Черника

   Дорога жила своей нескончаемой шумной жизнью. Днём и ночью, в жару и стужу мчались по широкой асфальтовой ленте автомашины. Огромные и крохотные, ревущие и почти бесшумные, натужно прогибающиеся под тяжким грузом и легко скользящие, едва касающиеся узорчатой резиной земли, грязные и сверкающие ещё не запылённым лаком – они в совокупности своей составляли тот извечный дорожный поток с его особым ритмом, пульсом, его писанными и неписанными законами. Будучи живым организмом, дорога притягивала к себе многих, кто планировал извлечь из общения с ней определённые выгоды: автомошенников, пытающихся подставить под удар свои «убитые» таратайки, сотрудников ГИБДД, охотящихся с радарами за нетерпеливыми водителями, владельцев придорожных забегаловок…

   Деревушка была совсем мала, всего шесть покосившихся избёнок, стыдливо укрывшихся от посторонних глаз за разросшимися, неопрятными кустами сирени и затянутыми паутиной черёмухами. Автотрасса разрезала её пополам, по три дома с каждой стороны, и потому дорожные знаки предписывали снизить скорость. Это обстоятельство и привлекало сюда, на стометровый отрезок бесконечной трассы, ментов из ближайшего подразделения ГИБДД. Естественно, что такое «ловчее место» было известно не только местным водилам, но и дальнобойщикам, постоянно использующим этот маршрут. Многие из водителей, приближаясь к деревушке, пристально вглядывались во встречные машины – не мигнёт ли кто-нибудь из них светом фар, благородно предупреждая встречных о «засаде».
   А вдоль домов, по обеим обочинам дороги раскинулся стихийный придорожный базар, давным-давно учинённый здесь жителями близлежащих деревень. Сниженная скорость позволяла из машины на ходу разглядеть и банки с ягодами, и шляпки грибов, и длинные, ровно связанные гирлянды лука, и золотисто-бронзовые хвосты копчёных лещей. Порой пластиковые вёдра и стеклянные банки ожидали покупателей прямо на земле. Нередко то одна машина, то другая сворачивала к обочине, останавливаясь поближе к приглянувшемуся прилавку.

   Короткая весёлая гроза прошла над дорогой весьма кстати. Полуденный зной немного спал; казалось, воздух очистился от сизой дымки, вечно висящей над асфальтом, если взглянуть по дороге вдаль. Сверкающее под солнцем мокрое полотно курилось паром, а шлейфы водяной пыли за высокими «длинномерами» вспыхивали радужным сиянием. Умытые  дождём, блестели импровизированные прилавки из старой ящичной тары и нестроганных досок.  Между двумя «столами» пожилая женщина в сером замызганном халате спешно устраивала свой небольшой прилавок из двух чурбачков и доски.
     - Что-то ты сегодня поздно, Тимофеевна, али проспала? – весело поддела припозднившуюся товарку полная краснощёкая бабёнка, утирая пот с пышущего жаром лица.
     - Если бы, Вер, - вздохнула та, осторожно насыпая в стеклянные банки отборную, тёмно-синюю с сизым налётом чернику из старенькой, видавшей виды корзинки, - Давление замучило, весь затылок разломило. Ночь почти не спала, а утром, как всегда, в лес. Только собиралось мне сегодня уж шибко тяжело, без азарту. С трудом набрала корзинку, зашла домой, лесное переодела - да и сюда.
     - Далась тебе эта ягода, помрёшь ты на ней в лесу! – предостерегающе проворчала Вера, - Переходи на грибы – и набрать быстрей, и продать веселей. Я не продам сейчас, так высушу, буду нитками зимой продавать.
     - Нет, Вера, тёмный у тебя товар. Ты ведь ножки у грибов не отрезаешь, а в такую жару наверняка у половины твоих красноголовиков шляпки червивые.
     - Эка беда, - подбоченилась толстуха, - не тот червь страшен, которого ты съешь, а тот, который тебя есть будет! Попадётся червоточинка – вырежут.
     - Нет, я так не могу. Мой товар – вот он весь как на картинке, бери банку и смотри со всех сторон. А собирать, конечно, тяжело. Давление, опять же… да и ноги побаливают. Комары достают, а нынче ещё эта блоха лосиная. И откуда эта напасть, вроде раньше не бывало, всю жизнь в лес ходим. Глянь-ко, что она с моей шеей сделала!
   Тимофеевна пригнулась, сняла головной платок и приподняла на затылке подёрнутые сединой волосы.
     - Ё…лки-палки, - ужаснулась Вера, взглянув на шею и затылок Тимофеевны, сплошь покрытые крупными волдырями, - ты бы хоть мазь какую-нибудь от них в лес брала!
     - Бесполезно, - усмехнулся сосед-старичок в белой рубахе, сверкая из-под панамы чёрными солнцезащитными очками, - я в Интернете читал, что против этой блохи ни одна мазь не действует. Она, сволочь такая, налетает на зверя либо человека, крылья сбрасывает, добирается до кожи и кровь сосёт. А на звере, в шкуре даже зимой живёт и размножается…  Да, Тимофеевна, тяжёлый твой хлеб! А что уж ты так, или совсем пенсии ни на что не хватает?
     - Да как тебе сказать, Василий Егорыч, - снова вздохнула Тимофеевна, поправив платок, - живу я экономно, дровишек на зиму купила, огородик есть, сама проживу. Внучка у меня нынче в школу пойдёт, а сборы эти - дорогие, не как в наше время. Дочке одной на её зарплату не потянуть, вот и хочу помочь.
     - Как бы с твоим усердием не пришлось дочке тебя собирать, - ехидно усмехнулась Вера.
     - Типун тебе на язык, - возмутился Егорыч, - чего каркаешь, ворона!
     - Не каркаю, а дело говорю. Неровен час, останется она в лесу насовсем, пойдём тогда искать. Тебе вот хорошо на твоей пасеке. Мёд – он силы придает, а если и пчёлка какая шпарнет, так тебе только здоровья прибавит. Вон ты какой у нас гладкий! – и толстуха шутливо хлопнула пухлой рукой Егорыча по животу.
     - Да-а, - гордо оглядел Егорыч стоящие перед ним жёлтые стеклянные банки, - мёд – это здоровье. Вот это продукт так продукт – тыщу лет простоит и не испортится!

   Разговор прервался, поскольку белый БМВ, медленно проезжавший вдоль  ряда придорожных торговцев и миновавший было наших собеседников, попятился назад и остановился против столика Егорыча. За рулём сидел мужчина средних лет с холёной бородкой. Он равнодушно скользнул взглядом по прилавку и не выказал никакого желания выйти из машины. Зато его моложавая спутница легко выпрыгнула на обочину, продемонстрировав деревенскому миру свою стройную высокую фигуру в элегантном белом брючном костюме.
     - Красавица, купи беленьких, - бойко, словно цыганка, затараторила Вера, - супчик сваришь, муж тебе не только пальчики оближет!
     - Сама вари свои поганки, - фыркнула дама, поднимая на рыжую причёску тёмные очки. Она подошла к прилавку Егорыча:
     - А что это, дед, у тебя мёд какой-то разноцветный? Или в этом сахару поменьше?
   Егорыч укоризненно посмотрел на хамоватую мадам, но сдержался:
     - Цветы цветут разные – и мёд разный. А сахаром пчёл не кормим, суррогат не делаем! Да вы попробуйте свеженького!
Егорыч снял с литровой банки, сияющей янтарным светом, капроновую крышку, поддел чайную ложечку мёда и бережно, стараясь не пролить ни капли, приподнял её вместе с банкой поближе к лицу покупательницы.
     - Не лезь! – взвизгнула та и оттолкнула руку Егорыча с ложечкой мёда. Вскользь удар прошёл и по второй руке, на ладони которой стояла банка…

   Лопнувшее стекло не зазвенело, оно как-то непривычно для слуха щёлкнуло. С кромки асфальта тягучие струйки мёда медленно поползли на влажный грунт обочины. Как зачарованный смотрел пасечник на эту блестящую лужицу, на которую уже присела неведомо откуда появившаяся полосатая оса.
     - С вас пятьсот – и можете забирать! – смело выдала даме толстуха Вера, показывая на растекающийся мёд.
     - Ага, разбежалась… - ничуть не смутившись, ответила пассажирка и уселась в машину, -  Поехали, Кирилл!
   Тимофеевна подняла со своей доски банку черники и подошла к двери машины. Дама в белом застегнула свой ремень безопасности и сделала надменное, каменное лицо, глядя куда-то вдаль. Тимофеевна через открытое окно схватила её за волосы и крепко притянула к спинке сиденья. Та отчаянно завизжала, а Тимофеевна высыпала на неё ягоды:
     - Не дёргайся, шалава! Шевельнёшься – не отстирать тебе ни костюм, ни сиденье!

   Вопль дамы намертво застрял в её горле. Она окаменела, словно её усадили на мину. Водитель лихорадочно давил на застёжку ремня безопасности, явно намереваясь выбраться из машины, но увидев, что толстуха стоит возле машины с увесистой доской наперевес, оставил ремень в покое и хриплым голосом спросил:
     - Сколько?
     - Я же сказала – пятьсот, как и везде, - ответила Вера.
   Водитель выбросил в окно смятую в комок купюру, которая упала в растекшийся мёд. Тимофеевна подняла её, подала Егорычу:
     - Не брезгуй, Василий Егорыч, отмоется!
   «БМВ» осторожно, без малейшего рывка, медленно отчалил от прилавка. Не увеличивая скорость, он выполз за деревню, включил аварийную сигнализацию и остановился прямо на асфальте, не съезжая на грунтовую обочину…
     - Как ты думаешь, Тимофеевна, долго он собирать будет? – весело спросила Вера, указывая на машину, возле открытой передней двери которой виднелась стоящая на коленях мужская фигура. Тимофеевна представила, как мужик осторожно, стараясь не размять, не повредить мягкие некрупные ягодки, выковыривает чернику из-под белых брюк своей пассии, и тоже усмехнулась:
     - Да уж, ювелирная работа!