Эпоха всеобщего благоденствия

После наводнений и засух, после потеплений и похолоданий, после тайфунов, ураганов и смерчей, после землетрясений, цунами и метеоритных дождей, после частных, но настолько частых военных конфликтов, что до всеобъемлющей ядерной войны оставалось не более четверти шага, после многих других передряг, сотрясавших народы и страны, наступила эпоха всеобщего благоденствия.
Успокоилось, наконец, небо и не посылало больше камней, длиною в железнодорожный нефтеналивной состав и потому пронзавших земную атмосферу не успевая сгореть. Небесные камни врезались в земную кору со всей дурной силой массы, помноженной на квадрат скорости, создавая окрест места падения пожары и всяческие  разрушения.
Успокоилось небо и в нижних своих ярусах, отчего перестали невидимые вихри и хорошо видимые облака так страшно носиться над планетой, срывая крыши домов и сводя с ума их обитателей. Во внутренние же полости земного шара будто бы кто-то миллионами тонн закачал сarminativum - кремнийорганическое соединение, применяемое в качестве успокоительного для расстроенного желудка. В аптеках его продают миллиграммами, и человеческий желудок прекращает бурлить и творить иные непотребства. Земные внутренности, подобно человеческим, перестали выбрасывать сквозь естественные отверстия – жерла вулканов – газовые струи. А с ними сошли на нет и пирокластические потоки, несущиеся со скоростью пассажирского самолета. Не текла дурно пахнущая лава, не взлетали камни. И пепел, черным саваном оседающий на зеленые леса и желтые пустыни больше не окружал землю, и будто анаконда не душил ее больше многочисленными кольцами.
Конечно, никто ничего в землю не закачивал, не изобрели еще люди возможности проникнуть во чрево земное больше, чем на пятнадцать километров, но содрогания стихли, и целые города уже не рушились, хороня своих жителей много раньше их смерти от естественных причин. Не накатывались на побережья циклопические волны и не влекли за собой неисчислимый урон: и материальный и человеческий. В общем и целом, как выражаются лирики, смерть перестала собирать обильную жатву на полях сражений, потому что сражений тоже больше не случалось. Никаких. Ни больших, ни маленьких. Не стало даже драк из-за девчонок среди мальчишек соседних дворов. Разумеется, любовь никуда не делась, ее стало еще больше. Просто как-то само собой выходило что, девочка и мальчик, рожденные друг для друга, вдруг пересекались и никто третий лишний не мешал им. Потому что на соседнем перекрестке он только что нос к носу столкнулся с той, которая с самого рождения уже была его. Так создавались идеальные пары, от которых впоследствии стали появляться идеальные дети.
Безукоризненные ячейки общества постепенно превращались в целые кластеры непогрешимости. Попадая туда, люди из других городских районов еще не достигших высшего совершенства словно бы очищались от скверны и покидали зоны непогрешимости едва ли не заново рожденными. С нежной кожей и просветленным взглядом, который с многоваттной мощностью электровозного прожектора извергал лучи нежности и доброты. И когда обновленные люди оказывались в своих кварталах, вокруг них немедленно образовывалось эталонное пространство, в котором не было ни одной молекулы злобы, зависти, жадности и остальных вредных для общества человеческих качеств. А коль скоро люди по тем или иным делам перемещались в пространстве, ездили на автомобилях, поездах и даже летали на самолетах, то и  стерильная чистота человеческих отношений распространялась с молниеносной скоростью, с такой, с какой не распространялась в средние века даже черная смерть – бубонная чума. Да и существующие кластеры постоянно росли, расширяя свои границы, словно кто-то надувал воздушный шар и, в конце концов, эти границы, соединяясь,  сливались в единое целое. И уже целые города становились непорочными, на их территориях невозможно было найти ни единого темного пятнышка, такой чистотой были они осиянены.
Города тем временем поглощали села, а пространства людьми вовсе незаселенные, каким-то образом также накрывало облако мира, любви и доброты. И если случайный человек, до которого еще не дошел свет перерождения – ну пускай это будет охотник посреди тундры, где до ближайшего жилья пятьсот верст – если такой охотник еще не был соединен невидимыми узами с перерожденным человечеством то, когда уминая широкими лыжами, нетронутый снег он входил в зону добра, охотник останавливался, снимал с плеча ружье и долгое время с недоумением смотрел на него. После чего бросал орудие смерти в снег и независимо от количества имеющихся съестных припасов отправлялся в сторону своего постоянного местожительства. Случалось, что припасов не хватало, охотник ложился на снег и тихо слабел с улыбкой и взглядом, устремленным в небеса. Потом он умирал. Иногда пурга занималась сразу и  заносила его необычайной белизны снегом сохранявшим труп нетленным до самого тундрового лета. А иной раз снежные вихри долетали до ушедшего только через несколько дней, но все равно история заканчивалась сначала бугорком на снежной равнине, а затем исчезал и бугорок.
Африканские саванны наполнились невероятным количеством животных  из видов, ранее признанных исчезающими. А, поскольку, люди больше не  мешали природному ходу событий – то пищевые цепочки пришли в первобытное состояние и еды стало хватать всем: и хищникам и травоядным.
Много можно еще привести прекрасных фактов упорядочения жизни на Земле, защищенной от неподвластных человеку катаклизмов. В уютном коконе атмосферы, от озоновых дыр которой остались одни воспоминания, с плавными температурными колебаниями, с половодьями, приходящими в положенное им время и удобряющими заливные луга плодородным илом, со своевременной сменой времен года там, где им положено меняться и удивительно устойчивым, благодатным климатом там, где ему положено быть постоянным – словом повсюду воцарилась благодать. В этой благодати человек незаметно для себя как-то быстро, стремительно даже для краткого отведенного ему мироустройством времени, поменялся. Нет люди не стали ходить голыми и питаться дикорастущими плодами. Просто, прежде чем построить очередной завод – сначала строили фабрику по утилизации его отходов или переработке их во что-то безвредное и полезное. Жилые дома возводились с обязательной и абсолютной шумоизоляцией – перестали возникать бытовые конфликты на почве музыкальных пристрастий. Поначалу случались и казусы. Например,  на дорогах стало возникать больше, нежели бывало раньше, пробок – это водители останавливались – никто не хотел проезжать первым, каждый старался пропустить другого. Но и это недоразумение скоро исчезло, стоило только людям ответственным за дорожную ситуацию разработать вменяемые правила движения, а уж за исполнением их благонамеренными водителями дело не стало. Ну и, конечно, сыграли свою роль умные развязки.
Таким образом, цивилизация не прекратила своего существования, жизнь на Земле двигалась поступательно и главное, дружелюбно, тем более что очень этому способствовали обстоятельства, объяснений которым не находилось. Никто не мог сказать, куда подевались более двух тысяч известных вирусов одного только гриппа, не было ответа и на вопрос: отчего люди перестали поступать в травматологические отделения – из-за отсутствия травм, это-то как раз было понятно, но как вышло, что жизнь стала нетрамвоопасной? И кто извел до полного исчезновения раковые клетки? Ответы на эти и подобные им вопросы люди, конечно, искали, но нельзя сказать, чтобы искали очень уж сильно. Так, поискивали. Не появлялось, как раньше маньяков от науки, которым непременно требовалось найти что-нибудь отвратительное. Для чего его искать? Не распространять же вновь.
И вновь, и вновь вставало и садилось солнце, и казалось уже никогда не будет конца золотому веку человечества. Только однажды люди проснулись. В тех часовых поясах, где оказалось утро, они потянулись в кроватях, готовясь приниматься за утренний туалет, там, где наступал вечер или сиял солнечный день, или шарахалась тенями ночь, они просто открыли глаза и они увидели. Увидели…