Кошка, которая умела плакать Кн. 2 Гл. 1-7

Главы 1-7
Редакция вторая,
дополненная, исправленная и высочайше одобренная патриархом Селорном.

1. ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ

Отведя в сторону шелестящий занавес из раковин улиток, Талия ан Камиан замерла на пороге – из подвала доносились голоса.
– Никогда такого не видел. Никогда, твоя кошачесть! А я уже много повидал, слава пушистой Аласаис, слава прекрасной Аэлле! – сбивчиво тараторил кто-то незнакомый.
– Давай без эмоций, – перебил его голос Мора, и Талия, облегчённо выдохнув, зашагала по лестнице.
Ирсон, Ирера и Мор сидели вокруг ослепительно яркого костра, разожжённого прямо на плитах пола. В белом пламени иллюзии едва угадывались очертания человекообразной фигурки.
– Что это у вас тут за театр теней? – усевшись на ящик с гвоздями, спросила Талия.
– Новости с Элаанской границы, – не оборачиваясь, пробормотал Ирсон.
– Все знают, что Лайнаэн – могущественная наэй, – с расстановкой продолжал Мор. – Все помнят, как её маг Хейн одной молнией полностью уничтожил население Танцующих Песков. Мы свыклись с этим, свыкнемся и с тем, что произошло сегодня.
– Это было настоящее цунами из света! Всё живое мгновенно испарилось. От всех, кто отбрасывал тень, не осталось и тени. Такая мощь!.. Да что там живые – на месте Девяти Скал теперь девять каменных блинов!
– Девять Скал? – переспросила Талия. – Это же на Зелёной Равнине! Почему Лайнаэн напала на своих соседей? Они тут причём? Нет чтобы Ректора испепелить за клевету…
– Она ни на кого не нападала. Все эти смерти – побочный эффект, – бросила Ирера.
– Видимо, она побоялась, что после того, как Ректор её «разоблачил», весь Энхиарг объединится и захочет поквитаться с ней за прошлые обиды. Вот и… – Ирсон ткнул пальцем в иллюзию.
– И? – ткнула пальцем таная ан Камианка.
– И окружила свои земли защитным куполом.
– Куполом невероятной мощности! – с придыханием поддакнул незнакомец из пламени. – Да лоснится вовеки твоя шерсть, госпожа Талия. Я – Бааб…
– Второй подхалим при первом секретаре моей матери. Я узнала, – кивнула Талия. – Спасибо за сообщение. И давно всё это случилось?
– Получаса не прошло.
– А наши, значит, уже там… Любуются.
– Вы, ан Камианы, как мухи – что на повидло слетаетесь, что на… – уныло прокомментировала Ирера.
– Ничего святого! – поддакнул ей подхалим из пламени. – Кстати, ваших телепатов здесь не меньше, чем наших «копилок впечатлений». Ректор попросил патриарха Селорна о помощи – узнать, что происходит там внутри. И патриарх не отказал… Ого! Что-то здесь опять начинается!
Фигурка Бааба вдруг дрогнула, вытянулась. Языки пламени стали наматываться на неё, как пряди сахарной ваты на палочку.
На этом трансляция прервалась.
– И зачем только ваш батька Селорн во всё это ввязался? – прошептала Талия. – Клопу понятно – от Ректора добра не жди! Кто гаже – он или Лайнаэн – ещё можно поспорить. Бр-р!
– Уверяю тебя, Селорн прекрасно понимает, с кем связался, – криво усмехнулся Мор. – Давайте оставим его делать свою работу, и займёмся нашей.
– А что это вы тут сидите? – спохватилась Талия. – Вы же должны были быть внизу!
– Твоя штука отказалась нас впускать, – фыркнула Ирера.
– Мой кубик? Ох, да, иногда он своевольничает. Пойдёмте, сейчас всё наладим.

***

– Странно – контур на месте, чего ж он тогда вас не пускает? – проговорила Талия, осматривая иллюзорный венок из лэнэссер, отмечающий зону «разжиженного» стекла на верхней грани огромного куба-убежища.
Вернее – зону стекла, которое должно было стать «разжиженным» и послужить гостям своеобразным шлюзом, но по непонятной причине вновь затвердело и наотрез отказалось пропустить их внутрь.
– Ну, что ты, радость моя, заартачился? – растянувшись на грани, ворковала Талия. – Чем они тебе так не понравились? А? Скажи мне, мой идеально шестигранный!
Она ласково чмокнула куб. Стекло пошло волнами, словно она лакнула воды из лужи, и почти сразу тело Талии стало погружаться в толщу грани.
– Эффект хозяина! – подтягивая ноги к груди, улыбнулась ан Камианка.
– У вас тут случаем Энаоров не завалялось? – спрыгнув на пол, весело спросила она.
Ответа не последовало.
– Инон, ты спишь, что ли? Эй! Мы пришли!.. Наконец-то.
Тишина.
Убедившись, что стекло благополучно пропускает Мора, Талия направилась в угол куба…
Инон лежал на полу. Холодный. Мёртвый… Талия кинулась к Энаору. Хвала Аласаис, эал дышал. И душа его была на месте.
– Жрец мёртв, – поддев руку Инона мыском сапога, констатировал подошедший Мор.
– Мертвее некуда, – облизала пересохшие губы Талия.
– Жрец мёртв. Энаор жив… – с расстановкой проговорил телепат.
– Один мог погибнуть, защищая другого, – предположила Талия.
– От дядюшки Рестеса, – вставил Ирсон, двумя пальцами, как обмоченную котом тряпку, поднимая распоротую бездонную наволочку.
– Бред какой-то. Не мог он из неё освободиться. Не мог, хоть ухо мне открутите! – заявила ан Камианка.
– А освободить его оттуда могли? – тихо спросил её Мор.
– Кто? Тут же не было никого!
Взгляд Мора стал ядовитым и колючим, словно иголки валявшего под его ногами кактуса.
– Нет. Нет, – смешавшись, забормотала Талия. – Ему незачем…
– Перестань изображать наивную девочку, ан Камиан. Давай, посмотри, что жрец чувствовал перед смертью, – потребовала Ирера.
Талия сглотнула и, сокрушённо повесив хвост, пошла выполнять приказ. Она уже чувствовала – Мор и Ирера правы.
Тело Инона несло на себе множество ярких эмоциональных следов, но оно явно не было телом существа, умершего в сражении. Скорее… скорее оно походило на провонявший навозом старый комбинезон, с брезгливостью выброшенный внезапно разбогатевшим фермером. Нет… на воровской костюм, брошенный раскаявшимся бандитом у алтаря какого-нибудь Отца Всей Справедливости.
– Хватит прятаться! – резко распрямившись, рявкнула Талия. – Рассказывайте, что здесь произошло!
Мор, Ирсон и Ирера недоумённо переглянулись.
Не дождавшись ответа, ан Камианка пересекла закуток и, обойдя рогатое кресло, пинком выкинула из-за него меховой сапог.
– Я с кем сейчас разговариваю, а, моль тебя обглодай? – вопросила она у сапога.
Сапог молчал.
– Я тебе сейчас сама, без всякой моли, подошву отгрызу, – посулила Талия, но мужественный сапог не проронил ни звука.
Вместо этого брошенная поверх стопки бумаг мухобойка вдруг гибко приподнялась – точь-в-точь напуганная кобра – и по кубу разлилось глухое шипение:
– Что ты надрываеш-ш-шься? Всё хавно не добудиш-ш-шься. У него ше летняя спяшка, забыла?
– Забыла, забыла. Но ты мне тоже сойдёшь. Так что тут было? – усевшись на подлокотник, повторила Талия.
– Жрец получил шквеш-ш-шное послание. Не шмеш-шное, а шквеш-шное.
– Скверное. Я поняла, – кивнула ан Камианка.
– Или увидел дурной сон, – влез в разговор чей-то бодрый голос.
– Он вешь кочшилсячился, – продолжала мухобойка. – От ненавиш-шти. От гнева. От штыда.
– А потом он выпустил того, что сидел в наволочке. Побитого чёрного людя, – отбарабанил второй голос.
– Они перех-хлядывались с минуту, а потом умех-хли.
– От чего?
– Мы думаем, они шами решили умех-хеть – так отсюда пхош-ше выбхаться.
– Да-да, иначе бы бекло их ни в жизнь не выпустило!
На полке за спиной Талии что-то звякнуло. Ирсон прищурился. Видимо, вторым говорившим было неказистое медное блюдце…
– Мать твою сковородку. Только этого нам не хватало! – прорычала директриса всего этого… галантерейного зоопарка.
– Хорошо хоть «вафля» осталась при нас, – покосившись на Ирсона, проронил Мор.
– Извини, Ирсон, я, правда, думала, что ему можно доверять, – развела руками Талия.
– Ещё ничего не понятно...
– Да что уж тут понимать. Всё однозначно, как лишай на пузе. Нет мне прощения.
– Пойди, милая, в кладовку, съешь потравленную мышь, – звякнуло блюдце.
– Это кто тут разбренчался? В следующий раз крысиную отраву сыплю в тебя! – посулила Талия.
– Теперь они знают, где наше укрытие. Придётся куда-то перебираться, – хлестнул хвостом Мор.
– Куда? – тоскливо протянула Талия.
– У нас есть доступ в тайную лабораторию Энаора. Она отлично защищена, раз до сих пор осталась тайной, хотя твой приятель проворачивал в ней… всякое.
– Если бы у Энаора была нора надёжнее этой, вряд ли он прятался бы здесь, – возразила Талия.
– Может, он просто хотел побыть в твоей компании, – осклабилась Ирера.
– Ага, конечно. И лучшего момента он не нашёл. Слушайте, это куб из безднианского стекла, оснащённый самой лучшей системой жизнеобеспечения, какую я только смогла найти. Я не думаю, что где-то мы будем в большей безопасности.
– Они знают, что мы здесь. Ты понимаешь это? – с нажимом сказал Мор.
– Ну и что, что знают? Им придётся повозиться, чтобы вылущить нас отсюда!
– Они повозятся. И вылущат, – мрачно заверил ан Камианку телепат.
– Но прежде я успею позвать на помощь. И им придётся объяснять маминым магам, что они делают в подвале Моего Высочества без приглашения.
– Здесь они хотя бы не смогут напасть внезапно, – раздумчиво сказал Ирсон.
– Именно.
– Ты так в этом уверена? А что если твой дружок Инон вернётся так же, как сбежал? Ему что умереть, что воскреснуть – один чих. И дядюшку Рестеса оживит. Кстати, где его тело?
– Оно расползлось в кисель. Лужа там, за диваном, – услужливо доложило обруганное блюдце.
– Вот и из Иноновой тушки мы тоже устроим лужу. Ирсон, у тебя ведь наверняка найдётся какая-нибудь кислота?
– В избытке, – заверил её танай.
– Ты отдашь нам жезл? – поняв, что уговоры бессмысленны, сменил тему Мор.
– Да. Но я бы советовал вам остаться здесь.
– Когда логово кошки обнаруживает враг, она перетаскивает котят в новое. Это мудрый инстинкт, – важно проговорила Ирера.
– Значит, наши пути пока расходятся. Досадно, конечно, но что поделать, – пожал плечами Ирсон.
– Стойте, а как же Энаор? – заступая товарищам дорогу, воскликнула Талия.
– Никак. Вправить такой вывих мозга – нешуточная задача. У нас нет на это времени. Мне жаль, – отрезал Мор.

***

Аниаллу ан Бриаэллар, Тень Аласаис, лакомилась змеиными языками. В эмалированном тазу перед ней плавали десятки уродливых гадючек. Большеголовые, но с коротенькими тощими телами, они больше походили на головастиков какой-то чудовищной жабы, нежели на змей. Бледная сианай, плотоядно щурясь, вылавливала их одну за другой, чтобы придирчиво обнюхать, а потом, цепко схватив за челюсти, с мерзким хлюпаньем вывернуть наизнанку. Перехватив голову поудобнее, она впивалась в нежный язык и, резко мотнув головой, выкусывала его…
Загипнотизированный этим жутковатым зрелищем, Ирсон не мог пошевелиться. Он вдруг обнаружил, что и сам находится в змеиной форме, которую не принимал с самого детства. «Уж не десерт ли я?» – пронеслось в его мозгу. Ирсон зашипел от страха.
– Да не буду я тебя жрать, – обернувшись, выплюнула Аниаллу. – Вон хотя бы ради отца твоего не буду.
Ирсон поднял глаза. За спиной сианай возвышалось… нечто, больше всего напоминавшее огромный батон студенистой наларской колбасы. Полусгнившее содержимое, прорвав оболочку в верхней части батона, выпячивалось наружу уродливой многоглазой мордой.
– Папа? Что… что… – прошептал Ирсон – он узнал душу, томившуюся в этой ужасной туше.
– Таково моё новое воплощение, сынок. Тиана – мстительная наэй. Ей оказалось мало убрать меня с дороги. Захотелось поизмываться. Спасибо госпоже Аниаллу – я снова в Энхиарге…
– Не за что. Теперь у нас с госпожой удачей война, – утёрла губы тыльной стороной руки сианай. – А что с тобой, предателем, делать – не понятно. Ирсон, Ирсон…
– Я не предатель! – возмутился Ирсон-младший. – Я просто не верю, не могу поверить, что это сотворила Тиана!
– Предатель и есть, – сокрушённо покачала головой сианай. – А тебя ведь предупреждали – Тиалианна злоумышляет против твоего отца. Бедный дядюшка Рестес, рискуя собой, прибыл в Энхиарг, чтобы уберечь тебя. Но нет! Все плохие, одна Тиана хорошая!
Она снова плеснула пальцами по воде и… закричала от боли. Вода в тазу будто вскипела. Тела внезапно воскресших змей, прежде мутно-зелёные, окрасились густым перламутром. Один из жемчужных гадов вцепился в руку Алу, накачивая её жгучим ядом – нежная кожа сианай потемнела, вздулась волдырями. Захлёбываясь пеной, Аниаллу пыталась отодрать змею, располосовать её когтями, но те лишь бессильно скользили по мягко мерцающей чешуе.
Вода в тазу бурлила всё сильнее. Змеи подскакивали над ней, клацая челюстями, словно охотились на невидимых мух. Вдруг одна из них, взлетев особенно высоко, сумела добраться до Ирсона-старшего.
Ирсон-младший по-прежнему не мог шевельнуться. Ему было страшно и стыдно – мучительно, обжигающе, будто он отобедал семейством ядовитых слизняков… Но – недолго.
– Опять вы за старое, дядюшка Рестес! – стряхнув с себя наваждение, хмыкнул Ирсон. – Мне казалось, что эту тему мы с вами уже исчерпали. Тиалианне я верю, вам – нет. Уж извините. И наяву не верю, и во сне. И на словах, и в глубине души.
Слова отзвучали, однако кошмар всё длился, змеи продолжали терзать своих бьющихся в агонии жертв, а к горлу Ирсона опять подступила горечь. Он рывком поднялся, запоздало обнаружив, что у него снова есть руки и ноги, и подошёл к тазу. Медленно запустив руку в воду, он вытащил одну из змей. Она не сопротивлялась.
– Ты вшё шделал пхавильно. Пхавильно. Вшё. Ты – шо мной, они – пхошив меня. Для них ты пхедатель, для меня – херой, – ласково прошелестела змея.
– Ты не имеешь никакого отношения к Тиалианне, – так же ласково прошептал Ирсон.
Он нежно погладил гадючку пальцем, но и этого лёгкого движения оказалось достаточно, чтобы жемчужная чешуя слезла с её спины, как фольга с конфеты – с большущей растаявшей конфеты из горького шоколада. Жирная чёрная жижа потекла по пальцам Ирсона, закапала ему на ноги, на пол, на лицо мёртвой Аниаллу.
– А вот и ты – неведомая тёмная сила, – хмыкнул Ирсон, отряхивая руку. – Не с тем ты, честное слово, связалась. Я, конечно, в детстве травмированный, Линдоргом подпорченный, но всё-таки на моём чердаке не такой бардак, как у этого бедняги жреца. Спасибо, теперь мне ясно, что именно вы с ним провернули. Молодцы.
– Почему ты так веришь ей? – завибрировала чёрная плёнка на ладони Ирсона.
– Тиане? Я не просто верю в неё. Я много про неё знаю. Она – одна из тех немногих сил, которые не только любят, но и уважают своих последователей, объясняя им, что и зачем делают. Я уже пытался растолковать это твоему засланцу-Рестесу, но до него, видимо, не дошло, – морщась от зуда, проговорил танай. – Вот когда ты, неведомая тёмная сила, сможешь похвастаться таким послужным списком, как у Хозяйки Пути, тогда и потолкуем. А пока – пшла вон из моей головы!
Сон расплылся бледным маревом. Потерев онемевшее лицо, Ирсон открыл глаза.
Глянцево поблёскивали стенки куба. Тихо ворковало заклятие-вентилятор. На большой подвижной картине Талия и Энаор кормили друг друга сливами, выворачивая плоды наизнанку и выкусывая из них косточки – точь-в-точь Аниаллу языки из змеиных голов… Настоящие Талия и Энаор мирно спали, кое-как умостившись на овальной кровати. Усы телепата щекотали ан Камианке пятку, и алайка, не просыпаясь, раздражённо встряхивала ногой.
– Спят и не знают, какой я херой! – хмыкнул Ирсон, блаженно потягиваясь.
– Что? – встрепенулась Талия. – Нас уже пришли убивать?
– Не совсем. Меня пытались… совратить.
– Оу, будешь знать, как ночевать у распутных ан Камианок, – пробормотала алайка, сонно зарываясь лицом в скомканную простыню.
– Кажется, я понял, что случилось с Иноном. Над нами обоими поработал телепат. Очень осторожно, аккуратно. Он усилил наши собственные сомнения в… правильности выбранного пути.
– И Инон решил, что выбрал не ту сторону во всей этой заварухе?
– Боюсь, что да. Знать бы, чем именно они смогли его зацепить!
– Знать бы! – зевнув, клацнула зубами ан Камианка. – Наверняка это связано с нашей с ним заботой об одушевлённых предметах… Это же очень хорошо, Ирсон! – вдруг подскочила она.
– Что хорошо?
– Что его заколдовали! Я, честно говоря, даже не допустила такой возможности. Думала – он сам…
– Очень рад за вашу… дружбу.
– Да причём тут дружба! Как только он обнаружит, что ему загадили мозги, он порвёт там всё и всех! И никаких оправданий слушать не будет.
– Если он это обнаружит.
– Должен. А если нет – так мы ему поможем… при случае.
– Так он нам и поверил. Какие у нас доказательства? Моя уверенность, но…
– Вот оно – твоё доказательство. – Талия заклинанием выхватила из кармана таная переливчатый кулон – подарок Аниаллу. – Ты хоть понимаешь, что это такое?!
– Это сонный камень. Он позволяет видеть, что снится окружающим, – спокойно ответил Ирсон, решив, что у него ещё будет время спросить, когда это Талия успела свести близкое знакомство с содержимым его карманов.
– Не только это! Это такой потрошитель, расчленитель, анализатор снов – он позволяет отличить естественные сны от снов искусственных, наведённых. Мало того – он указывает, кто пихнул тебе этот сон в голову. Не с точностью до конкретной морды, конечно. В общих чертах – был ли автор Владыкой Снов, или наэй, действующим через него, или же кем-то посторонним – магом там, богом, ну ты понял.
– Интересно…
– Роскошная штука, что и говорить, – завистливо вздохнула Талия.
– Почему же тогда эта «роскошная штука» не защитила меня?
– Думаю, она решила, что этот сон не слишком опасен и, раз так, тебе стоит его увидеть. Сны, даже такие, вещь полезная. Многое можно узнать и о себе, и о тех, кто намеревается тобой манипульнуть. Так ты сможешь понять, какое место они считают больным, куда они будут бить.
– А тебе самой ничего подозрительного не снилось?
– Нет. Вот он, мой кошмар. Наяву, – Талия посмотрела на Энаора с такой тоской, что Ирсон недоверчиво нахмурился. – Ну что?
– Извини. Я просто никогда не думал, что кто-то может так смотреть на это… мифическое чудовище.
– Уф-ф, – Талия взъерошила шерсть на Энаоровом загривке. – Я не буду доказывать, что он никакое не чудовище. Он чудище ещё то. Только и я сама – та ещё незабудка.
– Промываешь ближним мозги так, что они не могут потом отличить хвост от садового шланга. Или, может, кукуешь под Клыками в ожидании, что тебя накроет драконом-самоубийцей?
– Почти. В пору моей давно минувшей юности я извела запасных тушек не меньше, чем Энаор. Причём первый раз я безвременно скончалась ещё… пренатально – так, кажется, это называется? В общем, когда мы с сестрицей Тэлиан были ещё в животе у нашей распрекрасной маман.
– Я весь внимание.
– Дело было так. Маман каким-то чудом удалось выцарапать приглашение на Ночь Чёрных Кружев.
Ирсон присвистнул.
– Вот. Сам понимаешь – событие это из ряда вон. Пропустить никак нельзя. Но приглашение-то у неё было на одну морду, в смысле – душу. А в её теле их было три.
– Незадача.
– Когда случаются такие казусы, любящие мамы-кошки, повздыхав приличествующее время, неизменно приходят к выводу, что ничего им, бедняжкам, не остаётся, кроме как «переодеться» в запасное тело, оставив зреющих отпрысков в прежнем, – отставив мизинчик в сторону, пропела Талия. – Тут есть два варианта: можно пригласить к детям няньку…
– В смысле, душу няньки – в своё тело?
– Именно. Или же просто это тело усыпить. Мама тогда ещё плохо нас знала, поэтому выбрала второй вариант. Она чмокнула спящую себя в живот, укрыла одеяльцем и преспокойно удалилась.
– Но вы, надо понимать, и не думали спать.
– О нет.
Талия отвлеклась – к её ноге подползла давешняя шепелявая мухобойка. Намёк был прозрачнее иллюзорного стекла. Наступив на рукоятку пяткой, ан Камианка захватила пальцами кожаный лепесток на её конце и принялась сжимать его, немилосердно комкая лоснящуюся складку. В ответ мухобойка разразилась премерзким хлюпающим потрескиванием – будто слюнявый ампус пережёвывал порцию гигантских тараканов.
– Мурлычет. Ласка и мухобойке приятна, – скривилась Талия и продолжила: – В нас проснулся жгучий охотничий азарт. Проглоченные мышки решили поохотиться на кошку, и, что самое удивительное, у них это получилось! Попыхтев с полчаса, мы взломали-таки мамин мозг. Всё её тело было в нашем полном распоряжении. Пушистая Аласаис! Какой это был восторг! Мы буквально захлёбывались свободой. В животе у мамы, конечно, было и тепло, и мягко, и уютно, а когда она начинала мурлыкать – так и просто замур-р-чательно, но там ведь особо не пошебуршишься. А тут!.. – Она восторженно закатила глаза. – Но было одно «но», портящее нам всю сметану.
– Талия – для Тэлиан. Тэлиан – для Талии.
– Точно. Мне не терпелось попробовать забраться на балки под потолком, Тэлиан – попрыгать на кровати и попытаться кувыркнуться. Я хотела подрать когти о притолоку, она – лизнуть подстаканник из нельвардского льда... Первое время нам как-то удавалось договариваться, так сказать, держать своё взбесившееся свободолюбие за шкирку. Дальше было хуже. Особенно худо нам пришлось, когда мы решили спуститься в сад. Вышли на площадку, а там две лестницы – одна направо, другая налево… В общем, полетели мы оттуда по красивой дуге и хряснулись маминым боком о ступеньки, а затылком о вазон. Прекрасная Аэлла скончалась мгновенно, а мы ещё малость помучились. Её тело, конечно, почти сразу начало регенерировать, и наши заодно, но факт остаётся фактом – и сами померли, и мамашу угробили. Телепатки мокроносые. Благодаря этому случаю я с Энаором и познакомилась. Мне было года четыре. Он подошёл ко мне и предложил поменяться воспоминаниями, я согласилась… А когда мне было уже под тридцать, Селорн решил в очередной раз упечь Энаора на принудительное лечение. Ну ты знаешь – в кошачьей форме, в антимагическом ошейнике, ловить белок в Великом лесу. В лес Энаору, конечно, не хотелось, вот я и упросила маму упросить Селорна отправить его со мной – я в Бездну тогда собиралась. Учиться жизни…
– И как?
– По полной программе. Нахлебалась по самые кисточки, – Талия подёргала себя за мохнатое ухо. – Я бы даже сказала – нахлебались. В общем, мы с Его Высоконагломордием раны друг на друге зализывали, последней мышкой делились и к концу нашего приключения понимали друг друга с полумя. Тем более что он тогда колдовать не мог, и это оказало на его многострадальную думалку ожидаемый целительный эффект. Увы, потом всё встало на лапы своя, – грустно усмехнулась ан Камианка. – У него, конечно, бывают периоды прояснения сознания, но длятся они очень, очень недолго. Плохая из меня дама хвоста!
– Кто?
– Это ан Меанорский термин. В обязанности дамы или господина хвоста входит вовремя дёрнуть тебя за вышеозначенный хвост, если ты вздумаешь сунуть нос в совсем уж подозрительную нору. В Энаоровом случае подозрительная нора означает, разумеется, магические изыскания. Они…
Талия не договорила – над её головой по верхней грани куба проскользнула какая-то тень.
– Спокойно, это свои, – расслабилась ан Камианка.
На мутноватую грань обрушился целый водопад ярких детских кубиков. Покружив немного по стеклу, они сложились в надпись: «Тебе послание от архивариуса Тилим».
– Я вся трепещу в ожидании, – задрожала ресницами ан Камианка.
– Предоставленный тобой образец голоса есть в архиве, – продолжали кубики. – Сведений о владельце нет, но есть информация об изготовителе его тела. Увы, мастер Хх уже живёт новую жизнь, но у него есть сын, продолжатель профессиональной династии. Раньше он жил в Лар’эрт’эмори, но не так давно перебрался в Лэннэс.
– Хоть хвостик, но от мышки! – улыбнулась Талия.




2. КОГДА ВСЕ МИСКИ УЖЕ ВЫЛИЗАНЫ

...Также просим не беспокоиться авторов текстов, посвящённых борьбы Света с тьмой (Тьмы со светом)
Из обращения к авторам анлиморского издательства.


– Четвёртые сутки, – посмотрев на зрачок часов, почти полностью заполнивший собой радужку циферблата, устало отметила Аниаллу. – Осталось немного, слава Аласаис.
– Может, сделаем ещё поярче? – кивнув на освещавший коридор магический огонёк, спросил Анар.
– Нет. Спасибо, нет, – вздохнула Алу. – Эти штуки всё равно никуда не денутся.
Она с неприязнью поглядела на стену, будто глиной измазанную густой тьмой.
– Липкий, дегтярный мрак гнездится там. Он ненасытен: пожрав весь свет, в жадности своей не рыгнёт и бликом, – замогильным голосом продекламировал Анар.
Аниаллу поморщилась, поплотнее запахнув меховую жилетку. Косматая шерсть горела ровным белым пламенем, затмевая розоватое сияние элаанских вишен, угольками теплившихся в прозрачном кармане. Выплюнув очередную косточку, крошечной звездой запылавшую в ладони, сианай с силой вдавила её в стену. В ответ мрак разразился недовольным комариным звоном, почти неслышным, но мерзким до дрожи в хвосте. Не успела сианай убрать руку, как косточка взорвалась, рассыпавшись щепотью белых искр.
Алаи переглянулись. Им обоим было не по себе. Налёт мрака на стенах внушал им необъяснимую тревогу. Сначала клочья концентрированной тьмы попадались изредка – они торчали из камня, как пакля промеж обугленных брёвен, но уже тогда задерживаться рядом с ними не хотелось. Непонятно почему, «смыслом жизни» этих порождений тёмной магии было блокировать картографические чары, пожирать заклинания-маячки, препятствовать пространственным перемещениям – и только!..
– Нужно привести себя в порядок, – прошептала Аниаллу через некоторое время.
Она нехотя расстегнула свою лучезарную жилетку и умяла её под клапан рюкзака. Алаи придирчиво оглядели друг друга, проверяя магические щиты, и медленно двинулись дальше. Впереди в коридор вливался поток мягкого розовато-лилового сияния. Это место Агир, воспоминания которого служили Анару и Аниаллу картой, помнил уже чрезвычайно скверно – что не могло не настораживать…
На секунду алаям показалось, что они вышли на открытое пространство – так резко раздались стены, а потолок ушёл ввысь.
– Впечатляет, – протянул Анар, привычно сканируя огромную пещеру на предмет вредоносного колдовства. – И зачем было создавать такую махину?
– Может, среди них были драконы? – откликнулась Аниаллу.
– Кто бы это ни был, наследил он тут прилично, – улыбнулся Анар, рассматривая летучие светильники: волшебные огни, заключённые в матовые оболочки из серого, розоватого, карамельно-коричневого стекла, изображали подушечки невидимых лап.
Аниаллу дотронулась было до одной, но тут же отдёрнула руку – там, как змеёныш внутри мягкого яйца, шевельнулось что-то серебристое…
В стенах пещеры зияли кошачьи пасти боковых проходов. Бугристые безглазые морды каменных тварей соединяли усы, словно свитые из загустевшего воздуха. Впереди мерцали треугольные врата – те самые, что были последним воспоминанием Освободителя, скалой, с которой он прыгнул в океан ужаса. Створки медленно раскрылись, пропуская алаев, и так же бесшумно сомкнулись за их спинами. Анар и Аниаллу перешли ту невидимую черту, за которой лежали совсем уже неведомые подземелья, и память Агира Освободителя перестала быть для них путеводной нитью.
Довольно скоро алаям стали попадаться ответвления, выводившие их в самые разнообразные помещения: жилые комнаты; кладовые, полные законсервированной магией пищи; надёжно изолированные заклинательные покои; скромные тёмные часовни и залы для собраний. Воздух стал более свежим, в нём даже чувствовались ароматы цветов, трав и прочие «нюхательные прелести» поверхности, хотя никаких растений кошкам пока не встретилось.
– И что же всё это такое… есть? – не выдержав молчаливого созерцания, пробормотала Аниаллу.
– Город под городом. Может, это какое-то убежище на случай… не знаю чего? – поскрёб себя за ухом Анар.
– Может, – кивнула Алу, поднимая с пола изящную костяную чашку. – Вот что называется – пришли обедать, когда все миски уже вылизаны.
– Давно вылизаны… – Анар заглянул в чашку с такой подозрительностью, будто внутри мог прятаться её прежний владелец. – Ты заметила, здесь на стенах нет этой чёрной дряни – давай оглядимся? В смысле, запустим картографичку. И осветить тут всё не мешало бы.
– Не имею ничего против. Охранная система и так в курсе, что мы здесь, – пожала плечами Алу.
Анар хлопнул в ладоши и резко подбросил под потолок мягко мерцающую сферу. Раздалось тихое гудение, и сфера поплыла по коридору, оставляя за собой полосу бледного света – эдакую лунную дорожку, замершую на холодных каменных волнах.
– Осмотрим пока ещё один? Тот отнорок, что справа, выглядит побогаче остальных, – предложил Анар, постучав костяшками пальцев по золочёной двери.
Последовав за ним, Аниаллу оказалась у бассейна, выполненного в форме бегущей пантеры. Чёрная вода вяло бурлила, издавая тоскливый воркующе-хлюпающий звук. Ещё одна грозная кошка выныривала по лопатки из влажного камня стены. Проследив за её гневным взглядом, Алу не смогла сдержать улыбки – в двери напротив зияли два отверстия с живописно оплавленными краями.
Аниаллу с трудом распахнула тяжёлые металлические створки и остановилась на пороге: комната выглядела так, будто в ней на недельку-другую заперли татуировщика-трудоголика. Бедняга буквально лез на стены от вынужденного безделья, в результате чего стены эти (а за компанию с ними пол, крышки столов, портьеры и покрывала) украсились множеством алайских силуэтов, сплошь исчерченных чёрными узорами. Аниаллу поморщилась – от изломанных линий рябило в глазах.
– Тут лестница. Длинная, – донеслась до неё мысль Анара.
– Отлично! – откликнулась Алу – двухэтажных домов им ещё не попадалось. – Иду…
Она замешкалась – что-то холодное коснулось её ноги. Сианай отпрянула, резко развернулась, но «что-то», видимо, оказалось проворнее её.
– Анар, здесь что-то есть.
– Мне вернуться?
– Нет. Мы и сами при когтях… каких-никаких, – пробормотала Алу.
Удвоив бдительность, она стала обходить комнату. Сдёрнула со спальной платформы полуистлевшее покрывало, перевернула табурет, распахнула заклятием дверцы платяного шкафа. Наконец она нашла, что искала: одна из теней, та, которую отбрасывала покоящаяся на голове израненного дракона столешница, была подозрительно густой. Аниаллу тут же выпалила заклинание, но всё равно опоздала. Притаившийся в тени сгусток мрака, отделился от неё и с необыкновенной скоростью метнулся к алайке.
Она чудом успела уклониться в сторону – чёрный снаряд лишь коснулся её предплечья. Не дав ему времени для новой атаки, Аниаллу резко выбросила руки вперёд, сложив запястья вместе и выгнув пальцы так, что они образовывали широкую чашу. Между ними, словно на конце детской соломинки, вырос желтоватый пузырь. Он сорвался с пальцев Алу и помчался вперед со скоростью, о которой его радужным мыльным собратьям не приходилось и мечтать. Как ни проворно было порождение мрака, оно не успело увернуться от янтарной сферы, с громким чмоканьем вобравшей его в себя.
– Вот же… – прошипела Аниаллу, когтями сдирая рукав рубашки.
На секунду Алу показалось, что в её левом запястье зияет дыра, через которую видны чёрные плиты пола – сгусток мрака пиявкой присосался к её коже, вбуравливаясь всё глубже. Мышцы свело судорогой. Пальцы уже не слушались. Не придумав ничего лучше, Аниаллу поспешила заключить запястье в такую же оболочку, как та, где теперь томилась «пиявкина мамаша». Морщась от боли, алайка присела на край стола и заставила сферу медленно подниматься, выдавливая из заледеневшей плоти густой мрак. Мрак сопротивлялся как мог…
– Алу, что тут у тебя? – воскликнул появившийся в дверях Анар.
– Какой-то бред. – Аниаллу кивком указала на янтарную сферу. – Можешь подпитать оболочку? Я пока закончу с… рукой.
Анар направился к пленённому врагу. Живая тьма билась о стенки магического кокона, слегка деформируя их, и тщетно пыталась вырваться наружу.
– А можно поподробнее? – спросил алай, выполнив просьбу.
– Это – порождение высшей магии Тьмы, оно… Сейчас. Сначала надо прикончить…
Аниаллу кинулась к сброшенному впопыхах рюкзаку, покопалась внутри и вернулась с печеньем звёздочкой. Откусив один из её лучей, сианай поспешно пропихнула оставшееся внутрь защитной сферы, схватила за рукав Анара и буквально выволокла его из комнаты.
– Ждём, – плотно притворив дверь, сказала сианай, и в следующий миг из отверстий в створках – якобы прожжённых взглядом каменной пантеры – вырвались два ярких луча. Ударив в морду злобной кошки, они разнесли её на куски. Бассейн с чавканьем проглотил обломки изваяния.
– Не знала, что гляделки такая опасная игра, – хмыкнула Алу, подбросив на ладони оплавленный подусник. – Совершенно не ожидала…
– Кто-то придушил картографичку, – настороженно задвигав ушами, перебил её Анар.
– Мы не одиноки во вселенной, – мрачно констатировала Аниаллу.
Алаи замерли на несколько секунд, готовя защитные чары, а затем осторожно вышли в основной коридор.
Издали клокотание воды в бассейне казалось урчанием голодного желудка...
– У тебя есть ещё такое… печенье? – спросил Анар.
– Есть. Но, боюсь, на открытом пространстве толку от него будет не много. Вон… плывёт, – хлестнула хвостом Алу.
По оставленной картографическим заклятием «лунной дорожке» скользил огромный чёрный скат – плоский сгусток обсидианового мрака. В намерениях его сомневаться не приходилось.
Подпрыгнув от усердия, Аниаллу шарахнула по твари молнией. С тем же успехом она могла бы запустить в «ската» давешней вишнёвой косточкой.
– Видишь?
– Что может подействовать? – быстро спросил Анар.
– Из наступательного, скорее всего, ничего. Оно всё поглотит. Нужно попытаться поймать его в оболочку – защитные чары такие штуки переваривают значительно хуже. Ещё можешь использовать что-нибудь пространственное, но тут я не советчик.
«Скат» взорвался, исторгнув целую волну тьмы. Анар и Алу мгновенно потеряли друг друга из виду – на их защитные сферы будто вылили по ведру чёрной саморазравнивающейся краски.
Аниаллу замерла, выдерживая паузу мэи. Земля под её ногами содрогалась – видимо, Анар решил сразу перейти к активным действиям.
– Нам лучше объединять щиты, оно слишком сильно! – выслушав вердикт своей интуиции, мысленно крикнула ему Алу.
В ответ перед глазами её возникла схема: между вложенными друг в друга сферами чернели завитушки тьмы.
– Поймать и накормить её твоим «печеньем», – бодро пояснил Анар.
– Красиво, но слишком опасно. Тебе самому может не поздоровиться.
– Я бы рискнул. А что, если… Всё. Момент упущен.
Словно подслушав их разговор, живая тьма отхлынула от их защитных сфер, отступив вглубь коридора. Алаи воспользовались моментом, чтобы слить свои щиты воедино.
– Ты защищаешь нас, я нападаю? – предложил Анар.
Алу кивнула и откинулась на вогнутую стенку сферы, давая Анару больше места для маневра. С тихим рычанием алай воздел руки, и в коридоре недобро завыл ветер. Тёмная масса пошла волнами, задёргалась, заколыхалась. Казалось, само пространство, услужливо изгибаясь, сгоняло её в плотный комок. Анар мял разлапистый сгусток тьмы, как тесто, пытаясь придать ему более-менее компактную форму – такую, чтобы её можно было втиснуть в магическую оболочку. У зажмурившегося от напряжения алая будто выросли причудливые крылья – взмахи его рук были такими стремительными, что даже кошачьи глаза Аниаллу не успевали уловить отдельные движения – только их размытый след.
Однако, как бы ни был быстр Анар, живая тьма раз за разом находила лазейку в возводимых им преградах, отступала, но неизменно возвращалась для контратаки. Анар не сбавлял темп, его улыбка и не думала гаснуть – напротив, с каждой неудачей она сияла всё ярче, однако Алу не разделяла его оптимизма. Она видела – чёрная тварь бережётся, не нападает на незваных гостей в полную силу. Выжидает. И верно – насколько бы ни были велики их внутренние резервы, рано или поздно они истощатся. А подпитаться гостюшкам будет неоткуда.
Выждав ещё несколько минут, Аниаллу поделилась с Анаром своими опасениями. Тот лишь едва заметно дёрнул уголком рта. Тяжело вздохнув, сианай поёрзала на своём причудливом ложе – от соприкосновения с магической стенкой по спине её бегали мурашки.
– Ослабь щит, – заговорил наконец Анар. – Пусть оно подумает, что мы выдохлись и у нас не хватит сил создать вторую оболочку.
– Мы умрём, – напомнила Аниаллу. – Нужно придумать что-то ещё… В том же ключе, но… Нужно заставить её ударить в точку, сконцентрироваться для удара – тут мы её и сцапаем. – Сианай задумчиво поскребла зудящую лопатку. – Можно перестроить щит… Да! Я могу перестроить щит из сферы, скажем – в «банку Инис». При её создании легко допустить ошибку, и в результате в середине «банки» получится полоса уязвимости. Грех туда не ударить! Эта чёрная штука такой возможности наверняка не упустит, и ты сможешь попытаться изолировать её, поймать… в броске.
Анар сделал приглашающий жест. Ухватившись за его ремень, Алу с трудом отлепилась от стенки сферы. Передёрнула плечами, размяла пальцы и принялась оглаживать воздух вокруг себя, будто лаская невидимых… змей, свисавших с невидимых же веток. Повинуясь её пассам, сфера стала медленно вытягиваться, уплощаясь сверху и снизу, постепенно меняя цвет с бирюзового на изумрудно-зелёный.
Анар устало сгорбился, так и излучая обречённость…
Собравшись в тугой жгут, тьма бросилась в атаку. Не проделав и половину пути, она натолкнулась на коварно растянутый Анаром магический сачок и… без туда прорвала его.
– Не вышло, – досадливо прошипел алай.
Алу пригнулась, готовясь встретить удар.
Чёрное лассо захлестнуло зелёный цилиндр. Анар нагнулся, приглядываясь – нет, не лассо, скорее – осьминожье щупальце. По всей длине бугристой ленты шли ряды округлых «присосок», впившихся в помутневший бок цилиндра – канальцев, по которым стремительно утекала энергия щита...
Аниаллу пошатнулась от усталости и едва удержалась на ногах, схватившись за плечо Анара.
– Алу, продержись ещё чуть-чуть. Я попробую замкнуть его на него самого, – ободряюще сжал её руку алай.
– Что?
– На него самого. Присоску к присоске. И пусть… само себя. До смерти, – как-то паскудно усмехнулся Анар и вдруг замурлыкал: – Двадцать крохотных порталов, двадцать крохотных порталов есть у меня под кроватью…
Его глаза было плотно закрыты, но пальцы стремительно плели незримую паутину. Резко выдохнув, Анар растопырил их, и в следующее мгновенье каждую из присосок чёрной твари окутало лиловым туманом открывшегося портала.
Чёрную ленту буквально изорвало в клочки.
Порыв вызванного Анаром ветра мигом сгрёб ошмётки в кучу, и Алу, убрав свой щит, заключила поверженного врага в толстую жёлтую сферу. Надкусив два «печенья», она тут же протолкнула их внутрь.
Алаи бросились наутёк. Поторопившись закрыть дверь, Анар едва прижал хвост своей спутнице. Алу только вяло мякнула...
Раздался взрыв. Помедлив минуту, Анар выглянул в коридор. От врага не осталось и следа.
– Сдохло! – торжествующе вскинул он голову… и болезненно охнул.
– Возмущаются? – сочувственно спросила Аниаллу.
– Кто?
– Мышцы. Они ведь у тебя к таким скоростям не приученные.
Анар почувствовал себя совершенно разбитым. Ныло всё тело – от пальцев ног до макушки. Он начал было читать исцеляющее заклинание, но Алу прижала ладонь к его губам.
– Не поможет. Они не просто перетрудились, они перестраиваются. Тебе надо прилечь.
– Сейчас?
– Прямо сейчас. И не вздумай менять форму – будет ещё хуже. Присаживайтесь, ваше высочество. – Развернув глимлай, Аниаллу приглашающе похлопала по его плетёной поверхности.
Анар с трудом опустился на летающую доску. Ему пришлось привалиться к Алу, чтобы не упасть.
– Сейчас ты должна меня прикончить и присвоить нашу победу себе одной, – повесив голову, проскрипел он.
– Рано, – ответила Аниаллу, нежно обняв его. – Вдруг нам встретится ещё одна такая же тварь? Нет, если и избавляться от спутников, то под занавес приключения. А нам до занавеса… – Она толкнула дверь в расписную комнату и придерживала её, пока Анар не вплыл внутрь. – И чем дальше, тем интереснее. Высшая магия Тьмы в Руале! Уму непостижимо.
– Почему?
– Потому что творить её умеют только даоры. Штуки вроде той, что напала на нас, абы кто создавать не может, это прерогатива приближённых нашего недонаэй Тьмы Дариона. И откуда бы им тут взяться, приближённым этим? – спросила Алу, расстилая на спальной платформе свой спальный мешок.
Вид лоснящейся чёрной шерсти заставил её вздрогнуть, и Аниаллу недовольно встряхнула полотнище, устроив маленькое меховое цунами.
– Прошу вас, ваше высочество! Переползайте, – она приглашающе похлопала по пушистому ложу.
Анар ничком повалился на платформу. Осушив пузырёк бодрящей микстуры, Аниаллу помогла ему привести конечности в относительно удобное положение. Присев на корточки, она, как траву, раздвинула мех напротив его лица и прижалась ко лбу Анара прохладным носом. Её дыхание успокаивало. Анару казалось, что она вдыхает его ноющую головную боль, а выдыхает… ясность и свежесть. Он недовольно заворчал, когда Аниаллу поднялась и направилась к двери.
– Я сейчас вернусь, – сказала она.
Наложив на вход приличествующие случаю чары, Аниаллу сменила форму и, вспрыгнув на спальную платформу, принялась «месить» поясницу Анара тёплыми лапами. Алай блаженно замурлыкал…
Увы, сознание его уже чересчур прояснилось, чтобы он мог бездумно наслаждаться моментом.
– Эти… даоры, они могли остаться здесь, как другие неалаи. Могли попасть в плен. Или просто столковаться с кем-то из моих предков. Или…
– Первое – сразу нет, – шлёпнув его лапой, чтобы не напрягал шею, сказала Алу. – Невозможно представить себе дарларонца, добровольно ставшего чьим-то рабом. Второе… тоже крайне маловероятно.
– А третье?
– И третье туда же. Ты же читал про даоров. Вслед за своим «папенькой» – Дарионом нашим Сердобольным – они жизнь положили на то, чтобы доказать всему Бесконечному, что Тьма не есть Зло.
– Зло-о, – гулко подвыл Анар, за что был снова шлёпнут лапой.
– И что у этой добродейской братии может быть общего с руалцами?
– Ты мне скажи.
– Понятия не имею, – во все клыки зевнула Аниаллу. – И вообще – ближайшие пол часа я – большая мохнатая грелка. А грелки думать не умеют.
– Может, это были какие-то неправильные даоры? – не унимался Анар. – Бракованные руалские алаи столковались с бракованными н-скими даорами.
Аниаллу подняла было тяжёлую лапу, но, подумав, поставила её обратно – всё равно ведь не уймётся.
– Я серьёзно. Ради того чтобы насытить свою жажду власти, мои соплеменники… кастрировали свою кошачесть. Может, даоры поступили точно так же со своей добродетельной темнючестью ради… чего-то. Да что далеко ходить – они же веками страдают от этой, как её, злобной светлой леди?
– Лайнаэн.
– Вот. Что, если руалцы предложили им способ поквитаться. В чём, в чём, а в мести мои родственнички знают толк.
– У нас есть только один способ проверить эту гипотезу. Но позже, позже…
3. ТРЕУГОЛЬНИК

– От чего бы ты ни бежал, бегство твоё приведёт тебя Бездну. Не сомневайся.
Такрен Фай

Уверенной, пружинящей походкой «матёрых черепов»  Ирсон Тримм и Талия ан Камиан шагали по улице Бездны, носившей поэтическое название Козья Смерть. Подземный ветер подталкивал их в спины тёплой тяжёлой мордой, словно подначивая ввязаться в какую-нибудь авантюру, сотворить что-нибудь эдакое – безрассудное, залихватское. Изо всех сил сопротивляясь этой сладкой отраве, Ирсон подозрительно покосился на Талию – на её губах играла шальная улыбка, волосы возбуждённо вздыбились, глаза горели радостным предвкушением, точно два подсвеченных бутылочных донышка. Она вся казалась наэлектризованной – поднеси палец и ударит искра. Рыжая. «Эх, намаюсь я ещё с этой безднолюбкой!» – с какой-то упоительной обречённостью подумал танай.
– Не занудствуй! – тут же фыркнула ан Камианка. – Я тебе что, Тинойа какая-нибудь беспутнолапая? Талия Аэллна – девушка серьёзная и во всех смыслах положительная. Просто – красиво же кругом!
Кругом и вправду было красиво. Улицу заливал нежный свет лэнэссер – огромных ползучих одуванчиков, чьи серо-коричневые стебли оплели далёкий свод смертоносным кружевом из шипастых спиралей. Молодые, едва раскрывшиеся «солнца Бездны» разбрызгивали по чешуйчатым крышам лимонные и морковные сполохи, зрелые – струили вниз ровное сияние оттенка старого золота, цветы преклонного возраста роняли лиловые слёзы на хирургически-острые лезвия оград и оконных решёток.
В этом волшебном предзакатном мареве краски становились ярче, сочнее, насыщеннее. Охрой и бирюзой пылали разводы мха, заменявшего здесь траву в палисадниках, и розетки лишайников на стенах. Переливчатые спинки пауков, обгладывающих чей-то многоногий скелет, застрявший в печной трубе, казались раскалёнными угольками. Изумрудной россыпью вспыхнула стайка крупных мух, как в янтарь вплавленная в оконное стекло бакалейной лавки. А вот пронеслась над головами живая лента крылатой змеи, лазурной, словно осеннее небо...
Однако чем дальше Талия и Ирсон шли, тем сильнее выцветал окружающий мир – свет постепенно тускнел, становился холодным, снежным, неживым. Ирсон задрал голову – среди медных щитов цветущих лэнэссер стало попадаться всё больше тусклых пушистых шаров лэнэссер отцветших.
– Эх, приехали бы парой дней попозже – увидели бы лэнэссеропад, – мечтательно вздохнула Талия.
– Ходили бы отплёвывались. Весь нос бы забило, – напустив на себя вид старого брюзги, проворчал танай.
– Тьфу на тебя!..
Наконец впереди показалась искомая развилка дороги. Путники свернули направо, вышли на маленькую площадь… и обомлели. Дом тушечника Хэхэ – несколько серых куполов, аккуратно слепленных вместе, – походил на котёнка, размотавшего целую корзинку разноцветных клубков и запутавшегося в них… насмерть.
– Швея постаралась, – покачал головой Ирсон.
– Да ты посмотри только!
Крыши, балконы, веранды окрестных домов, как щели трухлявого пня – гроздьями опят, были плотно забиты компаниями желтокожих мертвецов – тощих, длинношеих, в кожаных шляпах.
– Всегда думал, что грибы сначала рвут, а потом нанизывают на нитки, – пробормотал Ирсон, разглядывая хитросплетения тёмных шнуров, соединивших сотни покойников в чудовищную композицию.
Тела мертвецов, казалось, состояли из слежавшейся желтоватой крупы. Или песка. Местами он осыпался, оставив жертв Швеи без носов и пальцев.
– За что же она… их всех? – спросила у окружающего мрака Талия.
Но тьма была нема, как и странные песочные фигуры. Оставалось только гадать, кем они были и за что умерли. В руках у многих из них были зажаты какие-то высохшие фрукты. Видимо, они собирались швырнуть их в дом Хэхэ… Да не успели.
– Смотри, – шепнул Ирсон, указывая на дальний угол площади.
Там одиноко светилось оконце над чьей-то дверью.
– Погляди, кто там, – попросил танай, когда они подошли поближе.
– Одно разумное существо. В меру агрессивное. Кажется, оно готовит, – немного помолчав, доложила Талия. – Думаю, можем смело стучать.
В ответ на стук из центра квадратной двери выполз глазок на длинной красной ножке. С минуту он изгибался туда-сюда, как червяк, высунувшийся из яблока, а затем, всесторонне изучив гостей, втянулся обратно. Лязгнули засовы, и тяжёлая дверь отворилась, выпустив на улицу целый водопад ароматного пара. Ну, условно ароматного.
– Надо же – зверьки! Как раз к обеду! – радушно улыбнулась стряпуха – тучная рогатая ящериха с поварёшкой в руках.
Её объёмистый живот облегала застиранная майка, на которой лукаво улыбающаяся наларка протягивала зрителям крупную жемчужину. Выступающие кости ящеричьей грудины немилосердно растянули ткань в области наларкиных глаз, и подводная красотка стала походить на посиневшую от холода рыбу-молот. Надпись под рисунком гласила: «Наларские принцессы какают жемчужинами. Для всех остальных есть гигиенические порталы Неллекс».
– Ой! Родненькая! Сто лет тебя не видела! – вдруг воскликнула Талия. – Это моя реклама. Я этот слоган придумала, – обернулась она к Ирсону.
– Хорошая майка. Не рвётся, не пачкается. А порталы – блажь. Никакого удовольствия от процесса. Не посидишь со вкусом, не отдохнёшь, книжечку не почитаешь, – доверительно подмигнула ящериха. – Ну что, половички мои меховые, любопытство одолело?
– Мы к вашему соседу Хэхэ приехали. А у него тут… кружок макраме для тех, кто умер, но ещё не разложился, – невесело ухмыльнулась Талия.
– Жалко его, хороший был телопроизводитель, – пробасила ящриха. – И семью его жалко. Странное это дело – не понятно, чем они Швее не угодили. И, если уж не угодили, почему она их до смерти не убила, а только дом их оплела.
– Так они там живые? – воскликнул Ирсон, такая возможность ему и в голову не пришла.
– Живые. Я к ним ходила пару раз, продукты, значит, носила. Остальные боятся. А я – смелая! – она самодовольно щёлкнула челюстями.
– А с теми, жёлтыми, что случилось? – полюбопытствовала Талия.
– Ну, этих-то знамо за что. За дело. Они сюда пару месяцев назад перебрались. Все скопом. Скупили половину домов и, значит, заселились. Ничего так были соседи. Суетились много, но не шумные, нет, – ящериха со смаком поковыряла в зубах.
– Значит, тихие? – вставил Ирсон.
– Да. Дураки только. Когда Швея, значит, тут красоту навела, они прям обалдели. «Что это, что это?» – лопочут. Я им и рассказала. Есть, значит, у Бездны Хозяин, а есть вроде как хозяйка. Зовут её Швея. И если Хозяин всех, кто ему не нравится, просто жрёт или в ларше топит, так он – грубый мужлан, – она раскатисто рыгнула. – А Швея – она дама деликатная. Со вкусом, значит. С выдумкой. Видите, говорю, какую выставку нарисовала? Значит, провинились чем-то мои соседи. Хорошо хоть живы остались… А эти жёлтые недоумки, они, видать, выслужиться решили. Пособить госпоже нашей Швее. Притащили плодов каких-то горючих и решили, значит, закидать Хэхэ. Я выскочила, ору – что ж вы, дерьмецы, делаете! Одного пристрелила, другому руку оттяпала, третьему грудь разворотила его хлипкую. Так они как опьянели все. Может, на родине у них забава такая любимая – всем двором казни обстряпывать. Не знаю. В общем, получила я тем самым плодом прямо в пузо. Передник любимый мой пожгли, шампова сыть, мало что меня убили! Хорошо хоть доченьки мне тело новое на прошлый день линьки справили. Оклемалась я, приковыляла домой – смотрю, тут уже…
– Швея гирлянд понанизала.
– Да. А я ведь предупреждала – ну не любит она, когда в её дела лезут. С какой бы, значит, целью ни лезли.
– А что они, жёлтые эти… как печенье из песочного теста?
– А это я не знаю. Видимо, сущность их такая – как дохнут, так начинают крошиться. Да. Чуть тронешь – полная горсть песка. Сосед наш придумал им гуляш заправлять. По мне – так гадость. Но, если хотите, я вам положу попробовать.
– Спасибо, госпожа, но мы очень спешим, – с поклоном отказался Ирсон, дёргая раскатавшую губу Талию за хвост. – А не найдётся ли у вас какой-нибудь подпорки – рогатины или костыля.
. Почтенная дама вынесла им ухват.
– Вот. Только не забудьте вернуть. Мне ещё свекровь встречать, – улыбнулась она с такой ласковостью, что таная с алайкой как ветром сдуло.
Остановившись перед домом, Талия и Ирсон переглянулись, затем разом вытащили по футляру с иголками и, проколов пальцы, начертили линии на переносице – заочно извинились перед Швеёй. Вопрос, лезть или не лезть, ни перед одним, ни уж тем более перед другой как-то не встал. Покружив немного вокруг дома, Ирсон приподнял ухватом нити напротив одного из окон.
Внутри было темно и тихо.
– Может, надо было сначала хоть в дверь позвонить? Они спят, наверное.
– Хвостом мы все думать горазды. Пошли. Думаю, они сейчас любым гостям, кроме Швеи, до соплей обрадуются.

***

У Хэхэ оказалось большое семейство. Перед бесцеремонно вторгшимися в его гостиную Ирсоном и Талией предстал добрый десяток отпрысков четы изготовителей тел. От самого маленького, похожего на крепкий молодой огурчик, которого отец заботливо окуривал из специальной лейки, до старшенького, спелым баклажаном угнездившегося в кожаной чаше кресла.
– Каков колер! – пихнула таная локотком ан Камианка.
Семейство, казалось, не замечало их.
– … и он удивляется, почему телесная красота всё ещё является ценностью в нашем мире. Мол, любой теперь может состряпать себе какое хочет лицо. Это то же самое, что удивляться, почему полотна великих мастеров до сих пор ценятся, хотя краски и кисти стали доступны каждому дураку, – на одной ноте зудел Хэхэ – сухопарый человек средних лет с большим кривоватым носом и непропорционально длинными пальцами.
Его супруга, рослая дама с глянцево-фиолетовой кожей, кивала ему в ответ – мерно, плавно, в унисон с одной из дочерей. Для компании, отмеченной вниманием Швеи, они вели себя подозрительно спокойно. Над головами их уютно, как подвески фамильной хрустальной люстры, перезванивались свисающие с нитей Швеи лакированные птичьи клювы, дверные петли и стеклянные бубенцы…
Ирсон прокашлялся. Хэхэ медленно перевёл на него взгляд и, кажется, совсем не удивился.
– Просим прощения за вторжение. Меня зовут Ирсон Тримм, а это – Талия ан Камиан.
– Вы, скорее всего, знаете меня как Алтию Румр из «Красной Бездны», – улыбнулась алайка.
– Да. Да, конечно, – без интонации проговорил Хэхэ. – Большая честь. Чем можем быть вам полезны? Вы снова пишите о Лэннэс? Хотите описать наш… инцидент?
– Нет. Мы хотели бы спросить об одном случае из вашей практики.
– Замучили неразрешимые вопросы? Днём кусок не лезет в горло? Ночью не уснуть? – чуть не подпрыгнул Хэхэ; глаза его заблестели, губы расплылись в идиотской улыбочке. – Милые мои, поспешите! Примите успокоительное «Нудь».
– Чудо современной магии! Абсолютно безопасно! Помогает безотказно! – сложив брови домиком, пропела хозяйка дома.
– «Нудь», «Нудь», «Нудь» принять не забудь! – хором вступили дети.
Наваждение кончилось так же внезапно, как и началось. Хэхэ и компания вернулись в прежнее полусонное состояние.
Талия недоумённо икнула.
– И… что это было?
– Побочный эффект, – вздохнул почтенный изготовитель тел. – Чтобы быстрее свыкнуться с нашим нынешним положением, мы приняли эту… «Нудь» и теперь расплачиваемся за свою неосмотрительность. Мало того что она превратила наш дом в овощную грядку, так ещё и с говорящими баклажанами – мы вынуждены то и дело повторять одну из этих рекламных… штук.
– К месту и не к месту, – мрачно уронила хозяйка.
Она прижала к губам платок в слабой надежде удержать новый поток восхвалений «Нуди».
– Тут я наверняка смогу вам помочь, – сочувственно склонилась к ней Талия. – Но сначала нам очень, очень нужно расспросить вас об одном клиенте… клиентке вашего отца.
– Клиентке отца… Это проблематично. Я был ребёнком, когда его убили, – покачал головой Хэхэ. – У меня ничего не осталось. Все архивы отца погибли вместе с ним.
– Может быть, остались какие-то дневники? Или личная коллекция самых любимых произведений?
– Ничего. У нас ничего нет. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому мы живы.
– Живы… живы… А как вы вообще оказались в Бездне?
– Через два дня после смерти отца я вдруг ни с того ни с сего получил приглашение работать тушечником на «Храпящие клинки». Мне было всего тринадцать, но они пообещали мне приличный оклад и, что важнее, защиту.
– Ваш отец работал на них?
– Насколько мне известно, нет. Видимо, кто-то порекомендовал им нас незадолго до его смерти.
– Вы так и не узнали кто?
– Нет. Талия, я не очень понимаю, к чему вы клоните? – поёрзал на диване Хэхэ.
– А что если всё это связано – то, что происходило тогда, и то, что происходит сейчас? – выпалила ан Камианка.
– Не думаю, что что-то в моих тогдашних действиях могло так прогневить Швею.
– А с чего ты взял, что она вообще на тебя разгневана? – вкрадчиво спросила Талия.
– С чего? А это, по-вашему, что? – с тем же безразличным выражением лица, осведомился тушечник.
– Страховочный трос, – тут же брякнула ан Камианка. – Подумай сам – ты можешь припомнить хоть один случай, чтобы Швея сплела для кого-нибудь подобный кокон? Пришить к стене, подвесить в какой-нибудь арке, наконец, зашить единственный вход в пещеру и заставить свою жертву умирать там от голода – это да. А чтобы так… Она хотела тебя от чего-то защитить – вот что я думаю. Кто знает, может, это она велела «Храпящим клинкам» зазвать тебя в Бездну.
– Не понимаю. От чего ей меня защищать? Кому мы нужны?
– Например, от того, кто убил твоего отца.
– Вы знаете, кто это был?
– У нас есть предположение… Нам стало известно, что одна могущественная особа, жрица… бывшая жрица Веиндора…
– …ныне злоумышляющая против Его Милосердия… – уточнил Ирсон.
– …заказывала себе новое тело у твоего отца. Мы столкнулись в этой особой, пытаясь расследовать заговор против Веиндора, в котором она участвует. Я услышала её голос случайно и, вполне возможно, она знает, что я его услышала. Если так, она может захотеть перестраховаться – вдруг у сына убитого ею изготовителя тел остались какие-то воспоминания о её таинственной персоне? В конце концов, отец учил тебя тушечному мастерству, где гарантия, что её случай не выступал в качестве одного из наглядных пособий?
– В этом есть резон… Только какое дело Швее до всего этого?
– Наша жрица и компания собираются заварить в Энхиарге кашу, которой мы ещё не едали. Жуткую жуть. Вероятно, Швея хочет внести свои коррективы в рецепт.
– Почему – сейчас?
– Не знаю. Быть может, она до последнего не могла решить, чью сторону занять? Швея есть Швея – тут, сколько ни гадай, всё равно не угадаешь.
– Думаешь, если я позволю тебе взглянуть на свои воспоминания, она нас отпустит?
– Я не возьмусь говорить за Швею, но очень может быть.
– В любом случае терять нам нечего, – переглянувшись с женой, сказал Хэхэ. Что я должен сделать?
– Ничего, – ответила Талия, присаживаясь на подлокотник его кресла. – Расслабьтесь, прикройте глаза. Это быстро – мне не придётся просматривать все ваши воспоминания. Мы пойдём естественным путём – по ассоциациям, по ассоциациям… я только чуть-чуть подтолкну ваш разум… нет, я не сказала «пну», я сказала «подтолкну»…
Талия прилегла на спинку кресла и словно уснула.
Ирсон пытливо вглядывался в её безмятежное лицо, пока не почувствовал, что кто-то настойчиво дёргает его за штанину.
Это был один из детей Хэхэ. Кажется, дочка.
– А знаешь, как в Бездне борются с безграмотностью? – хитро спросила она.
– Едят неграмотных, – без энтузиазма ответил Ирсон.
Малышка увяла…
Блаженно улыбнувшись, Талия потянулась, чудом балансируя на узкой ручке.
– Полагаю, вы нашли, что искали? – открыв глаза, спросил её Хэхэ.
– Кажется, да. Спасибо вам, Хэхэ. Огромное спасибо! – прижала ладонь к сердцу ан Камианка.
– Не за что.
– Я убрала эффект «Нуди», как и обещала. Если ваша жена и дети позволят, я вычищу эту дрянь и из их мозгов.
– И что теперь? – спросил тушечник, когда с изгнанием «Нуди» было покончено.
В ответ на его слова нити Швеи всколыхнулись. Несколько из них, стряхнув с себя бусины и прочую мишуру, вылетели вперёд и свились в пёстрый жгут. Он захлестнулся петлёй, удавкой покачиваясь в воздухе. Ирсон вскинул руки, готовясь защищать помертвевшее от ужаса семейство Хэхэ. Талия нахмурилась, но лицо её тут же просветлело, когда жгут вновь пришёл в движение. Казалось, что незримый крючок вяжет длинную косицу из толстой пряжи, замыкает её в кольцо и ловко закрепляет нитку.
– Портал?! – прошипел Ирсон.
– Очевидно, это и есть ответ на мой вопрос, – Хэхэ тронул затянувшую пушистое кольцо плёнку – золотисто-алую, будто содранную с купола портала-медузы. – Полагаю, вы не сможете определить, куда он ведёт?
– Не сможет, – ответила за Ирсона Талия, и танаю осталось только развести руками.
– Понятно. Остаётся надеяться, что смерть наша будет быст…
– Не гневите её! – шикнула на него Талия. – Она сделала для вас всё, что могла.
– Раз вы так уверены, почему бы вам не пойти первой?! – вспылил Хэхэ.
– Я бы с удовольствием, но он нас не пропустит. Швея открыла его для вас. И на вашем месте я бы поспешила им воспользоваться.
Хэхэ посмотрел на неё с нескрываемым раздражением, но смолчал.
Похватав узелки и чемоданы, его семейство столпилось перед порталом.
– Пусть дорога мурлычет под вашими лапами!

***

– Милое семейство. И что ты нарыла? – нетерпеливо спросил Талию Ирсон.
– О! Целых два воспоминания. Первое! – ан Камианка щёлкнула пальцами, и тотчас перед глазами таная потемнело.
– Всё в порядке. Это дверь. Хэхэ стоит перед дверью, – пояснила Талия. – Подслушивает. Тётку и папашку.

– … меня бросает в дрожь. Даже в её почерке есть что-то не от мира сего. Леденящее, – донёсся из-за двери приглушённый голос Хэхэ-старшего.
– Я уже вся дрожу! Покажи-ка мне, – попросила «тётка». – Какой неженственный почерк! Ты уверен, что это не мужчина?
– Не уверен. Но ведь это не наше с тобой дело, верно?
– Конечно-конечно, – прозвенела она. – Но любопытно же! А ещё любопытнее, во что ты его или её в результате «оденешь».
– Я сделал несколько набросков.
– Ну-ка, ну-ка, какие женщины нравятся нашему красавчику Криану? Изящный, чуть вытянутый овал лица. Прямой нос. Чётко очерченные губы. Какие строгие, изысканные линии – хоть сейчас в мрамор!
– Прекрати!
– О мой златокрылый Криан! Я такая серьёзная, такая величественная и одинокая, приди и растопчи моё заледеневшее сердце! В смысле – растопи, – женщина залилась хохотом.
Хэхэ-младший наконец толкнул дверь.
– О! Сейчас мы проверим эффект на самом взыскательном критике. Нравится тебе такая тётя? – лукаво спросил его отец, протягивая набросок.
– Мама лучше! – безапелляционно заявил «взыскательный критик».

– Облысей мой хвост! Ты представляешь, наша веиндороненавистница – Крианова поклонница. Ухажёрка, воздыхательница и обожательница! – вклинился в разговор возбуждённый голос Талии.
– Для начала – кто такой этот Криан? – потирая переносицу после слишком резко оборванного видения, спросил Ирсон.
– Хо-хо! Село ты Южные Кучки! Криан ан Сай – самый красивый дядька в Бесконечном! Как моя мать, только мужик и не алай, а дракон Изменчивого.
– Северные Кучки! – строго поправил Ирсон.
– Да хоть Западные! Главное, что Криан ан Сай давно и безнадёжно женат на алайке. На Амиалис ан Руал.
– А не на некоей госпоже из Элидана, – понимающе кивнул Ирсон. – Но я не понял, как ты определила, что это наша веиндороненавистница.
– Благодаря второму воспоминанию.

-… это трудное задание, сынок, – предупредил Хэхэ-старший, разворачивая на столе иллюзию своей приёмной. – Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эту леди и рассказал мне, что с ней не так.
– Да, папа, – азартно пискнул юный тушечник.
На табурете посреди приёмной в напряжённой позе замерла высокая дама. Та самая, с рисунка. Рукава выданной ей пижамы оказались коротки, и она зябко потирала запястье, сверкавшее белизной на фоне тёмной ткани. Тяжёлые чёрные волосы ниспадали к её босым ногам, кольцами ложась на заботливо подстеленный коврик. Тушечник Хэхэ суетился вокруг, так и эдак поправлял пряди, поворачивал створки трюмо и пытался поймать взгляд впавшей в оцепенение заказчицы. Но женщина не спешила облегчить его мучения. Она напряжённо, неотрывно всматривалась в глаза своего отражения – глубокие, беспокойные, цвета пасмурного неба.
– Вы недовольны, госпожа моя? – не выдержал наконец мастер.
– О? Нет, нет, оно именно такое, каким и должно быть, – женщина улыбнулась и немного неловко погладила себя по бёдрам. – Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть к нему… к новой себе.
Она решительно поджала губы и поднялась. Хэхэ-младший прилежно наблюдал, как, направляемая его озадаченным отцом, незнакомка ходила по комнате, нагибалась, подпрыгивала и вставала на цыпочки, поднимала и ставила на место каучуковые кубки и миски, собирала какие-то детские головоломки, что-то чертила и писала. Она с готовностью отвечала на бесконечные вопросы мастера, в подробностях рассказывая о своих ощущениях и посмеиваясь над своей неловкостью…

– И дальше там всё в том же ключе, – оборвав воспоминание, заявила Талия. – Что-то ужасно странное в ней есть, да? Потустороннее какое-то.
Она махнула рукой, создавая объемное изображение незнакомки.
Молчание затянулось. Алайка и танай не могли отвести взгляд от иллюзорной женщины, парившей, чуть покачиваясь, над резными плитами пола.
– Она отличается от своего портрета, – пожевав губу, проговорила Талия. – И не в лучшую сторону.
– Да. Прекрасная, печальная… сильная, неизмеримо глубокая натура, но… не знаю. Это что-то неуловимое.
– Она не здесь, – задумчиво прошептала Талия. – Она не живёт в этом теле, она им… управляет. Для её души оно слишком тесно, несовершенно, оно слишком… живое, чувствующее, полное страхов, страстей и желаний. Странно, но ведь её предыдущее тело тоже было человеческим – у Веиндора нет слуг-нелюдей. А выглядит так, будто она с ним мучительно свыкается, смиряет себя.
– Ох, Талия Мурр, по-моему, ты что-то мурдришь. Я согласен с тёткой Хэхэ – это просто-напросто мужик. Ты вспомни, сколько у людей заморочек насчёт пола. Они даже книжки об этом пишут. О боги и богини! У меня грудь, сейчас я резко отупею, мне захочется носить рюшки, сплетничать и строить глазки. Ужас, ужас! – как плохая актриса, всплеснул руками танай.
– Ага… и хвостомерку устраивать нечем, – хрюкнула Талия. – Кстати, Ирсон, всё хочу спросить, у тебя есть хвост? В смысле – хвост. По идее – должен быть, ты же полукровка. А – не видно, – она выразительно глянула через плечо.
– Есть. Но он какой-то ущербный, и, ты знаешь, у меня вообще долгое время… были проблемы со всем танайским.
– И ты с ним – как с чешуёй? Под корень? Изверг! – отшатнулась Талия. – Ирсон Тримм, это гнусное хвостохульство! Надругательство над своей природой! Руки тебе мало оборвать!
– Да цел он, цел. На, любуйся, – заведя руку за спину, Ирсон неприметным движением высвободил хвост.
Хвост у Ирсона был гладкий, жемчужно-белый у основания и тёмно-зелёный на конце, весь в размытых чёрных кольцах.
– Ну? Вполне себе хвост! Никогда ещё не выпускала хвосты на свободу! Это так волнительно! – воскликнула Талия.
– Он куцый и зелёный, – буркнул танай.
– Бедный хвостик, – Талия осторожно погладила его, как пугливую зверюшку. – Все маленьких обижают, сами их прячут с глаз, в места, где нет света и чистого воздуха, а потом удивляются, чего это они зелёные и не растут. Вот с моим поленом разве такое содеешь? – Она приподняла и шмякнула свой хвост на пол. – Его, конечно, тоже можно свернуть кренделем и спрятать под шаровары, но это ж какая фижма получится?! С такой не походишь.
– Это уж точно, – прошептал Ирсон, ласково проводя ладонью по чёрному меху.
Что уж отрицать – Талия нравилась ему. Ему нравилось это взрывоопасное зелье из искренности, жизнерадостности, неуёмного неуёмной любознательности, ума и безбашенности, кровожадности и умения глубоко сопереживать… Его пальцы медленно перекочевали с её хвоста на затылок, зарылись в рыжие кудри.
– Блох нет, – нервно сглотнув, обронила Талия.
И Ирсон поцеловал её. К охватившей его нежности примешивалось желание сделать так, чтобы она заткнулась, не разрушила волшебство момента ещё одной дурацкой шуткой. Талия обвила его шею руками… Увы, волшебство и так таяло, точно леденец на солнце. Прикосновение её губ было приятным, но… и только – как если бы он провёл губами по шёлковой шкурке древесной гадюки. Дело было даже не в том, что кожа Талии не имела запаха. Просто… казалось, что какой-то незримый злодей высосал из них обоих все чувства. Только что восторг, любопытство, ехидство, нескрываемая симпатия к нему окружали Талию, словно облако самого изысканного аромата, а в его собственной груди… эх!.. А сейчас всё вокруг и внутри них стало холодным. Стерильным, как в операционной. Или в морге. Живая, очаровательная алайка вдруг показалась ему мертвее иллюзорной приятельницы Криана ан Сая. И нетрудно было догадаться, почему так случилось…
– Мне жаль, что ты алайка, – наконец вздохнул он, убирая руку.
– А мне, что ты – танай, – так же тихо сказала Талия. – Я никогда не понимала, как это работает. Теперь знаю. Это больно.
– Будто бежишь и вдруг наталкиваешься на невидимую стену.
– Да.
Они помолчали.
– Ладно. Пауза на сантименты закончилась. Возвращаемся к нашим драконам, – провозгласила Талия. – Итак, что мы имеем? Некая жрица (или жрец) Милосердного влюбилась в Криана ан Сая и сделала себе новое тело на заказ, чтобы обольстить его. Потом…
– …потом, вероятно, оказалось, что одного тела – мало. Криан предпочёл Амиалис Руалскую, – подключился Ирсон.
– Коварную, жестокосердную, ревнивую алайскую суку. Сердце жрицы было разбито. «Будь прокляты эти завистливые кошки, – думала она, – никогда не могут пройти мимо чужого счастья!». Она хотела бы отомстить Амиалис, но, видимо, сил ей на это не хватило.
– Пришлось ограничиться изготовителем тел.
– Да… Прямо вспоминается это дурацкое Анлиморское пророчество – ну, то, что какая-то добрая бабушка накарябала на ступенях вашего храма, ты должен знать.
– Я понял. Просто вспоминаю слова… Сейчас… «Если один из парящих под сводом жизни серебряных призраков обретёт неположенное ему, уподобится дышащим и чувствующим, посмотрит на Бесконечный глазами плоти и взалкает чужого Пути, то, падая с высот духа своего, он нанесёт миру смертных удар, который расколет его. И никто вовеки не сложит осколков».
Талия присвистнула.
– Какой образованный танай мне достался!
– Мать часто возила меня в этот храм, – пожал плечами Ирсон. – Я видел и саму плиту, и портрет «бабули». Страшноватая, кстати говоря, дама – нос крючком, три глаза, хвост с шипом… А что до пророчества – я всегда думал, что речь в нём идёт о серебряном драконе Веиндора, а не о его жреце-человеке. И, соответственно, что бабка была малость того.
– Да, это уж совсем бред сумасшедшего – «уподобится» и «взалкает», – сказала Талия, направляясь на кухню. – Наверно, поэтому милосердники, несмотря на присутствие в тексте «серебряных призраков», считают это пророчество предостережением лично себе от всяческого эгоизма, вкусовщины и спонтанных решений. «Единственное, что вам дозволено чувствовать – это то, чего в данную секунду желает от вас Веиндор»… и дальше мря-мря-мря по тексту. Ну что за твари – могли бы хоть сырку заплесневелого оставить бедной кошечке! – она раздражённо хлопнула дверью ледника. – О да! «Мы слышим лишь глас Милосердного в наших сердцах, мы видим только цель, которую он открыл нам». Кстати, о заплесневелом сырке…
Она принялась расхаживать по комнате, заглядывая за мебель. Ирсон ничего не понял. Наконец, ан Камианка нашла, что искала – изящно помахивая пыльной мышеловкой, как сложенным веером, она проследовала к обеденному столу.
– Талия ан Камиан! Если ты вздумаешь это есть, я… я тебя саму в мышь превращу! – прошипел Ирсон, делая угрожающие пассы.
Талия собиралась что-то сказать, но вдруг всплеснула руками и рухнула на спину. Мышеловка щёлкнула, сыр отлетел куда-то за комод.
– Ну всё, смерть твоя вытирает лапы у входа! – весело рыкнула Талия, замахиваясь на Ирсона мышеловкой.
– Это не я, – примирительно вытянул перед собой руки танай.
– Ага, конечно, не ты. Эта комната полна невидимых летающих свиней. Свинки, хрю-хрю, покажитесь! Кто из вас сбил с ног бедную маленькую Талию?
Ирсону было не до смеха. Зажмурившись, он напряжённо морщил лоб
– Кажется, кто-то пытается открыть сюда портал. А кто-то другой ему мешает.
– И тот второй явно слабее, – прошептала Талия – в лицо ей дохнуло ледяным холодом, исторгнутым чёрной кляксой открывающегося портала. – Это что-то плохое. Очень плохое.
– Попробую закрыть.
– Лучше бы нам свалить отсюда. Брось ты его к энвирзовой бабке.
Но Ирсон будто не слышал её, полностью поглощённый сражением с порталом. Несмотря на все старания таная, волшебная дверь распахивалась всё шире, а сам он был вынужден шаг за шагом отступать к стене. Талия ничем не могла помочь ему – магией подобного уровня она не владела.
Щит Ирсона заискрился, и танай зашипел от натуги. Из портала высунулась голова на длинной шее. Костлявая физиономия незнакомца казалась спрятанной под маску из бугорчатого грязно-голубого льда. В неровных полыньях глазниц плескалась стылая тьма. Талия несколько секунд таращилась на мага, выдерживая краткую паузу мэи, а потом, поджав хвост, юркнула за кухонную стойку.
Вытащив из сумки блокнот, алайка наложила на несколько верхних листов заклинание-копирку и спешно нацарапала краткий рассказ об их с Ирсоном злоключениях. Резкое движение когтя – и листочки веером рассыпались по полу. С тихим шуршанием они свернулись в дюжину крошечных комочков, одна половина из которых тут же помчалась к окнам, а другая приклеилась под стойкой кладкой паучьих яиц – Талия «повесила» на них те же почтовые чары, но отсрочила их активацию.
Потом она осторожно выглянула из своего укрытия и тут же шарахнулась обратно – её любопытный нос обожгло сквозь все возведённые щиты. Пока ожоги заживали, ан Камианка нащупала разум давешней ящерихи и, пообещав ей щедрую награду, попросила передать послание своей матери, матриарху Аэлле.
– Нет-нет, не думаю, что здесь найдётся кто-то, способный нам помочь, – благодарно прошептала Талия и отключилась.
Шум битвы стих, и она снова осмелилась высунуть нос из-за стойки.
Её ждали три новости – две хорошие и одна плохая. Ирсон был жив – он довольно бодро размахивал руками, читая новое заклинание. Оледенелый маг куда-то подевался. Портал, однако, продолжал пятнать пространство. Цел-целёхонек…
Ирсон закончил нести свою магическую галиматью и недоумённо воззрился на Талию.
– Что ты там делала?
– Завещание писала, – буркнула Талия. – Увы и ах, я не линдоргский маг. Тьфу! Описала всё, что мы узнали, и отправила домой с курьером – с нашей новой знакомой из дома напротив.
– Зачем?!
– Затем, что мы с тобой отсюда вряд ли выберемся.
– Талия, да что с тобой? – возмутился Ирсон.
– Что?! Моё мэи буквально вопит – нам не справиться, надо валить отсюда! А оно не часто говорит такие вещи. И ещё реже я повторяю их вслух. Вот что!
Ирсон не ответил. Он решал новую магическую головоломку. Его снаряды не достигали цели – на подлёте к порталу их перехватывали крошечные чёрные воронки, внезапно открывающиеся и так же стремительно исчезающие.
– Упрямая чешуйчатая задница. Ну и пожалуйста, – раздражённо махнув хвостом, Талия направилась к выходу.
К несчастью, на полдороге её осенило, и госпожа ан Камиан – само здравомыслие и осторожность – уподобившись обруганному ею танаю, бросилась мучить портал.
Она создала две пригоршни мелких ледяных шариков и с рыком: «Кульки у тебя есть, а вот тебе и семки!» – швырнула их в многострадальную волшебную дверь. Воронки с готовностью слопали лакомство и не подавились.
– И что это было? – бросил Ирсон.
– Хотела посмотреть, сколько этих штук может открыться разом, – несколько сконфуженно прижала уши ан Камианка. – Но, видимо, у них нет ограничения по количеству целей. Маневр не удался. Может, тогда…
Она не договорила – снова проснулись нити Швеи. Щупальцами гидры они метнулись к порталу. Тёмные зевы заглотали концы нитей, но цветной шёлк всё прибывал и прибывал, наматываясь на воронки, как на странные катушки. В воздухе повисла добрая сотня бешено вращающихся клубков. Некоторым нитям удалось пробиться к порталу, и за считанные секунды они оплели чёрный диск многоцветным кружевом.
– Дёру! – хлопнула таная по плечу ан Камианка.
– Нет. Нет. Это важно. Пока он… парализован, надо попробовать узнать, куда он ведёт.
Талия сказала нехорошее слово, царапнув когтями пол. Вернувшись к входной двери, она обнаружила, что путь на свободу преградила невидимая – даже для её чувствительных к магии глаз! – стена. Талия сказала другое нехорошее слово.
– Нас заперли, там… – потирая ушибленный лоб, доложила она танаю.
– Запоминай координаты, – перебил её Ирсон. – Твоя ящериха ещё на связи?
– Да, – через мгновение ответила Талия. – Она запирает дверь. Я ей передам. Ох, мать моя прекрасная Аэлла!
Поглощённые порталом нити пошли волнами, задёргались пойманными за хвосты змеями. К ним на помощь кинулись новые, они обвивали товарок, вывязывали между ними странные узоры, то вспыхивающие бледным пламенем, то начинающие часто сокращаться, как бьющееся в страхе сердце. Потом всё замерло. Нити бессильно повисли. От портала по ним стремительно расползалась чёрная плёнка, словно всех их разом обмакнули в чёрный воск.
– Что за?.. – Ирсон оглянулся.
Талии рядом не оказалось. Её рыжая макушка мелькала за спинкой массивного кожаного дивана.
– Я тут. Дай мне пару минут! – крикнула ан Камианка.
– Постараюсь, – сжал зубы Ирсон; пальцы его подрагивали от усталости.
Отбежав в ту часть комнаты, где нити всё ещё сверкали яркими красками, он взобрался на табуретку и, точно кукольник – крестовину марионетки, захватил в ладони пару «нервных» узлов сети Швеи. Так. Подойдёт. Ирсон отпустил нити, быстро расстегнул рубашку и, набрав в лёгкие побольше воздуха, на выдохе прошептал длинную музыкальную фразу. Элаанский язык обжигал гортань, слова ледяными лезвиями проскальзывали по языку, их приходилось с силой выталкивать из груди.
– Нил лаэ хил веваталилэ! – играя желваками, закончил Ирсон.
Воздух в комнате содрогнулся. Замерли нити. Талия, что-то расставлявшая на полке над диваном, встревоженно оглянулась. Лицо Ирсона осветилось горделивым торжеством, осознанием своего могущества, превосходства над всеми этими ничтожными тварями, которые имеют глупость вставать на пути Света и отбрасывать грязные тряпки теней. Танай широко улыбнулся. Его зубы полыхнули такой ослепительной белизной, словно за щекой у него леденцом лежал сгусток волшебного пламени. Это сияние распространилось вниз по шее, по груди Ирсона. Оно становилось всё ярче и ярче, бросая тысячи отблесков на стекляшки Швеи. Казалось, плоть Ирсона превратилась в матовое стекло, сквозь которое просвечивают налившиеся ледяным сиянием внутренности. Он медленно поднял руки, погрузил пальцы в центр груди и пошевелил ими, нащупывая что-то за распавшейся в желе грудиной.
– И что он собрался делать? Кидаться своими сиятельными кишками вместо огненных шаров? – нервно передёрнула плечами Талия. – Хотя, наверное, это забавно, убить кого-нибудь, запулив ему в глаз своей собственной почкой!
Ирсону было не до её ворчания. Согнувшись в три погибели, он напряжённо морщил лоб и продолжал ощупывать себя изнутри, будто выискивал присосавшихся к сердцу, печени, лёгким паразитов. Наконец он выпрямился, воздев кулаки в победном салюте, словно и вправду поймал парочку гнусных бестий – между его пальцами вражьей кровью струилось густое, почти осязаемое, белое сияние.
Судорожным движением всего на секунду он разжал ладони и тут же стиснул хитросплетения нитей Швеи. Свет хлынул по ним навстречу исторгаемому волшебной дверью мраку, с оглушительным треском срезал, содрал его с нитей, как чёрную кору с ветвей, и множеством ослепительных ручьёв влился в тёмное озеро портального диска. Ирсон без сил рухнул с табурета. По его рубашке расползалось кровавое пятно.
Пригибаясь и прикрывая глаза, Талия подбежала к танаю и, пыхтя от натуги, утащила его за диван. К её удивлению, все кости Ирсона были целы, хотя кожа на груди и висела клочьями.
– С этим мы быстро справимся, – улыбнулась Талия, ловко стягивая края раны.
– Он… накрылся? – собравшись с силами, прохрипел Ирсон.
Талия выглянула из-за подлокотника.
– Боюсь, что нет. Но штормит его знатно. Ну ты даёшь! Я и не знала, что в Линдорге учат таким заклятьям! Думала, только светлые такое умеют.
– Учат. Разумеется, тех, кто способен научиться, – не своим голосом презрительно процедил Ирсон (за что тут же получил отрезвляющий тычок локтем в бок). – Извини.
– Да знаю я, остаточный эффект, – отмахнулась ан Камианка.
– Надо как-то добить этот портал. Кто ж его создал, если он пережил такое?! Невероятно! Хорошо хоть новые они сюда не скоро откроют. Чувствуешь, моё заклятье исказило магический фон. Им придётся попотеть, корректируя свои... – он сплюнул кровью, – чары.
Ирсон с трудом открыл глаза. Вокруг валялись ошмётки розоватой губки. Он скосил глаза вправо. Талия зачем-то взрезала обивку дивана и порядком выпотрошила его, выцарапав в наполнителе небольшую пещерку.
– Что это?
– Это диван из кожи аршута. Малиновой, пупырчатой и огнеупорной. А вон там, на полке, я расставила несколько сувениров времён харнианской войны.
– И что они умеют?
– Вызывать «бурю хоа». По идее, она должна прожечь все щиты, вообще всю магию разъесть, но… блохи его знают, хватит ли у неё концентрации, чтобы ухайдакать этот лиаров портал. Если тот, кто его поддерживает, может побороться со Швеёй на её территории… Ладно, – она решительно тряхнула головой. – Ну так что, лезем в диван или будем загорать до костей?

***

Когда Талия и Ирсон, как птенцы из гнезда, высунули головы из-за спинки дивана, в комнате было уже пусто и тихо. Только слабо дымился опалённый коврик, да поскрипывал обломок чудом уцелевшего ставня.
– Ну и твоего же папашу… – пробормотал Ирсон, стряхивая с плеча крошки губки.
А Талия уже тянула его наружу. Нити Швеи исчезли вместе с порталом, так что танай и алайка смогли воспользоваться входной дверью. Они выскочили на улицу с полубезумным видом чудом спасшихся погорельцев и что есть мочи припустили прочь от разорённого гнезда Хэхэ.
– Ты держишься? – бросила тяжело дышащему Ирсону ан Камианка.
– С трудом. Если это ещё не всё… – он досадливо поджал губы.
Справа полыхнуло ядовитой зеленью.
– Что ж они никак не угомонятся? – сквозь зубы процедила Талия, щёлкая пряжкой ремня, отклоняющего боевые заклятья. – Если побежим рядом, он прикроет и тебя.
Танай согласно мотнул головой и схватил Талию за руку. Она сцапала его под локоть, прижалась к бедру бедром. Ирсон на секунду представил – вот сейчас они запутаются в ногах, плащах, хвостах, но прошла минута, а они всё ещё двигались на удивление слаженно, синхронно, словно пара профессиональных танцоров. Видимо, Талия применила одну из своих ан Камианских штучек. Им даже не пришлось сбавлять шага.
– Той же дорогой? – выдохнула алайка, перепрыгнув через кучу битого кирпича.
– Да. Это ближайший портал. Хотя… нет, Талия, они наверняка его перекрыли. Но ничего, есть и другие.
Ирсон сотворил маленькое зеркало и, вертя его так и эдак, пытался рассмотреть своих преследователей. Наконец ему это удалось – отследив источник очередного магического снаряда, он разглядел на одном из балконов давешнего колдуна с ледяной физиономией. Тот выглядел настолько уверенным и полным сил, что Ирсон оставил все мысли о контратаке и вместо этого, как мог, укрепил щит. Ан Камианка благодарно сжала его предплечье.
Пока удача была на их стороне. Поясу Талии удавалось отклонить потоки разрушительной энергии, исторгаемые чёрным колдуном с частотой танайского лучника. Лишь изредка его атаки попадали в цель, и тогда сферу щита окутывал пылающий туман рассеянной энергии заклятья. Раздавалось шипение, дребезжание, гудение, вой – с каждым разом звук становился всё громче, и Талия хмурилась всё сильнее.
Улица будто вымерла. Привычные ко всему безднианцы попрятались в свои жилища и теперь толпились у окон, надёжно защищённые беклом. Многие из них воспользовались этой вынужденной паузой, чтобы перекусить, и ободряюще махали танаю и алайке какой-то кучерявой ботвой и чьими-то жареными ножками. Кто-то делал ставки – в разноцветных лапах посверкивали монеты. Находились и сердобольные души, распахивавшие двери навстречу беглецам…
А вот десяток мелких летунов, собиравших под куполом пух для гнезд, к несчастью, вовсе не заметил начавшейся заварушки. Отскочив от вспыхнувшего щита Талии, багровый мертвящий луч ударил в самую гущу их серых тел, и бедняги сбитыми сосульками полетели вниз. Крошечные мумии с перепончатыми крыльями, свернувшимися, точно листья от жара, всё ещё судорожно сжимали в лапках пригоршни девственно-белого пуха…
– И-ирсон! – воодушевлённо проорала Талия, указывая наверх. – Устроим драку подушками!
Танаю понадобилось всего мгновение, чтобы понять, что она имеет в виду. Он хохотнул… и едва устоял на ногах – ударная волна от очередного заклятия, грянувшего в щит Талии, пихнула его под колено. Танай неловко перескочил через канаву, снёс пирамиду из проволочных корзин и приложился лбом о грибочное кашпо.
Талия схватила его за руку, и они вспорхнули с крыши парочкой вспугнутых птиц. Пичуг-пьянчуг, которые от пуза наклевались перебродивших фруктов, и теперь их мотает из стороны в сторону, словно воздушная дорога полна кочек и выбоин. Так, летя зигзагами, они добрались до потолка пещеры.
И тут же, змеёй проскользнув между белых шаров лэнэссер, к Ирсону метнулась лиана с длинным жалом на конце. Пальцы таная засветились красным, однако, бросившись наперерез, Талия перехватила его руку, предупреждающе стиснув запястье. Легко закогтив лиану, алайка встряхнула её, как расшалившегося котёнка за шиворот, и прошипела:
– Вы ещё передеритесь! Ты – не будешь ничего тут жечь, а ты – не будешь никого тут жалить! Оба поняли?
Ирсон кивнул. Лэнэссера втянула жало.
– Я бы предложила вам пожать конечности, но, по-моему, нас сейчас всё-таки убьют! – выпалила Талия, что было силы отпихнув Ирсона и шарахнувшись вправо.
В потолке пещеры образовалась глубокая воронка…
– Давай! – взвизгнула ан Камианка. – Щит такое не потянет! Он и так перегружен.
Ирсон сделал широкое загребающее движение, словно собирался обнять невидимую толстуху. Подул сильный ветер. Но лэнэссеры не спешили расставаться со своими белыми шубами, вцепившись в них, как стыдливая девица – в полотенце на «голом» анлиморском пляже. Только отдельные пушинки вспорхнули в воздух.
– Ну, держитесь, твари! – погрозил им кулаком Ирсон.
Он снова стиснул воздух в объятиях – на этот раз с такой силой, что будь у воздуха рёбра, они сломались бы все до единого.
– Ты больно-о-о-ой! – восторженно проорала Талия.
Порыв шквального ветра в момент ощипал лэнэссеры. Ноздреватые губки облысевших серединок, едва не отрываясь, мотались на толстых стеблях. Талия и Ирсон, кувыркаясь, летели в облаке из пуха, каменной крошки, колючей лэнэссеровой трухи – точь-в-точь два клопа, которых вышвырнули из окна вместе с замызганной подушкой. Отдавшись на волю стихии, то и дело шмякаясь о потолок, Талия хохотала, как умалишенная, – до тех пор пока рот ей не заткнуло ватным кляпом. Ирсон же, предусмотрительно зажмурившись и плотно стиснув губы, быстро выровнял свой полёт. Наконец он нащупал руку своей спутницы и создал вокруг них оболочку, не пропускавшую пух.
Позади беглецов громыхал салют. Достигнув пушистого тумана, снаряды чёрного мага теряли форму, их словно разрывало изнутри. С оглушительным хлопком они рассыпались искрами, растекались струями разноцветного света.
– Ну что, мясцо наивное, не ожидал? Матёрые черепа, как Бездна – полны сюрпризов! – отплевавшись от пуха, кричала Талия, и ветер глумливо подвывал ей.
Пронесшись сквозь дым над кузней, облако превратилось в грозовую тучу – отяжелело, окрасилось в оттенки серого и бурого. Сполохи раздираемых ею заклятий казались отсветами молний. Вспышки становились всё реже, потом совсем прекратились. Стало тихо. Слышен был только шелест сухих листьев по шершавому камню да отдалённые крики детей, радовавшихся началу подземного снегопада. Прокатившись по потолку, поток пуха разбился о волнорезы сталактитов у дальней стены пещеры и дождём измятых зонтиков просыпался вниз.
– А куда мы теперь? – очнулась Талия.
– К порталу, разумеется. Здесь – вдоль стены направо. Снижайся, снижайся! Резче забирай! – скомандовал Ирсон, едва не вывихнув ей запястье.
Он скорее рухнул, чем опустился на землю.
– Неожиданно как всё получилось! – хмыкнула Талия.
Рыжая, взъерошенная, с хитро прищуренными глазами, вся в клочьях пуха, она походила на лисицу, только что сбежавшую из курятника.
– Слава Тиане, сторожа не видать, – пробормотал танай.
– Всё-таки даже моё чутьё иногда перестраховывается! – Талия широко улыбнулась… и умерла. Сердце Ирсона билось на три секунды дольше.












4. ОПОЛОВИНЕННАЯ КОШАЧЕСТЬ

– Во-первых, никакие «Кошки Зла» никогда не сжирали никакую «Великую Добрую Рыбу». Во-вторых, лично меня там не было. И, в-третьих, она была совсем невкусная.
Из разговора Его Высоконагломордия Энаора ан Ал Эменаит с придушенным им котоборцем.

В окрестностях славного города Анлимора был случай: некий владелец крокодильей фермы, проиграв в ежегодном конкурсе на лучшее животное своему давнему конкуренту, решился на страшную месть. Он заплатил магу, чтобы тот превратил всех питомцев соперника в камень. Маг выполнил заказ настолько хорошо, что ни о каком обращении заклятия и речи не могло идти. Погибшие животные исчислялись многими сотнями. Убытки были колоссальны…
Однако пострадавший фермер не был бы истинным анлиморцем, если бы не сумел извлечь выгоду и из этого несчастья. Во-первых, он помог городской страже вычислить злоумышленника и заставил его с лихвой возместить убытки (после чего натравил на беднягу активистов одной из наиболее агрессивных зоозащитных организаций, которые довели его до дома умалишённых). А во-вторых, нашёл применение новообретённой коллекции полноразмерных чешуйчатых статуй – он продал их эксцентричному архитектору Вфашуру в качестве строительного материала.
Так появился знаменитый отель «Крокодиловый замок», где трудно было найти подоконник, не покрытый чешуёй, или же светильник, не зажатый в жуткой зубастой пасти. Концы перил завивались гребенчатыми хвостами, гостьи отеля сбивали мыски туфель о когтистые ножки диванов, вода в пристенных фонтанах змеилась по кладкам яиц, а тарелки с горячим официанты водружали на спины мелких свернувшихся кольцом крокодильчиков…
Панорама, открывшаяся взгляду Алу и Анара, очень напоминала вид «Крокодилового замка» с тем лишь отличием, что на сей раз стройматериалом выступали каменные кошки, тысячи и тысячи кошек – разных видов, размеров, возрастов, но одинаково чёрных и злобных.
– Как сказала бы моя Шада – это был только предбанник. А вот и баня. Собственно… – ошарашенно прошептала Аниаллу, у Анара слов и вовсе не было.
Центральный коридор вывел алаев в настоящий город под городом. В огромной пещере под искусственным ночным небом чутко дремал в ожидании возвращения своих обитателей целый комплекс величественных зданий. Он казался изящной аппликацией, причудливым узором, вырезанным из глянцево-чёрной бумаги и наклеенным на матово-чёрный картон. Лишь в редких местах картину расцвечивали слюдяные кружочки цветных огней.
В этой щедро укреплённой магией пещере невозможно было найти ни пяди необработанного камня, всё вокруг было превращено в одно сплошное произведение искусства, прославляющего Хищную Кошачесть.
– Не слишком дружелюбное местечко, – настороженно подвигал ушами Анар.
– Дружелюбное… только не ко всем нам. Не ко всему в нас, – задумчиво проговорила Аниаллу; чувство близкой беды нежданно-негаданно покинуло её, и она была готова мурлыкать от облегчения. – Посмотри, тут рябит в глазах от кошек, которые охотятся или едят кого-то, и нет ни одной, которая ласкалась бы или играла. Для того, кто это строил, мы и в первую, и в сто десятую очередь хищники. Хладнокровные, коварные, кровожадные. И ему это нравится. Даже вьюны на резьбе у него из когтей составлены… или из клыков. А вот, гляди, какой красавец!
Аниаллу кивнула на статую шипящего домашнего кота. Вздыбленная шерсть вдоль позвоночника и на прижатом к боку хвосте отблёскивала металлом, словно кривые зубья пилы.
– Такого погладишь – без пальцев останешься.
Лукаво улыбнувшись, Алу вдруг присела на корточки перед красноглазой пантерой, подпиравшей гневно нахмуренным лбом подлокотник массивной скамьи.
– «Глаза твои – что зёрнышки граната, зубов прекрасен сахарный оскал, тебя любил я, милая, когда-то, а счас бы с удовольствием сожрал», – приобняв её за холку, с чувством продекламировала Аниаллу.
– Что это? – расхохотался Анар.
– Каргнорианская поэзия. «Оскал – сожрал», «кишки – в мешки» – очень в их духе, – Алу перебралась на обтянутое кожей сиденье и принялась расстёгивать сапог.
– Может местный архитектор – карг?
– А что? Я бы уже не слишком удивилась. Серебряный дракон в нашем деле уже фигурировал, высший даор – тоже, почему бы каргу не присоединиться к вечеринке? Хотя, нет, конечно. Не похоже всё это, – она обвела взглядом пещеру, – на дело каргнорианских лап. Здесь всё слишком изящное, утончённое… изысканное до дрожи в хвосте. Вылизанное, выверенное и вычищенное. Даже хищность и та какая-то рафинированная.
Аниаллу перебросила сапоги через плечо и изящно перемахнула клыкастый парапет. Её оживление начинало настораживать Анара.
– Каждый раз, как вижу языковое покрытие, не могу удержаться! Замурчательнейшая вещь. То что надо после долгой опасной дороги… – довольно жмурясь, вздохнула сианай.
Анар хотел было напомнить ей, что дорога ещё не пройдена, а опасность не миновала, но промолчал. В конце концов, она имеет право на маленькую передышку после всех их скитаний по этим гнусным подземельям. Опять же у госпожи сианай есть он – весь такой грозный, собранный и бдительный…
Кстати, а что такое «языковое покрытие»?
Анар заглянул за парапет. Шаркая ногами, Аниаллу прохаживалась по длинной и широкой ленте из упругого розового материала, сплошь покрытой полупрозрачными загнутыми конусами. Анар спрыгнул на дорожку… и тут же взвился в воздух – мягкие сосочки вдруг превратились в подвижные, острые крючья, едва не освежевавшие его ступню.
– Вот же! – Анар со злости шарахнул по дорожке сгустком пламени.
Запахло палёным мясом, и улицу заволокло едким чёрным дымом.
Аниаллу не сразу заметила всё это – её собственное знакомство с дорожкой оказалось на редкость приятным. Обернувшись, она несколько секунд смотрела на Анара недоумевающими, затуманенными от удовольствия глазами.
– За что ты её так? – почти обиженно спросила она, разглядывая пепелище.
Анар объяснил. Аниаллу нахмурилась.
– Со мной что-то не то, – пробормотала она, проверяя свои ментальные щиты. Нет, никто не покушался на ясность её рассудка. – Что-то странное... Мне хорошо, но это очень нехорошо. Не знаю, как сказать.
– Можешь прочитать мне ещё один стишок, – осклабился Анар.
– Не-ет… – прикрыв глаза, протянула Алу. – На этот раз будет ода в прозе. Это чувство, будто… будто каждая из моих костей превратилась в свирель, в часть какого-то сложного фантастического инструмента и кто-то играет на нём упоительную мелодию. Моё тело пропитывается этой музыкой и… мраком, который выдыхает музыкант, и сладко трепещет в такт.
– И о чём эта мелодия?
– О наслаждении, свободе… вседозволенности, – не открывая глаз, блеснула клыками Аниаллу. – О величии той, ополовиненной кошачести. И любви этого города к ней.
– Любовь к половине тебя – это не любовь, – авторитетно заявил Анар.
– Верно, – улыбка Алу угасла. – Но об этом почему-то забывается. И хочется… тоже ополовиниться, отбросить всё лишнее. Якобы лишнее… Скверно. Я совсем не испугалась за тебя.
– Ну, всё же обошлось. Наверное, эта штука почуяла мою грязную драконью кровь. Дорожка-расистка, – хмыкнул Анар и, поднявшись на полхвоста в воздух, медленно поплыл над негостеприимной улочкой.

***

– Смотри, я нашёл статую тебя! – зависнув над с многолапым мостиком, воскликнул Анар.
Он указывал на статую плачущей пантеры с алайской головой. Аниаллу поморщилась – из пушистых кошачьих лап, как из митенок, вместо когтей выныривали фаланги человеческих пальцев, тускло-розовых, со скруглёнными плоскими ногтями. Слёзы омывали их и бледной змейкой утекали в крестообразную трещину.
– Заглянем? – дёрнул ухом Анар.
– Можно подумать, у нас есть выбор. И. Это. Никакая. Не. Я, – деланно злобно процедила Аниаллу.
Отделка охранявшегося кошкой коридора заставила алаев зашипеть от гнева.
– Вот тебе и прославление кошачести... – только и смог пробормотать Анар.
Ковровую дорожку покрывал орнамент из растрескавшихся кошачьих черепов. Из правой стены торчали обрубки лап, выполненные с предельной анатомичностью. Ослепительно-белые срезы костей, розоватые червячки мышц, сочащиеся светящейся кровью сосуды. По замыслу оформителя, кровь капала не вниз, а вверх, собираясь под потолком в бугрящуюся ленту. Но ещё хуже были фрески на стенах. Теперь становилось понятно, кого оплакивала странная кошка у входа – она лила слёзы по своим младшим братьям и сёстрам, которых топили, сжигали, разрезали на части и замуровывали живьём толпы беснующихся неалаев.
– Что же это такое? – несколько раз обернувшись вокруг своей оси, пробормотал Анар.
– Очень похоже на галерею Скорби. Музей памяти кошек-жертв… – Алу поперхнулась.
– Жертв чего?
– Предрассудков, в основном. Кошки – существа слишком… загадочные, привлекательные и независимые, чтобы не внушать опасений. Они всей своей жизнью, всеми своими повадками зовут к свободе, к тому, чтобы мы были такими, какие есть, и наслаждались этим. Разумеется, властьимущим это не нравится. Чего только про них не выдумывают… Вот знаешь, например, почему кошачьи глаза светятся в темноте?
– Благодаря тепетуму – особой отражательной оболочке, расположенной…
– А откуда взялась эта оболочка? Не знаешь? То-то же. Однажды, пробудившись ото сна, Великий Создатель Всего Змей Шриссаш ощутил своим перламутровым брюхом, что возлюбленные миры его содрогаются от переполнившего их зла. Зашипев в великой скорби, он сплёл своё тело в Петлю Творения и породил Большую Добрую Рыбу. По воле его она неспешно плавала по небесам из мира в мир, озаряя их своими Светом и Благодатью. Прекращались эпидемии, останавливались войны, враги со слезами раскаяния падали в братские объятия друг друга, воры раздавали награбленное нищим, а проститутки не брали денег… в смысле – становились добропорядочными жёнами… Увы, зло не дремало. Чудовищный Зраа воззвал к гнусным порождениям и слугам своим, требуя уничтожить Рыбу. Тысячи и тысячи их откликнулись на призыв, но никому не удалось выполнить задачу – жертва раз за разом ускользала от них, чуя их препакостную сущность. Тогда кошки, тайные прислужницы Зраа, пустились на хитрость. Они пришли на гору Сааш, к дверям монастыря Шриссаша, и принялись жалобно мяукать: «О, почему Создатель забыл о нас? Капли Благодати Его оросили весь мир, принеся всем покой и радость, но наши скорби так глубоки…»
– …что капель мало. Нужна ударная доза Благодати, – убил весь пафос Анар; Аниаллу пихнула его локтем.
– Коварные кошки были так прелестны и ласковы, так трогательно беззащитны, что монахи прониклись к ним любовью и сочувствием. Наивные святые создания стали молить Создателя Всего о помощи, и Рыба Его спустилась к вершине горы на зов их…
– И тут наша братия явила свою «препакостную сущность».
– Разумеется. Кошки воющей стаей набросились на Рыбу. Не желая оставить в мире ни отблеска Света, они не только убили её, но и сожрали. С костями и…
– …чешуёй, – понимающе закивал Анар.
– Зеркальные чешуйки Великой Доброй Рыбы осталась в глазах их и глазах потомков их (коими являются все котообразные всех миров) как напоминание о совершённом злодеянии, чтобы никто впредь не обманулся очарованием этих порождений Зла… Таких историй масса.
– И… что мы с этим делаем? – спросил Анар, отворачиваясь от особенно жуткой картинки с котлами и жаровнями.
Аниаллу не ответила.
Кошмарная галерея началась со статуи кошки, статуей кошки она и закончилась. Но это была совсем другая кошка.
– Полная противоположность…
У неё, напротив, были алайское туловище и кошачья голова, окружённая венком... живых кос, щупалец, тугих струй мрака? – не разобрать. Точно такие же лоснящиеся хищно-гибкие отростки украшали длинное одеяние изваяния, сзади собираясь в непомерно длинный шлейф, заколдованным водопадом струившийся вверх по стене. Когтистые руки манили подойти…
– Умереть и воскреснуть в её объятиях, – прошептала Аниаллу.
– Что? – переспросил Анар.
– Она… символизировала у… местных обновление. Обретение сил. Исправление. Очищение. Новое начало, – нараспев проговорила Аниаллу. – Истинная Аласаис. Кошка, чьей шерстью стал древний мрак. Чьи вибриссы – тычинки ночи. Что я несу… – Она передёрнула плечами и заставила себя улыбнуться. – Там, наверху, есть продолжение экспозиции.
– Может, отложим на потом? – Анару очень не нравилось то, что происходит с его возлюбленной. На секунду ему померещилось, что волосы Алу шевелятся, как живые.
– Нет. Это важно. Это их история. Мы пришли сюда, чтобы узнать. И нам придётся узнать. – Алу покачала головой, и видение сгинуло.
Анар задрал голову – конец чудовищного шлейфа терялся во мраке. Аниаллу решительно направилась к изваянию и принялась взбираться по змеистым завиткам его щупалец.
– Может, лучше полетишь? Не нравится мне эта штука, – поднимаясь в воздух, сказал Анар.
– Ты птичка или кошка? Смотри, какие удобные зацепки. Мне нужно размяться. Стряхнуть с себя всё это, – сказала Аниаллу и вдруг почувствовала, что врёт – нет, вовсе не за этим она полезла на стену.
Странная кошка притягивала, манила её прикоснуться к хищным извивам своего тела.
– Ладно, попортим им полировку! – поиграла выпущенными когтями Алу и рывком перебросила себя на стену.
Острые ногти неожиданно легко входили в камень. Под Аниаллу он даже не трескался.
Наконец подъём кончился, и алаи вылезли на широкую площадку. В стене напротив виднелся проход, заполненный такой густой тьмой, что, казалось, её можно зачерпнуть ладонью.
– Нам туда, – поджала губы Аниаллу.
Предшествуемые сотворённым Анаром глазоухом, кошки вошли в длинный извилистый туннель. Они перестали видеть друг друга. Ни пятнышка тепла, ни отблеска света… Свернув за угол, алаи остановились как вкопанные – в глаза им буквально брызнуло красками. Яркая роспись на стенах зала засияла радугой после грозы. Вот только настроение она создавала совсем не радужное…
Палачи и жертвы поменялись местами. Вот группа алаев, оседлавших каких-то котообразных хищников, выставив перед собой копья, гналась за группкой эльфов с гротескно длинными ушами. Вот алай-маг, стоя посреди дымящейся поленницы над клеткой, забитой кричащими кошками, обращал волну огня против перепуганных собакоголовых тварей. Вот…
– Мечта патриарха Селорна, – покачала головой Алу.
– Мечта? А как мы поступаем с котоненавистниками? – повторил свой давешний вопрос Анар.
– В основном – ведём среди них просветительскую работу. У нас есть Общество защиты кошек, оно этим занимается. Заслышав о чём-то подобном, они заявляются в гости к котоненавистникам и разъясняют им, насколько те были неправы.
– Разъясняют? Словами? Какие мы гуманисты, – недоверчиво сощурился Анар.
– Низам, которые творили всё это в искреннем заблуждении, действительно объясняли словами. Хотя не могу сказать, что вежливо. Втолковывали, например, что, когда кошка играет с пойманной мышью, она развивает моторику лап, а не тешит некоего Властелина Зла, коему верно служит. А вот верхам – магам, жрецам, целителям, прекрасно понимавшим, что к чему, демонизировавшим кошек, чтобы… нагнетать массовую истерию, на которой зиждилась их власть, – приходилось, конечно, несладко. Хотя вряд ли настолько.
Алу поморщилась – с каждым шагом расправы, которые алаи совершали над представителями иных народов, становились всё более изощрёнными и жестокими.
Алаи вошли в следующий зал. Сюжеты на стенах разительно изменились. Теперь неалаи, уцелевшие после акции возмездия руалцев, изо всех сил старались искупить свою вину. Они преклоняли колени перед гордо восседавшими на постаментах кошками – откормленными, вальяжными, лоснящимися; разрушали святилища своих прежних богов-котоненавистников и трудились на постройке грандиозных храмов Аласаис; прислуживали детям Её, буквально пресмыкались перед ними – жестокими, самодовольными, одетыми в чёрное и вооружёнными длинными чёрными хлыстами.
– Что-то тут не то, – в какой-то момент не выдержала Аниаллу. Не понимаю…
– Сейчас разберёмся. Смотри! – потянул её за плечо Анар.
Стены третьего зала были густо изрезаны царапками руалских букв.
– Да тут целая летопись.
Аниаллу коснулась стены и широко улыбнулась – тот, кто с великим старанием вырезал когтем эти строки, видимо, был неизмеримо счастлив делать это. Он искренне радовался за себя и за своих соплеменников, удалившихся в это подземелье, «дабы найти выход из тупика, в который – один за другим – вели их недостойные правители».
– «Спустились в глубины, дабы услышать зов подлинной, глубинной, незамутнённой кошачести», – прочитал Анар. – Ты когда-нибудь слышала о подземных кошках?
– Творцы миров каких только кошек не насоздавали. Даже кошки-черви были, – пожала плечами Алу. – Но мне тоже непонятно, с чего это руалцы решили искать кошачесть именно здесь?
Алаи двинулись дальше. Благодаря мастерству неизвестного летописца они живо, словно собственными глазами, увидели, как дядя Освободителя со своими последователями и верными ему членами царской семьи спускается в эти мрачные глубины. Как магия древних руалских волшебников преображает пещеры, превращая их в прекрасные дворцы, храмы и улицы нового города, «населяя их бесчисленными вместилищами для Духа Кошки»; как призванные чарами подземные реки меняют русла и наполняют бассейны и колодцы чистой водой. Анар и Алу разделили радость новоявленных обитателей подземелья, стосковавшихся по солнечному свету, когда улицы и жилища засияли от магических огней, разогнавших вечную ночь, прежде безраздельно властвовавшую здесь, а потолки некоторых залов заменили иллюзорные картины неба…
– Какая подозрительная пастораль, – перечитывая особенно сентиментальный пассаж, пробормотала Алу.
– Дальше всё иначе, – глухо откликнулся ушедший вперёд Анар.
Новый летописец сухо уведомлял о том, что его предшественник лишился рассудка по причине неведомой болезни и, «отправив в Бриаэллар» трех алаев, скрылся где-то в городе. В последующие дни безумец появлялся в разных его частях и совершал бессмысленные убийства. На его счету было уже восемь смертей, когда стараниями лучших магов его сумели поймать живьём. Он был изолирован до тех пор, пока целители не отыщут способ избавить его от «страшного душевного недуга».
– «Как и было предсказано, Внутренний Враг пожелал помешать нашему преображению и освобождению. Но лишь один пал жертвой его козней. Остальные устояли и, во славу Истинной Аласаис, продолжили…» Истинная Аласаис? Можно подумать, их несколько! – хмыкнул Анар и очень удивился, заметив, как вздрогнула Алу.
– Думаю, они, как пресловутый патриарх Селорн, полагают, что лучше самой Аласаис знают, какой ей следует быть. Мол, не та стала старушка, не та… – Аниаллу покровительственно погладила по голове резную Мать Всех Кошек и, усевшись у стены, попросила: – Почитай дальше.
– «Мы, д’ал, очищенные и отделённые, смогли стать теми, кем нам должно быть – защитниками Веры и Кошачести. Из мира в мир шли мы, во главе с Прозревшим, защищая Драгоценное, и народы склонились перед нами. Порядок воцарился на бескрайних просторах, оказавшихся под его могучей лапой земель…»
Анар запнулся, напряжённо вглядываясь в текст.
– Это рабы. Ты прочитал, что все эти неалаи на фресках – они рабы. И отнюдь не добровольные, как у вас в Руале. Верно? – не открывая глаз, спросила Аниаллу.
– Да. «...Будут работать во славу Аласаис, пока не искупят вину свою. А вина их неискупима».
– Это ужасно. Невероятно и ужасно.
– Алу, да что в этом, собственно, такого невероятного? Это просто следующий шаг. Вполне предсказуемый.
– Это шаг за черту, отдаляющую алаев от неалаев. Шаг, сделав который, они должны были в ужасе и омерзении отпрыгнуть обратно.
– Особенно моя мать. Я хотел бы посмотреть, как она отпрыгивает хоть от чего-то «в ужасе и омерзении». Извини. Я привык ждать от своих соплеменничков чего угодно.
– А я не привыкла.
Пожалуй, она чувствовала бы себя куда лучше, если бы узнала, что это её алайский мир порабощен, чем то, что кошки выступили в роли завоевателей. Отвратительных тюремщиков!
– Нет, мы, конечно, никогда не были добродеями, вроде тех же дарларонцев. Но загрызть живодёра или заставить его как-то отработать содеянное – это одно. А, прикрывшись спасением бедных беззащитных кисок, поработить кучу народа и издеваться над ней, теша своё самолюбие – это другое. Одно дело – кастрировать свою кошачесть и другое – освежевать её. Это что-то невозможное.
– Не будь идеалисткой.
– Анар, дело не в том, хорошие мы или плохие. Дело в том, что мы не такие. И всё тут. И… мне очень хочется узнать, что может заставить алая перестать быть алаем.
– А что заставляет тебя время от времени переставать быть алайкой?
– Чуждый дух. Но мой случай – особый. Этот чуждый дух очутился во мне по воле Аласаис. Не думаю, чтобы кто-то смог сотворить подобное с кем-то из её детей без её благословения.
– Но ты говорила, что Аласаис нет в Энхиарге уже довольно давно.
– Говорила, но… Да и потом, собственные души этих алаев должны были быстро отторгнуть эту духовную занозу.
– Но твоя же не отторгла, – возразил Анар.
– На то была причина. Это было важно для…
– Некоего высшего блага, я помню, – перебил её Анар. – Но что если у них тоже было какое-то своё высшее благо, ради которого стоило потерпеть «занозу»? Спасение рода кошачьего, защита Кошачести с большой буквы – разве не подходящее высшее благо?
– Это – защита Кошачести? Это – благо? – придавленно зашипела Алу.
– Для них, вероятно, да, – спокойно ответил Анар.
Аниаллу ошарашенно моргнула и замолчала минут на десять. Анар не мог понять, что в его словах так потрясло её, но решил не тревожить сианай вопросами, почувствовав – в ней вызревает что-то очень важное. Он сидел тихо-тихо, вперив усталый взгляд в наклонную колонну, так густо утыканную металлическими раковинами кошачьих ушей, что казалась бревном, на которое присела переночевать стая перелётных бабочек.
– Как я могла быть такой слепой? Как? – выдохнула Аниаллу наконец.
– Алу?
– Ты прав – я ничем не лучше их, – она кивнула в сторону фресок. – Я ещё хуже. Я… я позор рода кошачьего. Я столько раз снимала других с этого крючка, знала на нём каждую выемку, каждую зазубринку, знала все сорта наживки, все нюансы, все тонкости, но это не помешало мне самой на него попасться. И гордо провисеть на нём – страшно сказать сколько лет! Я сама мучила себя. Мне следовало уволиться намного раньше и не ноя, что возложенная ноша мне не по плечу, а шипя от возмущения. Следовало воззвать к Тиалианне и Аласаис как силам, чтобы они надрали уши Тиалианне и Аласаис как личностям. Я двадцать веков талдычила одно и то же – никакая «высшая сила» не имеет право заставлять существ насиловать их природу. Ни путём запугиваний, ни путём манипуляций, ни путём… подсаживания чуждого духа. Тот, кто делает это, должен быть остановлен – неважно, какую цель он преследует. Из этого правила не должно быть исключений. Мау-мяу-мяу, мау-мяу-мяу. Всё просто и ясно. Было просто и ясно, пока я смотрела на происходящее… сверху, находясь вне событий, пока ко мне не пришла моя собственная наэй и не сказала сакраментальное – ты должна пожертвовать своим я во имя высшего блага… Тьфу! Мне так горько и мерзко, будто меня все эти годы вымачивали в рыбьей желчи!
Аниаллу резко провела ладонями по вздыбившимся волосам и до боли стиснула горящие от стыда уши.
– Как ты думаешь, зачем она это сделала? – осторожно взяв её руки, спросил Анар.
Алу не ответила. Анар сочувственно смотрел на неё, ощущая бешеное биение крови в её запястьях.
– Я не знаю, – выдохнула сианай, опустошённо уронив голову ему на плечо.
– Должна быть какая-то цель…
Аниаллу выпрямилась. Ей вдруг почудилось, что всё вокруг – алаи на барельефах, стены, каждой порой своего желтоватого камня, многоухие колонны – с жадностью прислушивается, что же она ответит? И она сказала то, что, как ей показалось, хотели от неё услышать:
– Вряд ли эту цель можно назвать благой. Возможно… она была не в себе. Ох, я не знаю, Анар. Зачем ей понадобились все эти игры?.. Опыты... Истинная Аласаис – Неистинная Аласаис… Голова кругом.
Найдя на стене изображение Истинной Аласаис, Алу долго смотрела на него, словно ища в хитросплетениях щупалец ответ на мучивший её вопрос.
– Может, я вообще неправильно трактую всё, что мы здесь увидели, – сказала она наконец. – Вдруг эти д’ал никогда и не были подлинными алаями... Я негодую, что нечто заставило их перестать быть кошками. А может, следовало бы негодовать, что Аласаис наделала из них, обладающих совсем неподходящими для этого душами, своих детей? Она же поставила эксперимент надо мной – так почему бы и над ними не поставить? Что, если эта «Истинная Аласаис» помогла им вырваться… с испытательного полигона «Аласаис Заблудшей». Аласаис Заигравшейся, Аласаис, Возомнившей, что она мудрее Бесконечного…
– Вот. Теперь и ты говоришь так, будто Аласаис несколько.
– Так в некотором роде и есть, – стряхивая с колен несуществующую пыль, проговорила Алу. – Мне кажется, нас подслушивают, не спрашивай меня пока больше ни о чём, – мысленно попросила она Анара.
– У нас остался ещё один зал. Посмотрим? – как ни в чём не бывало предложил тот.
Главным экспонатом последней комнаты – маленькой и круглой, с низким потолком-куполом – был портал. Белоснежный диск сиял на металлическом возвышении, отбрасывая длинные плети бликов на пустые стены цвета старой кости.
– Портал дисковый, вертикальный, не зеркальный, – отрекомендовала волшебную дверь Аниаллу.
– Странно, я почему-то не чувствую, что это портал, – озадаченно признался Анар.
– Из-за защитной оболочки, которая его окружает. Она не пустит нас внутрь, а излучение портала – наружу, – объяснила Алу. – Судя по цвету, он переносит на огромное расстояние – за пределы Энхиарга или, быть может, в очень отдалённые земли нашего мира. Но первое вернее… У воронкообразных совсем иная цветовая дифференциация, у туннельных – тоже, но это самый обычный дисковый портал.
Алу задумчиво поскребла коготками вычурную портальную раму.
– Он сделан так, что точку выхода невозможно определить, не побывав по ту сторону. Тот, кто делал этот портал, был очень хорошим волшебником.
– Попробуем взломать? – предложил Анар.
– Сейчас? Думаю, нам стоит для начала осмотреть всё, что есть по эту сторону. А уж потом решить, стоит ли пытаться проникнуть на ту. Поищем место для привала? С меня хватит впечатлений на сегодня.

***

Аниаллу застонала от боли. В первый момент она решила, что нижнюю половину её туловища придавило обрушившимся потолком. С трудом отжавшись от пола, Алу заглянула себе через плечо. Лучше бы там и вправду был завал. Лучше бы её проглотил плотоядный слизень. Лучше бы…
Ниже талии её собственное тело превращалось в змеиный хвост – огромный, непомерно раздутый, как брюшко муравьиной матки. Вокруг него копошилось великое множество существ самых разных рас. Голые, тощие, они жались к её бокам, жадно, как-то ожесточённо присосавшись к отверстиям в чешуйчатой коже.
– Прочь… – прохрипела Аниаллу; существа не шелохнулись.
– Прочь! – взмахнула она рукой, собираясь применить заклятие, но кто-то помешал ей, впившись в нежное ухо.
– Не с-смей! Леш-ши тихо! – приказал тихий голос.
Аниаллу замотала головой, замерла, ужаснувшись тошнотворной догадке, и создала волшебное зеркало. Голову её покрывали змеи. Множество проворных, самодовольных гадин с умными, злыми глазами собирались на макушке в массивный многоголовый пучок.
– Леш-ши, леш-ши, – повторила одна из них, не выпуская уха Алу. – У каж-шдого швой Путь!..
Аниаллу проснулась с криком. Сжавшись в комок, она долго гладила свои озябшие голени, судорожно перебирала нижними пальцами шёлк простыни, шептала, как заклинание: «Перемены не приходят легко, перемены не приходят легко»...
– Анар! Анар, ты тут?
Ответа не было. Аниаллу прикрыла глаза, вчувствоваясь в окружающее пространство. Анар обнаружился в дальней части облюбованного кошками дворца, вроде бы он что-то читал. Алу вздохнула и, решительно отшвырнув одеяло, спрыгнула на пол. Тёплые бархатистые плитки так и ластились к ступням.
Пройдясь по комнате, Алу остановилась перед высоким зеркалом, но собственное осунувшееся лицо вдруг вызвало у алайки такое раздражение, что она поспешила перевести взгляд на убранство спальни за спиной своего отражения. Эта мрачноватая красота, застывшее в камне славословие когтистости и клыкастости, – начинало нравиться ей. Оно придавало сил, уверенности… и вызывало желание соответствовать обстановке.
Аниаллу нетерпеливо хлопнула в ладоши.
По первому требованию незримые слуги принесли ей новое платье – длинное, тёмное, совершенно неощутимое на коже. Аниаллу облачилась в шелестящие шелка и велела заплести ей волосы так, как любила прежняя хозяйка дома. Проворные магические руки замелькали вокруг, заплетая, зачёсывая и перевивая её смоляные пряди расшитыми мелкими камнями лентами. Через считанные минуты из зеркала на Алу взглянула совсем иная алайка – могущественная, грозная, хищно-прекрасная.
Окружённая безликим сонмом слуг преображённая алайка направилась в обеденную залу. Как и любая кошка Аласаис, Аниаллу ан Бриаэллар была прирожденной актрисой, способной не только играть роль, которую диктуют обстоятельства, но и извлекать неимоверное удовольствие, перевоплощаясь в новое существо, вживаясь в необычный образ – даже в отсутствие всяких зрителей. Сейчас она почти радовалась тому, что Анар остался в библиотеке. Ей казалось, что он только помешал бы её общению с этим таинственным домом.
Высокие двери услужливо распахнулись, и Аниаллу вошла в столовую. Потолок овального зала восхищённо уставился на гостью сотней светящихся кошачьих глаз. Алайка прошествовала к столу и опустилась на стул, придвинутый незримым лакеем. Сверкнули серебряные нож и вилка – госпожа Аниаллу приступила к трапезе.
Блюд было подано великое множество, оставалось только отдать должное таланту мага, консервировавшего все эти деликатесы. Вкус их показался Алу самым изысканным из всего, что ей доводилось пробовать. Она брала понемногу каждого кушанья, желая отведать как можно больше из них. Аниаллу ела не торопясь, как истинная алайка, часто вытирая и без того чистые пальцы салфеткой.
Насытившись, сианай не спешила выйти из-за стола. Она чувствовала себя бодрой и сильной как никогда. Откинувшись на спинку кресла, Аниаллу ласкала клыкастые морды пантер на подлокотниках. Поведя плечами, она потянулась… и вдруг с ужасом поняла, что не может разъединить колени. Резко оттолкнувшись от крышки стола, Алу чуть не опрокинула кресло. Проскребли по полу окованные металлом ножки… гадко прошелестел толстый змеиный хвост.
– Это сон. Я наелась и уснула за столом. Ланфейр, Ланфейр, ну что за гадость? – простонала Алу. – Лучше бы я приснилась себе в виде той недопревратившейся дамочки в юбке из кальмара!
Не в силах проснуться, Аниаллу зацепилась за этот образ Истинной Аласаис всеми клыками и когтями.
Змеиный хвост начал чернеть. С каждой секундой он становился всё легче и легче, пока и вовсе не стал казаться Алу баллоном, воздушным шаром, наполненным легчайшим газом, упруго подталкивающим её вверх, ввысь, к блаженно жмурящемуся потолку. Аниаллу передёрнула плечами, стряхивая напряжение, и от этого движенья конец её хвоста вдруг раскрылся, распустился чёрным цветком, выпустив на свободу десятки гибких, свитых из мрака щупалец. Тычинок Ночи…
По телу Аниаллу прошла сладостная дрожь. Губы алайки сами собой расплылись в гордой самодовольной улыбке. Ничто больше не могло угрожать ей. Она сама стала воплощённой угрозой. Паря над креслом, она разглядывала свои длинные сильные пальцы, выпускала и втягивала лезвия ногтей, представляя, с какой лёгкостью эти изящные руки могут разорвать в клочья плоть её врагов. Да что там руки – каждый лепесток её одеяния, словно блёстками из дымчатого стекла, был покрыт мириадами крючковатых когтей. Вонзившись в тело жертвы, они высосут из неё всю жизненную и магическую силу и сохранят для своей хозяйки в атласной толще её живого одеяния. Аниаллу медленно проводила языком по клыкам, наслаждаясь их смертоносной остротой. Она окидывала взглядом богато убранную залу и с жестоким сладострастием думала о том, что стоит ей пожелать, и эти прочнейшие колонны и зачарованные статуи, стоящие здесь веками, разлетятся в пыль, а стены станут жалкой грудой камней. Как упоительно было чувствовать свое могущество, возможность выполнить любое самое мимолётное и бессмысленное желание!
Аниаллу схватила драгоценный бокал… И вдруг остро ощутила его хрупкость – словно бабочка доверчиво села ей на ладонь, одно движение – и…
– Разве это я? Разве это моё желание? Тут что-то не так, – острой льдинкой блеснула в её сознании трезвящая мысль.
Блеснула… и растаяла, растворилась в океане грозной, необузданной силы, неожиданно пробудившейся в Аниаллу. Да-да, именно пробудившейся, не данной извне, а лишь освобождённой чьей-то дружеской рукой… в самый критический момент.
– Я не хочу уничтожить то, что прекрасно, – словно извиняясь перед бокалом, проговорила Алу. – Я хочу расправиться с мерзостью. С худшей из мерзостей, которая обвила мою душу! Я не хочу больше быть жалкой змеиной рабыней! Не хочу быть ни чьей рабыней! Никогда больше! Свободы! Хочу свободы! – страстно прокричала Аниаллу и поняла… что так и будет. Отныне и навсегда.
Покусывая среднюю фалангу указательного пальца, Алу вчувствовалась в необычайные ощущения, охватившие её. Как легко, как восхитительно легко стало у неё на душе! Она больше не была рабыней Тиалианны, о нет. В мгновение ока Аниаллу избавилась от всех цепей… даже тех, которые прежде таковыми не считала.
Больше не было приятных и неприятных ей существ, близких и неблизких ей идей, добра и зла, справедливости и несправедливости, правильного и неправильного. Она была больше ничего никому не должна – в том числе и самой себе. Её самой, в сущности, тоже больше не было – и это было… изумительно. Аниаллу расхохоталась в экстазе. Её пальцы, всё ещё державшие бокал, сжались, скомкали тончайшее золотое кружево, унизанное чёрными камнями. Никаких разочарований и опасений, никаких обид, сомнений и угрызений совести. Безграничная, подлинная свобода. Разве потерять свою так называемую личность – всё это нелепое нагромождение убеждений, мнений, взглядов, желаний, стремлений и целей – большая цена за безграничное чистое счастье?
– Огромная, – неожиданно для себя холодно оскалилась Аниаллу.
Изуродованный бокал с печальным звоном ударился о плиты пола.
Алу показалось, что на дне её души кто-то выдернул пробку, и вся перебродившая тёмная муть с бульканьем утекает куда-то вниз. В хвост… Скривившись от отвращения, Алу издала негодующий утробный рык, от которого щупальца её разом взорвались, выдохнув на прощание облако едкого дыма.
Алу открыла глаза и устало откинулась на спинку кресла.
Забыть себя… сколько раз это уже происходило с ней? Тогда, когда очертя голову она бросалась спасать очередного несчастного. На первый взгляд сладкое, благостное альтруистическое забытье было полной противоположностью той вспышке жажды могущества, наслаждений и вседозволенности, во власти которой Алу очутилась пару минут назад. Но, если приглядеться, суть была одна – в обоих случаях ей предлагали отказаться от себя во имя. А во имя чего – блага Бесконечного или собственного удовольствия – велика ли разница? Аниаллу слишком хорошо знала, какова начинка у этой ароматной конфетки, что неизбежно ждёт того, кто предал собственное «Я», попытался заживо похоронить свою уникальную душу – во имя чего бы он это ни сделал…
– Это только поначалу кажется, что всё хорошо. Только поначалу, – по щекам Аниаллу потекли слёзы. – Очень недолго.
– Алу, с тобой всё в порядке? – раздался вдруг у самого её уха голос Анара.
– Да. Всё отлично, – поджав колени к груди, нервно рассмеялась Алу. – Ты был прав насчёт местных алаев. Коварная тёмная сила заманила их сюда, чтобы увести с Пути истинного, как в пошлейшем романе. С ума сойти! И на меня она тоже покушалась. Искушала меня избавлением от пагубного влияния Тиалианны.
Слушая её в пол-уха, Анар уже творил защитные чары.
– Нет, нет. Она ушла. Видимо, была не готова к такой реакции, – остановила его Аниаллу. – Не ожидала, что я пойму, что её «подарок» гораздо страшнее всякого духа змеи.
– И что именно она предложила тебе?
– Свободу. Свободу от всего, включая себя, – Аниаллу икнула и потянулась за бокалом.
– Как это? – не утерпел Анар.
Забрав опустевший бокал из подрагивающих пальцев Алу, он аккуратно поставил его на крышку и уселся рядом.
– Особенности твоей души всегда в чём-то тебя ограничивают. Илтеец не может получить удовольствие от занятия благотворительностью, дракон Изменчивого – от истязания своих врагов, а Линдоргский маг – от игр со своими детьми. Им это недоступно. Они этого лишены, – выпалила Аниаллу. – И вдруг приходит кто-то, кто говорит: «Я освобожу вас от всех ограничений. Добро и зло, приятное и неприятное сольются воедино. Пробуя нечто новое, вы будете не узнавать, нравится ли оно вам, а решать, так ли это. То есть хотите ли вы, чтобы это в дальнейшем приносило вам удовольствие или нет. И, соответственно, все удовольствия Бесконечного станут доступны вам! В Бесконечном не останется ничего, кроме удовольствий». Понимаешь?
– Не совсем. Этот кто-то, что, может менять души? Лишать их врождённых особенностей, пристрастий? – недоумённо нахмурился Анар.
– В том-то и дело, что нет. Но ведь далеко не все существа верят в то, что у душ изначально есть какие-то особенности. Многие думают, что душа ребёнка – чистый холст. Их легко уверить, что то, что они до сего момента считали своей личностью – балласт, мусор, напиханный в их голову обществом, мешающий им обрести подлинную свободу, вкусить безграничное наслаждение. Одних можно уверить в том, что отказаться от своей личности следует для достижения блаженства в некоей обители просветлённых душ, других – чтобы, избавившись от совести, наслаждаться вседозволенностью здесь и сейчас. Без разницы. И тех, и других ждёт разочарование.
Поначалу многие ощущают эйфорию. Заботы, тревоги, сомнения, неуверенность уходят. Всё вокруг и впрямь начинает казаться одинаково приятным. В твоей голове замечательно пусто. Увы, это ощущение длится недолго. Хитроумный яд, впрыснутый в твою духовную оболочку, продолжает своё действие. Вслед за способностью чувствовать боль, он отнимает у твоей души способность вообще хоть что-то чувствовать. Вслед за сомнениями и страхом уходят радость, надежда, всякое воодушевление. Из «одинаково приятного» всё в мире становится одинаково никаким. Мир стремительно выцветает. Некоторое время тебе наплевать и на это. Всё всё равно.
– Подожди, подожди, Алу. Ты же сама так много говорила о том, как важно освобождаться от всего наносного, чтобы оно… не натирало душу?
– Это чувство не похоже на то ощущение освобождения, которое ты испытываешь, избавившись от действительно чужеродных элементов духа, навязанных догм и так далее. Когда собственный, истинный дух начинает стремительно разрастаться, заполнять её собой. Жизнь существа обогащается – оно наконец-то может быть там, где хочет и с кем хочет, заниматься тем, чем всегда желало. Но всё, что ждёт тебя на пути «освобождения ума» – подавленность. Тоска. Потерянность. Досада. Чувство, будто тебя, как какого-то разнесчастного хомяка, посадили в шар из заляпанного стекла. Ты не чувствуешь травы под ногами, цветы не пахнут, никто не слышит тебя, ты не слышишь никого. И выбраться из этого шара тем сложнее, что для этого необходимо признать: ты попал в него по собственной воле, пусть находясь в заблуждении, но – по своей. За тобой было последнее слово. Вампир, высосавший из мира все краски – ты сам. «Твои убеждения – не стены, отгораживающие тебя от мира. Они – нити, которые тебя с ним связывают. Порви их – и улетишь в пустоту», – процитировала Аниаллу.
– Это всегда, со всеми так?
– Нет. Бесконечный не любит слов «всегда» и «со всеми». В нём живут и те, для кого подобные учения – целительный бальзам. У душ таких существ нет лица, нет никаких особенностей – от природы нет. И что гораздо важнее, у их душ нет потребности в деятельности. Никакой. Величайшее наслаждение для них – просто быть, пребывать в полном бездействии и отрешении от мира. Но таких любителей висеть в пустоте наедине с самими собой – исчезающе мало. Своими глазами я не видела и десятерых. Возникает вопрос, на кого рассчитаны все эти учения?
– Может, их создатели сами обладают такими… безликими душами и думают, что то, что счастье для них, будет счастьем и для всех остальных? Просто те ещё не знают об этом, так как не достигли душевного совершенства? – тут же предположил Анар.
– Да. Такие случаи науке известны, – улыбнулась Аниаллу. – Увы, чаще всего, ни о каком искреннем заблуждении речи не идёт. Обычно такие учения создаются умышленно. С самой что ни на есть корыстной целью. Чтобы что-то посеять, нужно расчистить участок – иначе высока вероятность, что растения-старожилы задушат новые ростки. Этот… тёмный аналог Лайнаэн предложил мне могущество, возможность стереть с лица Бесконечного всё, что мне не нравится. И тут же понял, что я не возьму к этой силе никакой… нагрузки. Могущество не вскружит мне голову настолько, чтобы я забыла о том, что считаю правильным, что мне по душе, а что нет. А значит, я не стану пригодна для его… неблаговидных целей.
Другое дело, если моя душа вдруг онемеет, – вкрадчиво продолжала Алу, – и я перестану отличать, что мне нравится, а что нет. О! В эту мышеловку попалось уже много, много миллионов мышек. Принявшее подобное предложение или самостоятельно преуспевшее в подобных практиках, существо только кажется себе свободным. На самом деле оно… бесхребетно, бескостно, оно – кусок глины, из которого опытный мастер может вылепить всё, что его душе угодно. И непременно вылепит, дай срок. Всё, что он посеет в разуме своего духовно истощённого ученика, приживётся там на ура, примется без всякой критики. Вдобавок существо, лишённое возможности испытывать радость естественным путём, становится зависимым от телепатически внушённых эмоциональных подачек своего хозяина.
– Пакость. Как он мог ожидать, что ты поддашься на такое?
– Мне было плохо, Анар. А когда существу плохо, оно становится уязвимым для разного рода манипуляторов. Он ожидал, что моя душа, как иссохшая земля, впитает всё то, что он вознамерился на неё пролить… а там оказалась никакая не земля, там – раскалённые камни, и всё, что он плеснул на них, с шипением испарилось и ударило в его же наглую морду. Неудачный он выбрал момент. Чуть-чуть бы пораньше… Хотя – тоже вряд ли. Идиотка! Так вот зачем я всё это задумала, – сиплым от волнения голосом прошептала она.
– Что задумала? – качнулся вперёд Анар.
– Превращение в танае-алайку.



















5. ПЛЕВОК В ДУШУ

Было темно. Лишь изредка из мрака стремительно вылетали сгустки холодного пламени. Что-то в их форме тревожило Ирсона, но стоило танаю попытаться сфокусироваться на них, как сгустки тотчас взрывались, растекаясь струями разноцветного света – как гигантские сверкающие парашюты семян одуванчика…
Танай с трудом разлепил веки. Всё поле зрения занимал огромный серый глаз, недобро смотревший на Ирсона из-под хмуро опущенной чешуйчатой брови. Танай даже икнул от неожиданности.
– Это не галлюцинация. Это тут потолок такой, – донёсся до него голос Талии.
– Тут – это где? – со стоном повернувшись на бок, спросил Ирсон.
– Понятия не имею, – пожала плечами ан Камианка.
Она сидела у противоположной стены на жёсткой койке – овальной, окружённой низкими бортиками из полированного дерева и оттого удручающе похожей на гроб без крышки.
– Я уже волноваться стала – никак не могла тебя добудиться. Помочь тебе встать?
– Нет… – протирая глаза, протянул Ирсон. – Скажи, что всё мне только померещилось и твой друг милосердник не нападал на нас.
– Угу, – фыркнула Талия. – И мы сейчас в гостях у моей бабушки Аласаис.
– Скорее уж – у дедушки Веиндора, – косясь на потолок, проворчал Ирсон.
– В любом случае это не мастерская скорняка. Наши шкуры – при нас, я не муфта, ты не туфли. Уже хорошо.
– Есть идеи, зачем Инон нас сюда затащил? – проигнорировал её вялую попытку пошутить танай.
– Масса. Я уже исфантазировалась вся до облысения. Это место донельзя похоже на камеру для тех, кто чем-то прогневил Веиндора. Так что не удивлюсь, если Инон сдал нас каким-нибудь... борцам с ересью. Ему ведь в эту сторону пытались завить мозги – так мы с тобой, помнится, решили?
– Думаешь, мы в Элидане? В одном из храмов Веиндора? – садясь, спросил Ирсон.
– Уже не думаю. Боюсь, самыми благонадёжными борцами с ересью он теперь считает наших заговорщиков. Да ты и сам что-то такое подозревал.
– Но почему? Они ведь явно злоумышляли против Веиндора. Подстрекали нас… – Ирсон осёкся. – Я понял.
– Ну да. Подстрекать можно с разными целями. Насвистели они Инону, например, что хотели вывести нас на чистую воду. Он и купился… – состроила кислую гримаску Талия. – Особенно паршиво, что у тебя отняли сонный камень. Без него мы вряд ли сможем убедить Инона, что его водят за нос.
Ирсон принялся проверять карманы, словно надеялся, что по несказанной милости Тиалианны их главное доказательство завалилось за подкладку и осталось незамеченным.
– Не старайся. Нас обобрали до нитки. Все бирюльки и убивульки канули в Бездну. У меня вон для верности даже сапоги забрали, – Талия пошевелила обтянутыми полосатыми носками пальцами. – А пол здесь холоднючий!
– Всё тело саднит, – в ответ пожаловался Ирсон. – Ты тут об меня случаем когти не точила?
– Нет. Они вживили тебе под кожу антимагическую сеть.
Танай скрипнул зубами от злости. Лишить волшебника волшебства – можно ли выдумать что-нибудь гнуснее? Он невольно потряс рукой, будто пытался отделаться от налипшей на неё паутины. Талия сочувственно приподняла кончик хвоста.
– А ты не можешь… выживить её обратно? – овладев собой, спросил танай.
– Нет. Я уже пыталась. Без толку. Я могу только облегчить зуд.
– Будь добра, – после некоторой заминки сказал Ирсон.
Талия поспешила на выручку. Её проворные пальцы прошлись по рукам Ирсона, его груди, лицу – ненадолго задержавшись у губ, затем перекочевали на спину, даря приятную прохладу, снимая напряжение.
– Влипли мы с тобой всеми лапами и хвостами, – напоследок обняв таная за шею, горько вздохнула ан Камианка.
– По самые ноздри… Ты кого-нибудь видела?
– И снова нет, – вернувшись на своё место, ответила Талия. – Хоть бы покормили нас, что ли.
В этот момент на одной из свободных от мебели стен проступил прямоугольный силуэт. Потайная дверь бесшумно отъехала в сторону, и в проёме показался Инмелион собственной персоной.
– Не пытайтесь покончить с собой, – прямо с порога строго заявил он. – Помимо меня, здесь есть силы, способные удержать ваши души на отведённом им месте.
– Как мило с твоей стороны предупредить нас, – возмущённо оскалилась Талия.
Ирсон же был слишком взбешён, чтобы выдавить хоть слово.
– Я говорю это лишь потому, что соприкосновение с этими силами способно повредить ваш рассудок. Необратимо, – так же назидательно продолжал жрец.
Треволнения последних дней явно не прошли для него бесследно. Он похудел. Морщины на его лице будто стали глубже, а припухшие глаза блестели как в лихорадке. Инон по-прежнему держался прямо, голос его звучал ровно, но вся эта величавая подтянутость, боговдохновенная уверенность в себе казались какими-то нарочитыми, наигранными. Очевидно, предав друзей, он не обрёл покой, которого так жаждал.
– До нас и так уже дошло, что твои новые хозяева большие профи по вывихиванию мозгов, – процедила Талия.
– Ты не понимаешь, о чём говоришь, – вскинул голову Инон.
– Я-то отлично понимаю. А вот ты, кажется, забыл, что в этой компашке не слишком-то любят твоего прежнего господина и повелителя.
– Ты глубоко заблуждаешься. Они любят его, хотя их любовь и не слепа.
– Тогда зачем они приходили ко мне и Талии? Зачем склоняли нас бороться с Веиндором? – спустив ноги на пол, спросил Ирсон.
– Вас испытывали.
– Видишь, я ж тебе говорила, – дёрнула ухом ан Камианка.
Она глубоко вздохнула, и когда заговорила вновь, в её голосе не было ни тени обиды или неприязни.
– Послушай, Инон, мы все в большой беде. Ты и сам знаешь, что на этих… заговорщиков работает очень сильный телепат. Но вот чего ты явно не знаешь, это то, что он пытался влиять на тебя и Ирсона.
– Через сны, – вставил танай.
Бескровные губы жреца чуть заметно дёрнулись. «В яблочко», – подумал Ирсон.
– Перед тем как исчезнуть из куба, ты ведь видел сон, верно? – продолжала Талия. – Сон о том, какое ужасное преступление против Веиндора мы с тобой совершили, борясь за закон об одушевлённых предметах. Ну, скажи мне, я права?
– Предположим, – холодно обронил жрец.
– Вот. Ты увидел этот сон не случайно. Его тебе навеяли телепатически, чтобы развернуть в нужную им сторону.
– Твои слова невозможно проверить.
– Ещё как возможно!
– В моих вещах был сонный камень, – сказал Ирсон. – Воспользуйся им и узнаешь наверняка. Эти штуки стоят энвирз знает сколько именно потому, что никогда не лгут. Сам Ланфейр создавал их и…
– Сонные камни никогда не лгут, а Ланфейр – не вассал Аласаис! – с внезапно прорвавшимся наружу желчным ехидством проговорил Инон. – Поистине, кошачье коварство не знает границ. Вы на всё пойдёте, чтобы остановить…
– Что? – подалась вперёд Талия.
– Прозрение. Прозрение всех тех, кто служит Смерти и Рождению, – пафосно ответствовал жрец.
– И что же вы такое увидели, что не даёт нам, котам, есть мышей спокойно?
– Мы увидели, куда скатится мир, если мы и дальше будем оставаться в стороне. В лучшем случае кругом будет сплошной Анлимор – с его взятками, интригами, проститутками, разводами, межрасовыми браками и детьми, по своему выбору меняющими семьи. С его культом богатства и безграничным ублажением плоти… А в худшем – мы все окажемся под мохнатой пятой у горстки телепатов. Вся эта мерзость будет множиться и множиться, пока не захлестнёт нас… если мы не положим этому конец! – стиснул челюсти Инон.
– Какое дело тебе как жрецу Милосердного до всего этого? – недоумённо нахмурилась Талия. – Я понимаю, если бы те же анлиморцы баловались некромантией и всем таким прочим… но банальный разврат?.. Он, конечно, может раздражать тебя как элиданца, но как жрец ты должен быть к нему совершенно равнодушен – точно так же, как и твой господин. Милосердный потому и милосердный, что все существа, независимо от образа их жизни, равны для него.
– Для него как для силы. Для него в его безличной ипостаси, – вкрадчиво уточнил жрец.
– А другой у него и нет, – развела руками Талия.
– И ты в восторге от этого, верно? – негодующе воззрился на неё Инон. – Можешь творить что угодно. Привольно. Безнаказанно.
– Я никогда не сказала ни слова против Веиндора, не нарушила ни одно из его предписаний, – отчеканила Талия, поднимаясь с постели. – Меня можно ругать за форму, но никак не за содержание. Я спорила с его жрецами – с тем, как они толкуют изречения Милосердного. И всё. Как у него сказано? – она нетерпеливо постучала пальцем по предплечью. – «Ни одна душа не должна удерживаться в неживом насильно». И точка. Больше в первоисточнике ничего нет. Всё остальное появилось позднее благодаря вашим, элиданским, толкователям, которые не стеснялись примешивать к учению Милосердного всякую отсебятину – своё местечковое, мещанское понимание греха, блага и всё такое.
– Но к Веиндору они явно были ближе тебя, – не скрывая презрения, заявил жрец.
– А вот об этом не тебе и не мне судить, – твёрдо сказала Талия.
– Веиндор не опроверг их слов.
– Он и моих не опроверг.
– Твоя дерзость переходит все границы! – видимо исчерпав аргументы, возмутился Инмелион.
– Я никогда не брала на себя наглость додумывать что-то за Веиндора, выдавать свои мысли, своё понимание морали и нравственности за его. А вы без зазрения совести подменяете одно другим.
– Мораль не может быть разной. Либо она есть, либо её нет.
– Это логика либо есть, либо нет. А мораль – штука гораздо более тонкая. Ты перестаёшь быть служителем наэй, утверждая, что для всего в Бесконечном есть единая мерка! Я не верю своим ушам. Опомнись, Инон! Милосердный не заглядывает к существам в кладовки, духовки и под одеяла. Его дело – Смерть и Рождение. В высоком смысле этих слов. Он бесстрастно принимает решения, равно заботясь обо всех душах, не зная ни любви, ни презрения, ни волнения…
– В его безличной ипостаси, – упрямо повторил жрец. – А в личной – он содрогается от отвращения, глядя на то, во что стараниями таких, как ты, превращается Бесконечный. И во что он неминуемо превратится, сдай мы, элиданцы, свои нравственные позиции.
– Это он сам вам сказал? – не удержался Ирсон.
– Мне это стало известно, – отрезал жрец. – Он стал осознавать, что без личностной ипостаси ему не обойтись. Не прояви он себя как личность, всё хорошее будет утеряно, поругано, высмеяно, уничтожено. Но стоило ему понять это, как вмешались вы. Подослали к нему эту гнусную кошку Эталианну, чтобы вывернуть его замысел наизнанку, использовать Милосердного в своих целях.
– Дай угадаю: она использовала его, чтобы свести счёты с своими недругами из числа эалов – науськала Веиндора сцапать их в Канирали, – насмешливо фыркнула Талия. – Тебе самому не смешно? Если бы Эталианна обладала хоть каким-то влиянием на Милосердного, она бы в первую голову отговорила его трогать своих соплеменников.
Но жрец уже не слышал её. Прищурив глаза, он буравил глазами стену камеры. На судорожно напряжённых руках и шее пугающе вздулись вены, он чуть заметно покачивался в такт своим словам.
– Она слишком глубоко запустила в него когти… Ему не вырваться самому. Поэтому помощь должна прийти извне, – бормотал Инмелион. – Веиндор может найти того, кто согласится предать себя его воле, раствориться в нём и стать его голосом в Бесконечном. Сосудом для его силы, через который изольётся в мир вся полнота истины Милосердного.
– Уж не тебя ли? – полюбопытствовала Талия.
– Нет. Не меня. Я недостаточно чист, – не удостоив её взглядом, ответил жрец. – К счастью, есть и другие. Не замаранные вашим кошачьим влиянием.
– Та жрица, что напала на меня, да? О, нам есть что тебе про неё рассказать! – подперев когтистым пальцем щёку, протянула Талия.
– Ты не понимаешь, о чём говоришь. Она – вне подозрений, – отмахнулся Инон.
– Ой ли? Она ненавидит алаев вовсе не по какой-то… возвышенной причине. Тут всё гораздо приземлённее: одна из кошек Аласаис отбила её возлюбленного.
– Ты и не представляешь, какую чушь несёшь, – жрец даже улыбнулся.
– Почему же чушь? Мы сверили её голос с образцами в нашем хранилище, нашли соответствие и разыскали того, кто обеспечил твою коллегу мягким сопрано – в придачу к телу весьма соблазнительного вида. Она хотела обольстить дракона по имени Криан ан Сай, вот и обратилась к тушечнику за новой, более привлекательной, оболочкой.
– Это смешно, Талия. Тем более что речь не о ней. Она также не посчитала себя достаточно чистой.
– Но вы уже нашли кого-то на эту роль?
– Да. Нашли, – почтительно склонил голову Инон.
– И теперь вы растите его, чтобы натравить на Веиндора.
– Я ращу не узурпатора, но освободителя. Того, через кого нам явится Истинный Веиндор! – в исступлении вскинув подбородок, провозгласил жрец.
Талия осторожно протянула к нему руку, словно собиралась примирительно коснуться запястья бывшего друга. Жрец дёрнулся, и острые коготки ан Камианки взрезали кожу на его запястье – едва-едва.
Ирсон невольно затаил дыхание.
– Танайский яд? – склонившись к Талии, процедил жрец… и пошатнулся. – Тебе ли не знать – мой дух защитит меня от любой отравы.
– На твоём месте я бы не был так в этом уверен, – прошипел Ирсон у него за спиной и метко плюнул Инону на шею. – В твоей духовной сфере такая дыра, что даже недотанаю вроде меня по силам плюнуть тебе в душу.
Жрец выгнулся от боли… и мешком повалился под ноги Талии. Присев на корточки, ан Камианка быстро провела руками вдоль его тела, обследуя карманы.
– Есть! – радостно пискнула она, демонстрируя Ирсону связку иголок. – Он всегда их с собой таск… – Талия вдруг замерла, болезненно скрючившись. – Пом… иг…
Выхватив у неё иголки, Ирсон всадил сразу две – в грудь и плечо жреца.
– Да обовьёт тебя Аласаис! – благодарно выдохнула Талия, с облегчением плюхнувшись на пол. – Как он меня скрутил…
– Так понимаю – сонного камня у него нет?
– Нет. Я хорошо посмотрела. Ох, Инон, Инон, погляди, до чего ты себя довёл! – поправляя иглу, вздохнула Талия. – Тебя уже и отравить можно. Понимаешь, что это значит? Ещё не понимаешь…
Она помолчала, поджав губы, с болью глядя на жреца, и сказала, видимо решившись на что-то:
– Будем надеяться, хоть так поймёшь.
– Что ты хочешь сделать? – обеспокоенно спросил Ирсон.
– Покажу ему свои воспоминания – всё, что удалось разнюхать про его приятелей. Пусть увидит собственными глазами, на кого он променял нас, наше общее дело… и своего наэй, – мрачно проговорила Талия.
Повернув голову Инона набок, она растянулась рядом с ним на полу и, положив руку на висок жреца, застыла. Нос к носу. Глаза в глаза.
Ирсон терпеливо ждал, пока она закончит водить экскурсию по своей памяти, и едва не подпрыгнул от неожиданности, когда, жалобно вскрикнув, Талия отпрянула от жреца.
– Он умер, – ошарашенно прошептала она, подобрав под себя ноги.
– А как же твои хвалёные иголки? – опешил Ирсон.
– Они могут удержать душу того, кто хочет воскреснуть в своей запасной тушке, но душу, рвущуюся к Веиндору за забвением, готовую потерять прежнюю личность и родиться вновь, остановить не в силах, – опуская веки жреца, объяснила Талия. – Он ужаснулся тому, что сделал, и умер. Насовсем умер, понимаешь, Ирсон, насовсем.
– А эта, несостоявшаяся Крианова пассия, сможет перехватить его душу?
– Понятия не имею. Я не ожидала… – Талия подняла на друга полные боли глаза.
– Мне жаль, что всё так закончилось. Но нам надо двигать отсюда! – решительно сказал Ирсон, протягивая алайке руку; Талия с трудом встала, по-прежнему не отводя взгляда от покойника. – Вот только как…
– У него был ключ. – Ан Камианка покачал шестигранным стержнем на короткой цепочке. – Куда же его пихать… а – вот!
При её приближении в стене появилась шестиугольная скважина. Ключ подошёл, и дверь отворилась.
Ирсон первым высунул нос наружу. Коридор был пуст, о чём танай тут же сообщил своей спутнице. Стоило Талии переступить порог, как дверь также бесшумно вернулась на место. С внешней стороны её окантовывала металлическая рамка, увенчанная номером шесть.
– Хоть не ошибёмся, если надо будет вернуться, – одобрительно погладил косяк танай. – Ты кого-нибудь чуешь?
– Нет. Никогошеньки, – ответила Талия и вдруг простонала: – Как плохо без пожитков-то.
– И без магии, – страдальчески закатив глаза, подвыл ей Ирсон.
Негнущимися пальцами ан Камианка заправила штаны в носки и, как за сапог, засунула за один из них связку иголок – единственный свой ценный трофей.
– Ну и видок, – бледно улыбнулась она.
– Значит, нужно стараться вдвойне, чтобы нас никто не увидел, – заявил Ирсон.
Плавно изгибаясь, коридор уходил направо и налево. Окон не было. Через равные промежутки на внутренней стене посверкивали дверные рамы.
– Пойдём сначала по возрастанию? – предложил Ирсон.
Талия неопределённо махнула хвостом.
Беглецы насчитали десять дверей, прежде чем упёрлись в стену.
– Тупик, – возвестил Ирсон.
– Кругом! – скомандовала Талия, развернувшись на полосатых пятках. – Четырнадцать, тринадцать… десять… пять…
У камеры номер два ан Камианка остановилась. Эта дверь разительно отличалась от товарок. Камень внутри рамы покрывала паутина трещин, сама рама проржавела и кое-где отошла от стены. Светильник напротив двери висел на одном шурупе и то и дело гас.
– Похоже, мы здесь не единственные заключённые, – прошептала Талия. – Я не слышу его мыслей, но, мне кажется, там кто-то есть.
– Кто-то, от кого всё вокруг гниёт и линяет… – вздохнул Ирсон, кивком разрешив ан Камианке заглянуть в камеру.
Талия отперла дверь. Мрачное узилище за ней было точь-в-точь таким же, как и покинутое друзьями несколько минут назад. Только вместо «глаза Веиндора» на потолке красовалась массивная пылающая спираль. Не то осветительный прибор, не то пыточное приспособление.
На койке справа сидел смуглокожий, горбоносый илтеец. Прикрывшись от яркого света мощными крыльями, он сосредоточенно поедал кашу из латунной миски. Ещё одна миска – пустая – стояла у его скрещенных ног. Заметив гостей, он неторопливо облизал ложку и, сложив руки на могучей груди, прогудел:
– Итак, вы сбежали.
– Да, – кивнул Ирсон, потянув носом воздух; от пленника пахло пылью и раскалённым песком.
– А я, как видите, не преуспел, – скривил губы илтеец.
– Мы не откажемся от по… – начала было Талия, но Ирсон перебил её, заметив темнеющую за одной из коек лужу крови.
– Что там?
– Моя соседка по камере, – вздохнул илтеец.
– И что с ней? – спросил Ирсон и, не дожидаясь ответа, прошёл в камеру.
Немолодая женщина неизвестной танаю человекоподобной расы сидела, привалившись к стене, безвольно раскинув посеревшие от кровопотери руки. Над сгибами её локтей зияли тёмные порезы, видимо и ставшие причиной смерти.
– Она скомкала неудачный набросок, – пожал плечами илтеец.
– Я не понимаю…
– Да брось, Ирсон, – упёрла руки в боки Талия. – Наш новый друг, в лучших илтейских традициях, довёл свою соседку до самоубийства, а теперь преспокойно ест её кашку и ждёт, пока она – соседка, а не кашка – наябедничает Веиндору на бяк-похитителей.
– В моих действиях не было корысти, – возразил илтеец, впрочем ничуть не обидевшись. – Я сделал то, что должно. Не моя вина, что, оглянувшись на свою жизнь, она увидела чрезвычайно скверную картину… Я сохраню её ошибки в своём сердце, – глубокомысленно добавил он, отставляя опустевшую миску.
– Ничего не выйдет – с Веиндором, я имею в виду. Тут полна коробочка жрецов Милосердного, её душе не проскользнуть наружу, – махнула рукой Талия. – От нас к нему уже отлетел один товарищ – сам тоже милосердник. Посмотрим, может, хоть он доберётся. Ладно. Ты, случаем, не в курсе, куда они утащили наши пожитки?
– Нет. Не думаю, что они стали бы хранить их где-то рядом. Увы. Они забрали все мои кольца, – он поднял руку с ободками бледной кожи на каждом пальце.
– Сочувствую твоему горю, – пробормотал Ирсон; об утрате своих ритуальных побрякушек его собеседник говорил с заметно большей печалью, чем о гибели сокамерницы.
– Каждая потеря лишь освобождает место для новых приобретений, – философски проговорил илтеец.
– Сюда кто-то идёт, – вдруг прошептала Талия; уши её задвигались, глаза забегали туда-сюда. – Двое. Им приказано забрать тело твоей сокамерницы. Тебя они не тронут.
– А если заметят тут нас, то тронут ещё как, к телепату не ходи! – быстро прошептал Ирсон. – Нужно вернуться в камеру. Переждать.
– Мы не бросим тебя! – пообещала Талия илтейцу, следом за Ирсоном выскакивая в коридор.
– Может, попробуешь подчинить одного из них? – мысленно спросил её танай.
– Не успею – они должны сразу же вернуться… Но я могу покопаться в их головах на предмет выхода.
– Тоже неплохо!
Они едва успели добежать до своей камеры, когда на другом конце коридора послышались голоса.
– Не буду закрывать. Она очень экранирует, – кивнув на дверной проём, мысленно сказала Талия.
– Рискуем!
– А что делать? – дёрнула ухом ан Камианка.
Вжавшись в стену, друзья, едва дыша, замерли сбоку от проёма. Талия прикрыла глаза, готовясь к телепатической вылазке.
Посланные за телом охранники принесли с собой густой аромат помидоров и копчёных сосисок. Что ещё? Мыло, металл – ничего примечательного. Ирсону оставалось надеяться, что Талии удалось узнать больше.
– Странно, я не слышу ничего, кроме поверхностных мыслей. Глубже – как стена, – с досадой призналась ан Камианка, когда потяжелевшие шаги охранников стихли вдали.
– Телепатическая защита?
– Да. И мощная. Мне не по зубам. Вот же! Да будь у меня зубы в три ряда, она всё равно была бы не по ним! – воскликнула ан Камианка.
Взгляд Ирсона упал на труп жреца.
– Слушай, Талия, я тут подумал – а ты не можешь помочь мне перебраться в его тело? У него ведь нет под кожей антимагической сети, и я мог бы…
– Ничего не выйдет. Его тушка наверняка защищена от таких вторжений. Мои – все защищены. А то напялит их кто-нибудь и пойдёт куролесить. Потом не расхлебаешь.
– Без магии нам отсюда не выбраться.
– Попытаемся.
Талия ободряюще похлопала приунывшего друга по плечу, и они поспешили к илтейцу.

Так началось блуждание троицы беглецов по лабиринту унылых серых коридоров.
Талия назначила себя разведчицей и то и дело убегала вперёд – оценить обстановку. Положившись на её чутьё, Ирсон воспользовался моментом, чтобы расспросить илтейца, назвавшегося Феразисом, кто он и как очутился здесь. Оказалось, что до пленения их попутчик работал оценщиком – причём чрезвычайно широкого профиля. Драгоценные камни, здания, надёжность сделок, прочность браков – по всем этим вопросам он был готов дать заключение. А вот то, как и почему он попал в плен, илтеец не имел понятия. Во всяком случае, он утверждал именно это.
В ближайшие полчаса беглецам не встретилось ни души. Они останавливались у каждой двери – вдруг на какой-нибудь проявится скважина – но безрезультатно. Единственной «достопримечательностью», на которую они наткнулись, был брошенный посреди коридора аквариум с кипятком, в котором печально парили ярко-алые тритоны. Кто-то заковал бедных саламандр в миниатюрные кандалы, снабжённые гирькой на толстой цепочке.
Талия с минуту покрутилась вокруг аквариума, но, так и не придумав, как помочь своим крошечным товарищам по несчастью, позволила Ирсону и Феразису увести себя.
В той части комплекса, куда они забрели, все коридоры имели форму серпа – изогнутые, широкие посредине и сужающиеся на концах. Отполированный серо-стальной камень пола только усиливал сходство. Коридоры соединялись друг с другом под разными углами, образуя кое-где неправильной формы дворы. Нигде – ни кустика, ни травинки. Один песок – песок, как толчёные кости, песок, как высохшая кровь… Угнетающее зрелище. Некоторые из дворов «украшали» пупырчатые яйца, огромные как валуны. Местами в толстой скорлупе были просверлены отверстия, и ветер завывал в них – уныло и насмешливо. Талия чуть не вывихнула себе шею, пытаясь рассмотреть здешнее небо, но не увидела ничего, кроме железного потолка – вогнутого и дырчатого, словно гигантский дуршлаг.
В конце-концов Талия завела товарищей в тупик.
– Моё кошачье чутьё напрудило лужу, – сменив форму, вздохнула горе-проводница.
– Куда дальше? – широко зевнув, спросил Феразис.
– Куда кривая выведет, – хмыкнул Ирсон.
Всего через пару поворотов кривая вывела беглецов прямо на одного из тюремщиков. Выглядел незнакомец неважно – дряблая кожа, редкие волосы, желтоватые пятна на лице и шее, но он явно был магом и уже вскидывал руки, чтобы…
– Падайте! – гаркнул Феразис.
Ирсон и Талия тут же распластались на ковровой дорожке. Их спины обдало горячим ветром, от которого у обоих заломило суставы. Послышался слабый стон, звук удара… и всё стихло.
Талия на четвереньках подобралась к агонизирующему магу и вонзила ему в бедро одну из игл.
– Опа, этого типа я вообще не почувствовала. Ни поверхностных мыслей, ни чувств, всё спрятано. Будто сам Селорн его заколдовал, честное слово, – недовольно пробормотала ан Камианка. – Здорово, что мы тебя спасли, быстро ты его, – улыбнулась она илтейцу.
– Где тонко, там и рвётся. У него были очень запущенные сосуды. Никто не следит за своим питанием, пока не станет слишком поздно, – в ответ на вопросительный взгляд Ирсона, пояснил Феразис.
Распахнутые крылья илтейца, казалось, заполнили собой весь коридор. Полупрозрачные перепонки, как стёкла витража, отбрасывали на стены цветные тени. И что-то невыразимо жуткое было в этих мягких коньячных бликах… К счастью, Феразис быстро сложил крылья и подошёл к Талии, обыскивавшей его добычу.
– Ещё один ключ, носовой платок и камень-зажигалка. В общем, не густо, – доложила ан Камианка.
– Если ключ – от его комнаты, то у нас есть шанс поживиться какими-нибудь магическими предметами, – потирая разбитое колено, сказал Ирсон.
– Разумно, – кивнул Феразис.
– Значит, ищем замок к ключу, – закутавшись в экспроприированный у мага плащ, сказала Талия.
– Сначала нужно избавиться от этого. – Феразис поднял тело и потащил его куда-то за угол.
Талия поспешила следом – давать ценные указания, а Ирсон задержался у массивного абстрактного панно. Там, где тени от перепонок Феразиса коснулись железного кружева, оно потемнело, подёрнулось ржавчиной; кое-какие спайки разошлись, и изуродованная картина ощетинилась острыми крючками…
«Замок к ключу» нашёлся быстро – на одной из дверей, той, которой заканчивался коридор, приглашающе проступила пятиугольная скважина. Увы, чуть ниже располагалась ещё одна – предназначенная для обычного ключа.
– Нет, я ничего не проглядела, – предугадав вопрос Феразиса, сказала Талия. – Уж что-что, а карманы чистить я умею.
– У кого есть что-нибудь похожее на отмычку? Хоть шпилька какая-нибудь, а, Талия?
– Издеваешься? – ан Камианка насмешливо тряхнула головой, демонстрируя причёску, которую Ирсон метко окрестил про себя «разорённым вороньим гнездом» – взбитые, спутанные ветром волосы, щедро припорошенные лэнэссеровым пухом. – Если бы у меня и были шпильки, теперь их бы уже точно не было.
– Возможно, эта дверь не так надёжна, как кажется, – дёрнул крылом Феразис.
И тут Ирсона осенило.
– Панно! Там полно всяких железных закорючек. Нужно вернуться. Без твоих когтей не обойтись, – хитро улыбнулся он Талии.
– Всегда к услугам вашего разносторонне одарённого могущества, – сделала книксен ан Камианка.
Под чутким руководством таная она нарезала ему целый пучок серебристых завитушек.
– Знаете что? – сказала Талия, опасливо заглядывая за угол. – Давайте-ка лучше я снова пойду на разведку, а то мало ли что оттуда выскочит-выпрыгнет.
Она сменила форму и заскользила вдоль стены, мягко ступая сильными лапами.
Феразис и Ирсон вернулись к запертой двери. Танай горел жаждой действия и накинулся на замок, как налоговик на выпавшую из тайника тетрадку с чёрной бухгалтерией. Не прошло и пяти минут, как дверь сдалась.
Комната за ней мало походила на личные апартаменты, скорее – на какую-то кладовку, но, к счастью, кладовку мажескую. Железные шкафы, ячеистые стеллажи, полки, забитые ящиками и коробками. На столике справа лежала горка округлых камней, покрытых искривлёнными человеческими силуэтами, намалёванными красной краской.
– Так и гудят от огненной магии, – взвесив на ладони один из булыжников, сказал Ирсон.
– Как и всё тут, – довольно хмыкнул Феразис, один за другим выдвигая ящики стола.
Вдруг прямо из стены напротив вынырнула связка резных палок – её сжимал в руках щуплый субъект неопределённой расы. Завидев незваных гостей, он не растерялся и, бросив поклажу себе под ноги, направил на Ирсона один из жезлов – явно с угрожающими намерениями. Недолго думая танай швырнул в незнакомца номер два расписным камнем. Ирсон не промахнулся. Палка выпала из окровавленной руки щуплого субъекта, выплюнув вялую струйку волшебного пламени… и тут прогремел взрыв.
Ирсон растянулся на полу, кое-как прикрыв голову руками. Что-то тяжёлое обрушилось на него сзади, едва не вышибив дух. Ноги будто облило горячим маслом… И только.
– Дежавю, – пробормотал Ирсон, осторожно открывая глаза.
Обзору мешал ребристый купол – цвета жжёного сахара, в тёмных прожилках.
– Я думал, илтейцы никогда никого не спасают, – с трудом выговорил придавленный танай.
– Не стоит доводить всё до абсурда.
Бурый занавес крыльев Феразиса раздвинулся, явив взору Ирсона дымящееся пепелище. В стене слева зиял пролом, из которого вытекала какая-то белёсая жижа. Ирсон принюхался – к счастью, ничего опасного. Отклеившись от пола, танай привалился к стене, жадно глотая обжигающий воздух.
– Что это было? – Талия всунула в комнату усатую морду.
– На нас напали… и я малость переборщил с контратакой, – хлопая ладонями по тлеющим штанинам, прохрипел Ирсон.
Из носа у него текло, глаза наверняка были красными, как вишни.
– Поторопись. Он ещё жив, но вряд ли надолго, – брезгливо разглядывая поверженного врага, сказал Феразис.
Талию не пришлось просить дважды. Прыжком пролетев через комнату, она мягко приземлилась возле обожжённого бедняги.
– Всё, товарищи, надо завязывать с убийствами. На нас никаких иголок не напасёшься. Я там, в коридоре, тоже отличилась… – повинилась она, втыкая иглу в жуткую кровавую трещину на обугленном плече незнакомца номер два.
Тот издал болезненный, хлюпающий хрип. Сочувственно вздохнув, алайка приложила ладони к его вискам. Тело бедняги тут же обмякло, расслабилось. Пытаясь подняться, Талия неловко ухватилась за ближайший стеллаж, и с накренившейся полки на ногу ей спикировала козлиная голова, грубо вырезанная из багрового камня.
– Зараза! Вот почему жизнь так несправедлива? – прыгая на одной ножке, возопила ан Камианка. – Почему сестрица Тэлиан вечно оказывается на каком-нибудь эстетском летающем корабле, откуда она может изящным движением рук обращать врагов в розовые лужицы. Или – в компании божества порока и разврата, пытающегося соблазнить её хвостатую персону. А я – с какими-нибудь простофилями участвую в соревновании «кто сломает себе больше костей за час»?
– Видимо, таков твой Путь, – облизнулся раздвоенным языком Ирсон.
– Всему виной твоё доброе сердечко, – как-то гаденько улыбнулся илтеец. – Ты смогла облегчить его боль, значит, он защищён хуже тех, кто встретился нам раньше?
– Хуже того пятнистого, которого ты укокошил, и примерно так же, как охранники, забиравшие твою сокамерницу. Я могу влиять на его ощущения, возможно – на некоторые эмоции, но точно не на глубокие чувства или мысли. Горячо, холодно, мокро, щекотно… небольно.
– Или больно, – многозначительно приоткрыл крыло илтеец.
– Ну нет! – отмахнулась ан Камианка. – Я не знаю, кто он. Какие его намерения. Вполне возможно… они обманом уговорили его работать на себя.
– Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы быть такой щепетильной.
– А я думаю, что самое подходящее, – надулась Талия. – Нашёл что-нибудь интересное? – демонстративно повернувшись к Феразису спиной, спросила она Ирсона.
– О да! Мы снова являем собой грозную силу! – заявил танай, сжимая в каждой руке по магическому жезлу. – Если честно, чувствую себя инвалидом на костылях.
Талия прыснула. Вдруг её уши встрепенулись.
– Слышите? Там, в проломе. Шуршит.
Ирсон бросил ей один из жезлов, и они осторожно пошли на звук.
– Под шкафом, – одними губами сказала ан Камианка.
Она отступила в сторону, взяв упавший шкаф под прицел. Совместными усилиями Ирсон и Феразис приподняли металлический стеллаж. Проскрежетали по полу погнутые ножки, покатились жестяные банки, мячом запрыгала резиновая груша, закачалась вешалка с рабочими балахонами. Под ногами противно захрупало битое стекло.
– Пош-ш-ш… Не убивай-ш-ш… – донеслось из-под вороха одежды.
– Руки, – приказал Ирсон.
Незнакомец номер три поднял четыре дрожащие конечности и сделал один шаг вправо, выскользнув из-под балахонов. Сквозь прорехи в его рубашке была видна почерневшая, вздувшаяся пузырями плоть.
– Обернись.
Существо повиновалось. Кровь, сочившаяся из множества порезов, заливала его впалую грудь. Треугольная, большеглазая физиономия напоминала рыльце пчелы – огромной, рогатой и какой-то заплесневелой.
– Господа, господа, я ничего против вас не имею. Я не из местных хозяев. Я просто вор, который… – незнакомец пошатнулся, схватился за разбитый лоб и повалился на пол.
У Талии отвисла челюсть.
– Ты можешь его читать? – нетерпеливо спросил Феразис.
– Нет, но… Я вижу его душу. Мать моя кошка… Как ты думаешь, кто это? – уставившись на Ирсона совершенно круглыми глазами, спросила она.
– Вор? – с сомнением сказал танай.
– Он такой же вор, как я – элиданская леди! – фыркнула ан Камианка.
Схватив незнакомца за воротник, Талия оттащила его к стене, подальше от дымящейся лужи реактивов. Ирсон и Феразис в недоумении следили за ней.
– Это вода? – спросила она, кивнув на графин с отколотым горлом.
Ирсон понюхал жидкость.
– Да.
– Дивно. Неси его сюда – надо привести этого косорылого в чувство. Думаю, ему есть что нам рассказать. О да! – Её хвост лихорадочно мёл по пыльным коробкам.
– Может, тебе передохнуть пару минут? Ты уверена, что удержишь его душу, если он намылится сбежать? Иголок больше…
– Его не придётся держать. Он невоскрешаемый. – Талия опрокинула кувшин на голову незнакомцу и хорошенько встряхнула его. – А, приятель? Ты ведь не жаждешь встретиться с Веиндором? Не жаждешь. Это, Ирс, редкий экземпляр – окончательный убийца.
Теперь настала очередь таная таращить глаза и недоверчиво шипеть.
– Я же говорила: держись рядом – завяжешь охвостенные знакомства!

Ирсону доводилось слышать об окончательных убийцах – тех, кто якобы способен прикончить существо так, чтобы его уже никогда никому не удалось воскресить. Рассказчики расходились во мнении насчёт того, как им это удавалось. Самую интересную версию, пожалуй, высказал подвыпивший архитектор из Бездны, утверждавший, что секрет окончательного убийцы кроется не в способе убийства, а в том, что этому убийству предшествует. Он считал убийц знатоками чужих душ, величайшими из манипуляторов, способными вынудить свою жертву совершить одно из тех «преступлений против Смерти», в наказание за которые сам Веиндор воспрещал кому бы то ни было воскрешать грешника. Идее архитектора трудно было отказать в остроумии и изяществе, да и определённая логика в ней присутствовала, однако Ирсон и не думал относиться к ней (или другим байкам про окончательных убийц) всерьёз.
И тут Бесконечный преподнёс ему сюрприз… в который уже раз.
Талия продолжала трясти «сюрприз» до тех пор, пока тот не разлепил склизкие веки.
– С добрым утром! Не дёргайся. Этот парень – линдоргский маг. Отправит тебя к Веиндору до того, как ты скажешь «моя мама съела папу».
– И что же тебе нужно от меня, киска Аласаис? – пробулькал убийца.
– Чтобы ты выстриг мне колтуны на левой задней лапе, – пнула его Талия.
– Разумеется, нам нужна информация, – веско сказал Феразис.
– Тут есть какая-нибудь система оповещения? Про нас уже знают? – спросил Ирсон.
– Нет. Тут было много телепатов, в ней не было нужды. Но вам повезло, сейчас здесь почти никого нет. Все стоящие кадры на задании. И вернутся не скоро. Если бы оставшиеся про вас знали, вы были бы уже мертвы.
– Где мы находимся? – продолжал допрос танай.
– Не знаю. Думаю, мы не в Энхиарге. У меня есть ключ, настраивающий портал на это место, но где оно – я не знаю.
– Как ты выбирался отсюда?
– Здесь есть общая портальная зала. Из других помещений перемещения невозможны. Дежурный маг открывал для меня портал. Туда, куда мне было нужно.
– Где она находится?
– Двумя уровнями ниже.
– Рисуй! – приказал Ирсон, сунув убийце лист картона и обломок карандаша. – И не забудь отметить ловушки и охрану.
– Признаться, я не особенно обращал внимание… – вполне искренне замялся тот.
– А ты постарайся. При вынесении приговора тебе зачтётся, – дружески улыбнулся ему танай.
– До нас дошёл слушок, что они здесь выращивают… нового Веиндора? – дождавшись, когда убийца вручит Ирсону свои художества, спросила Талия. – Это правда?
– Он и был моей целью, – пошевелил жвалами пленник. – Необычный контракт, необычайно высокая оплата…
– Ну давай, похвастайся нам, – сцепила пальцы ан Камианка.
– С превеликим удовольствием, – поёрзав среди хлама, сказал убийца. – Он был простым смертным нечеловеком, жил в одной из элиданских колоний. Жрецы Милосердного вылечили его мать, и он с детства проникся к Веиндору горячей симпатией. Лечил безграмотных, учил больных... Ай! – Талия ткнула его жезлом. – Вёл отвратительно праведный образ жизни и тем заслужил право прислуживать при одном из Серебряных храмов. Увы, этого ему оказалось мало. Он полез в жрецы, а жрецы в ответ полезли в свои священные тексты. «В делах моих люди да предшествуют прочим…», «…когда в храме моём говорят люди, иные да молчат». Он пытался доказать, что «предшествуют» не означает «являются единственными, кто достоин мне служить», и так далее.
– И они турнули его, – поморщилась Талия.
– Отняли у него его Путь, – вставил Ирсон.
– Разумеется. И тут в дело вступил я. Я напел ему, что Веиндор раз за разом посылал в Бесконечный пророков, чтобы восстановить истину, но коварные жрецы-отступники убивали их ещё в детстве – как только те обнаруживали себя первыми неосторожными словами. Посему нужно идти другим путём. Он должен отдать себя в полную власть Веиндору, чтобы стать дверью, сквозь которую мудрость Милосердного войдёт в мир. В общем, он развесил уши и дал нам сделать с ним всё, что было нужно.
– И зачем всё это было нужно? – передав план комплекса Феразису, полюбопытствовал Ирсон.
– Чтобы получить доступ к силе веры элиданцев.
– Не понимаю…
– Элиданцы молятся и служат Веиндору. Но Милосердный – наэй, а не бог. Ему не нужна их сила веры, он её не потребляет. Вопрос – куда она девается?
– Рассеивается в пространстве? – предположил танай.
– Как бы не так! – просипел убийца. – Она рассеивалась бы, если бы элиданцы действительно молились Веиндору. Но они настолько… самовольно обогатили его учение, что получается, что молятся они не ему, а какому-то своему божку. Которого нет. Вот их сила веры и скапливается вокруг храмов Милосердного и только и ждёт, чтобы кто-нибудь наложил на неё лапу. Элиданцы приготовили нашему мини-Веиндору роскошный трон, оставалось только уговорить его занять вакансию.
– Но он же нечеловек. Как ему удалось получить доступ…
– Разумеется, он стал человеком, – вкрадчиво сцепил все четыре лапки убийца.
– И как же вы его уговорили? Ведь всё началось с его… нечеловечности.
– Легче лёгкого. Придай любой дряни вид сакрального действа, и верун мигом кинется лобызать вяленые трупы, ношеные носки и окаменевшие экскременты. Мы сказали ему, что сие преображение – есть символ его жертвенного служения. Вдобавок, если он против ксенофобии, то что ж так цепляется за собственную расу?
– Сволочи, – констатировал танай.
– Мы сделали его богом! – пафосно воскликнул убийца. – Причём – в ускоренном режиме и по упрощённой процедуре. Призвали на всё готовенькое.
– С какой целью? На что они – те, кто всё это затеял, – рассчитывали? Во что, по их мнению, всё это должно было вылиться? – подалась вперёд Талия.
– Понятия не имею, – беззаботно ответил убийца. – Один из них обмолвился, что это был отвлекающий маневр. Хотя, возможно, со временем они рассчитывают получить через него доступ к силе Веиндора. Хзыщ их знает. Эти Хозяева делают странные вещи…
– Если твоя работа давно закончена, то что ты тут забыл? Приходил за квартальной премией? – полюбопытствовал Ирсон.
– Работаю по другому контракту, – проигнорировав его сарказм, вкрадчиво сказал вор. – На этот раз – более гуманному.
– Кто?.. – выдохнула Талия.
– Твой дружок Инон. Знаешь, ан Камиан, мне следовало бы поделиться с тобой гонораром за него – ты сделала половину моей работы. Так расковыряла дырки в его духовной броне, что любо-дорого смотреть. Пожалуй, я согласился бы взять тебя в подмастерья! Признайся, тебе понравился процесс?
Кулак Талии с хрустом впечатался в скулу убийцы.
– Сквозь них я и закинул в его праведную душонку парочку крючков, – сплюнув на пол, как ни в чём не бывало продолжал тот. – И он тут же заглотал наживку. Маленькая серебряная пиранья... Судя по тому, что вы на свободе, вы отправили беднягу к Милосердному, не дав ему времени опомниться и покаяться? Аплодирую... лёжа.
Ан Камианка отвернулась. На щеках её заиграли желваки.
– То, что имеет дефекты – разрушается, – торжественно провозгласил Феразис. – Пытаться отсрочить этот момент преступно. А в том, чтобы ускорить его, нет ничего постыдного.
Талия не выдержала его холодного, тяжёлого взгляда и отвела глаза.
– Придётся тебе побыть почтальоном, – сказала она убийце. – Вывести нас отсюда ты вряд ли сможешь, а вот передать записку мамочке Аэлле – вполне.
– Нет. Одно дело – чесать тут с вами языком. В конце концов, вы не выйдете отсюда ни живыми, ни мёртвыми. И совсем другое… Я отлично знаю, чем они наградят меня за измену, и мне их подарок совсем ни к чему.
– Кто сказал, что мы поступим с тобой гуманнее? – поигрывая огненным жезлом, спросил Ирсон.
– Убив меня, вы себя выдадите. Развязать мне язык телепатией тоже не сможете – твоя подружка породой не вышла. Так что…
– Ты правильно заметил, я – не эалийка, я всего лишь ан Камиан. Но в нашем случае это и к лучшему, – мило дёрнула плечиком Талия. – Тот телепат, что работал с тобой, надёжно защитил твои мысли. Так надёжно, что будь я сама эалийской телепаткой, я бы вряд ли смогла пробить его защиту. К счастью, он начисто забыл про твои ощущения и чувства.
– Уж не пытать ли ты меня собралась? – убийца издал серию щёлкающих звуков, видимо служивших его расе смехом.
– Пытать? – Талия в деланном недоумении поднесла пальцы к губам. – Я, нежная алайская дева?
– Мне было четырнадцать, когда я вступил в орден Тагара, – самодовольно проговорил убийца. – Так что мы с болью старые верные друзья.
– О! Какой подлостью было бы с моей стороны разрушить эту крепкую многолетнюю дружбу, – сочувственно нахмурившись, проговорила Талия.
– Куда ты клонишь? – что-то в тоне алайки заставило его насторожиться. – Какую бы боль ты во мне не вызвала…
– Я не могу причинить тебе боль, которая заставила бы тебя делать то, что мне нужно. Сейчас не могу. Но это не помешает нам отлично повеселиться. Видишь ли, я могу сделать так, чтобы некоторые твои эмоции возникали вовсе не тогда, когда ты их ждёшь. Я могу перетасовать их и привязать к самым неподходящим, самым неожиданным для тебя ситуациям. Представляешь, сколько здесь вариантов, какой простор для девушки с богатой фантазией!
– Блеф. Думаешь, я не слышал, что ты отказалась пытать пленника? Если ты пощадила его, вряд ли у тебя хватит духу перекорёжить чью-то личность.
– Странно, я думала, существо твоей профессии должно лучше разбираться в психологии энхиаргцев, – раздумчиво постучав когтем по клыку, сказала Талия. – Я не тронула его потому, что не знала, кто он. Что же из себя представляешь ты, я вижу вполне отчётливо. Ты, любезный друг, первый начал. Я без зазрения совести могу поступить с тобой так, как ты позволял себе поступать со своими жертвами. Ты всей своей гнусной жизнью дал мне право творить с тобой всё, что мне заблагорассудится. Например, – она низко склонилась над ним, – я могу заставить тебя бояться боли. Любой, самой незначительной. Только вообрази, что даже крошечный порез на самом кончике пальца, – она взяла его за руку, – приведёт тебя в такой ужас, что Хозяин Бездны умер бы от обжорства, окажись он рядом.
Хорошая идея, не так ли? Я бы сказала – многообещающая, – подождав, пока убийца проникся этой перспективой и затрясся мелкой дрожью, продолжила алайка. – Все твои тагарские тренировки разом пойдут насмарку. Впрочем, я уверена, мучители захотят оставить тебя в ордене, хотя и в несколько другой роли, – рассмеялась она и игриво кольнула убийцу коготком.
Несчастному же тагарцу было совсем не до шуток, он сделал несколько хриплых вдохов, выпучил глаза и рухнул без сознания, так и не успев их закрыть. Талия отпустила его руку, и та с глухим шлепком упала на пол. Поджав губки и хитро щуря глаза, она тихонько подошла к столу и села, скромненько сложив на коленях руки и хвостик.
– Бесподобно! – гулко хохотнул Феразис.
Талия признательно кивнула илтейцу и, изящно изогнув запястье, окатила убийцу новой порцией воды.
– Мы поняли друг друга?
Убийца лихорадочно закивал.
– Чудесно. Пока ты тратил моё время на свой обморок, я вложила в твою память контакты нужных мне кошек. Тебе достаточно передать послание любой из них. А потом я советую тебе забиться в самую глубокую нору… и думать о вечном.
– Да, госпожа ан Камиан.
– Пошёл вон.
Убийцу как в воздух подкинуло. Он вскочил на ещё шаткие ноги и рванул к выходу.
– Запомни, – тихо-тихо сказала Талия, но он расслышал. Резко качнувшись, словно его дёрнули за волосы, он замер в проломе.
– Отныне мысленно я всегда с тобой и смогу исполнить своё обещание тогда, когда пожелаю. В любой момент, где бы ты ни находился…
– Ты и вправду так можешь? – проводив убийцу до коридора, спросил ан Камианку Ирсон.
– Нет, конечно. Но мне лестно, что ты так подумал, – каким-то надтреснутым голосом сказала Талия.
Она смотрела на свою руку. Видимо, сжав кулак, ан Камианка вонзила когти в ладонь, и та будто покрылась целым рядом насмешливых улыбок. Одна из них высунула кровавый язычок…
– Что с тобой?
– Многое из того, что он наболтал про меня и Инмелиона, – чистая правда, – глухо сказала Талия. – Но я не ожидала, я честно не ожидала, что Инон умрёт… насовсем. Я так ошиблась, так ужасно ошиблась. Я должна была понять, в каком он был состоянии, как ему будет больно, когда он поймёт. А ещё дочь наэй Эмоций! Болванка бесчувственная, – она закусила запястье.
Ирсон не мог вымолвить ни слова. Чувства Талии, её горечь, раскаяние захлестнули его с головой. Ему казалось, что он проглотил кувалду – железный брусок немилосердно оттягивает, холодит желудок, в горле першит от занозистой ручки…
– Я должна была помочь ему, хотя бы потому, что он должен был помочь Бесконечному. Он был нужен. А я, вместо того чтобы помочь ему вытравить блох, сделала всё, чтобы содрать с него шкуру… чтобы он сам её с себя содрал. Это была моя ошибка… моя огромная ошибка. И она не должна повториться! – всхлипнула Талия и, решительно шагнув к Феразису, потребовала: – Я хочу описать её на Стене. Я умру, если ты не позволишь мне сделать это.
– Как тебе будет угодно. Стена Ошибок взглянет на тебя моими глазами. Если твоё предложение будет принято, она пригласит тебя. Если нет… последствия могут быть любыми, – предупредил илтеец.
Талия мотнула головой, соглашаясь.
Феразис стал раскрывать крылья. Помня, что случилось с магом в коридоре, Ирсон дёрнулся было оттолкнуть Талию, но с ужасом обнаружил, что не может сдвинуться с места.
– Что ты делаешь? Что она делает? – только и смог он мысленно спросить Феразиса.
– Помогает нам сбежать…
Когда илтеец сложил крылья, Ирсон с облегчением увидел, что ан Камианка жива и, кажется, невредима. В стене же за её спиной образовалась ниша, отдалённо напоминающая формой алайский силуэт. Каменная крошка внутри него жила собственной жизнью, точно под ней затеяли любовную игру сотни проворных змеек.
– Портал? – подойдя поближе, с сомнением спросил танай.
– К Стене Ошибок, – каким-то нехорошим тоном пророкотал Феразис.
– Что за?.. – Ирсон вскинул руку, почувствовав сильный укол в плечо, а в следующее мгновение холодное лезвие пронзило его сердце.
Ноги Ирсона подкосились, горло наполнилось горечью. За секунду до смерти танай почувствовал на себя взгляд. Кто-то… что-то заглянуло в его душу. Не Веиндор, нет – нечто иное. И это нечто пребывало в такой печали, таком смятении, что Ирсон успел искренне посочувствовать ему, прежде чем провалился во мрак.







6. ШИЗОФРЕНИЯ И ТОЛЬКО

– Ты сказала, что догадалась, зачем Аласаис сделала тебя танае-алайкой, – напомнил Анар, закончив сметать со скамейки сухие листья. – Поделишься?
Алаи перебрались в местный вариант оранжереи. Это было небольшое круглое помещение с фонтаном посредине. От него лучами разбегались тропинки, нырявшие под вделанные в стены скамейки. На треугольных грядках росли самые прозаичные ползучие растения – карликовые тыквы, яру, перцы-зууш, но все их стебли, плоды, цветы и листья были идеально, непроницаемо чёрными, и это придавало овощам экзотическую зловещесть. Особенно жутковато выглядели огурцы с их мощными усами и острыми пупырками на коже изогнутых плодов. Они взбирались по толстым чёрным шнурам к высокому светящемуся потолку. Его яркое сияние, отражаясь от покрывавшей стены стеклянной плитки, делало пространство оранжереи каким-то изломанным, неестественным.
Но всё же алаи чувствовали себя здесь спокойней, нежели в столовой.
– Это прививка, Анар, – ответила сианай. – Дух Змеи был вакциной. И теперь у меня иммунитет. Благодаря тому что Тиана «подсадила» мне дух Змеи, моя душа научилась бороться с чуждым духом и за свой собственный. Что бы кто бы мне ни посулил.
– Но ты же не избавилась от духа Змеи?
– Ещё не до конца, но я отторгла его, изолировала – вчера, у ушастой колонны. Пройдут считанные дни, и моя духовная сфера избавится от всего лишнего. Не важно, когда он окончательно истает. Главное, навык уже приобретён, – блеснула глазами Аниаллу. – Я научилась спасать себя от любой подобной угрозы – даже со стороны родной наэй, что уж говорить о… всяких приблудных тёмных силах. Вот зачем мне это понадобилось.
– Тебе понадобилось? Хочешь сказать, ты предложила эту идею Аласаис? Ты не говорила об этом.
– Да… можно сказать и так. А можно и не сказать. И это будет намного честнее. Хотя и довольно сложно.
На Аниаллу внезапно навалилась усталость. Гудело в голове, ныли все мышцы, словно она купалась в шторм, и даже губы были солёными.
– Ты не мог бы принести мне попить? – жалобно попросила она Анара.
Не придумав ничего лучше, он свернул воронкой один из листьев яру и, набрав немного воды из фонтана, принёс сианай.
– На яд проверил, – доложил он, протягивая зелёный стаканчик Аниаллу.
Она медленно втянула в себя воду, разгладила ладонями шершавый лист и… ничего не сказала.
– Так, всё, я сел на мягкое и готов внимать божественным откровениям, – поёрзав на подушках, заявил Анар. – Прошлая страшная тайна, если память не изменяет мне с фантазией, на поверку оказалась довольно приятной. Так что я весь в нетерпении.
– Я во многом подобна Аласаис, – вытерев о штаны мокрые пальцы, выдавила Аниаллу.
Она сказала это так уморительно серьёзно, что Анар хрюкнул от смеха. Сианай обиженно посмотрела на него.
– Алу, просто я не пойму, куда ты клонишь, – примирительно подняв руки, сказал алай. – Если ты забыла, я в курсе, что ты – Коготь Карающий, Тень Аласаис и всё такое прочее.
– Вот про всё такое прочее ты как раз не в курсе. Про это вообще мало кто знает, – буркнула сианай. – Я предпочла бы и тебе не говорить, но, боюсь, теперь… Лучше, если ты узнаешь от меня. – Она обречённо махнула рукой. – Свита, личная прислуга Аласаис, её глаза и уши в разных частях Бесконечного, её телохранительницы, двойники на случай, если кому вздумается напасть на нашу владычицу, – да, всё это мы. Но мы – ещё и много больше того. – Аниаллу глубоко вздохнула. – Мы не просто отдельные существа, связанные с Аласаис телепатически. Мы часть её. Воплощения, если тебе угодно.
– Выпл… щен… Ты? – язык отказывался повиноваться Анару.
– Что? Не очень-то смахиваю на богиню, да? – вытянув шею, усмехнулась Аниаллу.
– И это тоже, но важнее другое: как вся твоя история вяжется с… божественностью? Зачем Аласаис становиться тобой? Зачем прививать себе дух Змеи? Стоп, ты же сказала, что вас – Теней, её воплощений – много. Как это вообще возможно?
– Я понятия не имею, как это возможно, – нервно дёрнула ухом Аниаллу. – Душу нельзя расщепить, что бы там ни выдумывали всякие сказочники. Я могу только рассказать тебе, как это… ощущается.
Анар медленно кивнул, благоразумно проглотив подоспевшую порцию новых вопросов – с трудом, как горсть горьких пилюль.
– Каждая из нас, Теней, чувствует себя отдельной личностью. Мы не часто вспоминаем о том, кто мы есть. Мы не находимся ни с Аласаис, ни друг с другом в постоянном телепатическом контакте, хотя нам и проще обмениваться воспоминаниями. Мы не равны Аласаис ни по силе, ни по… мудрости, не знаем всего, что знает она.
– И всё-таки вы – одно?.. А что… а что если она захочет обратить процесс – вобрать одну из вас обратно в себя? Что станет с личностью этой сианай? Она что – погибнет? – до боли стиснув плечо Аниаллу, спросил Анар.
– Нет. Нет, Анар, – потёрлась щекой об его руку сианай. – Она лишь… изменится. Как же тебе… Вот! Когда любой из алаев, даже самый обычный, отправляется странствовать по мирам, он может для остроты ощущений и максимального погружения в новую реальность заблокировать свои воспоминания. Тогда он словно родится заново. Его душа останется прежней, но окружающий мир и события новой жизни наложат на неё свой отпечаток, и алай может стать очень непохожим на себя прошлого, тело которого осталось в Бриаэлларе... Рано или поздно его маленькое приключение закончится – например, наш путешественник умрёт. Его душа попадёт домой, и он вновь обретёт утраченную память о прошлой жизни. Эти воспоминания смешаются с пережитым им в чужом мире, и трудно предугадать, что случится дальше – может быть, в свете вернувшихся к нему опыта и знаний, всё, что он оставил там, покажется ему незначительным, померкнет, и он с усмешкой вспомнит о горестях и радостях его «ненастоящей» жизни… Но может оказаться и так, что эта жизнь – её привязанности и неоконченные дела, наоборот, станут для него более значимыми, чем его прежнее существование, и тогда он махнёт рукой на то, что оставил в Энхиарге, и уже в новом качестве продолжит свой Путь в другом мире. Вот, – кивнула Алу, – но это не главное. Главное то, что ни одна из личностей не уничтожает, не пожирает другую. Душ не две, а одна… Так же и у нас с Аласаис. Только мы можем существовать друг с другом и с оригиналом в одном времени и пространстве. Да и уровень способностей у нас, Теней, очень разный. До какой-нибудь Элеа мне – как ей до Аласаис.
– Ты очень льстиш-ш-шь Элеа, – прошелестел где-то совсем рядом мягкий голос.
Сердце Аниаллу подпрыгнуло – этот голос мог принадлежать только одному существу. Тиалианне. Хозяйке Пути. Её божественной мучительнице. Неподалёку, в огуречных зарослях, соткалось из воздуха перламутровое облако, становящееся с каждым мигом всё больше и плотнее.
– Не беспокойся, – сказала Алу напрягшемуся Анару. – Мудрая Тиалианна уже причинила нам весь вред, какой могла причинить.
– Боль и вред разные вещи, Аниаллу, – качнулись чёрные листья.
– И всё-таки этой боли было слишком много. Я тонула в ней, в сомнениях…
– Как тонет любая жертва божественных манипуляций, игры на чувстве долга. Выход был у тебя перед глазами всё это время, и ничто не мешало тебе им воспользоваться. Тебе, в отличие от твоих собратьев по несчастью, не грозили ни кара, ни порицание… ничего. А боль… Аниаллу, ты же не думаешь, что мы когда-нибудь сможем избавить мир от боли, от страданий, сожалений и сомнений? Единственное, что нам по силам одолеть, и то не повсеместно, – это отчаяние. Безнадёжности нет места рядом с нами. Шанс победить обстоятельства есть всегда… В любом случае, твоя боль принесла тебе пользу. И не только тебе. Да ты и сама это прекрасно понимаешь.
Окончательно материализовавшись, Тиалианна выступила на дорожку. Она неожиданно тепло улыбнулась Анару, небрежным жестом пригладила волосы – длинные, тяжёлые, чарующего жемчужного оттенка. Такими же мягко-переливчатыми были и её чуть раскосые, миндалевидные глаза.
Анар встал и почтительно склонил голову перед наэй.
Аниаллу же как-то вдруг подрастеряла всю почтительность.
– Я понимаю, что и зачем вы… мы проделали со мной. Но я не понимаю другого: если вы спланировали всё это давным-давно, значит, вы знали об этой угрозе? Об этой… тёмной силе? – принялась допытываться сианай.
– Знали и, как ты верно заметила, приняли определённые меры.
– Я не понимаю зачем. Зачем вам такие сложности? Почему бы просто не расправиться с ней?
– Проблема в Бесконечном, – вздохнула Тиалианна. – Равновесие должно было быть восстановлено…
– Равновесие между добром и злом? Как в книжках? – видимо, заразившись от Алу неучтивостью, спросил Анар и конфузливо добавил: – Я думал, этим приёмом ленивые авторы затыкают сюжетные дыры.
– За авторами есть такой грех, – ничуть не разгневалась Тиалианна. – Но речь идёт о другом равновесии, правда, ничуть не менее книжном – о равновесии между Светом и Тьмой.
– Для многих это одно и то же.
– Увы, ты прав. Но этот подход не верен. Ни Свет, ни Тьма изначально не несут в себе никакого сакрального смысла – как не несёт его в себе Вода… или Огонь. Более того, среди тёмных или светлых нет существенного преобладания ни «злодеев», ни «добродеев» – в отличие от тех же водных, среди которых существ кровожадных значительно больше, чем миролюбивых. Так уж «распорядился» Источник Душ, – провела ногтем по гибкому огуречному усу Тиалианна. – Когда я говорю о равновесии, я имею в виду лишь то, что Бесконечный не хочет лишиться одной из своих составляющих. Как ты знаешь, у Света есть своя наэй…
– Лайнаэн, – восприняв сделанную Тианой паузу как руководство к действию, сказал Анар.
– Верно. Одно присутствие Лайнаэн в Бесконечном наделяет всех светлых существ дополнительными силами. А ведь Лайнаэн присутствует в Бесконечном далеко не пассивно… У Тьмы же своего наэй нет. Дарион, при всех его талантах и заслугах – всё же скорее божество, чем наэй. Поэтому он много слабее Лайнаэн и не может полноценно представлять, отстаивать интересы Тьмы в Бесконечном. Прислужники Леди Света и прислужники её прислужников уничтожают Тьму везде, где только можно. И помешать им некому.
Анара глубоко тронул тон наэй. Тиалианна говорила с ним совсем не так, как богине следовало говорить с ничтожным, но наглым червём вроде него. Она говорила с ним… как он сам говорил бы с коллегой – менее опытным, но одарённым профессионалом, работающим в той же области.
– Я не понимаю, как можно физически выжать, вытравить всю Тьму из Бесконечного? – позволил себе спросить Анар, ободренный её интонацией. – Разве это возможно? В смысле, возможно без уничтожения всего Бесконечного?
– Невозможно, без всякого сомнения. В Бесконечном всё взаимосвязано. И Тьма со Светом не исключение. От долгой жизни в темноте твоя кожа светлеет, а на солнце – темнеет день за днём, – широко и тонко, как умеют только змеи, улыбнулась Тиалианна. – Хотя уничтожение всего, отбрасывающего тень, и является сокровенной мечтой Лайнаэн, она тем не менее понимает – мы никогда не позволим этому свершиться. Поэтому Леди Света довольствуется относительно малым – уничтожает все культуры, выросшие из ненавистной ей Тьмы, на Тьме замешанные. Вместе с носителями этих культур, разумеется. Где-то она действовала силой, где-то больше полагалась на пропаганду. Именно стараниями её тайных эмиссаров Тьма почти повсеместно стала ассоциироваться со злом. Свет же, напротив – с добром. Что бы ни творили светлые, у слуг Лайнаэн всегда найдётся для них пара-тройка оправданий. Сказок про некий высший смысл, непонятный простым смертным, чьё восприятие якобы искажено проникшим в их душу ядом Тьмы. И так далее. Конечно, как я уже говорила, не все тёмные так… бесподобно милосердны и благородны, как наши даоры. Кто-то жесток по своей природе. Кто-то ожесточился, постоянно выслушивая огульные обвинения в свой адрес, решил – раз вы загодя записали меня в изуверы, так почему бы мне не начать готовить фрикасе из светлых соседей... белое мясо в белом соусе, – хищно повела шеей Хозяйка Пути. – Но Лайнаэн всё равно, во что верят и что делают тёмные. Главное, что они связаны с враждебной ей… стихией. И, значит, должны быть стёрты с лица Бесконечного. От них не должно остаться ничего – ни резного идола, ни любовного сонета, ни щипцов для колки сахара, ни заклинания. Обычно ей удаётся задуманное. Так что не удивительно, что Бесконечный давно жаждал обрести того, кто сможет стать полноценным наэй Тьмы. Вот почему, когда он вынырнул из-за Ребра, мы встретили нашего гостя с распростёртыми объятиями. Он не выглядел озлобленным, жестоким, фанатичным, как Лайнаэн. Он не хотел мстить, он хотел восстановить баланс – что от него и требовалось. И мы приняли его… Увы, одним лишь положением наэй его аппетиты не ограничились. Он вознамерился изменить Бесконечный, перекроить его по своей мерке…
– Почему вы не изгнали его тогда, когда он провалил свой испытательный срок? Ведь разум Бесконечного – это вы трое. Ни Неллейн, ни Изменчивый, ни Лайнаэн, ни этот… тёмный аналог Лайнаэн не могут влиять ни на что, кроме собственных стихий. Так вышвырните его обратно за Ребро пока не поздно! – разбушевалась сианай.
– Проблема в Бесконечном, – скользнув по губам раздвоенным змеиным язычком, повторила Тиалианна. – Он ещё не решил, что делать с этой новой сущностью. Не сможет ли он обогатиться, почерпнув нечто новое в идеях нашего незваного гостя, сделав и его частью своего разума.
– Сделав… вот это вот чёрное пёс знает что, этого ТАЛа – частью своего разума? – придавленно прошипела Аниаллу. – Вы – ненормальные.
– Ты – точно такая же, – парировала Тиалианна.
– В это я ни за что не поверю. Вы с Веиндором всегда были с вывертом, но я-то в своём уме.
– Я не лгу тебе.
Алу осеклась. Видимо, поняла, что Тиалианна говорит ей правду.
– Это было бы проще всего. Исторгнуть его, вырезать как наконечник стрелы… как опухоль. Соблазнительно. – Тиалианна прошлась туда-сюда, метя дорожку шлейфом своего длинного многослойного одеяния, и Анару показалось, что он услышал шуршание змеиных чешуек по камням. – Увы, мы обязаны учесть все варианты, исследовать всё досконально… Что-то можно понять только на опыте. Мы ставим тысячи и тысячи вопросов. Познаём нашего гостя. Познаём себя и, что немаловажно, изъяны того миропорядка, который мы создали.
– Вы ставите эксперименты?.. Мы ставим? На живых существах?
– Мы делаем то, что считаем нужным. Как всегда.
– О Великая Пушистая Я… – потёрла лицо руками Аниаллу. – Тогда, если мы решили пустить всё на самотёк и посмотреть, куда кривая выведет, почему ты здесь? Зачем мы создали меня?
– Тебя создала личностная ипостась Аласаис, которая полагает, что мы не должны рисковать тем, что имеем, во имя того, что можем получить. Я – опять же как личность – согласна с ней. И не согласна как часть разума Бесконечного.
– Почему? Разве ты не понимаешь, на что покушается этот ваш… гость? Ты же наверняка видела, что он пытался проделать со мной.
– Он предлагал тебе вкусить безграничной свободы, – едва разомкнув губы, прошептала Тиалианна.
– Тиана! Эта ловушка старше нас с тобой. Какая разница, кто её расставляет – смертный или наэй? Ловушкой от этого она быть не перестанет. Разве я не права?
– Мы не знаем, Алу. Мы как разум Бесконечного не уверены полностью. Мы почти уверены, но, боюсь, этого мало, – наэй Тиалианна сцепила тонкие пальцы цвета слоновой кости.
Анару было почти жаль её.
– Тут не может быть никакого «почти»! – настаивала Аниаллу. – Лиши существо его убеждений, сделай его глухим к своей душе…
Сианай решительно подошла к одному из растений.
– Вот наши убеждения, отношения, выросшие непосредственно из особенностей наших душ, – сказала она, крутя между пальцами упругий ус. – Они связывают нас с миром, определяют наши цели, многие из которых ты закрепляешь в Пути существа. Мы действуем, тянемся к этим целям, опираемся на них и благодаря этому растём, утверждаемся в Бесконечном. Одни «усы» отмирают, другие – появляются… Но если существо потеряет их все разом. Как ты можешь не понимать, что случится тогда?!
Аниаллу резко взмахнула руками, и, лишившись усов, несчастные растения лавиной обрушились на влажную землю, распластались по ней – поверженные, жалкие… обречённые.
– Какие там плоды! Месиво. Завтрашние трупы. Иного исхода не будет. Ты этого хочешь? – почти кричала Аниаллу.
– Тебе ни в чём не надо убеждать эту меня, – всё с той же спокойной грустью проговорила Тиалианна. – Я помогу, чем смогу. Но до той меня ни тебе, ни этой мне не докричаться.
– То есть не затеять эту игру вы не можете, но подсуживать одной из сторон вам никто не запрещал?
– Не подсуживать – тут мы как раз бессильны, – покачала головой Тиалианна. – Это другое, Аниаллу. Мы и судьи, и представители одной из сторон. Мы можем защищать свою точку зрения, хотя, увы, и весьма ограничены в… ресурсах.
– Эпидемия шизофрении…
– Как тебе будет угодно. Я предпочитаю говорить, что мы ведём внутренний диалог, – болезненно улыбнулась наэй. – Мне, правда, очень, очень жаль, Алу.
– И… что же нам теперь со всем этим делать? – невидяще глядя вдаль широко раскрытыми глазами, спросила Тень Аласаис.
– Отстаивать свою точку зрения. Бороться с тем, что вы считаете противным Бесконечному.
– Но он, как выясняется, и сам теперь не знает, что ему противно, а что – нет.
– Он пробует, Алу. Это не значит, что он отринул хоть что-то из того, что считал ценным прежде. Он пробует новое, и чем быстрее он поймёт, что ему не понравилось, тем лучше. Я уверена, этот день настанет. Но насколько скоро – зависит и от вас, – сказала Тиалианна и вдруг растворилась в жемчужном мареве.
– Ну и ну, – только и смог сказать Анар.
– Кажется, у меня голова сейчас взорвётся, – стиснув виски руками, простонала Аниаллу.
– Там, в углу, я видел аланаи, – подмигнул ей Анар.
Когда он вернулся, Алу была мрачнее тучи. Она будто окаменела, стиснув пальцами одной руки локоть другой, безвольно висящей вдоль напряжённого тела. Лишь взгляд сианай лихорадочно блуждал по изуродованным грядкам.
– Это всё сделала я, – глухо проговорила она.
– Это же просто овощи. Невкусные к тому же, – поднял бровь Анар.
– О да! Твой дед теперь овощ… невкусный к тому же, – с горечью воскликнула Аниаллу.
– Причём тут мой дед?
– В том, что с ним случ… Я не буду говорить, что в том, что с ним случилось, виновата я. Но я допустила это. Я, безусловно, приложила к этому руку. И к этому всему – тоже. Я смогла это сделать, Анар. И я не могу допустить, чтобы это повторилось… в ином масштабе. Вот почему я хочу… я должна дать тебе одну вещь.
Аниаллу протянула ему кинжал. Анар не заметил, откуда она его достала. От лезвия исходил тот же самый холод, что и от черепа Агира Освободителя.
– Я тебя не понимаю, – невольно отпрянув, сказал алай.
– Возможно, сложится ситуация, когда меня нужно будет остановить. Это – средство. Он вберёт в себя мою душу до тех пор, пока ты или другой, кто властен над этим кинжалом, её оттуда не выпустит.
– А если не с тобой, а со мной что-то пойдёт не так? Что если этот тёмный подчинит меня, и я убью тебя?
– Я не думаю, что это ему по силам.
– Он рассчитывал подчинить себе тебя. Что уж говорить про простых смертных? – удивился Анар.
– Посмотри на меня, Анар. Я всю жизнь была не в ладу с собой. Я сама не жила по принципам, о которых так пафосно вещала другим. Ничего удивительного, что этот… тёмный аналог Лайнаэн взялся искушать именно меня. Из всех сианай я выглядела самой уязвимой. А вот ты, простой смертный, мне уязвимым совсем не кажешься. Ты выглядишь непрошибаемым.
– Хорошо хоть не непроходимым, – попробовал пошутить Анар.
– Ты – как какая-то анэис. Ходячее чувство гармонии. Тебя раомпом не собьёшь с выбранного Пути.
– Я не сделал ничего такого… – пробормотал Анар.
– Ты всю дорогу делаешь всякое такое, – вскинула голову Аниаллу. – Отпускаешь Када, позволяешь мне влезть тебе в голову, спокойно воспринимаешь новость про наш общий Путь.
– Да, я не свихнулся на свободолюбии – но я ведь дракон лишь наполовину...
– Зайдём с другой стороны, – тряхнула волосами Аниаллу. – Когда я призналась тебе в том, что я – воплощение Аласаис, что ты почувствовал?
– Удивление, растерянность… Всё-таки богине положено сидеть на троне где-нибудь в заоблачных высях…
– С задранным носом, – ввернула сианай.
– Но я как-то быстро оправился. Думаю, это потому, что я впервые… соприкоснулся с Аласаис благодаря тебе – когда ты воспользовалась своей силой тал сианай, чтобы залечить мои раны. Я узнал её через тебя, вот и…
– И ты не почувствовал себя ничтожным? Жалким червём рядом с божественной мной? – допытывалась Алу.
– Сплошные оскорбления! Ты точно не из Руала? – подозрительно прищурился Анар. – Нет, я не почувствовал.
– И в то же время это не польстило тебе. Тебя отличили, отметили и возвысили…
– Я не смотрел на это с такой точки зрения. В последние дни я… как никогда, чувствую себя на своём месте. Я тот, кем хочу и должен быть, там, где хочу и должен быть, делаю, что хочу и должен делать, вместе с той, с кем хочу и должен быть. Я на своём месте, и мне до глубины души плевать, где это место располагается по отношению к местам прочих существ – включая тебя. Оно – моё, и этого вполне достаточно, – довольно ухмыльнулся Анар. – Как ты там говорила: каждый Путь – уникальный, каждое существо – избранное.
– И потому Бесконечный – редкостный урод, у которого триллионы пупков, – покивала Алу. – Только одно дело, когда это говорю я – жертва танайской пропаганды, и совсем другое – когда это говоришь ты, после трёхсот лет жизни в помешанном на иерархии Руале!
– Может, дело в моей драконовости? – озадаченно поскрёб себя за ухом Анар.
– Только что ты был недодраконом, а теперь ты полноценно драконовский всем драконам дракон, – фыркнула Аниаллу. – Нет, Анар, особенность души, о которой я говорю, невозможно свести к кошачести и драконовости. Она связана с ними, но в то же время она – нечто большее, гораздо большее. Ты глубоко понимаешь Бесконечный, так глубоко, что, не расскажи я тебе о его законах, ты сам со временем смог бы их нащупать, выхватить из воздуха. Ты интуитивно – просто потому, что для тебя это естественно, живёшь по ним. Ты готов их защищать. Ты остро чувствуешь эту зыбкую, живую правильность – не знаю уж, каким словом её лучше назвать. И в больших вопросах, и в малых. И это чувство гармонии забивает всё – драконовское безоглядное свободолюбие, руалскую любовь к власти, страх или почтение перед богиней. Я… преобразилась, находясь рядом с тобой. Именно ты, твои вопросы, помогли мне сделать то, что я должна была сделать много сотен лет назад – избавиться от духа Змеи, заявить своим наэй, что нет причины достаточно высокой, чтобы калечить собственную душу. Я понимаю, что ты сам не до конца осознаёшь, чем обладаешь. Но оно живёт внутри тебя. Я бы никогда не доверила этот кинжал никому другому. Даже если бы любила не тебя, а этого другого.
– Эй, – переведя дух, Алу игриво стукнула Анара хвостом по бедру, – я всего-навсего прошу тебя стать господином моего хвоста – с поправкой на мою… наэйственность. Как всякая божественная сущность, постоянно осаждаемая назойливыми просителями, я глуховата и толстокожа. Поэтому просто дёрнуть меня за хвост может оказаться недостаточно – нужно кольнуть чем-нибудь… в мягкое место.
– И всё-таки ты сумасшедшая, не хуже твоей Тиалианны, – помотал головой алай. – Ладно… я убью тебя, если ты того хочешь. И позабочусь о твоей душе.
Он протянул руку, и Аниаллу передала ему кинжал. Рукоять неприятно удобно улеглась в ладонь. Анар почувствовал, что уже не сможет отдать кинжал назад. Теперь он принадлежал алаю, а вместе с ним и жизнь сианай. Знать это было неприятно. Но, если от этого ей будет легче, он будет носить этот нож.
– А пока, я думаю, мне следует позаботиться о твоём психическом состоянии, – неодобрительно косясь на поверженные тыквы, заявил Анар.
Сад озарила синяя вспышка. В мгновение ока он превратился в роскошный цветник. На ленивом подземном ветерке томно покачивались сотни лазурных ирисов – любимых цветов Аниаллу. Шёлковые лепестки трепетали, как крылья диковинных бабочек. Воздух наполнился нежным ароматом. Алу растроганно прижала ладонь к сердцу и рассмеялась: в довершение картины, прямо у её ног между камнями дорожки пробились кучерявые фонтанчики петрушки.
Хитро улыбнувшись, сианай решила внести свою лепту.
У Анара захватило дух. Они с Аниаллу оказались стоящими на плоской крыше высокой башни. Город, расстилавшийся вокруг, потрясал воображение.
– Это Бриаэллар! – восторженно выдохнул Анар.
– Он самый, – откликнулась Алу. – Бриаэллар, это Анар. Анар, это Бриаэллар.
Алай оглянулся и с удивлением понял, что она знакомит с родным городом совсем другого «Анара». За считанные секунды леопард-фонтан нарастил мышечную массу, обзавелся золотой чешуёй и роскошными сверкающими крыльями.
– Это, значит, такая у меня могла бы быть четвероногая форма? – обойдя кругом могучего котодракона, с завистью протянул Анар.
– Ещё не всё потеряно – сходишь к изготовителям тел… – обернулась через плечо Алу.
– Это вряд ли. Крылья будут за всё задевать, в лесу с ними не погуляешь, в клубок тоже толком не свернёшься. И чешуя – что можно почувствовать сквозь такую упаковку? Разве что молотком по ней стучать.
– И шилом чесать за ушами, – прыснула Аниаллу. – Зато на тебе можно бы было ездить в кондитерскую. Или даже летать, – мечтательно протянула сианай. – Я живу вон в том кусте-мутанте. А вон там, справа, видишь такое слоистое здание? Это она. Далековато! Так что хочешь не хочешь, а придётся тебе…
– Мы откроем туда портал, – заговорщицки прошептал подошедший алай.
Представив Анара, таскающим плюшки, и себя (почему-то в ночной рубашке, со старомодным подсвечником в руке), стоящей на стрёме у тусклой волшебной двери, Аниаллу расхохоталась. Откинув от смеха голову, она упёрлась лопатками в тёплую грудь Анара да так и замерла – блаженно прогнувшись, чувствуя себя парусом шхуны, наконец-то поймавшим ветер. Впервые в жизни она по-настоящему твёрдо стояла на ногах, но второе, неожиданное, её приобретение было не менее драгоценным – теперь ей было на кого опереться. Она любила и была любима. Тихонько замурлыкав от удовольствия, Аниаллу подумала, что лучше, чем сейчас, ей никогда не было и вряд ли будет…
Впрочем, ближайший час с лёгкостью опроверг вторую половину этого утверждения.































7. РОЩА ОТРИНУТЫХ СИМВОЛОВ

Растопилось озерцо,
Выплывает дерьмецо.
Неизвестный автор

Боль в груди постепенно угасала. Ирсон ощутил лопатками холодный камень пола и с облегчением обнаружил, что может легонько пошевелить пальцами.
– Талия, Талия. Ты играешь с силами, которых не понимаешь, – проговорил где-то неподалёку Феразис – впрочем без особого осуждения. – Сбежать-то мы сбежали, но я не уверен, что Стена отпустит тебя, пока ты не запечатлеешь на ней свою ошибку. Что же до Ирсона…
– Что-нибудь придумаем, – отмахнулась Талия, голос её звучал вполне бодро. – Всё лучше, чем коротать вечера в компании чокнутого псевдодракона, возомнившего себя Милосердным.
– Вероятно, ты права. Как ты про меня догадалась?
– Я вспомнила ту мёртвую тётушку в твоей камере. Ты ведь понимал, что её душу наверняка перехватят, и всё-таки зачем-то выворачивал эту самую душу наизнанку так, что довёл… до сам знаешь чего. Ясно – хотел, чтобы она пошла к Стене писать свою ошибку, а ты – провожатым. И потом твои крылья – настоящие. В смысле, ты не отрезал их, как другие для удобства жизни. Я спросила себя: «Талия, дорогая, кто из илтейцев никогда не заменит крылья иллюзией?»
– Хранители Стены.
– Вот, – довольно хмыкнула ан Камианка.
Ирсон открыл глаза. Мир расплывался. Бледное лицо Талии белело как полная луна на тёмном небосводе.
– Ты убила меня! – с трудом разлепив губы, возмутился танай.
– Было дело. Но – сама поломала – сама же и починила. – Она беспечно похлопала его по исцелённой груди. – Извини, но иначе портал бы тебя не пропустил. Вот и пришлось малость попортить тебе шкурку.
– Ты… всё это сыграла? – с удивлением и неожиданным для себя самого облегчением спросил Ирсон.
– Нет, конечно. Я просто… растравила свои чувства. Спустила чувство вины с поводка и позволила ему покусать себя. Не переживай, на нас, алаях, раны от собственных когтей затягиваются почти мгновенно, – улыбнулась она, демонстрируя Ирсону исцелённую ладонь. – Кровавые полумесяцы зашли, растворившись в розовой дымке рассвета.
– Меня пугает твой поэтический настрой, – проворчал танай.
– Главное, что мы здесь! – воскликнула ан Камианка, картинно раскинув руки.
Ирсон огляделся. Ближний конец туннеля, в котором очутилась их многострадальная троица, выходил в пышный сад – как-то даже гротескно, аляповато пышный. Жирные, крупные, ядовито-яркие цветы покоились в чашах мясистых листьев. Лоснящиеся усы завивались поросячьими хвостами, жилистые стебли лопались, оголяя влажную розовую сердцевину. Роса усыпала всё это подозрительное великолепие множеством поддельных бриллиантов.
– Я думал, Стена находится в пустыне, – садясь, пробормотал Ирсон.
– Так и есть. Это… оазис, – с какой-то странной интонацией сказал Феразис.
– Думаю, нам лучше пойти в другую сторону. Что-то не нравится мне этот садик, – поскребла пол когтями Талия.
– Да уж, – кивнул Ирсон.
– Разумно, – одобрил илтеец. – Если только господин Тримм не видит своего Пути в том, чтобы стать удобрением, а госпожа ан Камиан не хочет ощутить, каково им быть.
– Мы в Стене?
– Нет. Мы в подворотне Дома Подсказок, Исправительного Дома, Дома Чужих Ошибок – как вам будет угодно. Здесь трудятся те, кто пытается не дать современным идиотам повторить ошибки идиотов ископаемых. Историки, писатели, поэты… мыслители всех мастей. Идёмте, нечего тут рассиживаться.
Феразис зашагал по туннелю, предоставив Талии своими силами приводить Ирсона в вертикальное положение.
– Мы с тобой – как престарелая пара. То ты вставляешь мне стеклянный глаз, то я тебе – искусственную челюсть, – опираясь на её плечо, пропыхтел танай.
– Брр, ужасы немагической медицины! – пробежала пальцами по его рёбрам ан Камианка…
Наконец пошатывающаяся парочка вышла под открытое небо.
Захрустели под ногами палые листья, слежавшиеся за долгую зиму в единый бурый панцирь – туннель открылся в прозрачную весеннюю рощу. Оглушительные птичьи трели серебристым серпантином обрушились на путников. На тёплом ветерке рябила вода в сверкающих лужах. Замшелые валуны грели на ласковом солнышке свои ревматические бока. Талия растроганно разулыбалась. Деревья гостеприимно кланялись ей, протягивая кто – золотистые серьги, кто – мохнатый браслет, кто – антикварную брошь из высохших ягод или модерновое кольцо из маслянисто поблёскивающих почек. Мимо пролетела парочка влюблённых стрекоз. Ан Камианка дёрнулась было поймать одну, но, вспомнив о своём «престарелом супруге», опустила когтистую руку.
– Веш-ш-на… – прошамкал «супруг».
– Здесь всегда ранняя весна, – улыбнулся Феразис и, кинув в рот водяного жука, смачно им захрустел.
– Почему? В смысле, это же наверняка что-то символизирует?
Феразис с какой-то похабной многозначительностью поднял бровь.
– Всё бы тебе над трупом издеваться, – фыркнула на него Талия. – Ты подумай, Ирс, что происходит весной? В тех местах, где зимой бывает холодно.
– Тает снег… И… всё, что прежде было скрыто под ним, становится видно.
– Именно. Кто кого сожрал и где им нагадил, – пропела ан Камианка. – Такой вот глубокий символизм.
– Фу, – выпустив её плечо, выдохнул Ирсон.
Привалившись к гудящему от пробудившихся соков стволу, танай с наслаждением втянул ноздрями воздух. От свежего, будоражащего запаха талой воды кружилась голова.
– Эх! Свернуться бы где-нибудь тут креветочкой и полежать… дней так двадцать, – усевшись рядом, поделилась с ирсоновой коленкой Талия. – Только что-то хоромы у вас неказистые какие-то. Я думала тут… а тут… – зевнула она.
– Провинциальный дурдом, – мрачно отрекомендовал Дом Подсказок Феразис. – Всё впечатляющее находится по ту сторону Стены. Но вас туда никто не пустит.
Ирсон оглянулся. Дом Подсказок оказался непомерно длинным – от горизонта до горизонта – восьмиэтажным зданием, с плоской крышей и ровными рядами больших квадратных окон, забранных облупившимися решётками в виде восходящих солнц. Некоторые из жителей вывесили наружу ящики с цветами, другие – какие-то плакаты, вымпелы и флаги. Из дыры под одним из окон высовывалось тело могучего питона. Голова разжиревшего гада пряталась в палисаднике, за деревянной шпалерой, увитой тёмно-фиолетовыми клематисами. Питон линял, и клочки его старой шкуры смешно трепетали на ветру рядом с выцветшими листовками. Неподалёку пестрела клумба, окаймлённая ржавым полотном пилы и несколькими десятками половинок ножниц.
– Куда мы дальше? – налюбовавшись, спросил Феразиса Ирсон.
– К домоправителю. Нужно понять, что делать с вами дальше.
– А может, мы где-нибудь здесь тихохонько отсидимся? – предложила Талия, заискивающе глядя на илтейца снизу вверх.
– Уж лучше мы разыщем его, чем он разыщет нас, – мрачно отрезал Феразис. – Вперёд.

Прошло, наверное, больше двух часов, а роща всё не кончалась. За это время Талия успела свалиться в канаву, умыкнуть в чьём-то палисаднике драную панаму, поймать кого-то себе на полдник и поточить когти о дерево, едва не пополдничавшее ею самой. Ирсон (голодный и обрызганный грязью) устроил ей выволочку, и теперь госпожа ан Камиан кошкой тихонько трусила рядом с ним, кроткая и смирная, как верный ослик. На её спине покачивалась перемётная сума, связанная из двух вещмешков – её и Ирсона…
Едва избавившись от бремени рюкзака, Ирсон тут же взвалил на свои плечи другое, ещё более тяжкое – погрузился в мрачную думу о судьбах Бесконечного. Раз за разом он прокручивал в голове слова Инона и окончательного убийцы.
«Отвлечь внимание»… От чего хотели отвести взгляд Милосердного эти странные заговорщики? Если создание альтернативного наэй Смерти было лишь обманным маневром, то каков же основной? Что за пакость они могли измыслить? Эпидемию? Кражу душ? Массовое «пробуждение» живых мертвецов? Вторжение «уволенных» Веиндором божеств смерти в Серебряные Скалы? Одно другого лучше. Или, возможно, слово «отвлечь» нужно было понимать чуть иначе – что если они стремились вынудить Веиндора бросить то, чем он сам занимался? Чем он стал заниматься совсем недавно. Что если это самим заговорщикам, а не Аласаис, как они утверждали, было крайне невыгодно появление у Милосердного личностной ипостаси? И, создав своего Лжевеиндора, они хотели помешать настоящему Веиндору её обрести? Например, ненавязчиво так намекнуть, насколько уязвимым для их чар он станет, обзаведясь ею.
– Пришли, – оборвал размышления таная голос Феразиса.
Ирсон поднял глаза.
Впереди светлела высокая резная стена. Как оказалось, она состояла из нескольких рядов деревьев с раскидистыми, совершенно плоскими кронами. Солнце выжелтило их тонкие, безлистные, круто загнутые вверх ветви, превратив деревья в морские веера.
Протиснувшись мимо них бочком, путники вышли на вытянутую, посыпанную каменной крошкой площадь. Её левый конец терялся вдали, правый же упирался в стену Дома Подсказок, к которой в этом месте было пристроено нечто вроде трёхэтажной оранжереи из тусклого толстого стекла.
– Ждите здесь, – велел Феразис, кивнув спутникам на бортик бассейна, тянувшегося посредине площади, и направился к оранжерее.
Талия с наслаждением сбросила мешки и, сменив форму, уселась на тёплый корявый гранит. Из тёмной воды за её спиной срезанным бамбуком торчали трубы недействующего фонтана. Несколько таких же труб валялись на земле, сверкая на солнце. Ирсон взял одну и принялся расхаживать по борту, вращая ею так и эдак. Мерное гудение успокаивало.
– Думаю, Феразис его уболтает, – сказал танай, в очередной раз поравнявшись с Талией. – Если у этого домоправителя есть хоть капля здравого смысла, он поймёт, в каком положении мы все, включая его самого, оказались. И поможет нам вернуться в Бриаэллар.
– Не смешите дырки на моих носках, они хохочут и расползаются! – скептически покачала головой Талия, сверкая розовой пяткой.
Ирсон послушался и вернулся к своему занятию.
– Эй! Смотри! – вдруг окликнула его ан Камианка.
К одному из деревьев была прислонена каменная плита, покрытая мелкой ярко-фиолетовой мозаикой. Возле неё на корточках сгорбился некто в мятом костюме и видавшей виды шляпе. Он с остервенением скрёб плиту мастерком, видимо прочищая швы. Эта сцена выглядела бы вполне обыденной, если бы скребущий не был прикован к своему рабочему месту толстенной цепью.
– Пойдём познакомимся с аборигеном, – предложила ан Камианка.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что мужчина пытался счистить с мозаичной плиты толстый слой масляной краски. Причём краска эта вела себя странно – пока бедняга соскребал её справа, она расползалась по левой части панно. И наоборот. На гостей мужчина не обратил никакого внимания, и Ирсон догадывался почему. Исход битвы с краской был для узника плиты жизненно важен. Сзади его пиджак и рубашка были разрезаны, и сквозь длинную дыру было отчётливо видно, что точно такая же волна краски медленно поднимается по спине мужчины. Судя по тому как болезненно он поводил лопатками, яркое масло причиняло ему массу неудобств. Неловкие движения мастерка оставляли на коже незнакомца длинные царапины…
– За что ж тебя так, дядя? – почесала когтями щёку Талия.
– За дело, – царапнул ухо Ирсона чей-то желчный голос.
– Господин домоправитель, – представил говорившего Феразис.
Танай и алайка вежливо поклонились, хором подумав, что господин домоправитель явно был той ещё гадиной. И на мысль эту наводили отнюдь не мощный змеиный хвост, выныривавший из-под его длинного, мешковатого пиджака, не скошенный лоб и даже не крошечные глазки, парочкой муравьиных львов засевшие в глубоких впадинах глазниц. Ирсон и Талия встречали существ куда менее привлекательных. Господина домоправителя окружала аура какой-то мелочной, брюзгливой жестокости, почуяв которую, начинаешь мысленно проверять, заплатил ли ты в этом месяце за вывоз мусора и не отросла ли трава перед твоим домом выше положенного.
– Почему бы тебе самому не рассказать нашей гостье, какую гнусность ты прикован здесь искупать? – предложил домоправитель, перебросив из руки в руку набалдашник трости, каковая, под стать хозяину, тоже была хвостата.
– Я был помощником… главы района… большого города, ответственным за ремонт зданий, – заговорил отскребатель краски. – Мне выделили деньги… много денег – нужно было нанять мастеров по мозаике и плитке. Но я решил сэкономить… присвоить эти деньги и велел просто замазать стены краской. Поверх… Я не знал, что для кого-то это так важно. И теперь я здесь.
– И пребудешь здесь, пока сердце моё не успокоится, – похлопал себя по животу домоправитель.
– Поделом, – скрестила руки на груди Талия.
– Вот как? – с каким-то хищным любопытством склонился к ней домоправитель.
– Не надо так на меня смотреть. Я не подлизываюсь. Я сама бы за такие вещи руки обрывала.
Проворовавшийся чинуша обречённо покосился на неё.
– Для нас, энхиаргцев, мозаика и витражи имеют сакральный смысл, – назидательно сказала Талия. – Они символизируют многообразие Бесконечного, от которого все мы приходим в восторг. А когда кто-то пытается замазать весь восхитительно пёстрый мир одной красочкой – мы справедливо негодуем. Но даже если не копать так глубоко – изуродуй так кто-нибудь одну из моих картин…
– К нам пожаловала ценительница прекрасного.
– Я не только ценительница, но и делательница – вот этими самыми лапками. Выкладываю мозаичные панно на заказ. В последний раз делала жутко зубастых рыбин, – ан Камианка оскалилась, приложив ко рту руку с хищно скрюченными пальцами.
– Мастер по мозаике и при этом алайка… Это может быть любопытно, – процедил домоправитель. – Пожалуй, мы найдём, как её использовать.
– Что-то не нравится мне это ваше «использовать», – нахмурилась Талия.
– За вами должок, – напомнил домоправитель. – Свой ты отдашь, вручив Стене свою ошибку. Но как быть с танаем? Чем он расплатится?
– Слушайте, господин домоправитель, – не выдержал Ирсон. – Феразис наверняка рассказал вам, откуда и от кого мы сбежали. Вам не кажется, что сейчас не самый подходящий момент для занятий… декоративно-прикладным искусством?
– Я – домоправитель. Моя обязанность – следить за порядком здесь, а не в Бесконечном, – показал в улыбке мелкие острые зубы домоправитель. – Долг должен быть отдан, дерзость должна быть наказана.
– А вы не думаете, что эти заговорщики найдут способ последовать за нами? Их надо остановить. Они опасны.
– Не здесь, – безапелляционно заявил домоправитель, спокойный, как сытый питон. – Следуйте за мной.
Он подполз к одному из деревьев. Повинуясь величественному взмаху его руки, плоская крона сложилась вдвое – как бумажный лист. Верхние ветви коснулись земли и, раздвинувшись, образовали треугольный проход, в котором тут же завертелся лиловый водоворот портала. Не оборачиваясь, домоправитель вплыл в волшебную дверь. Его вынужденным гостям не оставалось ничего, кроме как пойти следом.
По ту сторону портала лежала новая роща. Здесь властвовали древние плакучие ивы, каждая – на отдельном холме, наедине со своей скорбью. Чёрные плети их голых ветвей печально касались массивных медальонов, пряжек, подвесок и сверкающих брошей, уложенных вокруг ствола причудливыми узорами. Эта странная мозаика покрывала холмы и низины насколько хватало глаз.
– Мы в роще Отринутых символов, – не дожидаясь вопросов, сказал домоправитель. – Каждый раз, когда один из… интересных этому месту последователей какой-либо идеологии или религии разочаровывается в ней, отражение его разочарования появляется здесь. В виде символа.
– Очень поэтично, – хмыкнула Талия, следом за домоправителем шагнув на драгоценный ковёр.
Стоило её голой пятке коснуться одного из драгоценных символов, как тело Талии свело судорогой. Алайка мучительно выгнулась, стиснув зубы и сжав кулаки, а потом, сменив форму, подобралась, с места прыгнула к ближайшему дереву и в мгновение ока вскарабкалась на него.
– Предупреждать же надо! – угнездившись в развилке ствола, обиженно воззрилась она на домоправителя. – Если вы хотите, чтобы я работала с этим – с вас перчатки. У меня с собой нет ничего. Ирс, не трогай эти штуки голыми руками. Они вышибут тебе мозг.
– Боюсь, госпоже ан Камиан придётся обойтись без перчаток. Определённо придётся, – изучающе глядя на неё, заявил домоправитель.
– Зачем вам это нужно? – нервно прижав уши, прошептала Талия.
– Меня это развлечёт, – просто ответил домоправитель. – А тебя – вдохновит на работу. Я хочу, чтобы ты прочувствовала это произведение. Нынешний урожай символов найдёшь за тем холмом. Надеюсь, вы тоже с пользой проведёте время, – бросил он Феразису и Ирсону, перед тем как вползти в портал.
– Мы ни капли в этом не сомневаемся, – севшим голосом процедила Талия, вперив в спину домоправителя гневный взгляд.
– Что случилось? Талия, отомри и объясни мне толком, что случилось?
– Эти… символы, они вроде картин в нашей галерее памяти, к каждому из них прикреплены воспоминания хозяина. Очень болезненные воспоминания. Это как лавина – бах тебе на голову… И холодно, очень холодно… – Она пошатнулась, и только вовремя выпущенные когти не дали ей упасть. – Я видела много чужих воспоминаний, всяких, но эти такие… пронзительные, проникновенные, как будто это всё со мной… десять раз со мной. Я попробую их пригасить, но не уверена, что получится.
– Я предупреждал, что ты играешь в опасную игру, – пробасил Феразис.
– «Дерзость должна быть наказана»… – повесила морду ан Камианка.
– Я не дам ему тебя мучить! – воскликнул Ирсон. – Должен быть другой выход.
– Другого выхода нет, – отрезал илтеец. – Даже если вы избавитесь от антимагической сети, вам нечего будет противопоставить домоправителю. Магия у стены почти не действует. Он здесь царь и бог. Смиритесь или застрянете здесь навечно.

Ещё никогда в жизни Ирсон не чувствовал себя таким беспомощным. Единственное, что он сумел сделать для Талии – это одолжить ей сапоги, чтобы она могла безболезненно добраться до рощи. Вдоволь налюбовавшись на равнодушную рожу Феразиса, воспринимавшего всё происходящее как должное, танай решил пройтись по окрестностям.
Лес вокруг выглядел вполне мирно. Шумела листва, перекликались птицы, с тихим шорохом сновала в кустах какая-то мелкая живность. Водились здесь и звери покрупнее – танай видел их тонконогие силуэты между деревьями. Вскоре он подметил, что у всех обитателей этого вечновесеннего леса есть кое-что общее – их шубки выглядели так, будто кто-то стряхнул на них кисть с зелёной краской. Зелёными искрами отблёскивали крылья сорок, зелёными были кисточки на ушках белок, и даже местные родственники палси щеголяли «попонами» в зелёную птичью лапку…
Большеглазые палси заинтересовали Ирсона не только с эстетической стороны. Ирсон был голоден. А они были вкусные. Поразмыслив немного, танай вернулся в импровизированный лагерь за трубой от фонтана. Ирсон взвесил её на ладони – узкая, лёгкая, гладкая. Разве что блестит чересчур ярко, но это дело поправимое. Вскоре он раздобыл всё, что надо – несколько длинных игл, пух репейника, пучок тонких прочных травинок. Осталось добавить пару капель яда из собственного клыка и можно идти охотиться.
Положив на плечо новорождённую духовую трубку, Ирсон углубился в лес. Танай старался шагать как можно тише, не прикасаться к ветвям, чтобы не распугать чуткие обеды и ужины. Учуяв заманчивый запах палси, он пригнулся и двинулся к залитой солнцем поляне, где, видимо, нежилось целое стадо. Вот они! Белые ноги с изящными копытцами, перламутровые раковины ушей, куцые хвостики с зелёной оторочкой. Ирсон плавно снял трубку с плеча, прицелился и… раздосадованно плюхнулся в траву – непонятно как заметив его, палси бросились врассыпную.
– Ничего, никуда не денетесь, я вас всё равно чую, – заявил танай, решительно поднимаясь.
После третьей неудачи самонадеянность его несколько поубавилась.
Эх, будь на его месте Талия, она наверняка смогла бы добыть им ужин. Ирсон вспомнил, насколько бесшумно умели ступать по земле её большие мягкие лапы, и не смог сдержать завистливого вздоха. Вот ведь счастливое дитя природы. Надоело быть избалованной горожанкой? Смени форму – и ты снова хищный зверь со всем набором охотничьих инстинктов, тренированными мышцами и острыми когтями.
Ирсон поймал себя на том, что рассуждает так, будто у него самого нет змеиной формы. А ведь она была – да ещё какая! В отличие от Талии ему даже не пришлось бы выслеживать добычу. Он просто залёг бы в кусточках, источая аромат, наиболее соблазнительный для намеченной жертвы, и добыча пришла бы сама. Ирсон сразил бы её одним молниеносным укусом, а затем стал бы упоительно медленно натягиваться на неё, ритмично сокращая мышцы своего мощного тела, расслабив челюсти, чтобы кости разошлись, пропуская голову, спину, ноги палси, пока прохладные копытца не задели бы на прощанье его влажное нёбо.
Увы, всё это могло произойти только в мечтах. Хотя, как все танаи, Ирсон и обладал змеиной формой, принимать её самостоятельно он не умел. Он превращался лишь пару раз, в далёком детстве, под руководством матери. Ох и перепугался же он тогда – стыдно вспомнить!.. Даром что Илшиаррис – гибкая, длинная, переливчато-белая – проворно скользила вокруг него, свиваясь от радости в перламутровые кольца, нежно касаясь сына изящной, словно инкрустированной жемчугом мордой.
Оставшись без рук и ног, он почувствовал себя связанным, беспомощным, жалким. Но сильнее всего ужаснула Ирсона невозможность моргать. Рези не было, он помнил, что глаза змей покрыты особой защитной плёнкой, но никак не мог успокоиться. В общем, Ирсону так и не удалось свыкнуться со змеиным телом. Огорчённой Илшиаррис пришлось запустить обратное превращение.
В последующие дни она раз за разом пыталась убедить сына, что он просто не распробовал прелести обладания змеиным телом. Мать даже откопала где-то на антресолях свои оставшиеся от первой линьки «наглазники» – похожие на выпуклые стёклышки от часов или медальона. И принесла их Ирсону: «Посмотри, какие твёрдые! Надёжнее всяких век…» Но Ирсон угрюмо воротил от плёнок нос и «перекидываться» отказывался. Через год Илшиаррис сдалась. И она, и отец стали вести себя так, будто Ирсон и не должен был учиться в кого-то превращаться – видимо, решили, что со временем природа всё равно возьмёт своё. Увы, гадская природа предпочла пойти окольным путём, повыскакивав на лице Ирсона россыпью чешуй (не прибавивших, кстати говоря, ему любви к змеям и змеиному).
Потом был Линдорг, где он старательно разыгрывал из себя чистокровного человека. Затем – кончина отца, после которой Ирсон стал невольно чураться всего танайского. Олух. «Вот и ходи теперь голодный! Инвалид с костылём и есть!» – мстительно прошипел самому себе Ирсон, вскидывая на плечо тёплую трубку. Однако возвращаться в лагерь не стал…
Закатное солнце залило лес малиновым киселём. Стрекотали сверчки. Тихо шипело жарящееся мясо, аккуратно разложенное на трофейных огненных камнях. Ирсон перевернул один из кусков и улыбнулся: на аппетитно-коричневой поверхности отпечатались вырезанные на булыжниках фигурки.
– Не пришла? – утирая губы, спросил Феразис, отлучавшийся к роднику.
– Нет, – ответил Ирсон.
В этот момент кусты раздвинулись, явив его взору понурую пантерью морду. Талия выглядела так, будто какой-то великан использовал её в качестве губки, чтобы перемыть целую гору посуды. Впрочем, завидев «расписное» мясо, госпожа ан Камиан заметно оживилась.
– Мы придумали, как заставить камни работать, а вот с жезлами ничего не вышло. Хоть костёр из них жги, – чувствуя себя как-то неловко, проговорил Ирсон. – Как ты?
– Как снаружи, так и внутри, – буркнула ан Камианка. – Один раз так драпанула оттуда, что забралась в какой-то бурелом колючий. Хорошо хоть в кошачьей форме.
Феразис смотрел на Талию с любопытством, но без намёка на участие.
Сделав в сторону илтейца характерное движенье задней лапой – словно закапывая нечто неприятное – ан Камианка повернулась к Ирсону и зубами схватила мясо с листа-тарелки, щекотно мазнув вибриссами по запястью таная. Устроив ужин между лапами, она несколько раз ласково лизнула его, а затем, видимо решив, что её причудливые кошачьи приличия соблюдены, вгрызлась в кусок всеми клыками.
Когда потребность в пище была удовлетворена, её место тут же заступила другая, назойливая-преназойливая – в личной гигиене. С ногами и кончиком хвоста Талия справилась вполне сносно, но когда дело дошло до украшенных россыпью семян собачника боков, ан Камианка жалобно заворчала. Смешно выставив язык, она клевала носом, пытаясь дотянуться до рёбер, но, в отличие от своей хозяйки, её усталый позвоночник наотрез отказывался прогибаться под требования чистоплотности. Промучившись с минуту, Талия нашла «компромисс» – сменила форму.
И тут её настиг новый удар судьбы.
– Надо было для этой тушки тоже что-нибудь оставить. Как-то не подумала я, – вздохнула Талия, погладив обиженно заурчавший живот.
– Труженикам ювелирно-пыточного фронта – двойной паёк, – широко улыбнулся Ирсон, протягивая ей припасённую как раз на этот случай порцию мяса. – А ещё им положена куча листьев повышенной комфортности – с пониженным содержанием муравьёв, клопов и прочих жужелиц.
Талия восторженно сложила ладони и скользнула вперёд, чтобы по-кошачьи потёреться щекой о щёку таная. Забрав у него жаркое, ан Камианка сразу же перебралась на сооружённую под цветущим кустом шелестящую постель.
– Змей-фуражир, – беззлобно хмыкнул Феразис.
– Гад родной и отец ползучий, – набив мясо за обе щёки, повысила Ирсона Талия.
– Ты всё-таки расскажи, дочь моя, как прошёл твой первый рабочий день. А то, может, зря тебя кормим. Не опозорила ли ты фамилию?
– Нет, – слизывая жир с пальцев, решительно тряхнула головой ан Камианка. – Я пока только сортирую материал, но… но я уже научилась с ним справляться. Насколько это возможно… Иногда жалеешь, что твой мозг – не желудок и его не может стошнить, какой бы гадостью ты его ни набила.
– Что именно там, внутри этих символов?
– Всё, как сказал Домоправитель. Моменты страданий, сомнений, ярости, разочарования. Сокровища для истинного ценителя. Но, видно, я не настолько всеядная, как другие ан Камианы. Мне не нравится чувствовать плохое.
Талия выудила из кучи листьев непонятно как затесавшуюся туда ветку какого-то хвойного дерева – редкие ряды толстых бирюзовых игл на бежевой «ручке». Обломав лишние «зубья», ан Камианка мгновение полюбовалась чудесно обретённой гребёнкой и принялась вычёсывать остатки пуха из своих всклокоченных волос.
– Истории очень разные, – продолжала она. – Кто-то потерял близкое существо, и это заставило его утратить веру. Кто-то узнал, что его бог не создатель и властелин Вселенной, а всего лишь одно из многих божеств. Кто-то – что этот самый бог вышел из простых смертных, что это вообще возможно – смертному стать богом. Что боги зависят от своих поклонников… пьют и едят веру как бабочки нектар, и на какие подлые манипуляции они готовы пойти ради этого нектара.
Руки и язык плохо слушались Талию. Она была как пьяная – не то от усталости, не то от сытости, не то от переполнявшего её чужого горя.
– И про двуличие жрецов там тоже очень много. Про искажение истинного смысла учений, жадность, похоть, ложь. Целые моря лжи… Водохранилища… Лжехранилища… Жалко всех невозможно. Столько боли…
Талия пробовала что-то ещё говорить, но получалось у неё из рук вон плохо. Она то и дело сбивалась с мысли, путалась в падежах, глотала окончания слов как сдерживаемые слёзы. Ирсон и Феразис ещё совещались вполголоса – не будет ли безопаснее развести на ночь настоящий костёр, а она уже спала. В лунном свете её белые запястья казались тонкими до прозрачности.

Ирсону понравилось быть отцом семейства – добытчиком и защитником. Почти каждое утро он уходил на охоту, вечерами радуя своего тунеядца-сынка и труженицу-дочку новыми видами дичи. Он сумел уберечь их от страшной напасти – звенящих зелёных туч местного комарья. Путь к избавлению открылся Ирсону как-то спонтанно, экспромтом.
Вернувшись от родника, танай смотрел, как Талия и Феразис соревнуются в ловле кровососущих мошек. Илтеец делал это пальцами, тщательно растирая каждого поверженного врага в травянистую кашицу. Талия – видимо давая ему фору – хватала комаров пастью, проворно вертясь на месте и то и дело подпрыгивая. Порадовавшись, что у ан Камианка достаёт сил на такие шалости, Ирсон и сам решил подурачиться. Резко дёрнувшись вправо, он клацнул зубами и обнаружил, что поймал! Талия даже сменила форму, чтобы поаплодировать.
– Тридцать. Ты проиграла, – возвестил Феразис, коварно воспользовавшийся её бурной эмоциональной реакцией.
– Так нечестно! – возмутилась алайка.
– Я тебя не отвлекал. Ты сама была недостаточно собрана, – возразил Феразис… и пошло-поехало.
Они ещё долго весело собачились, незаметно для себя вернувшись к прежнему занятию, правда, уже не в рамках соревнования, а из чувства самосохранения – ряды гнуса хоть и поредели, но натиск оставался силён… Всё это прошло как-то мимо Ирсона. Его вниманием безраздельно завладел пойманный комар. Танай невольно прижал его языком к каналу в клыке. В голове привычно зароились образы веществ, способных оказать на разжеванного подопытного то или иное воздействие. Эх, будь у Ирсона доступ в самую завалященькую лабораторию, он тут же сварганил бы состав, который мигом разогнал бы всю эту звеняще-кровососущую компанию… Но танай недолго тосковал по своим ретортам и мензуркам. Произошло странное. Он вдруг осознал, что способен сотворить нужное снадобье в себе, из себя, не нуждаясь ни в каком сырье и аппаратуре.
– Дайте мне… какую-нибудь ёмкость, скорее! – не открывая глаз, чтобы не спугнуть ненароком это волшебное чувство, попросил танай.
– Где ж мы тебе её возьмём? – прозвучал растерянный голос Талии; впрочем, ан Камианка тут же нашлась: – Вот! У Феразиса на штанах есть преотличная бляха.
– У Феразиса есть. Только зачем ему её тебе отдавать? – спросил илтеец.
– Чтобы Феразиса не съели заживо голодные мошки, – едва шевеля губами, проговорил Ирсон.
– Феразис неплохо отгоняет их взмахами своих мощных крыльев.
Тут Ирсона обдало лёгким ветерком – видимо, илтеец продемонстрировал, как именно Феразис повергает членистоногих врагов в бегство.
– Особенно хорошо он справляется с этим во сне. Именно поэтому каждое утро господин Феразис просыпается бородавчатым, как жаба, – пропела Талия. – Мне-то что – я клубочком свернусь, нос в подбрюшье спрячу, и фиг они найдут, куда меня кусать. А у Феразиса форма одна, хоть и величественно крылатая.
Послышался звук расстёгиваемой пряжки, какая-то возня, и наконец голос Талии раздался совсем рядом с танаем:
– Вот она. Я проверила, дырок нет.
– Подставь мне её под клык, – попросил Ирсон, чуть приоткрыв глаза.
–Никогда не доила змей. Это так волнительно! – воскликнула ан Камианка, глядя, как в импровизированную плошку стекает тонкая струйка мутноватой жидкости. – Может, мне надо тебе на голову как-то надавить? Нет? Это хорошо… А что мы будем делать с этой штукой?
– В первую очередь мы не будем пробовать её на вкус, – строго помыслил танай.
– Вот так всегда, – вздохнула Талия, заботливо собирая с его клыка последние капли.
– Нужно будет включить один из камней на малый жар и поставить эту чашку сверху, чтобы зелье испарялось, но не слишком быстро, – уже вслух сказал Ирсон, растерянно потирая затылок.
Талия убежала выполнять распоряжение, а он так и застыл на месте. Плеваться ядом он умел с детства – как всякий танай. Но менять состав своего яда, подстраивать его под конкретную цель – такое Ирсон почитал лежащим за гранью своих возможностей. Создание комариной отравы потрясло его до глубины души. Именно так – до глубины души. Вроде бы мелочь, безделица, но эта безделица позволила ему разыскать, нащупать в своей душе нечто гораздо большее. Что-то очень важное, глубокое, подлинно танайское. Что-то такое, о чём Ирсон давно забыл и о чём тосковал, сам того не замечая, что почти иссохло, атрофировалось благодаря его отвержению, но теперь мало-помалу начинало возвращаться к жизни. И это было так прекрасно, что Ирсон чуть не заплакал.
Ему вдруг жгуче захотелось сменить форму, чтобы упрочить, закрепить связь с самим собой. Но ничего не вышло. «Пока не вышло», – решил Ирсон и с тех пор каждый день уделял несколько часов своеобразной медитации. Лёжа между корнями старой сосны в позе эмбриона, он представлял себя лоснящимся зеленовато-чёрным питоном. Могучим мудрым змеем с плоской узорчатой мордой, теплочувствительными ямками на щеках и влажным раздвоенным языком.
Увы, ничего не вышло. Превращение удавалось Ирсону только во сне (в который танай частенько сползал, разомлев в кружевной тени).
Впрочем, однажды ему удалось и наяву проявить себя ядовитым гадом. Возвращаясь в лагерь по вечерней прохладе, танай приметил роскошную сливу. Если все её товарки, послушно играя в вечную весну, цвели, но не плодоносили, эта раскидистая красотка так и гнулась к земле под весом соблазнительных плодов.
Ирсон деловито стянул рубашку, связал её рукава и отправился на сбор урожая. Мягкие закатные лучи сверкали сквозь листву, бархатистые фиолетовые сливы одна за другой падали в импровизированный мешок, танай насвистывал какой-то бодрый мотивчик… В следующий момент Ирсон горько пожалел, что отнёсся к рассказу Талии о напавшем на неё дереве с недостаточной серьёзностью.
Ствол сливы вдруг треснул посредине, обнажив густо-лиловую сердцевину и выпустив на волю длиннющий язык. Ирсон не успел опомниться, как щупальце обвило его поднятую руку, мигом раздробив предплечье. Быстро поняв, что руку ему никак не вывернуть, Ирсон не придумал ничего лучше, чем укусить дерево за язык… К счастью, яд подействовал мгновенно. Ирсон освободился.
– Вот же мангустова какашка, – прошипел танай.
Его левая рука висела как плеть, хорошо хоть все переломы были закрытыми. Кривясь от боли, Ирсон из принципа насобирал полную рубашку слив и только потом поковылял к лагерю.
По счастью, Талия в тот день вернулась пораньше да и выглядела вполне бодро, так что Ирсон без особых угрызений совести предоставил ей складывать головоломку из осколков его костей. Это оказалось ничуть не больно, даже не щекотно, а… чрезвычайно интересно. Будто он наблюдал за жизнью каких-то экзотических насекомых, только не зрительно, а исключительно благодаря осязанию. Ирсон даже зажмурился, чтобы полнее насладиться процессом.
Когда же Талия выпустила его руку, и Ирсон открыл глаза, чтобы поблагодарить её, он с огорчением увидел, что ан Камианка побледнела и глаза у неё тусклые и какие-то пустые.
– Извини, что подбавил тебе работы, – сочувственно сказал танай.
– Что? – не сразу поняла Талия. – Да нет. Дело не в твоей руке. Дело в том, чего я там насмотрелась. – Она качнула головой в сторону рощи Отринутых символов. – Им так больно, так страшно. Я никогда не заглядывала так глубоко. Мне так их жалко, так жаль Инона, так жаль!..
– Не переживай так, пожалуйста! – почти взмолился Ирсон.
– Да как я могу не п... – Талия схватила себя за кончик носа и вдруг заявила: – Думаю, мне это только на пользу. Я не смогла бы написать на Стене… то, что на ней следовало написать.
– Я не понимаю тебя, Талия. Совсем. И не понимаю, почему эта Стена пустила тебя сюда, – с расстановкой проговорил Ирсон. – В чём была твоя ошибка? Ты сделала, что могла. Не в чем тебе тут себя винить. Ты и так терпела от него то, чего я бы, например, в жизни не стерпел.
– И к чему это привело?
– Ты сама знаешь.
– Знаю. И в глубине души знала с самого начала – в том-то и дело. – Она криво усмехнулась. – Возмущение и обида ослепили меня. Я не спорю, в отношении многих других жрецов Веиндора они были оправданны. Милосердники закрыли мою газету, угрожали моей матери. Но Инон… он пытался измениться. Ему было больно, но он пытался в меру своих сил. А я, вместо того чтобы помочь ему, сделать скидку на его состояние, решила – сама того не осознавая – отыграться на нём за проступки всех его… коллег. Инон не из тех, кому полезно дать время позаблуждаться. Он сам в себя не придёт. Если его не одёргивать, не отрезвлять, у него всё идёт по нарастающей. И если бы я действительно хотела, чтобы Инон одумался, я вела бы себя совсем по-другому. Я могла поговорить с ним честно, открыто, помочь ему увидеть, как всё то, чем я обладаю, может пригодиться нашему общему делу, что именно мои «недостатки» делают меня незаменимой.
– Разве ты этого не делала?
– Формально – да. Но я… была не собой во время этих разговоров. Я разыгрывала из себя пай-девочку, всю такую кроткую, корректную, бескорыстную. Я ни разу не высказала ему: «Эй, Инон, тебе не надоело хамить мне напропалую? Да, алаи хитрые, коварные, пронырливые и наглые, когда чувствуют, что должны сказать то, что другие никогда не скажут. И, так уж сложилась жизнь, что вашей чопорной компашке сейчас никак не обойтись без всего этого супового набора». Я чуяла, что моя фальшь, эта игра на публику взбесит его как ничто иное и, желая меня разоблачить, он во всей красе явит миру своё гнусное шовинистическое мурло. Это и было моим подспудным желанием – чтобы все увидели, что скрывается под всеми их элиданскими благочестием и благовоспитанностью. Я не переубедить его хотела, а… вынудить опозориться с шумом и треском, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что Инон и иже с ним не правы, а я, миленькая кисочка-лапочка, права. Чтобы они были посрамлены, унижены за своё высокомерие…
– Вывести их на чистую воду – достойная цель, – влез в разговор Феразис. – Обнажить чужую ошибку даже приятнее, чем обнажить чужую жену. А уж насколько полезнее…
– Ваша милость прикрыла бы себе ушки крылышками да почивала бы мирно. Непоцарапанная да непокусанная, – процедила Талия.
Илтеец хохотнул и перевернулся на другой бок.
– Слушай, но ведь он прав, – горячо зашептал Ирсон. – Благодаря тому что ты не мешала Инону катиться по наклонной, он наглядно продемонстрировал, куда заводит существ узость взглядов. Он предал друзей, наплевал на своё служение Бесконечному, был готов воевать против всех и вся, не разделяющих его взглядов. Да он и самого Веиндора объявил бы лишившимся ума, если бы тот высказался поперёк своего зарвавшегося жречества! Он сдружился с врагами Милосердного и, узнав о том, что его главная гуру – просто озлобленная брошенная тётка, он не стиснул зубы и побежал исправлять свою ошибку – нет! Он взял и умер. Молодец просто! Хоть в рамочку на стенку вешай. Пусть другие полюбуются и, возможно, пересмотрят что-то в своей жизни…
Талия мягко коснулась его руки.
– Ирсон, я понимаю, как это ценно. Но… не всё так просто. Тут не один Инон «молодец». Если я хочу служить наэй, я должна быть во многом ему подобна. Быть выше…
– Талия! Только не говори мне, что ты вознамерилась обрасти серебряной чешуёй и отрастить себе призрачные крылья! Ни одна кошка Аласаис никогда не сможет отказаться от способности чувствовать. И не должна.
– Речь не об отказе. Речь о расстановке приоритетов. Веиндор тут плохой пример, ему никогда не приходилось выбирать между собственными… мимолётными желаниями и глубокими устремлениями. У него элементарно ни того, ни другого нету.
– Тогда давай возьмём Аласаис. Уж кто-кто, а она редко отказывала себе в сведении счётов. Все помнят, как она поцапалась с Лайнаэн из-за своего томного эльфийского любовника. И при этом она – наэй.
– Томного эльфийского любовника и его народ она защитила бы, даже если бы никаких шашней с ним не имела. А вот на сторону Лайнаэн она бы не встала, даже если бы проводила с ней самые сладкие ночи в своей жизни. Понимаешь? И дело не в том, что она такая жертвенная и ответственная. Нет. Дело в том, что она сначала подумает, прислушается к себе и Бесконечному и только потом совершит тот или иной шаг. Один разговор, если бы я спокойно, осознанно приняла решение именно на примере Инона показать народу, что милосердникам остался всего один шаг до прямого нарушения законов Бесконечного, а потом уж… наслаждалась процессом. Но всё было не так… Я надулась, как котёнок на сбежавшего таракана. Я жаждала мести и мало задумывалась о последствиях – хотя бы о том, что станется с нашей законотворческой деятельностью, если Инон слетит с катушек. Стоит ли миг торжества загубленного дела – дела, нужного и мне самой, и множеству существ в Бесконечном? Что мне важнее – сохранить Инона как соратника или же превратить его в… пугало? И это его, единственного, кто хоть как-то пытался защищать меня и мои идеи от настоящих, безнадёжных элиданских пугал! Не я милостиво позволила своему гневу жить потому, что сочла его отличным подспорьем в некоем задуманном предприятии, а он владел всеми моими печёнками и селезёнками. Я смаковала Инонову ярость… Словно раз за разом откусывала по пряному кусочку от стручка красного перца. Это очень, очень скверно. Если не придушить эту дрянь – эту расхлябанность, бездумность – вовремя, она расползётся по душе, как плесень по горбушке. И место мне тогда в помойке зловонной, а не… в более приятных местах.
– Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь? Так можно договориться до того, что в ограблении виноват не вор, а тот, кто имел неосторожность ходить по городу с незачарованным кошельком. Или – что в изнасиловании виновата дама, надевшая слишком открытое платье. А что – ходит и провоцирует! – развязно потянул себя за ворот Ирсон.
– Не передёргивай. В твоих примерах всё ясно – есть жертва, не сделавшая ничего противоправного, и есть преступник, агрессор…
– А в твоём, значит, нет? Ходить с вырезом до пупа – можно, а вести себя естественно во всём остальном – нельзя? – возмущённо перебил её Ирсон. – Инон и жрецы начали первыми. Они попытались отнять у тебя твой Путь, угрожали тебе и Аэлле. Помнишь, ты сама говорила, что они посадили тебя в мешок, который калечит твои мысли? И вот результат – ты воспылала справедливым гневом и выразила его… перекорёженным образом, ошиблась мишенью. Всё вполне закономерно. Виток за витком. Сами виноваты.
– Я и не спорю, – устало зевнула Талия. – Но я сейчас стараюсь не зацикливаться на том, кто виноват, а думать в направлении «что можно сделать». Как можно было разорвать этот круг? Я ведь тоже не находилась под телепатическим воздействием. Что можно было сделать, чтобы Инон стал нашим союзником, а не врагом? Чтобы он сдал этих заговорщиков властям, а не сбежал с ними? Чтобы он не умер, наконец, а мы не сидели здесь – без сапог и магии.
– В твоих словах есть резон, – нехотя признал Ирсон.
– Вот. Я ужасно рада, что смогла хоть чуть-чуть разобраться в этом. Что это место помогло мне разобраться, – уточнила Талия, благодарно похлопав ладонью по кочке.
Ан Камианка потянулась за очередным куском мяса и с аппетитом впилась в него острыми зубами.
– У-у, Ирсон, останется твоими стараниями Талия без талии…

Прошло два дня. На утро третьего Ирсона разбудил запах жареной рыбы. Над кучкой огненных камней сосредоточенно колдовала Талия – аккуратно причёсанная и обутая в новёхонькие сапоги.
– Ты ограбила парикмахера? – приподнявшись на локте, спросил танай.
– Я уболтала домоправителя скостить мне срок общественных работ, – кинув в него стебельком мяты, улыбнулась ан Камианка.
– Ка-ак? – совместил вопрос с зевком Феразис.
– Скрутила его в бараний рог, а потом напялила ему на башку осиное гнездо – и он как-то сразу разрешил нам откланяться, – переворачивая рыбу, пропела Талия.
– Твой язык однажды доведёт тебя... – начал было Ирсон, но осёкся, не в силах вообразить, до чего ещё может довести Талию её длинный язык: в Бездне она уже была, у Стены – тоже.
Пока Ирсон пытался растолкать свою дрыхнущую фантазию, ан Камианка успела разложить дожаренную рыбу по широким глянцевым листьям, украсить её мятой и полить душистым ягодным соком.
– Лапой била? – спросил Феразис, с поклоном принимая импровизированную тарелку.
– Лапой, – мечтательно протянула Талия.
Она выглядела довольной и очень… умиротворённой.
– Ох! Ты поседела! – вдруг заметил Ирсон.
Талия нахмурилась и, за неимением зеркала, бесцеремонно влезла в голову таная, чтобы взглянуть на себя его глазами.
– Тьфу на тебя! Поседела… Просто волосы у корней отросли – я же крашеная. Мы, Аэллины дочери, мастью все в мать. В том, что касается волос и кожи – уж точно. В остальном есть мелкие расхождения. Лаа у нас дылда, Фелитея – толстушка, а я так и вовсе плоская шутка природы, – проведя ладонями по груди, притворно вздохнула Талия.
– Хорошо хоть не бородатая, – поддел Феразис.
В общем, последний завтрак в окрестностях Дома Чужих Ошибок прошёл в самой дружеской и непринуждённой атмосфере.
А затем, собрав свои нехитрые пожитки (к которым милостью Домоправителя добавилась пара фляг), танай, алайка и илтеец покинули гостеприимную поляну.
– Ну, господин Феразис, веди нас, куда там тебе положено, – с поклоном сказала Талия.
Илтеец кивнул в ответ и уверенно двинулся через лес.

































1. ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ 1
2. КОГДА ВСЕ МИСКИ УЖЕ ВЫЛИЗАНЫ 13
3. ТРЕУГОЛЬНИК 24
4. ОПОЛОВИНЕННАЯ КОШАЧЕСТЬ 48
5. ПЛЕВОК В ДУШУ 70
6. ШИЗОФРЕНИЯ И ТОЛЬКО 97
7. РОЩА ОТРИНУТЫХ СИМВОЛОВ 110