Каримджан

Каримджану, моему отцу, было на тот момент неполных три года, когда он остался круглым сиротой. Мать его, Фоттихон, скончалась от туберкулеза, не прожив даже и тридцати лет, отец же его погиб на фронте в конце 42-го. Видимо, похоронка и доконала мать Каримджана, которая наравне со всеми трудилась на фронт, не покладая рук. Таким образом, три фактора погубили женщину: туберкулез, гибель любимого мужа, тяжелая участь тыловика.
Брат Фоттихон, Махмуд-тога, после смерти своей сестры взял мальца на воспитание. Мальчик оказался озорник, да еще и с нелегким характером; в итоге, дядя сдал его в детдом, тем более что у него у самого хватало своих ртов. Все же, время от времени, дядя забирал парнишку из детдома, но припахивал его к портняжному ремеслу. Дядя был портным — шил национальную одежду. Вот, оттуда у Каримджана и развился навык умелого портного.
Жизнь под дядиным крылышком для Каримджана оказалась не лучше, чем жизнь в детдоме. Дядя был прижимист, кормил парня скудно, при этом заставляя его шить местную национальную одежду: рубашки, штаны и тому подобное.
—Каримджан, — обратился дядя к племяннику, — ты плохо работаешь: вместо двенадцати рубашек в день, ты шьешь лишь восемь. Ты знаешь, что это значит?
—Знаю, тога, что это значит, — смело ответил подросток. —Это значит, что у меня не останется времени на уроки, да и к тому же вы будете меня опять морить голодом.
—Я смотрю, ты стал очень умным, — заметил Махмуд-тога. —Может, ты хочешь вернуться в детдом?
—Мне, тога, тоже пришла такая мысль — вернуться в детдом, чем на такого скрягу, как вы, батрачить…
—Ты себе много позволяешь, племянничек! — перебил дядя.
—Это вы себе много позволяете, тога! Я уже не маленький, мне четырнадцать лет, и я уже давно научился считать! Вы оцениваете мой труд за мизерную цену, тогда как продаете готовые рубашки и штаны в двадцать раз дороже. И что же получается на выходе? Я трачу свое драгоценное время на все это дерьмо, не получая должного вознаграждения, а также возможности учиться…А я, между прочим, очень хочу учиться! Хватит мне на вас горбатиться, тога! Превратили племенник в раба. Кто вам дал такое право! Вот, сбегу в Ташкент, выучусь, стану человеком и покажу вам, что значит, обкрадывать других! Ведь, кажется, вашего отца, Хасанбая, за это и отправили в тюрьму, где он умер, не так ли, тога?!
—Ты что, на меня жаловаться собираешься? — чуть ли не с испугом осведомился дядя. —Ладно, ладно, джиян, если тебе нужны деньги, я тебе приплачу. Ты только не серчай. Но ты сам должен понимать, — начал оправдываться говоривший, — у меня большая семья — семеро по лавкам, всех надо кормить, обувать, потом отдавать замуж, женить, играть свадьбы… На все это нужны деньги! Вот, когда станешь отцом, тогда сам поймешь!..
—Ладно, тога, я поживу у вас еще с недельку — только больше меня не заставляйте работать, а потом отправлюсь в Ташкент добывать свое счастье. Мне вашего добра не надо! А вы живите, как жили, и спасибо вам на том, что взяли меня к себе в дом, научили профессии…
—Я знал, Кармиджан, что ты хороший парень, — чуть ли не заискивающе сказал дядя, понимая, что пламенник стал опасен для него. —Я благословлю твой путь на удачу! — Дядя уже мысленно молился, чтобы племенник поскорей убирался от него куда подальше, хоть к черту на кулички, лишь бы с глаз долой и из сердца вон.

*** 

Прошла неделя после того разговора. Каримджана собрали в дорогу, положив в его вещмешок лепешки и варенное мясо с курутом. Ну и дали ему денег на дорогу до Ташкента.
—Я желаю тебе счастливой дороги, племенник, — сказал дядя. —Да, бережет тебя Аллах на всем твоем пути к знаниям.
—Спасибо, тога, — сказал племенник и обнялся со всеми его провожающими в дорогу.
—Эргаш тебя довезет до автостанции («Да, да, я его мигом довезу! — заорал усатый Эргаш»), а оттуда до Ташкента рукой подать, — сказал дядя, утирая слезы. Дядины слезы изумили Каримджана.
—Спасибо, дядя, за все хлопоты, — непривычно вежливо произнес юноша.
—О, не стоит благодарности, джиян, — отреагировал дядя, а сам подумал: «Ох, и слава богу, что отвязался от этого гаденыша», — и продолжал утирать деланные свои слезы и даже всхлипнул: —Какая досада, что тебя не видит твоя родная мать, моя сестра Фоттихон! Как бы она обрадовалась!..
—Ладно, тога, — обрезал Каримджан, усаживаюсь в арбу, — не поминайте лихом. Напишу вам письмо, как только устроюсь.
—Да, да, обязательно напиши, — идя за арбой, причитал дядя.

***
Отец мой ехал в арбе, созерцал для его глаз привычную горную местность и думал о своем: «Я обязательно стану человеком!» Какой смысл вкладывал мой отец в понятие «человек», остается лишь догадываться.
Когда мы со старшим братом были еще детьми, отец, приезжая из Джизака в Ташкент, он работал тогда начальником следственного отдела Джизакской УВД, проверял наши дневники. У моего брата были сплошные пятерки и четверки. В общем, учился он на «хорошо» и «отлично». Брату учеба давалась легко, тем более, он был книголюбом. Его все любили, даже учителя. А когда отец приходил в нашу школу, чтобы выяснить у учителей, как учатся его отпрыски, то брата моего захваливали и перехваливали, пели дифирамбы — отец, слыша все это, сиял от счастья и был преисполнен гордостью за сына. И каково же отцу было, когда речь заходила обо мне! «Двоечник, тунеядец, бездельник!» — вот, что он слышал обо меня из уст нашей МНОшницы Нелли Ароновны.
Что касается меня лично, то любовь к учебе Советская школа во мне не привила. Учеба не давалась мне никак и как следствие учился я плохо, был лентяем, в добавок рохлей, то есть, меня на улице могли тузить, а сам я никогда не давал сдачи, боясь своему обидчику сделать больно, тогда как мой старший брат, будучи отличником учебы, отличился и на поприще «уличного бойца». Брат действительно дрался как гений. Неудивительно, что его кумиром был Мухаммед Али, которого он часто цитировал: «Пахать как бабочка, жалить как пчела». А у меня, в отличие от брата, никогда не было кумиров, наверное, в силу моей умственной ограниченности. Я в самом деле, был заторможенным ребенком.
С братом мы были два антипода. Отца раздражало моя бестолковость, у него глаза и кулаки наливались кровью, когда он смотрел на меня. И в очередной раз мы с братом отправились в комнату за своими дневниками по приказу отца. А отец, оказывается, внимательно наблюдал за нами. Он заметил, как мой старший брат ухмылялся, тогда как я был подавлен в ожидании очередных оплеух от отца.
Когда мы предстали с нашими дневниками перед отцом, он первым делом проверил дневник брата, а затем и мой. Брат также продолжал лыбиться, а я уже опустил голову и закрыл глаза в ожидании ударов. Но, каково же было мое удивление, когда я услышал звуки ударов кулака о человеческую плоть — это отец мутузил брата, матюгаясь и приговаривая: «Ты, как старший брат, должен помогать своему дебилу-братишке с учебой! А ты вместо того, чтобы ему помогать, смеёшься над ним! Поганец!»
Он брата в том день, а была это суббота, избил похлеще, чем меня. Он бил его руками, ногами, но брат ни разу не пикнул, сносил удары, боль, терпел. Брат знал, если пикнет, ему достанется еще больше. А мне было страшно на все это смотреть, я отвернулся, закрыл глаза, и слышал эти глухие удары — плоть об плоть.
—А ты, что закрыл глаза, дебил, — крикнул отец в мой адрес. —Смотри на брата своего и заруби себе на носу, что, если еще у тебя будут двойки или тройки в дневнике, я тебя похлеще буду бить.
—А ты, мерзавец, — обратился он к брату, — помогай своему братишке в учебе. Я хочу, чтобы вы оба стали людьми — не только ты. Ты же не хочешь, чтобы твой братишка работал у кого-нибудь шофером!
Вот, что значило для моего отца «быть человеком»!

***

1955 год. Мой отец оказался волею судьбы в Ташкенте, где он мог получить то, к чему он стремился. А для начала, нужно было поступить в училище, чтобы убить двух зайцев: получить полное среднее образование и рабочую специальность, что послужит для него трамплином к власти.
Все это он получил и уже в семнадцать лет поступил в ВУЗ, в частности, он поступил в Восточный институт.               
 









МОЙ ОТЕЦ

Мой отец Абдуллаев Каримджон Набиевич родился 5 января 1941 года в городе Касансай Наманганской области.

Было ему неполные три года, когда он остался круглым сиротой; его мать умерла от туберкулеза, а его отец погиб на войне с фашистскими захватчиками, так что суждено ему было воспитываться в детском доме. 
Четырнадцати лет от роду, в поисках лучшей жизни,  он покидает свой городишко, чтобы уехать в Ташкент. Поступает в швейное училище, по окончанию которого становится квалифицированным портным. Кстати, моя мама говорила, что он мог за ночь сшить себе костюм, чтобы на следующий день, придя в институт, всех поразить своим внешним видом.

Одевался мой отец всегда стильно и со вкусом. Был аккуратен и чистоплотен. Полагаю, сказывалось его знатное происхождение; его дед, то есть мой прадед, был касансайским баем, имущество которого, огромный дом и земли со скотом, было экспроприировано Советской Властью, а его самого репрессировали, отправив на Соловки. Там он и скончался.
По натуре отец мой был карьеристом, в хорошем смысле этого слова и, как следствие, не ограничившись своим мастерством в швейном деле, в возрасте семнадцати лет поступает в Институт Восточных Языков на отделение «Пушту и Дари», чтобы стать, как он говаривал, уважаемым человеком. Вполне согласен с этим утверждением, ибо у современного человека с высшим образованием, я думаю, появляется гораздо больше возможностей жить полноценно.
Поступление в институт для моего отца было знаменательным событием, но не менее знаменательным событием для него было также знакомство с удивительным человеком и выдающимся художником XX столетия Чингизом Ахмаровым, который впоследствии станет его названным отцом, а отец мой – его названным сыном.
Чингиза Ахмарова, по общему мнению маститых художников и искусствоведов, величают «Микеланджело Востока». Если Вам, когда-нибудь посчастливиться увидеть его картины, то Вы не останетесь равнодушными к его восточным образам, изысканности линий и колориту, навеянные ему литературными произведениями Омара Хайяма, Фердауси, Алишера Навои, а также фольклором народов Ближнего Востока, Малой и Средней Азии. Кстати сказать, в 2012 году будет отмечаться 100-летний юбилей Чингиза Ахмарова.
Ахмарову, с его художественным вкусом и взглядом, было трудно пройти мимо семнадцатилетнего юноши, то есть моего отца, столкнувшись с ним случайно на улице. Действительно, мой отец своим обликом напоминал героя восточных легенд и сказок. Художник незамедлительно предложил моему отцу позировать для набросков к его будущим картинам.
Будучи малышом, я любил просматривать репродукции моего дедушки-художника вместе со своей мамой и, указывая пальцем на юношу, констатировать факт:
– Вот этот самый принц похож на папу, а вот эта принцесса похожа на тебя.
Мама, мило улыбаясь, поделилась:
– Дедушка писал эти образы с твоего отца и с меня.
Я очень гордился этим фактом и, при случае, показывал эти изображения всем, кто был у нас в гостях.
Своих детей у Ахмарова не было, хоть и был женат дважды, дважды расходился по той или иной причине. Главное дело его жизни – изобразительное искусство, а уникальные произведения, созданные им – его детище.
Ко времени встречи с моим отцом Ахмаров уже жил в Ташкенте, разведясь и оставив второй жене их московскою квартиру с богатой библиотекой, взяв лишь с собой чемоданчик с сорочками и мольберт. Живя в однокомнатной квартире, Ахмаров сам ухаживал за собой: стряпал, стирал, гладил, убирался в квартире и т. п. Отец мой отличался расторопностью и трудолюбием и при случае помогал Ахмарову по дому, делая покупки и готовя еду, то есть проявлял глубокое уважение к этому удивительному и доброму человеку.
Однажды Ахмаров сильно заболел; у него были адские боли в области желудка. Врачи поставили ему диагноз – рак. Этот зловещий вердикт врачей чуть было не сломил его морально. Он чувствовал себя подавленным, пока он не поделился своей бедой с моим отцом, который, в свою очередь, услышав это, не стал открыто сочувствовать больному, а заставил его уверовать в силу исцеления, сказав:
– Не волнуйтесь, Чингиз-ака. Я поставлю Вас на ноги. Вы будете здоровым как бык.
Я до сих пор поражаюсь, как уверенно вел себя мой отец и как он убедил дедушку в силе исцеления. Да, конечно, он имел кое-какие познания и способности, как исцелять больных. Я вспоминаю, как он лечил маму, когда она болела или ее сглаживали, прибегая к молитвам из Корана и используя подручные средства – нож и луковицу, порезанную на две дольки.
В случае с Ахмаровым, он использовал диетический подход в лечении; в течение почти месяца каждое утро он ходил на базар (рынок) и покупал наисвежайшие продукты, чтобы готовить ему лечебный плов. С каждым днем, с каждым часом Ахмарову становилось лучше и лучше, здоровье его поправлялось. Он оживлялся и больше творил. К концу четвертой недели он объявил отцу, что абсолютно здоров, так как его больше ничего не беспокоило. Мой отец предложил Ахмарову снова провериться. Результаты были ошеломляющими – врачи признали Ахмарова здоровым, от чего были сами поражены не в меньшей степени.
После этого случая, Ахмаров стал относиться к моему отцу как к сыну, заботясь о нем и поддерживая его во всех делах и даже, когда мой отец привел в гости к нему свою будущую жену, то есть мою маму.      
Я не знаю, что больше сработало в исцелении Ахмарова: сила убеждения моего отца, сила диеты, эффект Плацебо или, может быть, молитвы моего отца, когда он готовил лечебное блюдо? Наверное, все целиком.