Окна с решётками

 

                Сильным обещаны города и пастбища
                Деньги и женщины, камеры да кладбища(с)


Степановну, местную почтальоншу, нашли с ножом в спине на пустыре, недалеко от общежития. Уже мёртвую и без денег. В этот день она разносила пенсии, и последней квартирой, которую бабка посетила перед встречей с господом, была наша коммунальная.

Прописано в ней десять человек. Живёт восемь. Меня в тот день дома не было, но подтвердить это никто не смог. Пошли допросы, визиты в отделения, всё как в сериале про Мухтара. Эксперты решили, что убийца женщина. Удар был не сильный, и умерла она не от ножа, а от остановки сердца.
 
Денег у Степановны было немного. Пять тысяч гривен с лишним. Думаю, это не стоило того. Не жизни, в смысле, а вот этой постоянной нервотрёпки, возни, мельтешащих перед глазами синих рубашек. Словом, не почтальоншу жалко было, а нас. Она-то уже свое отмучалась, а нашему блоку это только предстояло.

Сначала я не придала этому значения. Ну водят, и водят, на работе меньше часов торчать. Ожидалось, что виновного найдут быстро, и нам дышать легче станет. Всё же на одного человека меньше очередь в ванную по утрам - это вам не шутки.

- Так где ты говоришь, была? - спрашивают у меня в отделении

- Гуляла.

- Так гуляла, что тебя никто не видел?

- Не видел.

- А может, ты на пустыре гуляла? С ножиком? А?

Я рассмеялась.

- Вообще я там часто прохожу. Но в тот день меня там не было. Да и в спину, бабку. Нет, это не по мне.

Мент смотрит на меня охуевшими глазами.

- Какая, нахуй, разница, в спину, в глаз, в живот?! Мы говорим сейчас об убийстве, ты осознаешь вообще серьёзность ситуации? Это же человек, блять, а не комар!

Он не на шутку разошёлся, долго плевался слюной, покраснел, раздулся. Как сеньор помидор.

- Послушайте. На Земле семь миллиардов человек. И четыре из них находятся за чертой бедности. Каждые сорок секунд кто-то на планете сводит счёты с жизнью. Каждый час кото-то сбивает машина. Молодые ребята от рака умирают, детей насилуют их же отцы. А вы мне про почтальоншу, про несчастные пять тысяч украденных. Я же не Раскольников, хотя, признаюсь, мысли были. Только глобальнее, не такие мелочные и ничтожные.- объясняю я.

На этом наша беседа в тот день и закончилась. Менты, видно, не ожидали встретить кого-то циничнее их самих. Хотя я такой не была, на самом деле мне было жалко Степановну. Теперь разве важно, кто это сделал? Мне сама возможность убийства ради таких денег казалась сумасшедшей.

Разговоров о погибшей было много, вся общага только и жила сплетнями. Бабки бегали доносы писали, жалобы. Особенно модно было писать обо мне и о Тане, моей соседке. Таня попала к нам случайно. У неё был дом в частном секторе, но он сгорел. Государство предоставило общежитие. Сырую грязную дыру, в которой и жить-то не особо хочется.

Наши бабы Таню не любили. Может, просто завидовали её образованию, умению красиво говорить, одеваться.  Я слышала по ночам, как она плачет. А днем видела, как неумело жарит яичницу на общей плите, потом моет сковородку в потресканной  раковине. Но больше всего её угнетали решетки на окнах. Квартира наша на первом этаже, и жильцы решили, что таким образом оберегут себя от воров. А сами воровали, и даже не скрывали этого.

Я привыкла к общаге, прижилась. Троещина - это прототип американского проекта Прюит-Игоу, и его грандиозный конец уже начался. Не с убийства  Степановны , а с чего-то гораздо большего и серьёзного, с того, что живёт в каждом из нас. Это иерархия. Культ сильных против слабых. Богатых против бедных. Здоровых против больных. Общество - единый живой организм, а мы в нём - раковые клетки. Нас выжгут химиотерапией или вырежут скальпелем. Загонят в концлагеря и закроют на карантин, как в Оране. И тогда мы сами себя уничтожим. К нам не сунуться даже спецотряды, просто однажды заминируют корпуса и взорвут всё к ***м.

- Танюш. Тебе нужно съезжать, - говорю я ей. Когда всё закончиться, пообещай, что снимешь комнату в порядочном месте.

Она кивает.

-А как же ты?

А я не могу. У меня это всё уже в крови. 


Прошло несколько месяцев, и ситуация вымотала всех. Следователь ходил к нам каждый день, писал что-то у себя в блокноте, задавал идиотские вопросы. Я даже его имя отчество выучила. Виктор Петрович.

- ***вый ты специалист, Виктор Петрович, - говорю ему, когда он в очередной раз мнется у моего порога - не можешь справится со своими обязанностями, иди работать в охрану.

Мои нервы начали сдавать, хотя и так железными никогда не были. Ночью я почти не спала, всё время крутилась, пила таблетки от бессонницы, но и они не помогали. Даже отказалась от мысли, что Виктор Петрович баран и не может справиться с таким лёгким делом. Конечно, он может. И даже знает, кто убийца. А нас он мучает, заставляет быть наготове. Постоянно дёргаться, прислушиваться к шуму за дверью, думать. Он просто ненавидит людей, может, потому  в милицию и пошёл. Применяет своё психологическое оружие, за такое не грозит наказание. А работает оно, между прочим, железно. Лучше ядерного работает, потому что не убивает, а изнашивает.

Не было никаких пыток, матрацев и дубинок, ничего противозаконного. Но на свои синяки под глазами у я уже не могла смотреть. А он всё ходил к нам, ко мне и к Тане. И ему всё было интересно, от рациона питания до цвета белья. Беседовал спокойно, как законченный меланхолик. Тянул слова, качал головой, покашливал. Говорил, что жизнь одна из нас себе испортила. Он, мол, всё равно докопается до сути.

- И не смотри на меня так, - кивает в мою сторону.

- Не буду. Только ты пойми, что жизнь моя испорчена по умолчанию. Она такая же гнилая, как и твои зубы. Глянь вокруг, и всё поймешь. Можешь зайти на кухню, или в душ, и посмотреть там. Предложишь что-то ещё более ужасное? Да я уже на самом не человеческой помойки, дядь. Меня даже сага Данте не пугает, а вот ты боишься. Нам-то с тобой на одном круге ада под огненным дождем торчать целую вечность. 

Тётя Люда на кухне разделывала курицу. Никак не могла отрезать ей крылья. Руки соскальзывали, а духовка уже была разогрета. Люда торопилась, пыхтела. Таня сидела за соседним столом и наблюдала.

- Жалко её - кивает на посиневшую тушку

- Её не жалко, - говорю.- Гораздо больнее, когда крылья отрезают живым.

Пришёл на кухню и Виктор Петрович. Его постоянному присутствию уже никто не удивлялся.

- Ну что, девочки. Не надумали признаться? - и хохочет, придурок.

- Да что ты до девок доебался, не они это! - кричит на него тётя Люда, как на своего пьяного мужа. - Вон Витька где был, а? Витька убил, к гадалке не ходи!

Петрович сел так по-хозяйски рядом с Таней, приобнял её.

- Да нет, удар был слабым, понимаешь. Не Витька это. Да, Танюш?- Ещё сильнее её к себе прижимает, и смеется, как в фильмах смеются отрицательные персонажи. - тебе зачем деньги нужны были? На джинсы новые?

Я взяла нож с доски. Тот, которым курицу потрошили. И ударила его в висок.

- Слабый удар, говоришь?

Надеюсь, он это успел услышать.

                Даша Д.