Черная дыра вопросительности

1.

         Маша проснулась рано утром и лежала долго в постели. Ей гулять не хотелось. Но вдруг она вспомнила о чем-то и быстро нагнулась к своим сапогам, что стояли под диваном, ощущалось, что все рушится, ибо она не успевает сделать одну вещь.

     Ее испугал бесцветный мир армейских историй. Эдик приходит из армии сегодня вечером. Она ждала его два года. Жадно будет целовать на перроне парня. Крикнет ему о своей любви, как только увидит поезд, в котором едет ее милый. Будут ночью пить чай, а он будет запах ее драгоценного мира ощущать, чтобы потом было, что внукам рассказать.
    
     Маша слободу свою всю наизусть знает. В гробах ее друзья спят, что жаждут быть готами. Кладбище для них родной дом. Она должна им дать еды, чтобы те не умерли с голоду. От армии только Эдик не смог откосить, ибо на медицинской комиссии сказал, что хочет служить президенту верной и правдой. Маша после этого надрала Эдику уши, но тот сказал гордо, поправляя свой хохолок белый: «Толстой Лев Николаевич бы одобрил меня, я же буду там за царя речи толкать!». 
      
     Маша жадно допивала остатки чая, что был в кружке, которую она вчера не допила. Крутился диск новой ее группы «Жажда себя», коты разбежались по углам, кругом таился мрак, день и ночь слились, Маша взяла и заварила себе кофе, выпила пару кружек кофе с сыром за Эдика, что сегодня должен лежать в ее кровати. Плакаты Малевича висят на стене.
   
     Допив кофе, она решила поспать чуточку, чтобы форму набрать. Во сне ей снилась бабка, что тащила ее за руку в клинику, где делали пломбы за 25 рублей. «Что так дешево?» - спросила она у врача, а врач лишь захихикал. После она бежит по снежным полям навстречу Эдику, но поезд его не пришел, ибо он уехал во Вьетнам, по-видимому, навсегда, ибо так велит партия! Маша плюет кровью на сидение маршрутки, водитель просит ее убрать за собой, а она назло бьет кулаком о стекло, стекло лопается, и она выпрыгивает на ходу в сугроб, где находит мертвого Эдика. Ну и сон! Она в панике просыпается, тело ломит, мороз, гусиная кожа, ужас люди добрые!
      В ее комнате все зеркала завешаны черной тканью, часы все стоят, она уже не помнит о том, что должен пребыть поезд с Эдиком. Она уже твердо решила, что не пойдет на кладбище кормить готов, что теперь на улицу нельзя выйти, ибо она никому не нужна.
       Маша хочет лишь мира и любви. Бьет дорогие хрустальные вазы о стены, хохочет навзрыд, решает, что пришел час расплаты за все прошлое, что было неуютным, словно бабушкины калоши. Срывает с себя одежду и бросает в форточку с криками: «Все есть вода, огонь, воздух».
    
    Молчание эдак на час. И кажется Маше, что время ушло на покой, что пора ставить свечку, ибо время околело. Надо простить время за все и отпустить навеки вечные в ад. Свечи горят вокруг будильника, то есть траур по умершему времени, гости невидимые тихо собрались вокруг часов и молвят пламенные речи, которые Маша слышит едва-едва. Прогнившая стрелка часов совсем собралась испустить дух. Упала со стоном на пол, закрыв собой серого кота Ваську. На стене часы плавились, огромные шары истекали кровью, стрелки превратились в бабочек, а циферблат оскалился острыми зубами.

2.

      Эдик устало стоял на плацу, он решил глянуть на свою красавицу, да, он смотрел на фотографию Маши, что лежала у него в бумажнике. На ней девочка сидела у реки, свесив стройные ножки в желтую воду, упругая попка уютно устроилась на красных листьях, хорошие и крепкие груди четвертого размера задорно дивились на скалы, что торчали из-под грузной земли, что проросла сказочным мхом. Ее белые волосы доставали до воды, она была так стройна, что Эдик любовался день и нощно ее гибким станом, ему шибко больно хотелось быть с нею, но его почему-то никто не отпускал домой, ссылаясь на то, что ему поручают секретное задание, в котором он докажет любовь к своим гражданам. Тут подошли курсанты, что учились неподалеку, они заглянули в его бумажник и потеряли дар речи. Перед ними открывалась панорама желтой реки, дева на берегу нагая с длинными белыми волосами, что глядит на свое отражение. Курсанты не могли проглотить слюны, ибо тело не слушалось.
- Кто она? – спросили они зачаровано у Эдика.
- Моя девушка! – ответил он гордо.
- Шутишь? – не верили они ему.
- Никак нет, братцы! Она моя будущая жена! – снова горделиво ответил Эдик.
- Теперь уже нет, мелочь пузатая, - раздался строгий голос командира части за его спиной, - твоя баба будет моей, а ты поедешь во Вьетнам! Ха-ха-ха! Ладно, я пошутил, салага, но ты все равно не думай, что тебе повезло.

3.

     Маша стонала, ощущая, как черный порохом засыпал ей тело, что удобно устроилось на диване, казалось, что тут происходит ритуал по призыву Эдика из армии. Кто-то невидимый обещал помочь ей в этом. А взамен всего лишь требовал страстный поцелуй в темечко. Ей слышались голоса из соседней комнаты, то пела ее кошка, что сидела на окне и пожирала голубей. Сиплые песни, мурчала, царапала когтями голубиные косточки. Журчала вода в кране, рылись дети в песочнице во дворе, жарко горела звезда над городом, одиноко ворковали в парке влюбленные парочки, житейские заботы для них были лишними, ибо они влюбились в свои самые светлые сны.   
 - Гори, гори, сияй, моя звезда, к тебе любимая, еду я, - пел тихонечко Эдик, поедая баранки с абрикосовым вареньем, глядя в окно казармы на вертолетную площадку, ведь через час он летит во Вьетнам, где будет рвать дамам гланды и взрывать врагов с помощью гранат. Его автомат стоял у входа в столовую, жадными пальцами разрывали ему голову воспоминания о сладенькой Маши, что ждет его уже второй год дома одна одинешенька.
- Кто я такой вообще по жизни? – спросил сам себя и тут же ответил, - я - боец! Я воин света! Я паладин императора, я фашистом не был никогда, я коммунист! Да, в детстве слушал The Ramones и The Clash, ну и что с того? Ведь я даже завел себе в ту пору страницу в Сети, чтобы тетки из всех глубинок России писали мне письма о том, что ждет нас всех впереди: Бездна или Второе Пришествие? Светопреставление или обман зрения?
- Гром гремит, земля трясется, это Эдик с автоматом по Вьетнаму несется, - прогремел старшина под ухо парню, - ты лишь мой слуга, ясно? А я твой дед! Жалуйся сам на себя, ибо я великий гневный партизан, что твою куколку в свою норку утащит!
    Эдик взял в руку буханку хлеба и съел ее всю за минуту, а после промолвил сердито:
- И тебя сожру так же, если к Маше будешь лезть, папаша! Ночь моя и девка моя, а ты лишь ведро из-под снега!
  Старшина проколотое свое левое ухо показал Эдику и велел ему идти к вертолету, что ждет его, ибо пора лететь на войну.

      Невидимый гость дал ей сон странный и дурной. В том сне он велел Маше жадно пить воду из крана, а потом надеть синий плащ и идти во двор к парочкам воркующим, дабы дать им свою плоть. Маша все сделала так, как хотел дух. Во дворе она нашла скамью, где голубки целовались, она била им по щекам ладонью, а после произнесла почти шепотом: «Я вас научу хаосу». Быстро сняла свой плащ. Все прохожие, что шли мимо скамьи вскрикнули. Скинув плащ, она показала всем горожанам свой новый модный купальный костюм.   

    Девушка и парень утолили свою печаль, предложив для начала выпить, а после о делах насущных поговорить. «Да я тут сама решаю все: кого миловать, а кого казнить!» - топнула ногой Маша. Парочка ухнула и упала на пол, дабы целовать ей ноги до колен. Девушка с левой стороны, а парень с правой. «Сразу бы так!» - хохотала безумно противно Маша. Эта парочка села по-собачьи на землю и побежала за Машей, что искала себе новую жертву. В парке у столовой, где Маша еще в школе ела борщи и каши, она увидела пожилых людей, что целовались ласково так, сидя на скамье.
- Эй, вы! – крикнула им Маша, - жарко вам, да? А вот сейчас ракета на Марс улетит, вот вам и 22 век! Слава космонавтам! 
    После этих слов она упала землю и вот тут-то первая ракета мигом и улетела с ближайшего космодрома прямиком на Марс.
- Животные! Там войну будут делать. Гады! – прошипела бабушка.
- Морали у вас нет! Марс не может быть чьим-то, там лишь НЛО может базу себе делать, но не земляне, не земляне! Земляне не могут спасти даже Землю! – топнул ножкой дедушка.
- Всем следить за полетом ракеты! – кричала Маша и дала деду команду начать сие действие, ибо в случае отказа, она могла поднять шум.
    Старики упал на колени и стали следить за полетом ракеты, им казалось, что если они не будут следить за полетом ракеты, то она может взорваться и упасть на землю. В парке была дискотека "Солнышко", толпа на ней стонала на весь парк, а прохожие, видя это безумие, отворачивали свои очи в сторонку. Молодежь слушала джаз и визжала что есть сил. Все хотели стать хиппи, полюбить кислоту и славть Джа. Молодежь городка любила лишь книги Хаксли.
   
    - И это твоя логика? Вот уж и не подумал бы никогда? Зачем им Марс? Войну там будут делать? – спросил с грустью дед у Маши и старухи, обнимая при этом ствол огромной березы. Старуха же вдруг стала прыгать на месте. Маша молча смотрела на то, как ракета сливается с Марсом.

      Старуха перестала прыгать на месте и задумалась, она села на белую собака и стала чесать свои худые ноги. «Нет, Егорыч, я жду тебя ночью, чтобы мы читали романы Гессе вместе, мы должны пройти этот этап. Мы богатыри, для нас нет преград. Мы лучшие из лучших!» - ответила она весело деду. Мария уколола иглой себя в шею, от чего баба Ира застонала, приговаривая при этом: "Егорыча оставь, милашка, ведь ты же не веришь в романы Гессе, ты только Мисиму своего читаешь! Я тоже буду играть в бисер, мой отец тоже любил читать Гессе. Мой прадед любит читать Эко, но в скором времени он станет читать Золя".

- Старики всегда завидовали молодым, ибо у них не было уже сил для чтения "Игры в бисер", - ответила Маша без замедлений, - так что ты не первая, бабка, до тебя слушала эти бредни, но знай, что я буду вечно молодой!
- Как Дориан Грей? Ты кто? Ты ведьма! Ты ведьма? Верно? - в ужасе спросила бабка.
- Да, как Дориан Грей, - лихо ответила ей Маша.
- Не может быть…- зашептала бабка в ответ, и лицо ее сделалось белым от страха.

    Егорыч уже не знал, что и думать: ему хотелось убить свое эго, чтобы насладиться игрой в бисер, стать магистром игры, что будет бежать по пригорку, а после улетит к звездами. Лучшие годы жизни были позади, но теперь он знает, что есть игра в бисер, а значит жизнь есть чудо.

     Маша ужаснулась от того, что ей такое может присниться. Вот видит она очередной сон. Сон во сне. Обычный сон. Катастрофа. Не может верить она в эти сны, введь это просто сны. Простые такие сны без всякой надежды на весну. Зима вокруг и домик ее под снегом уже.

     Эдик жутко обиделся на начальника, когда тот велел отдать фотографию Маши. Укусил он за ухо его и сбросил с вертолета на северный кряж. Шум винта, темные линии внизу, то Енисей, а тучи белые на горизонте, там дальше уж северный полюс. Парень задумался над тем, что его теперь ждет военный трибунал. Далекие дали мерцали вдали, они были словно молнии, что пугают грибников в лесу, не давая им сосредоточиться на игре. Во рту пересохло, огонь пылал в груди, вертолет летел черт знает куда, Эдик ощутил, что его запрягли в упряжку, какой-то черт запряг, который не показывается до поры до времени.   
      
     Мария созерцала космос свой, сидя в своей тонкой черной юбке у алого абажура, заколов свои локоны черепашьей брошкой, связав живительную силу в себе воедино, дабы забыть о тех темных днях. В ее мозгу виляли кривые улицы Парижа, Сена пахла мочой, собаки пили из луж воду, бабы ржали, наевшись яблок в саду, а парубки глину копали на берегу. Линии тонкие мигали в небе, то шел дождь, странные дожди бороздили сушу.

     Вдруг она ощутила свой неземной слух, теперь она могла враждовать с миром неземным. У окна она тревожно глядела на сильный дождь, что манил к себе в гости, дабы она висела меж острых скал, а после превратилась в туман, чтобы навек исчезнуть.

       Гроза прошла, только потоки воды стекали в водосток и находили покой в бочке, что стояла под окнами. Вдруг ставни сами отворились, и в комнату влетел старый ворон. Он каркнул три раза и сел у камина. Мария дала ему сыра и присела рядышком, чтобы погладить его темные перья. Ворон вдруг стал танцевать. «Кто-то любит меня!» - сказала она ворону. После молчания гробового она взяла и поцеловала крыло, а после и другое, а вот потом уже ворон ринулся к потолку и изо всех сил полетел обратно к полу и ударился о дубовый паркет. Теперь же перед ней стоял ее Эдик, но уже его было не узнать: черные волосы до талии доходили, ботинки до колен, перчатки белые, алмазные зубы, изумрудные глаза, жемчужные ногти. «Я ли это?» - спросил парень у девушки и засмеялся.
      
     Эдик стучит в дом к Маше. Стоит у звонка, который не работает, и стучит в дверь. Жарко ему, ибо на улице градусов сорок. Эдик в сумке пиво холодное несет и рыбки копченной к пиву. Его сапожки красные так нравятся девушкам, что вздыхают и сохнут по нему, ибо он никому не улыбнется, но лишь Маше может улыбнуться. Это новый мир Эдика.
   
      На Эдике желтый плащ, белый платок на голове, зеленые глаза у него блестят, а губы у него цвета клубники. Вот Маша спит, а ведь за дверью ее любимый Эдик. Его указательный палец касается холодной кнопки звонка и через пару минут Маша открывает двери.
- Спала ты что ли? Христос во мне, любимая! Мы все куда плывем? Кто мы? Мы ли это? – вопрошает Эдик.
- Да, ночью духи портили мой сон, бесы прилетали. Еле отбилась! Ведьмой была, ведьмой и останусь.
- А я ждал тебя там два года, там серая тишина и белая простынь по небу летает, - ответил ей парень.
- Да, мне надо прийти в себя, проходи, друг мой любимый! Мир сошел с ума, мы вне этого мира. 

      И так, они сидят на диване, слушают джаз, пьют чай и разговаривают.
- Сейчас общество спектакля, люди потребляют бренды и знаки, они просто слепые свиньи, которые ничего не понимают. Эпоха постмодерна настала. Шизомассы не могут жить свободно. Вот программа революции постмодерна: стирание всего, дабы утвердить волю к ничто. Нелюди меня не волнуют! Семиургия – есть создание знаков. Знак и есть симулякр.
- Телемассы любят шопинг и сериалы. Они им говорят: «Бог умер, человек умер, автор умер, субъект умер. На их места осталась экстатическая каша. Осталось чистое и прозрачное ничто». Мы же нихило-гуманисты или же революционеры эпохи постмодерна.
- В эпоху постмодерна каждый становится диктором. А вообще-то:
Вечность пахнет нефтью,
Белые негры вдаль плывут,
Качайся на ветру, ибо ты живой
Кони луну из воды пьют
Роза вдаль себе бежит
Солнце село за горой
Велосипед в колоне и лошади
Шоссе осталось позади
Вот стоит себе колхоз разрушенный
Там теперь камни, да дубы
Вдалеке село мигаем тихо
Там мы видим свои сны. 
- Глобус пропил наш мэр и мы понимаем, что он забулдыга, алкаш, а все рокеры бухают и курят коноплю, ибо бесноватые. Христос нас спасет! Мы все дети Христа.    

    Она и она шли по снегу в лесу, им казалось, что города нет, все былое ушло на покой. Нет смысла жить в городе. Лишь в лесу надо жить. Они говорили о Ницше и Канте, о Чоране и Прусте, о Джойсе и Лири.
 
       После этих бесед они уснули рядышком на диване. Им снился общий сон. В том сне они тонули в реке, им просто хотелось забыть обо всем. Река тянула их тела вдоль берега, на котором парни пили водку и танцевали под звуки, что доносились из радиоприемника. Они уже скрылись под водой, но парни даже не стали их спасать. Из приемника слышалась песня «Ориентация-Север», а парни, допив водку, стали купаться у берега. Им хотелось, чтобы их жизнь никогда не кончалась, чтобы они стали христианами рано или поздно.
       
      Маша и Эдик пропали. В городке переполох. Милиция ищет детей. Детектив же бродил по трамвайным рельсам, пытаясь понять, что стало с нею, куда она затерялась. Он думал, как сложна жить. Ведьма пропала или обычная девушка? Этого он пока что не знал. Водку пить не стал детектив, ибо боялся потерять след. Мертвые дети или живые? 

      Вечером он был уже у реки, где сидел на берегу и смотрел на то место, где они пропали. Он пил водку, он увидел некий сон, во сне видел, как она тонет и кричит. Нырнул в этом сне детектив, но поток воды умчал его туда, где Маша грустно бродит по острым шпалам и размахивает лихо огромным красным фонарем на путях, чтобы паровозы не сошли с рельс, а Эдик поет свои совиные песни под гитару бледнолицей и кудрявой луне, сидя в домике железнодорожника. Эдик пропил свой красный флаг и униформу солдата. Теперь он обычный мужик. Женился, завел детей.