6 Начало лагерной жизни, приезд Ходуса и Поздняков

Так началась лагерная жизнь. С шести до двенадцати они
Работали, потом подходил обед, и так как работа была сырая,
За обедом каждый выпивал стакан водки. После обеда они
Спали, а с двух до шести снова отправлялись работать.
Вечером каждый занимался своим делом. Ленинградцы играли
в, пели, шахматы, пели песни у барака, писали письма.
Артамонов вёл какие-то записи. Комендант Вася садился за книжки,
Он готовился в техникум. Логинов чаще уходил в лес. Письма
писать ему было некому. Он ходил по лесу, бродил по болотам.
 Сверху болота уже оттаяли, но в глубине ещё держалось
промерзание. В лесу шумели птицы, почки деревьев стали
клейкими и мягкими. Когда  он что – нибудь насвистывал
птицы умолкали, и сквозь зеленеющие ветки видно было,
как они вертят головками, разглядывая его. Иногда Логинов
выходил к реке, берега которой были зажаты серыми камнями.
Он выбирал местечко поудобней, и садился покурить.
Вдали,  верховьях реки, дымились серые горы. Часто он
Вспоминал Елизавету Фёдоровну, и его тянуло к ней, в Калату.
Он пересиливал своё желание и заставлял себя не думать о ней,
так как считал неудобным, в самом начале работы, покидать
 партию, хотя бы и на один день. Однажды он всё- таки,
не выдержал и решил написать ей письмо. « Дорогая Елизавета
Фёдоровна, в течение всего времени, что я живу здесь, - писал
он, - я каждую минуту, думаю о вас, я слышу ваш голос, вижу
ваши глаза…» Тут он поймал себя на лжи. Далеко, не каждую
минуту, он думал о ней. Он бросил карандаш и сказал самому
 себе: - Не будь, слюнтяем. Ты геолог, а не лирический тенор».
Прошло много дней, с тех пор, как партия Артамонова
Приступила к работе, а руды не находили.  Тщетно геологи
исследовали участки, наблюдали распределение тока, в
искусственно созданном электрическом поле – руда, не давала
о себе знать. Целыми днями они возились у телефонов, в которых при возникновении электрического поля, должен был появиться звук.
Но всё время картина получалась спутанной, звук терялся.
 - Вы что-нибудь слышите? – орали они друг другу. Никто из них
ничего не слышал, и даже сам Артамонов, ничего не мог понять.
Логинов вспоминал историю Абатуровского и думал о том, что вот
 и здесь теоретические выкладки профессоров разошлись с
полевой практикой. Но потом он сообразил, что рудное тело,
 может быть, лежит слишком близко, от  дневной поверхности
и поэтому в телефоне, вместо характерного звука, похожего
 на жужжание зуммера, слышится какой-то треск, а потом
наступает тишина. Он сказал об этом Артамонову. Тот внимательно посмотрел ему в глаза, потёр ладонью щёку и пробормотал:
- А  знаете, может быть, вы правы. Действительно, Логинов
оказался прав. И в несколько дней, на исходе первого месяца
они  открыли одно за другим, семь месторождений.
Вскоре из Калаты прибыли Ходус и главный геолог треста,
 Поздняков. Познякова Логинов знал по Свердловску, но
Старшего геолога, мужа Елизаветы Фёдоровны, увидел впервые.
Он оказался маленьким лысоватым человечком, в пенсне.
И Логинов нашёл, что фамилия Ходус, шла к нему.
Вместе с прибывшими Логинов пошёл на участки, и этот
маленький смешной геолог, с такой жадностью и интересом
лазил по канавам, пачкаясь в глине, и разглядывал породу
что Логинов понял, что он настоящий человек, любящий свою
профессию, знающий своё дело. В присутствии начальников,
начали бить первый шурф.  Бил шурф Моисеев, один из лучших
шурфовщиков в партии, мужчина большой физической силы.
 С ним Логинов успел подружиться, это был толковый и славный
человек. Логинов с волнением ждал  результатов.
Руду пока что показывал электрический ток.  Логинову
не терпелось, своими глазами увидеть колчедан, потрогать
 рукой. Ему иногда казалось, что колчедан здесь будет
особенный, не такой, какой бывает обычно. Может быть
такое чувство он испытывал оттого, что именно он, Логинов
помог обнаружить месторождение. Ходус несколько раз
приближался к  Логинову и быстро поверх пенсне, оглядывал
его. Но Логинов не замечал, проявляемого к нему интереса.
 Он стоял у самого края шурфа, порода, которую выбрасывал
Моиссев, осыпали его сапоги.  Он ждал руду и больше ни
 о чём не думал. Его переполняли чувства, какие он редко
испытывал. Ради этого дня, даже ради одного только
мгновения, когда Моисеев выдаст на поверхность, первый
 кусок колчедана, Логинов жил и учился все эти годы.
Все свои двадцать семь лет, он только и стремился к этому
Моменту – так  казалось теперь Логинову. Сейчас этот
момент должен наступить.