Каждому своё рассказ

Фото Владимира Оглоблина



КАЖДОМУ СВОЁ

Не многие для вечности живут,
Но, если ты мгновеньем озабочен –
Твой жребий страшен и твой дом непрочен.

                Осип Мандельштам


Он любил сумерки. Любил вечерний город. И всегда замечал, что у голубей на старой площади, у церковных плит и вечернего ветра одинаково старческий цвет. Колокол префектуры уронил шесть ударов. Пошарив в карманах, он обнаружил, что у него нет ни одной сигареты и забрёл в первое кафе, которое попалось ему на пути. Заказав немного грушевого ликёра, уютно устроился в плетеном кресле, потеряв ощущение места и времени. Ему показалось, что он на застеклённой веранде какого-то незнакомого дома, а за окном море, чайки, ветрено.

Он не заметил, как за его столиком оказалась уже немолодая женщина в вязаном берете, краснолицая – разомлевшая от тепла. Она жадно уплетала кусок бисквита, как будто это была часть её моциона. Он вдруг решил заговорить с ней. Почему? Несуразная одинокая женщина полукрестьянского вида, она чем-то притягивала его.

Он приложил ладонь ко лбу – не горит ли? Неожиданно для себя вспомнил время, когда при этом прикосновении под ладонью было абсолютно гладко. Но и сейчас лоб был прохладен и влажен, как свежий ветер, опустившийся на большой европейский город вместе с моросящим дождём.
- Sprechen Sie deutsch? – спросил он.
-Могу и на родном, - услыхав русское произношение, заметила женщина. – Я москвичка,  репатриантка, журналист. Двадцать лет назад уехала из России. Теперь мой дом здесь.
- Не жалеете?
- Нет! Я люблю эту страну.
- За что?
- А всему, что я знаю и умею, я научилась здесь. Только тут приучаешься мыслить крупным планом. Я убеждена, что в России у меня не хватило бы мужества создать свою жизненную концепцию, её бы растоптали ещё в зародыше. Но, слава Богу, я оказалась здесь, и они могли только лаять на меня из подворотни.
- В эмиграции всем также хорошо, как Вам?
- Каждому своё…
- У Вас есть этому пример?

Женщина задумалась.
- Если не торопитесь, то расскажу одну историю. Грустную, но неординарную. О человеке тоже неординарном. Готовы слушать? – вкрадчиво спросила она.
- Готов! – с уверенностью в голосе ответил мужчина.
- Тогда, пожалуй, начну! Мы росли в одном дворе. Играли в одни игры. Учились в одном классе и даже в одном университете. Я на филологическом, Юлик на юридическом. Отличник в школьные годы, блестящий студент, любимец всех университетских красавиц и, просто, замечательный парень, и надёжный друг.
- Вы были влюблены в него, но он выбрал другую?
- Не перебивайте! Он выбрал судьбу еврея, для которого обращение к еврейству стало откровением. Отец овдовев, женился на русской, которой Юлик не пришелся. Это и породило душевную травму. Окончив университет, он покинул Россию, даже не простившись с отцом. 
- И что означало для него жить вне России?
- Представьте себе, тосковать… по дворам детства, по друзьям, по зиме и  по культуре, наконец. Он часто говорил, что вся современная культура происходит из России. Кандинский, Стравинский, Станиславский, Нижинский… Как в театре или в кино, где героиня: «Иди ко мне, «нижинский-кандинский… В какой книге ты прячешь свои доллары – в Кандинском? Ах, ты не понимаешь, как я тебя люблю!» Тогда герой спрашивает: «За что?» И героиня отвечает: «За то, что ты такой сексуальный»  Герой удивлённо: «А я думал из-за денег».

Ну, вот! Жил Юлик, жил беспорядочно менял женщин, потом встретил женщину из Турции. Вроде бы влюбился, а женился на девушке из Санкт-Петербурга, на восемнадцать лет моложе. Познакомились они на кладбище – на похоронах общего знакомого, потом пошли в кафе, а оттуда в постель… Знаете, в жизни, как на сцене – всё рядом, всё стиснуто, как и в нашей реальной жизни, где круг замыкается теми же границами: квартира – кафе- кладбище – свалка.
- Или в обратном порядке.
- Да, ведь от перемены слагаемых сумма не меняется. На кровати, под столом в разных вариантах проигрывается одна и та же сцена: очередная ссора, муж хватает жену за горло и топит в кровати, куда она погружается постепенно, как во сне, как в замедленной киносъемке.
- Кульминация их ссор?
- Она покончила с собой.
- Почему?
- Ну почему может покончить с собой одинокая эмигрантка, у которой там никого не было? Смерть наступила, как утверждали эксперты, из-за того, что вода попала в лёгкие. Подозревали, что после отравления он слишком долго продержал её голову под водой. В память покойной и Достоевского он несколько минут бил себя в грудь: «Это я довёл её до смерти!» А на следующий день начал новую страницу с любовницей.
- И ему не мешали воспоминания?
- Я его спрашивала об этом.
- Что же он отвечал?
- Что голова жены то и дело высовывалась из-под кровати и с интересом наблюдала за ним. А он автоматически заталкивал её обратно и продолжал своё дело…

Потом он продал эту квартиру, купил другую, а заодно сошелся с новыми приятелями – бывшими клиентами-уголовниками. Он одно время занимался адвокатской практикой – тогда с ними и познакомился.
- И занялся незаконными операциями?
- Но какими! Посредничеством в купле-продаже фальшивых виз, позволивших репатриантам бывшего СССР перебираться в Германию, получая статус беженцев.
- И каков конец этой истории?
-Трагический. Он погиб. Перед концом сказал: «Люди, как рыбёшки,  выброшенные на свалку. Пейте, коли пьётся, ешьте, пока есть что, потому что мусор – это не просто вонь, это явь скрытого порядка, прорыв прошлого, размазанного и втоптанного в грязь…»
После этих слов выбежал из дома. В кармане у него была большая сумма денег. Он не вернулся. Через два месяца его  труп  нашли на свалке. Денег при нём, конечно, не было. Он был неузнаваем. Убийц не нашли. Думаю, не искали. Что скажете?
-Что скажу? Когда твой дом построен на песке, а из окна видна свалка биологических и социальных отбросов, душа разлагается неизбежно. «Гипсовая» жена оказалась страдающей женщиной, любовницы со временем перестали переносить в мир эротических наслаждений. И когда всё то, что служило защитной броней, внезапно разрушилось, осталась только смерть.
- Кстати, он был трусом. Панически боялся малейшей боли. Даже уколов. И знаете, я часто думаю, что человек, которого нашли на свалке, - это не он. Иногда мне кажется, что Юлик жив и гуляет где-то по Рио де Жанейро, куда он так мечтал попасть ещё мальчиком.
А однажды – прошло, эдак, лет десять после его гибели – вдруг   раздался телефонный звонок. Кто-то хриплым голосом среди ночи прокричал в трубку: «Анюта! Родная! Как ты могла поверить, что меня убили?»

На этих словах рассказчицы мужчина вздрогнул и, быстро опустив рюмку, ковбойским жестом – превращавшим ликёр в бренди, - метнул на столик пять марок, поцеловал руку рассказчице, лицо которой ему показалось вдруг изнанкой маски, и вышел прочь. Часы на бирже показывали полночь. Пьяный ветер, задевая за пороги домов, тоже поплёлся куда-то в ночь, проникающую повсюду, озвученную шагами бродяги…