Крысы

I
Сырые стены. Стук в дверь потревожил мой сон. Согласно приказу я в полусне начал судорожно собирать свои вещи. Кое-какие документы, еды на первую ночь, все остальное я получу на месте. Плач мамы, крепкие объятия и вот уже поезд увозит меня далеко от моего дома. Я сидел на краю плацкартного сиденья и смотрел на темный, уходящий пейзаж моей родной местности, изредка поглядывая в хорошо освещенный коридор вагона, будто ждал кого-то. За мной оставались сопки, похожие одна на другую, на которых я любил по-долгу лежать, обволакиваемый солнцем и суховеем, и родные леса, гуляя в которых я забывал обо всем. У меня были смешанные чувства. Меня распирало от гордости, а с другой стороны я уже скучал по дому. Я сходил попросил бумагу и принялся писать письма. В такие моменты вдруг появляется столько всего, о чем ты хотел сказать, но по какой-то причине не говорил. Я написал письмо родителям, но на остальных листов не хватало. Таких как я было немало и бумага была сильным дефицитом на поезде. И я начал писать на том, что есть, на фантиках, которые я случайно нашел в карманах, на всевозможных клочках с упаковок продуктов, на рваном картоне с коробок и даже на туалетной бумаге. Я не думал, что у меня так много друзей. Все это спасало меня от одиночества на пару дней, потому что это как разговор, а разговаривать мне было, пока, не с кем. Я даже признался в любви девушке, которую когда-то любил. Общая проблема сближает, это необходимость, без этого все разрушится само по себе.
В ту ночь, в ту секунду, когда я услышал стук в дверь. Я уже знал, что пришли за мной.
На четвертый день на одной из крупных остановок ко мне зашли трое. Один из них высокий, широкоплечий. Он был самый крупный из всех. Лицо доброе, задумчивое немного, щеки пухлые. Все это сразу вызвало во мне доверие. Нас забирали в том, в чем мы были. На нем была черная теплая рубашка из приятного материала, брюки защитного цвета и рабочие ботинки. Второй был немного пониже, с острыми чертами лица и орлиным носом. Жилистый и худощавый. Он то и дело доставал  сигарету из пачки, но внутри курить запрещалось, и он, покрутив немного ее в руках, клал обратно. Третий был очень молодым, наверное год-два как школу окончил. В его глазах виднелась некоторая растерянность, как и у всех здесь в первое время. Он сидел, смотрел в окно, будто бы нас и не было. День был дождливый и вместе с ними в вагон зашел еще и запах сырости. Я не очень-то любил говорить, но после нескольких дней одиночества мне захотелось сказать первым:
-Ну что, давайте знакомиться? - и тут я понял какую ошибку я совершил, никто не захочет сейчас разговаривать, но несмотря на это они все же ответили -Кирилл, -Александр, -Михаил, такие были их имена в том порядке, в котором я их вам описывал. Но больше никто так и не проронил ни слова.
Нас хорошо кормили на больших остановках и как только земля и улицы поехали за окном, нам начал разносить еду суетливый дежурный. Принесли отваренный рис и пару добротных котлеток. Я сразу начал уплетать, другие даже не притронулись к еде, я их понимал, с тем что произошло сложно было свыкнуться. Но вскоре ими овладел здравый смысл и они, с комом в горле, лениво начали есть. Потом я заварил чай, а Кирилл достал небольшой контейнер с вареньем и угостил всех. Этот жилистый интеллигент, Александр, старательно и с напряженным видом пытался выловить варенья без ягод. Он будто не замечал, что на него все смотрят, но у него не получилось и в ложку все равно запрыгнули две проворные смородинки. Можно было увидеть как на его живой мимике появилась досада. И тут Кирилл разразился своим басовым громогласным смехом, а виновник понял, что случилось и ему тоже стало смешно.  Искренний смех большого добряка был настолько заразителен, что все улыбались и смеялись, будто мы старые друзья и сидим в пивнушке. Как только смех закончился, в воздухе повисла тишина. В тот день мы так больше и не заговорили, все были заняты своими мыслями. Наступила ночь и все расползлись по своим местам.
Утром меня разбудили удары игральных карт о стол, а может быть я просто выспался. Я свесил голову с верхней полки, чтобы лучше осмотреть обстановку. Мужики играли в дурака, а парень сидел на своем месте, да с таким видом, будто и не ложился. Здоровяк близко рассматривал карты, хмурился и постоянно бубнил что-то себе под нос, а Александр держался наоборот, строго, напыщенно с каменным, холодным лицом, но время от времени показательно хмыкал. В конце концов Кирилл победил и его доброе лицо расплылось в улыбке. Как тут проигравший предложил поиграть в шахматы, объяснив, что там действительно думать надо. Шахмат у нас не было. Я спустился, сделал все утренние дела и присел к столу с чаем, и мы внезапно разговорились. Кирилл рассказал, что квартира у него в городе, но живет большинство времени у своей одинокой больной бабушки в деревне, помогает ей с хозяйством, в городе только на заработках. Несмотря на это, он не производил впечатление деревенского, хоть и прожил там всю жизнь, он увлекался музыкой и был весьма начитан. Я удивился, когда он назвал несколько серьезных музыкальных групп, в голове я подметил пару новых, но вскоре понял, что это бессмысленно. Санька, как мы его называли, был журналистом и работал, пока их не прикрыли в силу сложившейся ситуации. Миша с такой же безнадежностью продолжал смотреть в окно.
А ты чего скажешь? - сказал немного резко Кирилл, -Не приставай, не сейчас - почти в один голос сказали мы ему.
Немного в недоумении Кирилл пояснил, что в нашей случае нам лучше знать о друг друге все. 

II
Нас прервал въезд в темный тоннель. Звук, развевающийся по просторам переместился внутрь поезда. Ту-ту-ту-ту -  проходил через наши тела и отдавался в висках биением сердца. Все вокруг почернело, как знак чего-то совсем нехорошего. Мои соратники сидели как загипнотизированные, только редкие огоньки отражались на их хрустальных сферах - глазах. Мне кажется у них даже были открыты рты и они вроде бы что-то шептали.
В поезд проник ослепительный белый свет, и все вдруг ожили. Самое серое небо, которое я когда-либо видел. В него вздымались черные клубы густого дыма. Страшное безмолвие и отвратительная серость. Волна немого страха прокатилась по всему поезду. Мы въехали в город, но здесь все уже давно закончилось. Люди отсюда ушли, оставив его умирать от ранений. Вокруг нас кружились темные, урбанистические пейзажи. Большую злобу им придавали посеревшие граффити. Это было трагическое упоминание о том, что здесь, в этих руинах, в этом стылом аду, когда-то жили люди. Километрами по рельсам назад осталась чья-то юность и прежняя, невозвратимая жизнь, с ее маленькими проблемами, победами и неудачами, драмами и разочарованиями. Там, где мы, жизни давно нет. Отсюда мы уже никогда не вернемся прежними.
Чем дальше мы забирались, тем отвратительнее был вид. Резким движением Кирилл задвинул занавески и вывел нас из транса. Никому больше не хотелось видеть это. Мы только сейчас поняли, куда попали. Страх и недюжинная озадаченность нависла как грозовая туча. Смятение. Ударил гром и полил дождь.
День длился бесконечно. Все расползлись по своим койкам и с открытыми глазами смотрели в стену. Кроме Кирилла, он с прежним своим спокойствием невозмутимо сидел за столом. Поезд то замедлялся, то ускорялся, временами останавливался и всем приходилось выходить и раскапывать завалы на рельсах. Иногда на путях или рядом стоял какой-нибудь подозрительный объект, машина например, и поступал приказ остановиться. Это могла быть взрывчатка. Все, кроме смерти, покинули этот город. Даже без боевых действий мы уже потеряли человека, он напоролся на растяжку и ему оторвало ногу, умер от потери крови. Все смотрели на его муки, на кровь, струйкой брызжущую из его тела, но ничего не могли сделать. Ранение было слишком тяжелое. Мои руки были в крови. Даже с дождем отсюда не уходил запах затхлости и сероводорода. Раз за разом мы выходили из поезда и под ледяной дождь разгребали очередной мусор, поскальзываясь и падая в лужи. В конце дня мы были измотаны и вяло плелись, оставляя грязь и кровь за собой. Дух был потерян, мы раздавлены.
Кирилл со всей силы ударил кулаком по столу, так, что послышался треск.
-Кто вы такие? Почему вы так себя ведете? У вас такой вид, будто мы уж проиграли! Где ваша гордость?
Он кричал так громко, что заглушал гром. Его слова тут же подействовали на меня и во мне загорелся огонь, усталость отступила. Я посмотрел на двух других, они молчали, но выпрямились. Они тоже все поняли. Кирилл напомнил нам, зачем мы здесь и ради кого.
Я хотел умыться, но последняя живая станция была очень давно и воды, как следствие не было. Свернув и убрав свою постель я прилег и тут же, как показалось меня разбудили на очередную вылазку. Сонный, на автомате, я раскидывал заграждения. Под светом фар виднелись быстро мчащиеся капельки, они тут же, как ножи вонзались в землю. Кто-то стоял и уперевшись на лопату  дремал, до того момента пока не получал тычку от командира. Он подходил и ногой выбивал лопату из под рук. Кто-то падал и бился головой, кто-то просто от удара просыпался и как ни в чем не бывало пытался копать с невидимой лопатой в руках. Свет больно бил в глаза, будто бы я был на допросе. Эти пробуждения происходили постоянно. Я только ложился и меня тут же будили и опять эта беспамятная работа. Все гудело, глаза болели, в ушах стояли крики командиров. Каждый раз, проваливаясь в сон, мне казалось что я в разгаре боя, стою с лопатой посреди действия. Вокруг свистят и сверкают пули, грохочут взрывы, неслышимые команды и крики летают где-то рядом со мной. Как вдруг они настигают меня и обращаются ко мне. Эти голоса на срыв звали меня и повторяли мое имя, а я не мог сдвинуться с места. Мои руки прилипли к лопате, а все мои старания сделать какое-либо движение уходили в какое-то мерзкое и вязкое измерение, где постепенно угасали. Потом ко мне летела пуля. Я слышал выстрел и уже знал кому он предназначен. Она врезалась в мою челюсть с невероятной силой. И я, все еще находясь там, падал на спину, в полете разглядывая серое небо, с разлетающимися по нему брызгами крови. Удар. Серое небо менялось на черное, брызги крови - на брызги воды, а надо мной стоял офицер, подсвечиваемый сзади двумя желтыми глазами. Руки его были за спиной.
Нас вывели из поезда на какой-то станции. Вокруг стояло много людей в форме и они с некоторым отвращением смотрели на нас. Много огней вокруг, это был или вечер или раннее утро, я не смог разобрать. Неосознанно мы образовались в одну длинную колонну и слепо куда-то шли. Чем ближе я подходил, тем отчетливее слышал воду, с напором вырывавшуюся из шланга. Освежающая водяная пыль долетала до меня. Я постепенно приходил в чувство.
Голос говорит:
-Раздевайся.
Я поспешно начал снимать свою одежду или то, что от нее осталось. Вода из брандспойта бьет в грудь и сбивает меня с ног. Такой напор используют для подавления беспорядков на улице. Сейчас это была необходимость, мера наказания, среди нас разные люди, есть и преступники. Усмирение недовольной толпы и экспресс-помывка. Я иду дальше, холодный ветер пробивает меня до костей. На моих глазах проступают синюшные полосы, прямо у меня на ребрах, как от решетки для гриля. Знакомые крики раздаются за спиной. Двое моих уже прошли и ошарашенно бегут ко мне. Кирилл стоит, от него как от стены отлетает мощная струя, оператор переводит её на лицо, и он, скорчившись от боли, падает. Нервный, больной смешок. Смеяться над болью других - качество, приобретенное мною в детстве. Нам выдают свёртки, слишком маленькие и лёгкие, чтобы быть экипировкой. Первое - кусок материи метр на половину - он будет вашим полотенцем, бинтом, жгутом, флагом. Намочив, им можно закрыть лицо от дыма, оторви кусок и используй для розжига, нарисуй углем на нем веселую рожицу и называй его Уилсон, затем свяжи веревку и удави себя. Эта тряпка - само творчество во плоти, с ней ты богоподобен. Второе - форма. Третье - оружие, сюрприз был в том, что у всех оно разное. Тебе могла достаться только граната или боевой нож, везло если попадалось что-нибудь огнестрельное. Все что угодно, беспроигрышная лотерея, азарт. Я был в одной из первых групп и мне дали ак47у("у" означает "укороченный") и дополнительную обойму. Шесть десятков выстрелов, хватит на шесть десятков войн. Это не сарказм.
Без сна и покоя просыпается циничность и безразличие, становишься машиной. Это не плохо и не хорошо. Это помогает.
Следующий пункт: еда. Современный сухой паек на четверых, чтобы съесть его сейчас.
В общей толпе я обогнул состав сзади и прошел к своему вагону. Это была конечная станция перед отправкой на наше "задание". Судя по звукам это было недалеко. Мой чуткий слух различал совсем призрачные выстрелы чего-то тяжелого, доносящиеся с севера, туда вели пути.
Автоматная очередь, она была совсем под ухом, какой-то бедняга решил сбежать, вот для чего по периметру столько вооруженных людей. Я чувствовал себя преступником.
Позже подоспели мои друзья. Все они тоже изрядно покорежены. Сбитый нос, синие бедра, разбитые локти и колени. Они молча одевались, а я подготавливал еду. Паек и правда оказался современным и технологичным. Сквозь мембрану заливалась любая вода, даже из болота, даже из собственных мочеиспускательных каналов. В продукт попадала только вода, так говорилось в инструкции. Затем грязная мембрана снималась, добавлялся реагент и происходила термическая реакция, нагревающая продукт. Готово к употреблению.

III
Четыре бездыханных тела, казалось бы уже совсем бездушные и циничные, но с искрой в сердце, которой еще предстоит сверкнуть и зажечь пламя братства и дружбы. Здесь находят настоящих друзей, но здесь они и остаются. Вот они, сидят, облокотившись на друг друга, глаза их закрыты, а каски трясутся на их головах.
Заскрипели и засвистели тормоза. Скрежет металла рвал уши. Состав остановился. Где-то рядом одиночные выстрелы разрезали пространство. Похватав оружие с верхних полок, мы прильнули к холодному полу. Уже давно светалось и через отражение в окне можно было увидеть другие составы. Их освещало теплое солнце. Впервые за столько дней - подумал я. На нагретый металл слетелись черные, омерзительные вороны и беззаботно каркали, не обращая внимания на выстрелы тяжелых снайперских винтовок. Я двинулся просмотреть соседние вагоны, как тут из рупора, прикрепленного под потолком, которого я никогда не замечал ранее, прозвучала команда:
-Двигайтесь в сторону населенного пункта и окажите поддержку нашим союзникам.
Звучало очень уж сухо, было похоже на запись.
-Нынешние командиры немногословны - подметил Саня - никакой моральной поддержки, сухие команды, и те без четких указаний.
Мои опасения подтвердились, когда запись начала повторяться с небольшим интервалом. Нас сюда закинули и бросили, офицеры, все они остались там, на станции. Да какие они офицеры, они выполняли только роль надзирателей и перевозчиков, доставляя нас - живой груз. Неудивительно, что сообщение такое короткое. Длинная ораторская речь, с призывами и громкими лозунгами, звучала бы как оскорбление.
-Теперь мы сами по себе здесь, волей-неволей а двигаться придется, без командования зато под пулю не отправят. - выразил за меня мои мысли Кирилл -Какими бы они не были, мы не за них сражаемся, а теперь давайте выбираться.
Чуть привстав, я переполз ближе к окну и стал осматриваться. Вокруг было много переплетающихся путей и стоящих поездов. Далее по путям, со стороны явно бедствующего города с высоток все просматривалось снайперами. Идти в открытую - верная смерть. Прямо передо мной три состава подряд образовывали безопасный карман, в котором можно было укрыться, но выход был с другой стороны. Было решено выбить стекло и пробраться на место через него. Выстрелы участились, видимо кто-то уже покинул поезд, а может быть и этот мир.
Действовали быстро, стекло вдребезги и вот уже тучный великан летит на усыпанные белыми камнями рельсы. Я последовал следующий, за мной прыгнул Саня. Повисла напряженная тишина, последнего не было видно.
Надо было его первым отправить, надо было его первым отправить. - бесшумно запричитал Кирилл - О чем мы только думали? О себе мы думали!
Лезть обратно было опасно, мы привлекли внимание, а опасный угол позволял нас достать. Попытки дозваться до него были безуспешны. Как тут он вылетает, и чуть не вписавшись в нас, падает перед нами. В ту же секунду вместе грохотом от железа отлетает яркая искра, оставляя за собой борозду блестящего металла. Кирилл поднял его за воротник и угрожающи, но спокойным тоном произнес, смотря ему прямо в глаза:
-Никогда, больше никогда не пугай нас. -  он опустил его на ноги и похлопал по плечу.
Наш состав выглядел так, словно его рисовал человек, в чьем мире не существует понятие перспективы. На стыках вагонов колеса отрывались от рельс,  кое-где они сошли с направляющей. Как мы могли не заметить такой крен находясь внутри. Это было не экстренное торможение, мы врезались в другой поезд и не заметили. Импульс дошел до нас уже изрядно ослабевшим. Сотни поездов, старые, разбитые и мы - только прибывшие. Все это походило на ссылку, куда ссылали ради отвлечения. Настоящая борьба не здесь, а нас - на мясо.
Нужно двигаться. Единственный выход и спасение - под поездом. Крысы, ползущие друг за другом, хвост мешается и тычет в морду. Вокруг смерть, мы выживали на маленьком островке безопасности. Мы ползли в два ряда, пытаясь сохранить темп. Игрушечная железная дорога, если у меня когда-нибудь будет сын, я никогда не сделаю ему такой подарок. Черный сапог так часто прилетал мне в лицо, что никто уже не извинялся. Клокочущие выстрелы, тут ведь только снайперы, кто-то расстрелял своего.
Огнестрельное оружие, в нашей компании оно было только у меня. Кириллу ничего не дали, сказали что здоровый и без него обойдется, в итоге он нашел себе какой-то обрезок трубы. У Миши дымовая граната, в нашей ситуации она была ценнее всего. Когда Сане дали какой-то тупой кухонный нож, он воскликнул: "Зачем мне нож? Мы что торт будем резать?".
Мы сделали привал. Ползешь целую вечность и не знаешь куда. Я подложил ткань под голову и задремал. Поцелуй смерти, как капля технического масла, которая попала в твой открытый рот, когда ты спишь. Я закашлялся и долго плевался, но отделаться от этого уже не получиться. Запах горящей сигареты и дым, тонкой струйкой выходящий прямо под взор ока. Я набросился на Саню. Сигарета вылетела у него из рук и попала в лужицу масла, вспыхнул огонь. Вкус смерти во рту. Теперь шансов, что мы остались незамеченными, уже не осталось. В подтверждение возле наших ушей просвистела пуля. Разозлившись на глупый риск, я полностью обнаружил наше положение. Следующие пули бьют по опорным точкам покосившейся громады, находящейся над нами. Я ошибался, здесь тоже небезопасно. Пули быстрее и сильнее мыслей. В следующую секунду я получаю удар сверху, и мой расфокусированный взгляд падает на вздувшиеся вены на шее совсем юного бедняги. Слух и зрение возвращаются. Что-то кричит на меня, а я вижу только сломанную шею, которую подцепила своим крюком эта механическая сволочь. Язык свисает из его рта. Лицо, такое старое, оно было совсем молодым. Подавив в себе все чувства, я вытаскиваю дымовую гранату из его кармана и закрываю его глаза. Все в тумане, я сжимаю в руке свое спасение, изо всех сил ползу вперед. Они зовут меня, я отстаю. Дальше конец, тупик, мы доползли до места столкновения. Выдох. Выдох. Я задыхаюсь. Я вижу ниже на ярус технический вход в какой-то тоннель, пещеру, заброшенные пути. Что угодно, я видел это впервые. Ниже, ниже, там спасение, для нас - крыс. Я тычу в лицо Кириллу дымовой гранатой и немо показываю пальцем в ту сторону. Он смотрит на меня, на гранату, кивает. Без раздумий он срывает чеку и метко кидает дым между рельс. Он отсчитывает время, дым равномерно распространяется по мертвому пространству. Один.. Мы бежим изо всех сил под свинцовым градом. Мы их не на шутку разозлили. Я скольжу по гравию и спускаюсь ниже, ближе к спасению, в свою нору. Но сзади никого. Из облака Кирилл выносит Саню на своих мощных плечах. По его ноге течет багровая жидкость.
-Дыши, не закрывай глаза, дыши, не закрывай глаза.
На ходу я накладываю жгут. Тридцать метров до цели. Мы уже не можем бежать. Выстрелы стихли, нас здесь не достают. Гравий у входа, я ложусь на него, он мягкий. Я задыхаюсь.

IV
Эта картина стоит у меня перед глазами. Завернутая к спине шея. Можно разглядеть лопнувший позвонок, проступающий сквозь кожу. Все имело рельеф и объем. Я упираюсь и изо всех сил пытаюсь приподнять поезд. Мышечное напряжение, дрожь в коленях. Как только я посмотрел в пустые серые глаза, я тут же упал в конвульсиях. Лихорадка. Мне холодно и жарко.
Головная боль и сушняк. Может я просто напился, а война мне приснилась? Ком воспоминаний подошел к горлу и вышел из меня потоком горькой желчи. Желудок сводило судорогами. Я сидел на коленях и тонкая паутинка слюны свисала на уголке моих губ. Кирилл подошел сзади и под плечи приподнял меня с колен. Вид у него был усталый и измученный.
-Спал?
Он только взглядом показал на тело, лежащее без сознания. Он всю ночь боролся за его жизнь. Вокруг раны следы сажи, ему выжгли капилляры, чтобы остановить кровотечение. 
-Ты дергался во сне, он тоже. Я..я засыпал несколько раз. У нас теперь на всю жизнь сны будут общие. - сказал Кирилл, не замечая как грязными руками растирает угольное пятно под носом.
Я опустил взгляд.
За это время выстрелы стали обыденностью и вовсе не замечались, как не замечается шум транспорта в городе.
Все пути отхода мы исчерпали. Саня приходил в себя, Кирилл готовил импровизированные факелы, промачивая куски материи в масле. Один он обмотал вокруг трубы, а другие взял с собой, чтобы менять по мере надобности. Засиживаться не было смысла, нас тут ничего не держало. Факел загорелся, что послужило негласной командой: "Вперед!". Темень обступила нас, но пробраться через сферу теплого света она не могла.  Ради безопасности мы шли вплотную к стене. В конце тоннеля не свет, а скорее трибунал, в лучшем случае тоже самое, что и сзади. Для выживания нам нужны перекрестные пути, но в параллельных тоннелях и лабиринтах это было невозможно. Томное дыхание и треск огня.
Перед нами была старая дверь технического обслуживания, если повезет, это может стать нашим "перекрестным путем". Дверь заперта. Кирилл упирает под ручку обратную сторону своей трубы и срывает упор замка, освободив нам путь. Путь...в никуда. За дверью в метре отступа была стена, на ней - полоски от спешных мастерков, работа была выполнена небрежно. Поверхность зернистая, не такая как везде здесь. Я со злости бью по стене и чувствую как что-то мягкое,  будто яичная скорлупа, хрустит у меня под рукой. Вот оно что! Рабочие, которые так халтурно заделали ненужный ход, спасают нам жизнь.
-Мой выход. - сказал Кирилл и сбросил горящую материю, отвел трубу назад и острым краем вонзил в преграду. От нее отвалился массивный кусок сырого бетона. Руки Кирилла била сильнейшая отдача, но он сделал дырку достаточной для самой большой крысы. Из нее повеяло сырой прохладой. Старые ненужные коммуникации, они всегда ведут к воде.
Мы попали в микрофлору, где все цвело и пахло. Такие места кишат ползучими тварями, которыми мы и являлись. Не зря мы сюда попали. Огромные мокрицы с обесцвеченными в долгой темноте панцирями и умными глазами-бусинками разбегались с приближением света. Это движение вокруг нас превращало темноту в нечто осязаемое и густое. Оно то наступало волной, не давая путей отхода, то облегало нас, оставляя нам коридор безопасности. Огонь увеличивал тени здешних обитателей до невероятных размеров, придавая им недюжинное устрашение. Тень сколопендры, и без того ужасающей, растеклась по блестящей влажной скале и предстала перед нами, как древний монстр из античных мифов. Тогда, когда оно набросится на нас, наш бравый воин обнажит свой клинок и будет изящно уклоняться от атак и отрубать ей по конечности, пока не дойдет до головы. Он разрежет связки и с хрустом переломает позвоночник, поднимет уродливую голову чудовища и ликующе, весь в порезах, может даже без руки, будет сотрясать её над собой, разбрызгивая синюю кровь.
Наш путь казался нам верным, до тех пор пока дорога не стала труднопроходимой, а отовсюду не заморосил противный дождь. Здесь и вправду наблюдался микроклимат, несмотря на скромные размеры. Хотя черт его знает, сколько еще нам предстояло идти. Одежда неприятно прилипала к телу с холодным потом, влагой и всей потерянностью данного места. Ноги заплетались и проскальзывали, мы держались друг за друга, но все равно с большой вероятностью могли упасть и покатиться по наклонной на встречу судьбе. Вернуться назад - невыносимо, мы прошли слишком много, можем только заблудиться. Идти вперед и надеяться - все что нам оставалось, впрочем как и всегда.
Тряпка, пропитанная маслом, наш импровизированный факел, начал намокать и постепенно гаснуть. Синий цвет начинал преобладать над красным и желтым. Время от времени мы аккуратно поддували в вожделенное светило, но этого хватало ненадолго. Сфера уменьшалась, становилась маленькой, так горят почти закончившиеся зажигалки. Огонь гас, а вместе с ним гасла наша уверенность. В этом тусклом полумраке невозможно было увидеть стены.
Мы очнулись и в наших висках стучал страх. Спереди, сзади, вокруг все казалось одинаковым. Никаких ориентиров. Вокруг не было стен.  Мы будто стояли посреди зала царства этих ужасных тварей, и нас отправят на обед к их королю. Страх сгущался и наваливался на грудь, не давая дышать. Хотелось застонать или закричать изо всех сил, но что-то давило на горло и мешало звукам выходить из него. Огонек погас и все в каком-то нездоровом упоении и спокойствии смотрели на угасающие угольки на краях ткани.
Тень ломала меня, её больше ничего не сдерживало. Она наступала и прижимала. Странные силы равновесия, разрывая, тянули меня в разные стороны. Я, спотыкаясь, сделал несколько шагов к магниту, туда, где мне казалось были мои друзья. Я повалился об ногу Кирилла, пара рук замешала воздух, пытаясь сцепиться, и я полетел в темную пучину. Какой-то невыразительный всхлип сорвался с чьих-то уст. Я покатился кубарем, скользя и нанося размозженные раны об тупые углы, которые сформировались под влиянием вечной воды. Я в долгом анабиозе, меня никогда не найдут, даже если я лежу в нескольких метрах. Страх ослепил нас, создав иллюзию, что мы одни.

V
Сколько времени я провел в сонном дурмане, я не знаю. Может пятнадцать минут, а может пятнадцать часов. В моей голове нарастала паническая тревога. Руки тряслись и судорожно метались, пытаясь найти автомат. Оружие, столь ничего не значащее, я потерял его. Теперь я даже застрелиться не смогу, если не выберусь из этого темного ящика без стен и дна. Я привстал и тут же обратно прислонился к земле. Какой шанс, что я не сорвусь в пропасть через пару шагов? Второй раз мне не повезет.
Свет, я не видел его целую вечность. Свет, попадающий на сетчатку и дающий дар зрения. В такой абсолютной темноте не было место даже сумеречным очертаниям предметов. Вакуум, в нем не различаешь сомкнуты твои веки или нет, думаешь ты или говоришь.
Проползти несколько метров и чудом найти свой автомат. Удача? Только если ты отвергаешь всякую надежду и довольствуешься ложной уверенностью. Если я нашел его, может так найдут и меня?  Впрочем лежать на месте, как он, я точно не смогу. Хоть вечно проскитаюсь по этим пещерам.  Я ползу на четвереньках и кидаю камни, чтобы обнаружить какие-нибудь ориентиры в этом пространстве. Ориентироваться на звуки и мысленно чертить коридоры - моя тактика. Грубая поверхность выдавливает из меня всхлипы, ударяя по моим гематомам. Мозг постоянно уводит в сторону, прямо идти невозможно. Иду ли я туда, откуда мы пришли? Возможно. Но уже давно меня ведет надежда увидеть свет, а не выжить. Я совсем увлекся внутренними диалогами.
-Ахаха, теперь я по-настоящему почувствовал себя крысой!
Поверхность меняла наклон и я пару раз навернулся, пытаясь поправить промокшую одежду. Из-за воды она стала тяжелая и волочилась подо мной. Она хлюпала и хлюпала. Иногда я забывал об этом и пугался, думал что что-то скользкое ползет в такт со мной. Вот-вот сожрет.
Теперь меня преследовало чувство преследования. Они все выжидают, чтобы напасть на меня и раскусить напополам. Все эти глаза из темноты, я их чую, они кружатся вокруг. Тысячи, тысячи глазьев. Глаза паука. Я посторонился влево, чтобы не напороться на них.
Сколько я уже здесь? Месяц? Год?
Конец мысленного коридора. Тупик и такая же влажная стена как везде здесь. Кулак безнадежно бьет по ней и разливается капельками крови. Выпустить три обоймы подряд в эту скалу, самое лучшее, что можно сейчас сделать. Это хотя бы весело. Я завожу затвор, холодно жму на курок и огонь вырывается из дула. Все вокруг озаряется вспышками, но разглядеть что-то невозможно, да уже и не важно. Последняя гильза звенит, и я, смотря в пустоту, облокачиваюсь о согретые камни. Закрываю глаза.
-Золото! Я нашел сокровищницу! Вы только посмотрите на это, я богат! - кричу я и подкидываю гильзы в воздух. Прыгаю и разбрасываю их ко всем чертям.
Пробую на зуб -Да! Мягкое! Это точно золото!
Я возношу маленькие блестящие железки над собой -Мое золото! Никому его не отдам! Оно только мое, личное! - кричу я. Будто бы пытаясь забиться в твердь скального массива я отворачиваюсь к ней лицом и трясусь, трясусь.

VI
Что-то теплое и большое несет меня. Привычный треск огня. Что? Мне это снится? Я пытаюсь открыть глаза, но что-то мне мешает и уносит обратно. Я видел лицо Кирилла сквозь какую-то пелену.
-Золото, там золото. - бормотал я через сон.
Кирилл ставит меня на твердую землю и дает слабый толчок в спину. Первые шаги младенца. Этот потрясающий свет. Он обволакивает и забирает к себе. Защищает.  Он слепит так, что я ничего не вижу. Я вроде бы слышу церковный хор. Я заново родился. На выходе я встречаю Сашу, он говорит мне: "Знал бы я тогда, зачем мне понадобится этот нож, я бы его выбросил". У него здоровая нога, и он чистый, в костюме сидит передо мной - улыбается во весь рот. Сзади Кирилл привычно хлопает по плечу и треплет за голову. Мы смеемся. Он такой же - весь сияющий, будто бы на прием к президенту. Пещера выходила на чудесную опушку у озера. Озеро было как зеркало, сверкающее, оно напоминало то, что было в моей деревне. На моем лице выражение истинного счастья. Я смотрю на своих друзей.
Кадр меняется. На лицах Кирилла и Александра - отвращение с удивлением. У Саши нет ноги чуть выше колена. Мы у отвратительных вонючих сточных вод.
Кадр меняется.