Прощайте, красотки... ч. II

                Механик.

 Наш каплей, как я говорил, был немолод. Для его возраста звание очень скромное. На флоте с продвижением по службе иногда случались казусы. Об одном ярком писал Виктор Конецкий.

  Молодой лейтенант, будучи в Москве, помог скромному старшине 1 статьи избежать неприятностей при встрече с сухопутным патрулём. В памяти свежи были воспоминания, как убегали от патрулей, будучи ещё курсантами. Проявление морского братства, так сказать. Старшина спросил фамилию спасителя и добавил, что должок вернёт обязательно.
Лейтенант не придал особого значения словам выпившего матроса. А зря!

 Карьера его после этой встречи стремительно пошла вверх. Не буду интриговать, скажу, что старшина служил в Главном штабе ВМФ и мог двигать бумаги с награждениями и продвижениями по службе.

  Но могло быть и наоборот. Задержки при повышении по службе могли быть следующие:
1. Больно умный. Это значит, что пытался показать свой ум перед начальством поперёд батьки, то есть непосредственного командира. Это горе от ума.
2. Совсем тупой. Выучиться -  выучился, а на практике ноль. Даже лизнуть когда надо, не знает. Но на лодках таких практически не бывает.
3. Несгибаемый. Совсем не дипломат. Говорит в глаза начальству, что думает.
4. Невинный. Подчинённые крепко влетели, дошло до верхов. Наказали. А заодно и их командиру очередное звание придержали.
5. Под горячую руку. На учениях допустили ляп, а руководство, до конца не разобравшись, на полную катушку первого попавшего из многих.
6. Медвежья услуга. Жена пожаловалась в политотдел, что пьёт или бьёт, по бабам ходит. Вот беднягу и задвинули. Офицеру плохо, и семье не лучше.
7. Пьёт.  Пьют все; но если это мешает службе, то и со званием проблемы.
8. Недоучка. Это не значит, что тупой, просто мог вырасти не из высшего военного ВУЗа, а из средне-технического  военного училища или гражданского института. Нормальные служаки, но без академии хорошего звания не получить.
Были и другие причины, я не все знаю.

Возвращаюсь к командиру БЧ-5. Офицер он был хороший, употреблял, как многие, а звание скорее всего не повышали по пункту 8. От сослуживцев слышал, что присвоили Васильичу кап-три уже после моего ДМБ. Но это уже последнее звание перед выходом в запас.
 С ним у меня случилось такое происшествие.

Лодка стояла у пирса, занимались профилактикой, мелким ремонтом, покраской. Выхода в море в ближайшие дни не предвиделось. Матросы сновали по всем отсекам. Царила привычная рабочая суета. Больше всех был озабочен командир БЧ-5, на нём вся электрика и механика, поэтому офицер пропадал в прочном корпусе допоздна.   В один из дней ему нужно было пополнить запасы шила. Я случайно подвернулся Васильичу под руку.
- Пойдёшь со мной – заявил офицер.

Взяли две канистры и пошли в АХЧ. Я был ещё молодым на лодке, года не отслужил; всё было интересно. Канистры оказались не такие, как обычно возили с собой водители грузовиков, а квадратные, из тонкой нержавейки, с маленькими ручками. 

Зашли к майору, начальнику АХЧ, с ним вместе отправились на склад. Возле закрытого помещения слонялся тщедушный пьяненький мичман. Незлобно оттолкнув его с дороги, майор открыл двери склада. Чего там только не было?! От уплотнительных колец, противогазов, портативных радиостанций до «шикарных» кресел и качественной хрустальной посуды. Бочки с краской стояли вплотную к бочке со спиртом.

 Васильич плотоядно облизнулся на новенькие запчасти и оборудование.
 - Тебе  к зиме – угадал мысли механика майор. – А сейчас только шило!
 Но Васильича на мякине не проведёшь! Выцыганил всё-таки что-то из мелочей, так иногда необходимых в море.

   Я отдал канистры и затаился в углу мышкой, тихонько наблюдая за происходящим.
А зрелище было интересное. Каплей протянул канистры майору, тот чуть кивнул головой мичману. Мичман неуверенной пробежкой, но  резво, подъехал к канистрам, нашёл трубку резинового шланга. Один конец вручил майору, другой торжественно зажал в руке. Начальник АХЧ не спеша отвернул крышку двухсотлитровой бочки, сунул туда конец шланга.

- Соси – приказал мичману. Тот схватил другой конец шланга, стал тянуть воздух, чтоб потом таким нехитрым приспособлением налить спирт в нашу канистру. Этот способ известен был каждому водителю. Создавая минимальное разрежение воздуха в шланге, человек работает, как насос, пока жидкость не попадёт в рот. Дальше работает закон физики о сообщающихся сосудах. Сплюнет водитель бензин, что попал в рот, невелика беда.
Бедолага-мичман сосал из шланга, сколько мог, пока майор не дал ему подзатыльника со словами:
- Ну что присосался, хватит!
Мичман послушно трясущейся рукой вставил шланг с живительной влагой в канистру. Когда канистра наполнилась, он бережно перенёс шланг к другой, держа ладошку ковшиком. Схлебнул  с руки остатки и, довольный, потихоньку уплёлся за ворота.

  Механик увлёкся разговором с майором, канистра наполнилась, стала переливаться. Но, поскольку ёмкость квадратная с высоким буртиком, спирт не выливался, а разлился по поверхности канистры.
- Эх, мать-перемать – заметил упущение нач. АХЧ, выдёргивая шланг.
– А ты куда смотрел? – накинулся он на меня.
- Да не трогай ты его, молодой он, недавно пришёл! – заступился за меня Васильич.
- Молодой, а глазом вон как зыркает.
- Забирай – скомандовал каплей.

Я забрал одну канистру, вторую офицер понёс сам. Увидев, как аккуратно я несу, стараясь не пролить то, что на поверхности, Васильич предложил:
- А можешь выпить всё, что разлилось?
- Могу! – отвечаю залихватски.
- Пей! – пытливо глядя на меня, говорит офицер.
Я подношу тяжёлую канистру ко рту и начинаю глотать обжигающую жидкость. Пью, а оно не кончается!!! Уже дыхания не хватает, поднимаю выше проклятую железяку, спирт течёт в горло и по подбородку!
- У-уффф – наконец-то смог выдохнуть я. Видок у меня был в тот момент не лучший! Выпученные глаза, слёзы на щеках, роба на груди мокрая…
Наконец, когда я смог вдохнуть полной грудью, Васильич иронично-оценивающе смотрит на меня:
- Ну что ж… Боец! – выносит вердикт.

  Не могу сказать, что в 19 лет я был опытным пьяницей. Вино перед танцами, да и то не всегда, изредка немножко пива. Крепкие напитки мною были почти не изучены. Поэтому несколько крупных глотков спирта стали серьёзным испытанием для молодого организма. Зато в  глазах механика едва уловимо мелькнуло: свой!

 Когда   подошли к пирсу, меня уже немного качало. Механик распорядился проводить меня в 7й отсек, уложить и не трогать, пока сам не проснусь. Проспал я двадцать часов. Проснулся на следующий день, когда команда пришла с береговой базы. Друзья принесли «завтрак в постель» и большую кружку воды.

  С механиком у меня сложились хорошие отношения. Как и любой командир, он мог яростно обругать, если сделаешь что-то не так, но горой стоял за своих перед  офицерами иных подразделений. Так же поступали с подчинёнными и другие командиры и мичманы. На подводной лодке, где каждый понимает свою долю ответственности за судьбы всего экипажа, складывался хороший дружный коллектив, где офицеры были не начальниками, а старшими товарищами. Я не скажу, что все были «не разлей вода». Как в любом замкнутом коллективе, случались трения, ссоры, споры. Годковщина в наше время присутствовала, но никогда не было жёстких, унизительных процедур, буйным цветом расцветших перед и во время перестройки.

  В подшивках газет «Страж Балтики» прошлых лет, когда моряки служили ещё пять лет, во многих заметках подчёркивалось: годок – опора командира. В наше время понятие «годок» стало в официальном языке замещаться словом «старослужащий». И смысловой акцент слова стал смещаться к негативу. Может быть, это и явилось неким толчком к жёсткому противостоянию в дальнейшем молодёжи и старослужащих.