В плену у космоса

1.

          Дядя Вова решил качать мышцы, а для этого купил себе гири и гантели. В доме его за время тренировок скопилось десять ящиков из-под водки, двадцать пять из-под вина и около сотни от пива. Пару амбаров занимали бутылки. Он качался, а еще строил себе лодку, дабы плыть по Амазонке навстречу темно-красному влагалищу вселенной. То простой денек, он пил и качал мышцы, вдруг ему показалось, что в огороде тарелка летающая стоит. Как оказалось, то была лишь машина соседа. Огромный грузовик стального цвета. Океан манил его, ему хотелось на берегу океана постоять хоть раз в жизни. Пора в путь. В селе уже нет того драйва.

      В селе все боялись его, ведь он дрался. Решил все-таки сбежать из села мужичек. Дом остался пустым, баба умерла, собака убежала к индейцам в убежище. Дядя Вова все плыл по реке и пил ром. На волнах качалась лодка. Хохотал, видя крокодилов, что пытались укусить лодку. Лил им в пасть ром. Желанные капли падали в их желудки, после чего крокодилы становились юродивыми. Алым цветом отражались звезды в реке. Село манило его лишь во снах. Снова видел дом, огород, печь, дрова, сарай, бабу и коня красного своего. Блондинки раньше отцветают. Я смешон, потому что я стар.

      Жадными глотками он пил из фляги ром, крокодилы же вылезли на берег и быстро семенили по горячему песку вслед за лодкой. Крики сидящих орлов на раскаленных скалах раздавались. Ни малейшего признака на тучи. Небо было красным от раскаленного солнца. Крокодилы перестали сопровождать лодку, ибо на пути показался огромный водопад, струи которого мощно падали в пылающую бездну прохладного оазиса. То село вдруг ему приснится, то город. В селе он мужик обычный, а в городе царь, всеми командует. Собака по кличке Вольт. Старость неизлечима.

     Джунгли пустые, в них нет зверья, но некие темные силы в ночи пытались обнять дядю Вову, что сидел в палатке и попивал ром. Ему было ясно, что путь его лежит к океану, где рыбы лежат на дне и видят красивые сны про луну и солнце. Орлы кружили над палаткой и пели свои песенки весны. Змеи шуршали в кустах, поедая живность, что выскакивала ночью к воде, дабы утешить себя перед сном. Океаном он бредил с детства, всегда мечтал о том дне, когда он достигнет берега Тихого океана. Океан - это для него покруче рая монотеиста. Новый год - новые подлости.

     Утром снова лодка плыла по реке в сторону океана. Дядя Вова сиял от счастья и оглядывал берега, на которых индейцы жгли свои костры, приготавливая себе пищу. Его привлекли темные женщины в бусах и тряпках цветных, что курили себе трубку, стоя по пояс в воде, созерцая движение его лодки. Нет проблем, если ты в пути, в пути ты сам по себе, без всякой суеты, ты плывешь к цели, не думаешь о былом. Прошлого нет. Нет боли. Нет страданий. Он им рукой помахал и улыбнулся тихо. Но тут ему вдруг захотелось понять из жизнь.

      Да, он им помахал рукой, а они велели ему плыть к ним и покурить трубку. Дядя Вова напоил их ромом и выкурил трубку мира. После этого ему стало легко, и он решил переплыть Амазонку, при этом решив, душить крокодилов голыми руками, но после первого взмаха рукой он уяснил, что река осталась позади. Лодка стояла за ним, ему хотелось, снова сесть в лодку и плыть, но женщины снова приглашали курить трубку. «Я пью ром, градус не повышаю! Простите меня, сестры, но я такой. Не могу понижать градус. Только повышаю!» - ответил он им, когда они предложили выпить вина, что было сделано из местных ягод.

      На одном причале индейцы же не пускали его к реке, им хотелось потанцевать с дядей Вовой, а для этого им пришлось привязать лодку к берегу. «Хей, мой друг, дай мне рома! Мы тут во вселенском сне вроде как» - услышал он крик вождя, что подошел к нему и притянул руку к фляге. «Будем пить за победу над вселенским сном!» - ответил дядя Вова вождю радостно. Они сели на камни и стали созерцать Амазонку. По ней плыли бревна, что остались от плота ученых, что погибли недавно на спуске у водопада. Огромные бревна быстро плыли по синей ленте, что уносила их в бесконечность, где уже нет ни начала, ни конца, а есть лишь вечное эхо пустоты.   
- Ты просто пропил свою жизнь, наш дорогой вождь, punk is dead! - сказал метко дядя Вова, глядя на худого и краснокожего вождя с гитарой наперевес, - ты бы пить бросил, может быть, тогда бы легче тебе стало. Тебе бы орлом парить, а не сидеть тут со мною на берегу! Хохот шамана в тебе звучит всегда. Пустоту голыми руками трогаешь без всякой боязни быть иным. Вот тебе космос не страшен. У тебя гипнотическая вовлеченность в мираж вселенского разума. Космос же есть дно реальности. Ты на дне реальности сидишь, дядя. Ты шаман. Ты куришь и пьешь. Играешь блюз на гитаре. Аминь!
- Жажду мою утолить ты сумей, вино мое дает мне огонь, достань из кармана множество змей, и положи их на мою ладонь, - ответил ему вождь безропотно, словно сверчок на опушке в летную ночь.

      Дядя Вова прилег в пещере, заснул, увидел сон, где он летит кометой над миром, а люди внизу смотрят и восхищаются небесным явлением. Его думы лишь о судьбе мира, ему сказочно живется в ином мире, ведь в ином мире он владыка Шамбалы. Земля осталась позади. Отец его спит на кровати, в которой он вышел из тела. Собака его Роза осталась без хозяина. Пустые бутылки лишь стоят в сарае. Их позже спалит юный философ, что бросил учебу в школе ради познания космического абсурда. Его дочь, что родилась с пороком сердца, уже поступает в школу и готовит уроки прилежно. Она жила в детском доме, ибо ее мать проститутка. Ей недавно сделали операцию, дабы сердце работало. Виден шов, что идет чуть выше груди. Тяжелая операция. Брат Толик забрал ее в свою семью. Вова все понимает, но не хочет жить прошлым. Все в дым ушло. Той жизни для него больше нет. Он сам по себе и точка. Никто не обвинит его, ведь он за пределами добра и зла.   


2.

       
        Дядя Вова нашел себе даму. Да, это была первая и последняя его женщина по имени Люся. Они тихонько шли по берегу реки и болтали о жизни. Люся все пыталась понять, кто же такой дядя Вова. Ее юное личико было белым, а ноги удивительно стройные, а косая тугая и желтая. Она была босая и веселая. Все в ней кипело навстречу вечной жизни. Это был прошлый этап его жизни. Она и она. Новая глава. Кто даст ему смысл жизни. Она? Она ребенка от него уже ждет. А он пьет. Сволочь!
- Мир погибнет, а там нет конца! – ликовала Люся, - я прожарила свой мозг на стальном пруте. Перцем заправила его и кетчупом, будете есть его? О, дядя Вова, вам белые грибы дали силу, вы просто шагали по лесам, подвиги совершали вселенские. Вы любите жажду бездны, а я на нее плюю. Вы любите девушек и пивом, а я на них чихаю. Мама моя говорит, что я совсем нелюдима, но мама не знает, что я житель солнца. Ножом в спину мэру всажу, рыба соленая в моем животе спит, рожа твоя сырая расплавилась от моего солнечного дыхания. Дедушка Ленин ищет твой пах день и ночь. Флейта без сна бродит по твоим ушам, что привыкли слушать лишь один Пинк Флойд. Стена поглотила человека без свойств. Тошнота разбилась о причал в тот момент, когда посторонний забыл о своем горе. Мы идем дорогой коммунизма. Вы богатырь ведь. Черепахи из моря пахнут твоим нежным юным лоном. В моем кармане их тьма тьмущая. Там еще и крабы бродят по пескам. Пингвины бьются о бутылки с вином. Скелеты засели глубоко в шкафу. Матросы на якорях плывут к звездам. Ракеты мои летают высоко.
- Люся, дайте мне свой платок, и мы пойдем в лес, где укроемся дождями и снегом, чтобы зиму переночевать без хлопот.

        Хитрый и маленький черный пес пробрался через дырку в хлеву, чтобы потом подойти к Розе еще через одну дырку. Пес жарил ее так, что никто и не узнал, ибо они оба молчали. Глупого большого пса, что был ее щенком, били палками, он был нагл, но толку? Все время в будке сидел, и мы били его вилами, но не помогло ничего. Будут щенки – и черт с ней! Дети кончают самоубийством в интернате, ибо там нет тортов и мам. Миша, сын Толика, поступил на лесника, будет в лесу баб по грибы водить. Ездить малец умеет на мопеде на танцы к Люсе, что горит огнем, ведь ей так хочется, чтобы он влетел в ее врата быстро и мощно, оставив за собою горсть воспоминаний ста лет одиночества. Толик, младший брат Вовы, всегда был хитрым, а потому никогда не пил водки. Всегда думал о себе, о деньгах.

         Люся шьет платье свое желтое для того, чтобы потом подарить его первой попавшейся на улице барышне. То будет знак внимания с ее стороны той самой, что чисто случайно попалась ей навстречу. Ее платье горит огнем, железо даже плавит, казалась бы, к чему такое платье ей, но тут и тайна вся, ибо платье дает ей право быть фениксом. Под окнами ее воют волки. Жаждут они попробовать ее тела, что вышивает в данный момент красочные узоры на желтом платке прямо у камина. А Люся еще рисует картину черными красками на белой бумаге. Там волк скачет по степи, а глаза у него смотрят на небо. Бежит себе безудержно, словно за ним сам мир по кочкам рассыпается; отзвуки вечернего солнца отражаются от далеких скал, дрожит пустыня, оазисы все переполнены младенцами с бородами и усами. Вова пьет и бьет Люся, в селе это часто бывает, никто никого не жалеет, но лишь на кладбище все плачут за умершим дружно и пьют водку хором.

      В реках полно рыбы, в лесах дичь бродит, в небесах ангелы поют, у океана изба стоит, в которой живет Люся, ощутившая зов к гармонии в своем сознании. В избушке ей сладко спать на сене, навозные жуки летают в коридоре, шепчут мыши в кухне о великом чуде, тени ползут по углам, тараканы играю в футбол под столом. Под землей бродят поезда и кроты, вздохи и ахи исчезают с приходом луны. О, луна уже вся в самом разгаре. Желтые линии плывут под платьем, в котором Люси сегодня решила уснуть, дабы утром снова петь песни великому океану. Вова в лодке плывет на встречу океану. В его голове она уже иная. Люся стала другой. Он уже так далеко от мира селян, что сам не понимает куда его несет. Где союз земли и воды?
    
      Океан за окном был так велик, что Люсе стало жарко от дыхания бездонного пространства. Вова изобразил Люсю на бумаге и она стала живой. Она прыгнула в воду и он прыгнул за ней. В руках его были бананы. Она плавала и он кормил ее бананами. Она смеялась, ей хотелось его обнять. На острове они жили пару дней и она ни разу не заплакала. Но эта была совсем иная Люся. Вроде та, но вроде и не та. Просто дама из его рисунка, но все же не совсем.
      
      Вот плывет он на своем каноэ в сторону океана, а голове всякое бродит. Вот сцена из прошлого. Дядя Вова нагишом купался в пруду. Кто-то притаился в кустах, и следил внимательно за ним. На соседнем берегу купались дети с бабами. Кто-то кричал проклятие ему. Хищные бабы увидели его член и тут же стали материть и проклинать белый свет. Из-за кустов вылезла самая толстая баба в селе. И когда дядя Вова, покупавшись, вылез на бережок и натягивал трусы, заорала изо всех сил: «Безумие есть истинная подоплека реальности. Не тряси своим ярилом! Ты за США что ли? Либерал! Ты детей нам портишь, не стыдно тебе это делать?».

       Даже плывя к океану, он думал об отце. Как там он без него? Да, вот сцена вспомнилась из прошлого. Отец искал ложку к обеду и зубы, что оставил на полке у себя в комнате. Рыжий кот бегал под ногами, выпрашивал еду, сын включил телевизор, чтобы послушать новости. Отец ушел искать зубы и ложку. И вот, на экране пустыня, по ней танки идут себе неторопливо, в которых солдаты компот пьют из фляг яблочных. Кислота разливается по их венам. Куча детей ставят на пути бомбу, что уничтожит танковую дивизию. Вдруг взрыв снова и снова. Дети радуются. Им удалось наказать врага. Либеральный мир терпит неудачу. Их демократия никому не нужна. Масоны в панике, они вселяются в свиней, чтобы прыгать с обрыва на камни. Диктор нежно улыбается, говорит, что США мы уничтожим, пусть и не сразу, но сделаем эту работу во славу всего живого на земле. Ой, это не совсем даже воспоминания. Тут просто рывок в сторону нового мира совершает его сознание. Океан, видимо, так влияет на дядю Вову. Где же этот океан? Скоро ли он будет?

      Отец возвращается в кухню с зубами и ложкой. Гречку набирает себе в тарелку, глядит на экран, а там идет репортаж про гору в лесу, где полно мертвых собак и кошек в траве. Оказывается, бабы, что берут сто гривен за то, чтобы пристроить питомца, вывозят животных в лес и оставляют их на произвол судьбы. Бабки сидят в переходах и в руках держат табличку «Примем животных ваших и передадим в надежные руки всего за сто гривен». Отец кричит: «Сволочи! Расстрелять баб!» и бьет кулаком по столу. От удара тарелки и кружки подпрыгивают и начинают танцевать.

     Закрыл глаза, и видит некий сон. О, безумный сон. Это взрыв химического завода и куча рабочих в противогазах не могут никак выйти из-под аммиачного облака, что накрывает их без жалости всякой. Далее больница, где рабочие лежат в койках и грустно рассуждают о том, что власть ничего не дает им кроме жалких грошей. «Уничтожить власть!» - кричит отец и снова бьет кулаком по столу. Кот доедает гречку, что падает на пол после ударов отца. Дальше кадры идут еще сильнее: ураганы, наводнения, взрывы атомных станций, столкновения поездов, цунами и тайфуны. В панике люди спешат кто куда, но спасения нет, ибо земля жаждет свободы от людей, что топчут ее без дела. Пустыня растет. Горе тем, кто скрывает в себе пустыню. Это вроде бы сон, но в тоже время и не сон. Дядя Вова и сам не понимает откуда все это взялось в его голове. Океан скоро?


3.


       Вот океан виден за пустыней, то та точка мира, где ему будет хорошо. Вот уже река туда заведет его лодку, совсем скоро, осталось чуть-чуть потерпеть. На берегу океана он вошел в домик отшельника. Лодка привязанная стоит у дерева. В том домике он лег спать, ведь он устал за все эти дни приключений. Видел сон. Странный сон. Вот вам этот сон дяди Вовы. Сон про горы. После этого сна он захочет поехать на Алтай. Но пока ему снится этот сон.

         Вот и Долина Приведений, где они лежат на траве. С Люсей, но тут во сне она иная, совсем другая, и ему отлично от осознания этого факта. Тут и скалы и темные долины, в которых тени бродят по холмам.
- А ты улыбчивый мракобес. Милый, съешь меня, я ведь ведьма, ведаю все и обо всем, - говорит она ему, протягивая в его ладони землянику. - Ты мой и только мой! Ты меня любишь? Верно? Правда? Только меня? Отлично! Люби меня, я ведь крутая! Я ведь панночка! Панк умер. Punk is dead! Во снах своих вижу лабиринты. Нет выхода из них. К ним ведут ступени. Но эти ступени изо льда. Не люби никого кроме меня, я с тобой буду всю жизнь, не брошу тебя никогда! - снова произносит она.
     За ними горы и только горы. Вечные горы за ними лишь только. Люся в синей длиной юбке без трусов стоит перед дядей Вовой и глядит на бескрайнее море, а рядом острые уступы, с которых можно часами лететь до земли. Это рай.
      Солнце так жарит скалы, что они трескаются прямо на глазах, а с небес падают гигантские чернильные буквы, что разбиваются с треском о камни. Чернила на раскаленных скалах быстро высыхают и теперь уже все равно, что завтра мира не станет.
- Вон грибы на косогоре растут, пойдем и соберем их, зажарим и съедим. Там желтые и белые грибы, - говорит весело Люся.
 Ведьма собирает грибы и забывает чехол от ножика в траве. Дядя Вова молчит, ибо он не хочет разбивать эту дивную тишину словами.   
    И вот они в костре кипятят воду, чтобы в ней сварить грибы. Панночка улыбается, когда он достает из ручья пару синих камней. Это ей подарок. Камни на солнце блестели солнце так ярко, что приходилось закрывать глаза. Панночка хотела писать. Она подошла к утесу, залезла на него, приподняла юбку, и тонкая струйка забила прямо в пропасть. Ветер игрался с ее черными волосами. Вороны в припадке экстаза бились о скалы лбами, не замечая часов.
     Вот еда уже была готова. Они вместе начистили лука в грибы, поставили чай и стали кушать обед. Июньское солнце сияло во всю мощь. Они сели в тени дуба, чтобы жара нас не сильно утомляла. Вечером предстоит собрать новых грибов, чтобы сделать чудесный ужин.
- Дядя Вова, пройдись со мною вдоль тропы, что ведет в небеса, быть нам вместе, - сказала, смеясь своей очаровательной улыбкой панночка.
       Грибы оказались отменными, они были запиты зеленым чаем, что заварили в котле. На этой горе только и остается, что созерцать море, уходящее в вечность и рассматривать скалы, что в виде грибов вылезли на поверхность горы. Это место покинуть не просто. Сюда всегда будет тянуть, особенно если ты в городах живешь.
        Теперь тут все было ясно: тело надо ощущать, оно так забыто ими, ибо все книжки да гитара. Тело стало чужим. Такое ощущение, что оно не их. Дядя Вова обнимает панночку и целует ее в шею, а волосы ее он отбрасывает назад и обнюхивает, они так сладко пахнут ею.
- Дядя Вова, надо рассказать вам о своем прошлом, - сказала серьезно Люся, усаживаясь у костра, - да, я раньше работала патологоанатомом, но это не мое призвание. Я ушла оттуда, там так грязно и мерзко. Людишки все портят своим присутствием. Я думала, что даю им добро, но все не так. Там я пропадала. Закончила шесть лет института, а толку? Вот в горах мне хорошо, вы мой хороший друг. Хочу, чтобы этой ночью наши тела слились в одно. И не только тела. Мои уроки медицины прошли в классах, где я жадно ловила взглядом горы и вас. Вы мой теперь навеки. Хочу экстаза, а не знаний. Я горю вся, я не пью водку с отцом уж больше. Я хочу быть тут королевой. Гора моя лишь только. Я вижу вечерний городок у моря, где люди бегут на пляж. Вот огни уже загорелись. Смотри, они тихонько горят. Мы тут с горы видим все, как оно есть. Я Гоголя безумно люблю читать. Все дни напролет я в морге читала Гоголя покойникам, чтобы потом резать их было не страшно. Знаете, а ведь помогало! 
     Дядя Вова вдруг рассказал ей про своего отца:
- Да он уже радио не может включить сам, ведь мозги уже не работают. Он ест сосиски сырыми прямо со стола, платок завязывает на шею кухонный себе, может быть, это просто игра его такая веселая. Часто он кажется забывчивым и равнодушным именно потому, что любит. Вот я кексы пеку иногда, а он руки к ним так и тянет. Кекс не надо есть. Он горячий. Отец, не тронь кекс! Как вы будете говорить, так и буду делать. Отвечает он мне спокойно. А вот недавно отец был на похоронах соседки. Выпил водки. Лежит себе спокойно и спит после всего случившегося. В горах мы стоим самих себя.
Люся же снова решила рассказать ему свою прошлую жизнь:
- Я одно время играла в переходах на гитаре. Нечего есть дома ведь. Так и помню тот день: хороший выдался сегодня денек. Ребятки пускали весело газы, сидя в метро, играя на гитарах около меня свои кошачьи песенки. У одного моего знакомого была черная гитара, а он же всегда бродил босиком по городу, думал, что бродит по алмазной ржи, он бродил всегда с черепом на шее, он называл свою гитару так: «Моя девушка», а его гитара всегда с ним спала за это. А потом кто-то из пацанов не затушил сигарету в туалете, и сгорела и хата, где раньше собирались панки, и пять кошек, что в подвале спали. Была и та черная гитара, но она сгорела, вот так. Её наверно больше всех жалко было ему, но он уехал в горы, дабы там ощутить погружение в лоно природы. А вообще, я хотела сказать не об этом. Правда, вот что меня волнует! Революция – это какой-то гашиш для быдла. Я в свои семнадцать лет прочла всего Чехова и Толстого. Меня монастырь манил. Хотелось стать святой мне. Вся комната в иконах и молюсь все время я ночами темными. Бес путал меня, ибо помимо душеспасительной литературы я у себя на полках держала и журналы мод, где крашеные бабы похотливо вертели бедрами, подзывая случайных мужиков для очередной случки. Рок-музыка пугала меня, но лишь на миг. Я целыми днями сидела дома за книгами. Молитвы ночами читала, стоя у икон, глядя в молитвослов. Спастись мне, голубушке, хотелось от лап бесов. Кабак и литература – это всегда шум. Единственный барин в литературе и есть революция. Печатная водка так же ужасна, как и настоящая водка. От этого боль в душе. Выпил, почитал и снова болит голова и душа. Зачем все это?

      После этого сна дядя Вова вышел из домика отшельника и пошел в сторону реки, дабы начать свой путь на Алтай. Вот только куда лодка его делась? Кто ее отвязал? Без лодки он никуда не поплывет. Будет по берегу океана ходить и ждать парохода, который его спасет и даст бог, Алтай он увидит своими глазами. Там владыка мира даст ему ключ к тайнам вселенной.