Добрый человек из Везельска

 
  Я был  поражен, когда, вернувшись   из аспирантуры, я узнал, что Людмила Травкина,  преподаватель кафедры биологии,   подала на развод  из-за того, что ей изменил муж. Я  бы не удивился, если бы  изменила сама Людмила.  Но  Паша  был скромным, порядочным. деликатным человеком,   глубоко любившим свою жену и дочь.  Я не мог поверить, что  он способен на измену.

  С Пашей, я познакомился сразу после окончания института: мы оба пришли работать  на только что открывшийся подготовительный  факультет для иностранных граждан (он вел химию, я – русский язык).  Это был сутулый человек  двадцати пяти лет, среднего роста , в очках с толстыми линзами. Меня привлекли в нем его интеллигентность, мягкость, скромность.  Он никогда не повышал тон,  говорил и смеялся тихо. Одевался скромно, без претензий. Его умные серые глаза смотрели на собеседника  застенчиво.
      В технологическом институте, где  мы готовились к сдаче кандидатского экзамена по философии,  я увидел его с  крупной, миловидной,   энергичной  женщиной с ямочкой на правой щеке.
- Это твоя подруга? – спросил я, когда он остался один.
- Больше, чем подруга, - ответил он, смущенно улыбнувшись. -  Жена.
    Паша познакомил нас.  Я сразу отметил у Людмилы крепкий мужской ум, твердый характер. Добрые, умные серые  глаза Паши  излучали какое-то свет любви, когда он смотрел на нее.   

     Через полгода  мы с Тоней, моей женой,  пригласили их к себе в гости.  Мы мило посидели за столом, поиграли в  интеллектуальные игры, подготовленные Пашей, провели конкурс на лучшее буриме.  Когда гости ушли,   Тоня  критически оценила  выбор Людмилы.
  -  Не знаю, что она в нем нашла? – сказала она, когда гости покинули нашу комнату в общежитии.  - Неужели она не могла найти кого-нибудь получше?
     Мне Паша нравился больше, чем Люда, но я тоже считал, что они не подходят друг к другу.
   
      Вскоре мы с Тоней нанесли ответный визит.
      Паша и Людмила занимали комнату  в коммунальной квартире. Мы вчетвером сидели за столом,  разговаривали, пили вино, ели голубцы, приготовленные хозяйкой.  Люда поделилась горем: у них в квартире завелась мышь, она скребется по ночам, мешает спать, поймать ее не удается. И в этот самый миг, легкая на помине, мышь выскочила откуда-то из-под шкафа и пронеслась по комнате. Люда бросилась за нею. Мы с Тоней тоже вскочили со своих мест. Мышь юркнула под палас, лежавший на полу. Я раньше всех подбежал к месту ее укрытия. Я не хотел ее убивать. Но меня захватил охотничий азарт. Кроме того, мне хотелось угодить хозяйке. Чтобы мышь не ускользнула, я через палас  придавил ее к полу. Когда я отогнул край паласа, мышь не подавала признаков жизни. На лице Паши появилось скорбное выражение. Он напоминал человека, который потерял близкое ему существо.
     - Я не хотел ее убивать, - срывающимся голосом проговорил я. – Это несчастный случай.
      Паша что-то бормотал из вежливости, но видно было, что смерть безобидной мышки потрясла его до глубины души. Люда оставалась спокойной. Было заметно, что она  относится к Паше так, как взрослая к ребенку. Когда Паша вышел на кухню, она  утешила меня:
    -  Ты не переживай. Я тебе благодарна.
   «Прав был Талейран, когда советовал проявлять поменьше рвения», - подумал я с горечью.

     Когда я развелся с Тоней,  дружба с Травкиными прекратилась. Паша не располагал к душевным излияниям, исповедям.  Кроме того, я перешел работать на другой факультет.
    До меня дошла новость, что Травкины получили трехкомнатную кооперативную квартиру.      
         Когда он уже учился в аспирантуре (он поступил в нее на год раньше меня), зимой  я случайно увидел Людмилу на улице города. Она была в черной шапке, в шубе. Увидев меня, она шарахнулась в сторону, чтобы избежать встречи и разговора со мной. Ее поступок показался мне подозрительным. «Уж не встречается ли она где-нибудь  здесь с любовником?» - мелькнуло у меня в голове.

    Прошло несколько лет. Вернувшись из Москвы, я  встретил Пашу в институтской столовой. На нем был серый клетчатый костюм.  Короткая бородка и усы, которые он отрастил,  придавали его облику колорит  солидности и интеллектуальности.   
  Мы сели за один стол. У Паши  был какой-то потерянный  вид. Охваченный идеями «перестройки», я  заговорил  о политической системе,  господствовавшей в нашей стране.
      Я уже более года  был воинствующим антикоммунистом и считал социализм тоталитарной системой. Паша не принимал существующий строй, но, в отличие от меня, еще верил в Ленина и в «настоящий социализм».   
- Какова его модель? –  горячо спрашивал я. – Как его построить?
Он не смог ответить.
- Я же не специалист, - буркнул он.
- Таких специалистов нет и не может быть, - сказал я. – Построить настоящий социализм – это все равно, что создать вечный двигатель.
     Паша насупился.  Ничего не сказал.
     - Как семейная жизнь? - поинтересовался я.
    - Неважно.  Отношения с женой испортились. Может, даже разведемся.
     До меня уже доходили слухи о его измене, но деликатность не позволила мне расспрашивать о подробностях. Сам же он уклонился от рассказа.

     Прошло полгода. В июне я  случайно встретился с  Пашей в буфете.   Мы перекусили, а затем вместе направились в сторону парка. По пути говорили о серьезных вещах – о добре и зле. Паше тоже хотелось поработать на Отечество. Ему, как и мне, хотелось, чтобы наша страна окрепла, очистилась. Хотя мы оба не верили в бога, мы решили при случае пойти на восстановление храма, поработать безвозмездно.
Он  пригласил меня на дачу. Я согласился без раздумий. Автобус не пришлось долго ждать.  До дачи (она располагалась недалеко от города) мы добрались довольно быстро.
Дачный домик был небольшой, двухэтажный, кирпичный.  Недалеко от домика тянулись к небу гигантская ива и два тополя с серебристыми листьями. На участке росли яблони, кусты смородины и крыжовника.
   Солнце сияло, но в атмосфере чувствовалась тяжесть.   
Паша приготовил ужин: картошка в мундире, консервы, адыгейский сыр, чай с  конфетками. На скамейке, под яблоней, мы утолили голод. Затем попаслись на плантациях почти поспевших крыжовника и смородины.
    Пошел  дождь, а чуть позже разразилась сильная гроза. Мы укрылись в домике, поднялись на второй этаж. Я стоял у окна. Ветви вишни за окном раскачивались из стороны в сторону с огромной силой. От грома дрожали стекла окон. Было такое впечатление, будто возле нашего домика разрываются снаряды, выпущенные из пушки небесным артиллеристом. Я выразил опасение, что в наш домик может попасть снаряд и разнести его вдребезги, но Паша успокоил меня:
   - Молния бьет только по самой высокой точке, а наш дом таким не является. Опасна шаровая молния. Но шаровые молнии встречаются довольно редко.
Гроза стихла. Я свернул газету и хотел убить ею муху,    укрывшуюся  в нашем домике от грозы.
   - А то она нам завтра утром  спать не даст, - объяснил я свои кровожадные намерения.
Но Паша вступился за нее.
   - Не надо, - тихо попросил он. – Я ее сейчас  поймаю.
Он попытался поймать ее, но живой она не давалась ему в руки.
  - Завтра сама улетит в  окно, -  успокоил он меня.
«Поистине этот человек даже мухи не обидит», - подумал я.
В комнате погас свет, но спать не хотелось. Мы оба были одиноки, оба страдали.  Я заговорил о своем разводе с Тоней. Раньше я никому, кроме Макарова,  не говорил об истинных  причинах своего развода: стыдно было признаться, что я рогоносец.
   После того, как моя исповедь была закончена, я  решил, что имею моральное право «раскрутить» Пашу,  чтобы узнать его    личные тайны.
-   А как у тебя сейчас отношения с Людмилой? – спросил я после большой  паузы.
-   Развелись.
-    Почему?
-    У меня роман был.
- С кем?
- С одной аспиранткой, когда учился в Ленинграде.
  Мне было интересно узнать, как он, примерный семьянин, добрый, порядочный человек, мог выйти за рамки традиционной морали.
- Расскажи, как тебе удалось ее соблазнить? – спросил я. – Как произошло первое сближение?
- Это произошло не сразу.  Я встречался с нею год. В кино ходили, в театр. А потом это произошло как-то само собою.
   - А кто был инициатор отношений? Ты или она?
   - Трудно сказать. Но скорее она.
   - Ты ее любил?
    -  Да. Когда к ней приехал муж, я страшно ревновал. Увижу ее случайно - радуюсь, блаженствую. А когда ко мне в Ленинград приехала Людмила, я избегал интимной близости с нею.
   - Как выглядела твоя аспирантка?
   - Невысокого роста, симпатичная.
    - А какой она была в постели?
   - Очень сексуальна. Мы перепробовали с нею все позы.
-  Как жена узнала о ваших отношениях?
-Уже после того, как я вернулся домой, она  нашла письмо от нее в кармане пальто. Приперла к стенке. Пришлось признаться.  Да я особенно и не скрывал. Мне было все равно.  Когда вернулся из Ленинграда,  постоянно думал о Татьяне и уклонялся от близости с женой.
   -  А когда и как ты сблизился с Людмилой? – поинтересовался я.
   - Еще в студенческие годы. Мы ровесники, но она училась на курс старше меня. Как-то в институте она сама подошла ко мне и предложила мне вместе заниматься научными разработками. Я согласился. Признаться, меня тогда удивило, что в напарники она выбрала меня. В этот же день мы пошли к ней домой, где у нее была оборудована маленькая лаборатория, приступили к работе.  Роман начался не сразу. Год мы занимались  чистой наукой. Конечно, когда мы рядом сидели за микроскопом, у меня, как у юноши, появлялось какое-то влечение, но внешне это никак не проявлялось.
- Как же началось сближение?
- Как-то я случайно встретил ее на стадионе. Ветер трепал ее платье. Тогда   во мне что-то шевельнулось. Спустя неделю-две после этого эпизода мы были в лесу, набирали грунт для экспериментов. Попали под дождь. Платье прилипло к ее телу. Меня потрясла ее фигура. Кажется, тогда я влюбился в нее.
- Ты сразу признался ей в любви?
- Нет. Сначала любил молча. Как-то она рассказала мне, что встречается с мужчиной намного старше ее, а ее родители против их отношений. Они заставили ее порвать с ним. Она расплакалась, положила мне голову на грудь.  Я стал ее утешать, гладить волосы. Кажется, тогда я в первый раз поцеловал ее. После этого мы стали встречаться. Но дальше поцелуев дело не шло. Она была против интимных отношений до брака.
- А как же мужчина, который был старше ее? Неужели у них не было секса?
   - Она говорила, что не было.
 - Ты был у Людмилы  первым? – поинтересовался я.
- Она сказала, что до меня у нее никого не было.  Во время первой брачной ночи просила быть осторожным, чтобы не причинить боль.
- А  вещественных доказательств ее невинности не было?   
 - Нет, не было. Да мне было  тогда безразлично. Ведь я ее любил. Когда я сделал ей предложение, она согласилась, - продолжал Паша. - Но поставила два условия: обеспечить семью квартирой и избавиться от овчарки…
- И ты выполнил ее условия?
- Выполнил... Ведь тогда я был влюблен в нее.  Мне до сих пор тяжело об этом вспоминать. Стыдно. Я заставил родителей разменять квартиру. Загнал их в Старый город, в  хрущевку.   
-    А почему ты не женился на аспирантке? – поинтересовался я.
- Просто у нас не совпали циклы, -  ответил товарищ. -  Она спросила как-то меня при людях: «Ты женишься на мне?»  Я сказал: «Нет». Я не хотел тогда разводиться. Дочку было жалко. А потом, когда отношения с женой испортились, я предлагал ей пожениться, но теперь отказалась она.
   - Знаешь, какая мысль пришла мне в голову, - сказал я. - По натуре ты верный мужчина. Если бы ты жил в Везельске , то ты бы до конца дней был верен Людмиле. Но ты надолго оказался вне сферы ее влияния, и тебя перепрограммировала Татьяна.  И ты стал хранить верность ей.
   - Может, ты прав, - произнес он задумчиво.
   - И еще один фактор действовал. В глубине души ты не мог простить Людмиле, что она заставила тебя избавиться от собаки. Ведь собаку ты любил.
   - Да, любил.
   - А где ты сейчас живешь? – поинтересовался я.
   - У родителей.
   - Квартиру оставил Людмиле?
   -  Скорее дочери.
   Утром мы отправились в город.  Расстались возле стадиона: Паша пошел в институт, а я по обыкновению в диетическую столовую.