Как квартирный вопрос не только москвичей испортил

У жителей коммуналок привычек - особенно дурных - больше, чем у единоличных квартировладельцев.
      На вопрос - во сколько раз - отвечу: зависит от количества соседей.

      Баба Сима делила кухню, коридор, туалет, а особенно ванну с Ленкой - девкой ветреной и безалаберной. Это у Ленки престарелая - а, по мнению юной соседки, перестарелая - Сима и нахваталась несвойственных её возрасту глупостей.
      То, что Сима начала заказывать на ужин пиццу - ещё цветочки, хотя курьер, так и не привык к заказчице с седой фигулькой на затылке и каждый раз просил: «Бабуля, позовите внука или внучку - кто там пиццу заказывал».
    
      Второй вредной привычкой, подцепленной у «якобы студентки» - а Сима так и не поверила, что «эких дур», как Ленка, берут в институт - была привычка носить разномастные носки. Однажды, увидев на соседке яркие полосатые гетры - один красный, другой зелёный - Сима поняла: к моде она тоже "неравнодушная". Прикупив с пенсии аж три пары самых ярких, Сима тут же, следуя Ленкиному примеру - «хоть какая-то польза от паразитки» - спарила их на собственный манер: синий  цветастенький к оранжевому в полоску.
      - А вас, разведёнки, - Сима погладила носки, оставшиеся без пары. - Я с зелёненькими поженю. Гляньте, какие горошки на них симпатишные!
    
      Это была бы не история, а так - байка дворовая, если бы не одно документальное подтверждение Симиных отклонённостей. И осталось оно в районной поликлинике. То, что случились отклонённости на фоне коммунального сожительства со студенткой - вы уже знаете.
      Но это и не важно.

      Расскажу быстро.
    
      Петь Ленка не умела, но любила.
      Особенно, про «бабочки в моём животе».
      На Симину беду, пела соседка громко и часто.
      И так запали в душу бабы Симы эти самые бабочки!
    
      - Это молодёжь в слова не вслушивается, - жаловалась она врачу. - А я, мил человек, каждое слово через душу пропускаю.
      Имея за плечами многотомный опыт «любвей», Сима стихи боготворила. Для каждого ухажёра выдавала новые строчки - точно хрусткое постельное бельё - и читала с «таким темпераментом» и придыханием...
      ... что за пару дней отношения спичкой сгорали в пылу необузданной страсти.
    
      - Любовью дорожить умейте, с годами...
      - Бабушка, не шевелитесь, - молодой доктор пододвинул очкастое лицо к монитору. - У нас кушетка вихлявая. Лежите спокойно. Мне и так плохо видно.
      - Вот! Значит, всё-таки видно? Милый, как у меня там всё колышется!
      - Да. Походу, придётся вам чуток подлечиться, уважаемая Серафима... как вас по батюшке?
      - Семёновна я.
      - Серафима Семёновна. Я тут лишнее насмотрел. Возможно, ничего страшного, но... Давайте-ка мы с вами томограмму сделаем.
      - Эт рентген что ли?
      Серафима резво вскочила с кушетки и крест накрест закрыла руками и правда заколыхавшийся живот.
      - Не дам! - выкрикнула она неожиданно громко. - Даже не думай!
      Врач удивлённо посмотрел на прыткую не по годам Симу.
      - И не гляди на меня так! Супостат. Видано ли?! Рентген! Он же их убьёт!
      - Серафи...
      - Нет! Мои бабочки! Значит, и решать мне! Пусть живут. А то, что скребутся да живот изнутри колыхают, так не шибко это и мешает!
    
      И ушла Сима, сетуя, что доктор попался молодой да неопытный.
      - Сама посуди, чего от него ждать?! - жаловалась мне Серафима Семёновна на крыльце районной поликлиники. - Тоже мне, доктор! А разговаривает как моя Ленка-дурочка! Он же «походу» говорит! Классиков, Асадова надо читать - тогда и говорить научишься!
    
      Что записал доктор Симе в карточке - не знаю, потому как не дождалась: когда из кабинета уходила, он всё ещё пытался подобрать слова для диагноза.
    
      ПС: а чего подбирать-то?! Шизофрения.
    
      ПС2: у обеих.