ты живешь на птичьих правах у свекрови в доме с печным отоплением, с огородом, живностью, за которой надо ухаживать, а то не поймут-с.
- Надо подумать.
- Нечего думать, надо уже присматривать, или на худой конец, в качестве тренинга снова применить эту самую технику при разговоре с директором рудника. А что, вдова, беременная, без своего угла, однокомнатку сразу дадут, а там поменяем с доплатой. Чем, не мысля?
- Пожалуй ты права.
- И вот еще о чем я подумала. Предлагаю наши затянувшиеся каникулы завершить хотя бы поверхностной разведкой твоего золотоносного района. Места там дикие, полетаем, может, сверху что-нибудь и увидим?
- Принимается безоговорочно, только нас, не хватятся ли доблестные стражи?
- Ты же слышала мои инструкции и, соответственно их регламент.
- Вроде да. Только давай выспимся.
- После такого стресса, не знаю, смогу ли уснуть.
Через пять минут слегка обгрызенная с одной стороны сырная голова луны освещала два, будто мерцающих женских тела, раскинувшихся в свободных позах на широкой кровати. Даже сильно не приглядываясь, можно было заметить явную аномалию. Переплетенные ноги двоих покоились на простыне, тогда, как, голова и плечи одной из них парили над поверхностью в двадцати сантиметрах от подушки, образовывая глубокую тень.