История Семена Бездушного - 2

   Семен Петрович поздно обзавелся семьей, ему уж было за сорок, когда он привел в дом жену. Марфа Васильевна вошла в хозяйство Бездушного легко. С порога окинула взглядом кухню, заглянула в горницу, прошлась по комнатам, глубоко вздохнула, пихнула в бок Бездушного и, засучив рукава, принялась подметать, скоблить полы, мыть. Вскоре старый дом засиял чистотой, наполнился теплом, проникся запахом горячего борща, ароматом свежей стряпни.
   Так и зажили Бездушные дружно, в достатке, и было бы их счастье полным, если б родился на свет их ребеночек. Кому оставит он дом свой…— сокрушался Семен Петрович. Родовое гнездо Бездушных, простояв без малого сто лет, пережив Великую смуту, оставалось без наследника. Взгляд Бездушного горестно скользил по горнице, заметив Марфу Васильевну, останавливался и оживлялся ласковым огоньком. Она всякий раз краснела, опускала, смутившись, глаза, спицы падали из неловких рук, и клубочек, разматываясь, катился по полу. Душа ее трепетала. «Как дитя.»— нежно улыбался жене Бездушный и, прильнув к груди ее, замирал, как будто хотел услышать под сердцем ее начало новой жизни.
   А время неумолимо отщелкивало годы.
   Однажды  в дверь Бездушного постучалась старуха.
   Кто такая? Каким ветром занесло ее в Пасленово? Никто не знал. Никто и не звал ее. Появилась она внезапно и, протянув Бездушному что-то завернутое в тряпицу, таинственно молвила: «Спрячь это за образа. А настанет срок, родится сынишка, брось это в огонь.» Старуха что-то еще пробормотала над свертком и, удалившись, вдруг растворилась в сумерках, оставив после себя смешанный запах табака и корицы.
    Все произошло так быстро, что Семен Петрович не успел и слова сказать, а старухи уже и след простыл. «Цыганка, что ли?» — с недоумением глянул он на жену. «Да не похоже.» — улыбнулась в ответ Марфа Васильевна и, не смутившись нисколько, забрала из рук мужа сверток, спрятала за образа и забыла.
   Вскоре жизнь в доме Бездушных как будто поменялась. Время, казалось, потекло веселее, увлекая Семена Петровича в новые будни. Он и не замечал, как быстротечны стали дни. Он весь жил в ожидании, что вот-вот Марфа Васильевна, наконец-то, объявит… Хотя и сам давно заметил, что походка ее несколько отяжелела, она ступала теперь осторожно и загадочно улыбалась. Но однажды, как бы, между прочим, стругая капусту на засолку, вдруг проговорилась:
— А ведь мы теперь не одни.
   Просто, незатейливо прозвучали слова, словно спорхнули с губ ее, достигли слуха Бездушного, опрокинули с кресла. Семен Петрович выпучил глаза, разинул рот в беззвучном восторге, прижался к животу Марфы Васильевны и растворился в благодати, замочив передник супруги слезами.
— Егорка! Егорушка будет! — лепетал Бездушный и смеялся совершенно счастливый.
— Пусть будет Егорка.— добродушно улыбалась Марфа Васильевна.
   Все исполнилось, как предсказала старуха. Весной, сразу после полуночи, когда за окном громыхнул первый гром и молния яростно вспорола небо, ударив в стоящее  в поле  одинокое  дерево, в  доме  Бездушных раздался крик младенца.
    Семен Петрович, взволнованный, сам не свой бегал по дому, размахивал руками, выскакивал во двор, курил, возвращался в дом к дверям комнаты Марфы Васильевны. Успокоился, лишь, когда взял на руки сына и заурчал над ним, совершенно счастливый.
   В тот миг вся жизнь его сосредоточилась в этом крохотном существе, озарилась светом, как будто до этого бродивший в потемках, он слепо натыкался на глухие стены. «Сын! Мой сын родился!»— ликовала его душа и трепетала под каждым ударом маленького сердца. Теперь одна у него забота — вырастить сына, чтобы передать ему свое сапожное дело, а затем и дом.
   Так бы все и исполнилось, но судьба отмерила Бездушным иной исход. Уже подрастая, Егорка делал свои первые шаги; пытливо исследуя закоулки старого дома, он находил диковинные вещи и чумазый от ветхой пыли мчался к матери показать свою находку. Но как всегда она занята была своим срочным делом. Однажды Егорка принес ей странный сверток, хватаясь за юбку матери, он что-то хотел сказать важное, но Марфа Васильевна утерла краем передника скопившуюся под носом сына грязь, поцеловала в макушку и опять занялась своей срочной работой. Она спохватилась поздно, как будто что-то вспомнила, но из свертка уже посыпались на пол черные угли. Марфа Васильевна всполошилась, тотчас сунула сверток в печь. Егорка заливался слезами и говорил про страшную старуху в черном, которая кинула ему этот злосчастный сверток и внезапно растворилась в воздухе. Мужу о находке сына Марфа Васильевна ничего не сказала.
   Проезжавшая в ту пору мимо дома Бездушных авто, похожее на черного жука, притормозило под окнами. Тонированное стекло на двери машины немного опустилось, и сквозь образовавшуюся щель на дом Бездушных устремился взгляд Амбарова.
— Чей это дом?— вдруг поинтересовался у водителя Егор Кузьмич.
— Бездушных, ваша милость.
— Ветхая лачуга.— подумал Амбаров и тут же заметил, что место угоже. Прибыльно.
    «Вот построить бы на месте скверной лачуги торговый дом.— задумался он и уже не мог отделаться от этой мысли.— Надо бы навестить этих Бездушных.»
    Несколько дней в мыслях Амбарова зрела уверенность, что Бездушные не станут задирать слишком высокую цену за свою ветхую лачугу, едва ли посмеют они отказаться от его столь щедрого предложения. Но Семен Бездушный отказался и, глядя в глаза Амбарову, позволил себе усомниться:
— Как можно продать дом своих родителей?..
— Все можно продать.— хладнокровно с видом знатока ответил Егор Кузьмич,— Назовите свою цену.
   Семен Петрович от изумления разинул рот, затем как-то болезненно скривил лицо и заявил:
— Вы, сударь, непонятливый человек. Не продается дом!
— Отчего же его не продать?— едва сдерживая свое негодование, заговорил Амбаров,— Другой приличный человек, будь он на твоем месте, счел бы за радость избавиться от этой лачуги. А ты уцепился за дом, как старый пес за свою цепь.
— Вы, конечно, правы.— задумчиво молвил Семен Петрович,— Память, она ведь, как цепь, связывает меня с предками. Оборви ее, и ничего мне не останется. Буду я, как неприкаянный, скитаться по ветру. Негде мне будет свою головушку преклонить. Нечего оставить сыну. Как такому беспамятному человеку на свете жить?
— Что за тарабарщину ты мелешь?— вскипел тут Амбаров,— Не гонят же тебя, а предлагают очень выгодно продать.
— Не о деньгах, сударь, речь,— немного смутившись, заговорил Семен Петрович,— Стыдно мне будет…
— Да засунь ты свою стыдливость куда подальше! Она здесь неуместна.— гневно вскричал Амбаров,— Нет у меня времени на эти твои абстрактные штучки. Я деловой человек! Согласись, никто не даст тебе больше.
   Он впился в Бездушного своим серым, пристальным взглядом, как будто  хотел  пронзить  его мысли, чтобы всполошить их и подчинить себе. Впрочем, при необходимости он всегда мог прижать этого сапожника к ногтю, что не раз уже проделывал с другими, и заставить уступить ему за бесценок участок и дом. Довольный собой, Амбаров достал сигару, чтобы тут же ее раскурить, но взгляд его заметил Марфу Васильевну, и уголки губ его дрогнули в лукавой ухмылке.
— Эй, хозяйка, поднеси-ка мне огонька.— барственным тоном крикнул он женщине.
— В нашем доме не курят.— не отвлекаясь от вязания, лишь мельком взглянув на гостя, холодно заявила Марфа Васильевна.
— Могла бы и поласковее быть с гостем.— нервно теребя пальцами сигару, сквозь зубы улыбнулся Егор Кузьмич,— Я, как видишь, не простой гость, а щедрый покупатель.
— Знаем мы про вашу щедрость.— усмехнулась Марфа Васильевна и пристально посмотрела в глаза Амбарову,— Мы не продаем дом.
— Вот как?— сердито вскинул брови Амбаров и с досады раздавил в кулаке свою сигару,— Ну, разве, не мечталось тебе, сударыня, избавиться от хлопотного бремени содержать этот старый дом?
— Даже мысли такой не возникало.— охотно отозвалась Марфа Васильевна,— Здесь жить приятно.
   Неловкое молчание вскоре повисло в воздухе, и было слышно, как проворно в руках хозяйки переговариваются со звоном спицы. На какое-то время Бездушный, казалось, забылся,— низко склонив голову, он обхватил ее руками и, точно маятник, качался из стороны в сторону, но затем как будто спохватился и решительно произнес:
— Нам, сударь, с вами обсуждать нечего.
   И взглядом указал Амбарову на дверь.
   Обескураженный и злой, Амбаров выскочил от Бездушных, и даже не оглянувшись, сел в свое черное авто и приказал водителю гнать в пекарню, аромат свежей выпечки благотворно действовал на его взбудораженные нервы. Тучный запах обволакивал его с головы до пят, проникал внутрь, до самых глубин, и врачевал раздраженное больное место. Но уязвленное самолюбие невозможно было исцелить.
   Страшное унижение пережил Амбаров, когда он, уже считавший город своей вотчиной, в котором даже бродячая собака, поджав хвост, устремлялась прочь от его неистового взгляда, а спины людей покорно прогибались, выспрашивал у сапожника согласие продать дом. Как пощечина, прозвучал отказ. С той поры Егор Кузьмич захандрил, он потерял покой, почти не ел, и кошмар, все один и тот же, мучил его ночами. Снилась ему ухмыляющаяся физиономия Бездушного, как он, хватает его за ворот и грубо вытряхивает из дома. Впрочем, временное помешательство вскоре сменилось неистовым желанием отомстить Бездушным. Он бы тотчас воспользовался услугами чиновников, они за смешные деньги готовы были подсуетиться, состряпать необходимую бумажку, но все почему-то медлил. Как будто приценивался. Амбаров неохотно расплачивался и не любил чиновников. Однако, натянув на лицо масляную улыбку, он отправился на поклон, принудив себя быть в этот раз особенно любезным.
   Однажды, было это поздним вечером, Егор Кузьмич вновь появился в доме Бездушных, без приглашения, не отвлекаясь на изумленные взгляды хозяев, молча прошел он в горницу, сел на табурет и заявил:
— Значит, вы отказываетесь продать мне этот дом?
   Он мог бы обойтись без лишних вопросов, и тотчас приступить к делу, за которым пришел, однако спросил и, вполне довольный тем, что уже произвел впечатление на Бездушных, ухмыльнулся и бодро хлопнул по своим толстым ляжкам. Тут же на пороге возникла рыжая физиономия с лукавым прищуром глубоких глаз. Семен Петрович в недоумении глянул на странного гостя, который, расположившись за столом, с безмятежной улыбкой вынимал из своего портфеля какие-то бумаги.
— Вот и адвокат.— кивнул в сторону вошедшего Амбаров и, значительно повысив голос, добавил,— Между прочим, депутат городского собрания… Аристарх Петрович.— неожиданно глаза его сузились и превратились в крохотные щелки,— Мы, собственно, к вам по необходимости. А необходимость наша требует справедливого разрешения.
— Не понимаю, о чем вы, сударь, говорите?— удивился Семен Петрович.
— Мы заявляем! — не замечая слов Бездушного, суровым голосом продолжал Амбаров,— Мы заявляем, что ты, Бездушный,— нечестный человек, вор и закоренелый плут.
— Тут, верно, ошибочка вышла. Вы понимаете?! Недоразумение! — беспокойно залепетал Семен Петрович, предчувствуя недоброе в начавшемся разговоре,— Это все не про меня!
— Значит, бумага все врет? И я, по-твоему, обманщик?! — густо покраснел вдруг Амбаров и выхватил бумагу из рук Аристарха Петровича,— А ты сюда взгляни, черным по белому писано, — вот здесь ты задолжал городу неприлично крупную сумму, потому что уже семь лет не платишь налоги. Это ли не преступление?! Но все мы люди.— доверительным тоном проговорил Егор Кузьмич,— Могли бы и не заметить. Но некто Трясогубов заявил против вас, что вы лично предложили ему взятку. И в том же году, можно сказать даром, забрали у города сапожную мастерскую. Знаешь ли ты, Бездушный, как это называется?— Амбаров впился в Бездушного своими красными воспаленными глазками и ядовито произнес,— Коррупция! А мы, сударь, неустанно боремся за нравственную чистоту нашего города, чтобы порочные людишки и впредь не смели…— тут Егор Кузьмич замолчал, переглянулся с адвокатом и неожиданно мягким голосом заговорил,— Вот, сколько против тебя всего нехорошего. Но всегда можно договориться. Я, как ни крути, уже третий день председательствую в городском Собрании. И, разумеется, смогу обойти некоторые неудобные вопросы. За это ты, Семен Петрович, должен возместить городу ущерб. В противном случае все твое имущество перейдет в собственность города. Этот дом тоже. И попробуйте мне возмутиться.— как бы между прочим предупредил Амбаров. Пристальный взгляд его тотчас заметил, как осунулся вдруг Бездушный, как заметались в глазах его страх и растерянность, он, как видно, что-то хотел сказать, да слишком был подавлен,— Вот и порешили.— выдержав короткую паузу, заговорил Егор Кузьмич,— Все равно платить тебе нечем. Но ведь я не какой-то там злодей, на улице не оставлю. У меня на задворках квартирка имеется, вот туда и съезжайте. Пристав проводит вас.
   В тот же миг в дверях горницы показалось коренастое, приземистое тело Канальи. Чуть ли не застряв в дверном проеме, он остановился на пороге и угрюмо долгим взглядом посмотрел на Бездушных.
— Три дня для переезда, думаю, вполне хватит.— закончил Амбаров и засобирался уходить, но Марфа Васильевна, все время стоявшая за спиной мужа, неожиданно выступила вперед. По лицу ее разлилось негодование, казалось, что вот-вот она схватит тяжелую скалку и огреет ею непрошеного гостя. Каналья, точно, сторожевой дворовый пес, приподнял свои тучные брови и зарычал на женщину. Егор Кузьмич небрежно махнул на пристава рукой и тот замолчал.
— Это похоже на беспредел!— возмутилась Марфа Васильевна, в миг оказавшись между мужем и Амбаровым,— Где это?.. В каком законе писано, чтобы людей вот так запросто выгоняли из собственного дома?! Покажите-ка мне эту вашу сраную бумажку!
— Я просил бы вас, сударыня, не выражаться.— почти шепотом с гнетущей улыбкой на змеином лице проговорил Аристарх Петрович и протянул женщине бумагу.
   На какое-то мгновенье в горнице воцарилась тишина, Марфа Васильевна пытливо изучала, написанный мелкими буквами документ. Но крохотные, словно черные блохи, буквы вдруг ожили, сорвались с места и беспорядочно забегали по бумаге, образуя при этом слова, смысл которых невозможно было понять. Что за чертовщина?.. Марфа Васильевна вопросительно, посмотрела на адвоката.
— Как видите, мы  вас не  обманываем.— тотчас  оживился Аристарх Петрович и, как сама любезность, доверительно заговорил,— Обратите внимание, чуть ниже пунктик, отдельной строкой,— это налог за землю…
— Точно так,— подхватил Егор Кузьмич,— именно отдельной строкой: отказался платить налог за земельный участок. И что из этого следует?..
   Амбаров хищным взглядом уставился на Марфу Васильевну, она, совершенно сбитая с толку, растерянно теребила в руках бумажную салфетку.
— Изъять.— с ледяным спокойствием ответил адвокат.
— Изъять! — безжалостно повторил Амбаров и обратился к Бездушному,— Сделайте одолжение, сударь, не тяните с переездом. Вам же лучше будет.
   Он поднялся с табурета, на мгновенье задержал свой взгляд на Марфе Васильевне, как будто хотел пронзить ее насквозь, чтобы добраться до Бездушного, и сквозь зубы улыбнулся.
— А вам, сударыня, мое особое почтение.
   И не говоря ни слова больше, молча направился к выходу. Следом за Амбаровым, спешно сунув в портфель свои бумаги, из горницы выскользнул Аристарх Петрович. Он на мгновенье притормозил возле пристава, ткнул пальцем в его упругий живот и важно заметил:
— А брюхо у тебя не по уставу. Негоже.
— Виноват, вашество.— угрюмо с мрачным видом проворчал Каналья и неуклюже последовал за адвокатом.
   За воротами глухо заурчала машина, и вся троица стремительно умчалась в поздние сумерки.
   Вскоре после ухода злосчастных гостей Семен Петрович горестно взвыл и, вцепившись пальцами в табурет, с силой ударился головой об стол.
— Головой-то зачем бьешься?— вскричала Марфа Васильевна,— Сдурел ты, что ли?
— Сдурел, Марфушенька. От горя я совсем сдурел,— с горечью в сердце запричитал Бездушный,— За что?! За какие долги меня наказывают? Я ведь, Марфушенька, каждую копеечку в дом нес. И не думал, что кому-то понадобится моя денежка.
— Им не копеечка твоя нужна, взять-то с нас нечего.— решительно возразила Марфа Васильевна, взгляд ее, уже почти засыпающий, уставший от дневных переживаний, вдруг загорелся негодованием,— Ох, до чего же охочие бывают людишки до чужого добра!.. Им ведь, Сенечка, дом нужен. Вот и придумали эти свои налоги. А мы за землицу еще ни копеечки не заплатили. Давеча спрашивали: надо ли? Смолчали. А тут вдруг приспичило лиходеям. Теперь хоть запричитайся. Отымут… Ну, да хватит причитать,— неожиданно махнула она рукой и, заглянув в потухшие глаза мужа, неуверенно проговорила,— День завтра долгий. Может завтра все и разрешится?..
   Затем глубоко во весь рот зевнула и поплелась в комнату приготовляться ко сну.
   Оставшись в одиночестве, Бездушный испытывал в душе гнетущую безысходность, и терзался мыслью, что остался в глазах жены жалким и ничтожным существом. Он не взбунтовался, не прогнал непрошеных гостей со двора. Что-то вдруг переключилось в его мозгу, и он покорно притих на своем табурете, спрятавшись за спину жены, и хоть бы одним словом возмутился…
— Ну, что ты там все плачешься? Спать иди.— услышал он настойчивый голос жены,— Да не шуми так сильно. Егорка нынче что-то прихворнул. Разбудишь.
   Семен Петрович поднялся с табурета и послушно отправился в постель. Вскоре он успокоился, прильнул к жене, совсем как дитя к матери, и забылся тихим сном. Сквозь сон он слышал, как Марфа Васильевна поднималась, встревоженная, уходила к сыну и подолгу у него оставалась. Но сам не в силах был разлепить свои отяжелевшие веки.
   Раннее утро застало Бездушного совершенно разбитым, но уже собранным на работу. Обыкновенно в воскресные дни он позволял себе немного понежиться в постели, и поднимался, когда из кухни доносился аппетитный запах свежей стряпни. Марфа Васильевна, уже разгоряченная утренними хлопотами, встречала мужа с кружкой теплого молока. Но в это утро Семен Петрович поднялся неожиданно рано, за окном едва зарделась на востоке кромка неба. Но кто-то с силой встряхнул его и заставил двигаться. Бездушный невольно засобирался, стараясь уйти бесшумно, не потревожив сон жены. Но Марфа Васильевна проснулась и, еще не совсем отряхнувшись от сна, спросила:
— Ты что в такую рань-то подорвался?
— Так я же на работу.— нисколько не смутившись, пробормотал Бездушный, уже напяливая сапог на правую ногу.
— Господи! Ты на часы-то смотрел?— всплеснула руками Марфа Васильевна,— Какая может быть работа?
   Он кивнул головой, налаживая сапог уже на левую ногу, рывком потянул его за голенище, ступня мягко скользнула внутрь и легла на дно. Бездушный удовлетворенно хмыкнул и ласково глянул на жену.
— Шла бы ты, полежала бы еще…
— Охота мне одной лежать.— фыркнула Марфа Васильевна,— Да и некогда. Егорку собирать надо. К тетке поедем. Мальчонка совсем расхворался. Она травница. Пускай полечит.
— Может лучше в больницу?— неуверенно, взволнованным голосом спросил Семен Петрович,— Там все-таки лекарства. Врачи…
— Знаю я это их лекарство. Отрава!— упрямо отрезала Марфа Васильевна,— Накормят мальчонку гадостью и не скажут, потом отчего лечили. Да и не примут. Сегодня у них воскресенье. Выходной.
   Семен Петрович возражать не стал и только спросил, когда их ждать домой. Марфа Васильевна на мгновенье задумалась, затем ответила, что сама вскоре вернется, и вдруг как будто спохватилась:
— Ставни сама закрою, чтобы воры не залезли. А ты с работы сразу домой, чтобы в потемках по улицам не шатался. Всякие по ночам ходят…
   Так, давая наставления, она тем временем собирала мужу обед. Наконец, сунула в руки ему узелок и стала прощаться.
— Ну, коль уж собрался, иди. А мы тут с Егоркой сами как-нибудь.
   В замешательстве Бездушный встал на пороге, он, казалось, противился какой-то таинственной сущности, которая с утра поселившись в нем, упорно выпроваживала его из дома в холодное утро. Семен Петрович отчаянно глянул на жену и рванулся к ней, обнял, прижался и почувствовал сладкое умиротворение. Но Марфа Васильевна отстранилась от мужа, поцеловала его в лоб и подтолкнула к порогу.
— Ну, иди же. Иди, работничек.
   Оказавшись за воротами, один на безлюдной улице, он остановился, очарованный,— безмятежное, в сиреневой дымке утро замерло в воздухе. Спит город, как видно, еще не проснулись его обитатели. Семен Петрович зябко поежился. Надо же, все еще спят.— глубоко, как будто с сожалением, вздохнул он и спешно отправился к своей мастерской, до которой идти было чуть меньше часа. Но путь его вскоре прервался возмущенным карканьем с неба. Серая ворона, неизвестно откуда вдруг взявшаяся, кружила над головой и орала во всю свою глотку. На какое-то мгновенье она, казалось, зависла в воздухе, а затем внезапно ринулась вниз и хряпнулась о землю почти у самых ног Бездушного. Он опешил, в недоумении смотрел на распластавшуюся перед ним птицу. Но живучая тварь вскоре оклемалась, с укором глянула на человека и поволокла свое разбитое крыло от дороги в густые заросли акации.
   Ошеломленный, совершенно сбитый с толку, Семен Петрович на мгновенье оказался в каком-то нервическом ступоре. Он не верил в приметы, однако не каждый день падают с неба птицы, как ни крути, а вороний взгляд не предвещал ему ничего хорошего. Кое-как собрав разметавшиеся в беспорядке мысли, он побрел к своей сапожной мастерской.
   Тревожно стало в душе его и тягостно от возникшего вдруг предчувствия неотвратимой беды. «Эх, повернуть бы обратно, что ли?» — порывался Семен Петрович, но сдерживал себя и торопился. Все это хандра. Он всегда тосковал, когда приходилось надолго разлучаться с женой. Хоть и была Марфа Васильевна с ним излишне строга, бывало, и накричит по горячности, но Бездушный, покорно опустив голову, молчал и тихо про себя улыбался. Гроза вскоре миновала, и Марфа Васильевна, как ни в чем не бывало, перебирала на голове его редкие волосы. Взволнованный воспоминаниями, Семен Петрович шел по пустынному городу. И все же взгляд его заметил уже начавшееся движение вокруг. То своры собак рыскали по мусорным бакам и дрались между собой, как видно, не поделившие кость. Бездомные, неприкаянные людишки, кто с тележкой, кто налегке торопились быстрее собак опустошить мусорки. То и дело раздавался треск пивных банок, которые они давили ногами и складывали в свои пакеты и мешки. Семен Петрович жалел всех горемычных — собак и людей — но сторожился их, обходил стороной. И теперь, глядя на копошащихся в мусоре, он вдруг подумал, что, возможно, очень скоро и он окажется на улице и будет так же рыться в мусорных баках и с треском мять пустые баночки из-под пива. Что за бред? Тотчас осадил себя Бездушный. За долги, конечно, могут отнять дом и нагим пустить по миру. Но никто не посмеет отнять у него семью. Это невозможно. Ведь, если есть у человека семья, ничто его уже не устрашит. А за Марфушеньку и Егорку  он готов  рвать свои жилы. Еще останется у него сапожная мастерская, а значит будет верный заработок и крыша над головой.
   До мастерской оставалось пройти всего-то несколько шагов, когда взгляд Бездушного заметил притаившуюся в кустах странную тень. Похоже, это был зверь, безмятежно щипавший сочную зелень. Или ему померещилось?.. Но тень вдруг выпрямилась в человеческий рост и, как будто скользнув по воздуху, очутилась перед носом Семена Петровича. Знакомая с вечера физиономия адвоката дружелюбно улыбнулась и сразу приняла таинственный вид.
— А я давно вас здесь ожидаю.— спешно заговорил адвокат,— Как будто предчувствовал я, что вы сегодня будете. Оно и не странно, ведь вы сейчас в таком пребываете состоянии. Я бы сказал, трагическом. Но не все так скверно, Семен Петрович. Заметьте, в жизни есть много выходов, из жизни — один,— Лисин загадочно посмотрел в глаза Бездушному,— Если вы меня впустите, я все непременно объясню. Так вы позволите мне войти?
   Какое-то мгновенье Семен Петрович был в замешательстве, но удивился еще больше, когда заметил странность во взгляде адвоката — его глаза, с любопытством наблюдавшие за ним, казалось, не имели своего постоянного цвета, то были они черными, как ночь, то становились пронзительно-синими, затем смешивались с зеленым цветом; но глубине их полыхал багровый оттенок. Наконец, в глазах Лисина застыл ядовито-желтый цвет. Померещилось, подумал Бездушный и, встряхнувшись от наваждения, молча кивнул головой и открыл дверь.
— Благодарю.— шепнул Аристарх Петрович и прошмыгнул перед носом Бездушного в мастерскую.
— Знаю, я вам не приятен и, разумеется, вы меня не ждали.— устроившись на старом диване, безмятежно начал разговор Лисин,— А я, между прочим, к вам не от праздного любопытства.
— Что же вы хотите от меня?— неожиданно разозлился Семен Петрович.
— Помилуйте, мне от вас ничего не надо.— холодно улыбнулся Аристарх Петрович и доверительно, как бы между прочим, заметил,— Знайте ли, мне Амбаров и самому неприятен. Но приходиться терпеть. Должность у меня такая.— адвокат развел руками и на мгновенье замолчал, как видно, собираясь сказать что-то чрезвычайно важное,— Надо признать, что дело ваше весьма занятное. Разумеется, тут не обойти очень деликатный вопрос,— взгляд Лисина замер, но почти сразу оживился лукавыми огоньками,— сколько стоит ваш дом?..
   Зрачки адвоката странно сузились и глаза его стали мутными, точно их окунули в кислое молоко, но взгляд его оставался цепким, замечая малейшее движение на лице ошеломленного вопросом Бездушного. Выдержав короткую паузу, Аристарх Петрович продолжил:
— Все дело в том, что каждая вещица в этом мире, даже самая ничтожнейшая, имеет свою цену. Не далее, как три дня назад в канаве за городом нашли тело одного человека, кажется, ему было не больше тридцати. Представьте себе, он был совершенно мертвый и, как ни странно, голый.— Аристарх Петрович хихикнул,— Это некто Собакин. Наркоман. Но убили его не за наркотики. За джинсы. Тюкнули в самое темечко, и с еще живого стащили все его шмотки. Как видите, эти рваные джинсы стоили  парню  жизни. А никчемная жизнь наркомана  даже не была застрахована.
— К чему вы все это говорите?— взволнованно пролепетал Бездушный, испытывая некоторое беспокойство от пристального взгляда адвоката.
— Охотно отвечу вам.— невозмутимо улыбнулся Аристарх Петрович,— Ваш дом, как мне известно, застрахован. И я скажу вам: это очень, очень большие деньги. Вы имеете возможность их получить, но при одном условии — ваш дом должен сгореть.
   Холод ворвался в глаза Бездушному, на мгновенье потушив его взор, казалось, что вот-вот он соскользнет со стула и бесчувственный рухнет на пол. Ошеломленный, Семен Петрович таращился на адвоката, и чудилось ему, что в эти секунды на него смотрит лукавый. Змеиные уста замолчали, но в них как будто застыла легкая усмешка. Сглотнув горечь, Семен Петрович, наконец, выдавил из груди:
— Вот… Вот так… Так запросто должен сгореть… мой дом?..
— Разумеется, запросто дом сгореть не может.— развел руками Лисин и как будто намекнул,— Без вашего участия.
— Да в своем ли вы уме?— едва не задохнулся Семен Петрович и судорожно глотнул ртом воздух,— Как?!.. Как вообще такое возможно?!
— Возможно. Еще как.— нисколько не смутившись, отозвался Лисин и между прочим заметил:— Стоит же в сарае канистра с бензином. Зачем, спрашивается, вам этот бензин? Техники у вас никакой, даже самой захудалой. Значит, для чего-то он предназначен… был.
   От изумления глаза Бездушного полезли на лоб и рот его страшно скривился.
— Когда-нибудь вы должны сделать это. А тут сам черт велит. Зачем же медлить?— как о пустяковом деле говорил адвокат и, подмигнув Бездушному, достал из портфеля изысканную бутылочку коньяка,— Вот это вам сейчас необходимо.
— Вы сумасшедший!— взвился на стуле Семен Петрович,— Собственный дом спалить!..
— Вижу, вы расстроены.
— Еще как расстроен!
— Другого выхода у вас нет.— развел руками адвокат,— Никто за вас не вступится, даже слова никто не молвит. Все будут ждать, не случится ли с вами чего-нибудь ужасного. И представьте себе, когда это случиться, все, как один, поднимутся и начнут вас жалеть. Станут приносить вам свою одежду, пищу и даже деньги. А город выплатит вам страховку, за которую вы ни разу не заплатили. Но общество, знайте ли, за вас вступится… При этом самое интересное то, что дом ваш сгорит не весь. Немного обгорят стены. Ведь рядом пожарная часть…
   От слов адвоката голова Бездушного пошла кругом. Он потянулся к коньяку. Аристарх Петрович одобрительно кивнул и услужливо подставил стопочку.
— В противном случае,— невозмутимо продолжал адвокат,— ваш дом сломают. И поверьте мне, то, что будет на его месте вас совсем не обрадует.— змеиные уста растянулись в безмятежной улыбке,— Бордель. Какая-нибудь девка будет вилять там своим голым задом и ублажать похоть того же Амбарова. 
— Странные вещи вы говорите.— простонал Семен Петрович.
— Это повсюду так.— вкрадчиво, почти шепотом проговорил Аристарх Петрович и заглянул в глаза Бездушному,— Дело ваше шито белыми нитками. Втемяшилось Амбарову, что место весьма прибыльное для торговли, вот он и притянул за уши все ваши долги. Ему это позволительно. Как ни крути, Егор Кузьмич — чиновник. И совершенно беспамятный. Он, знайте ли, уже забыл про обещанную вам квартирку.
   Обескураженный словами адвоката, Семен Петрович был почти уже близок к помешательству. Как в лихорадке, метался по сторонам его изумленный, по-детски недоверчивый взгляд, и только на мгновенье вдруг замирал, точно наткнувшись на незримую преграду. В тот миг вся жизнь его разбилась на крохотные, пронзающие память осколки. Он хотел заорать, но рот его наполнился горечью и дыханье стало судорожным. И только слезы выступили из глаз. Заметив отчаяние Бездушного, адвокат изобразил на своем лице негодование и яростно всплеснул руками:
— Как же вы позволите выкинуть себя из собственного дома?!
— Не позволю.— решительно сжал кулаки Бездушный. 
— Вот-вот! И не позволяйте.— с жаром подхватил Аристарх Петрович,— Вот так их! В грязь лицом. Чтоб не очень-то забывались. Чиновники. А то ведь гляньте, как охамели. Дармоеды. Хуже саранчи. А вы будьте решительны.— с воодушевлением наставлял Лисин,— Сегодня же все так и сделайте. Признаться, Марфу Васильевну вы в самый раз отправили к тетке. Далеко ли она живет?.. Впрочем, это и не важно. Главное, сударь, чтобы вы не стушевались. А то ведь знайте, как бывает?..— лицо адвоката несколько омрачилось, и взгляд его стал пристальным,— В дом не заходите. Не надо. Еще дрогнет ваше сердце, и дело будет испорчено. С порога облейте бензином, подожгите и возвращайтесь в мастерскую. А там вашим домом займутся уже совсем другие силы.— неожиданно он переключился на окно и с улыбкой заметил,— Гляньте, дружочек, вот уже и ночь на дворе.
   Семен Петрович с недоумением посмотрел на адвоката, затем глянул в окно и… остолбенел, совершенно сбитый с толку,— за стенами мастерской стояла глубокая ночь.
— Так незаметно пролетело время.— как будто с сожалением развел руками Аристарх Петрович,— Выпьем с вами, не чокаясь.— и тотчас сам разлил коньяк по стопочкам,— Завтра для вас все будет по другому. Вот увидите…
   Голос адвоката, точно махровый, звучал вкрадчиво, очаровывая, незаметно вгрызался в сознание Бездушного, как червь в сердцевину яблока, постепенно вытесняя все мысли. И вскоре заговорил как собственный внутренний голос. Семен Петрович даже не заметил этой странной подмены. Он забылся и не увидел, как таинственно исчез адвокат.
   Недалекий путь от мастерской, подгоняемый внутренним голосом, Бездушный проделал, как в забытьи. Очнулся он уже на крыльце своего дома, в руке его была канистра, внутри которой мягко плескался бензин. Семен Петрович прошел в сени. Душа невольно рванулась в дом, но на мгновенье он замешкался на пороге. Затем открыл дверь. Зашел в горницу. Все здесь потонуло во мраке, ставни плотно закрыты. Кругом — настороженное безмолвие. Хоть бы скрипнула половица. Хоть бы мышь зашуршала в норе. Но в доме, как видно, ни души. Марфа Васильевна, как и обещала утром, отправилась с сыном к тетке.
   Лишенный всяких мыслей, Семен Петрович между тем терзался злым предчувствием. Голова его, как туго накаченный воздухом мяч, казалось, вот-вот сорвется с плеч и со свистом выпустит наружу оставшиеся мысли. Обхватив голову руками, Бездушный выскочил в сени. «Что за малодушие?— недовольно заворчал голос адвоката, — Сделай все, как велено... — и больно сжал сердце,— Ведь завтра все будет совсем по-другому.» Как в забытьи, слепо повинуясь голосу, Бездушный облил бензином стены и чиркнул спичкой. Крохотный синий огонек проворно побежал по стене и вскоре вспыхнул, рванулся вверх и, словно хищный зверь, почуяв кровавую добычу, неудержимо ринулся в дом.
   Огненные всполохи озаряли ночь. Испепеляющим жаром полыхал вокруг Бездушного воздух, но в беспамятстве он не замечал его обжигающего прикосновения. Там, в зареве сгорающего дома, виделся ему потрясающий радужный мир. Восторженная дрожь всколыхнула сердце Семена Петровича и он, счастливый, как дитя, узревший некую сокровенную тайну, улыбнулся и всем своим существом потянулся к огню, но отчаянный крик разрушил видение, и он ощутил жгучую боль. Кто-то выхватил Бездушного из раскаленного облака, выволок со двора и бросил на землю.
— Она в доме! Сгорит же! Сгорит!..
   Как будто издалека слышался ему чей-то голос. Какие-то люди в смятении носились вокруг. Суетились. И вдруг застыли в ужасе. Невообразимый треск и грохот обрушившийся крыши оглушил сознание Бездушного. Миллиарды искр выплеснулись в ночное небо и потерялись во мраке.
— Сгорела! Сгорела, сердешная!..— отчаянно завопил бабий голос.
   Но разум Бездушного едва ли слышал эти страшные вопли, он как будто внезапно высох и весь скукожился, и где-то в глубине холодной ночи одиноко засмеркался чуть живым огоньком.