Синяя борода

Скромнее стал ли королевский двор:
Объятия направо и налево?..
Так нет, совсем с недавних пор
Опасно называться королевой…

Хоть криком заливайся, плач,
Клянись родителями, Богом,
Над королевой властвует палач.
Такой удел достался слишком многим!

Вины у женщин не было и нет,
Тогда спросить, за что они убиты?
Убиты королем в расцвете лет,
Казнил он их прилюдно и открыто.

У великого сказочника Шарля Перро не на пустом месте возникла мысль написать сказку о герцоге «Синяя Борода», жестоко расправляющимся со своими женами. Поводом для этого сказочному злодею служило обвинение бедняжек не в супружеской измене, в вину вменялось обычное женское любопытство. По размышлении глубоком, можно придти к выводу, что «Синяя Борода» был отличным психологом, зная, что любопытство – вообще от природы одно из сильнейших человеческих чувств. Что поделать, если это чувство значительно сильнее выражено у женщин? Вспомните, что любопытство Евы ввергло род человеческий в беды многочисленные… Да и ящик, с заключенными в нем бедами, олимпийские боги подсунули красавице Пандорре, рассчитывая на ярко выраженное у нее любопытство. Разве могла Пандорра устоять от искушения открыть ящик, чтобы не узнать о его содержимом? Открыла недальновидная красавица ящик, и разлетелись беды по всему свету. Только и удалось поймать ей покидающую последней ящик Надежду. И герцог «Синяя Борода», протягивая очередной жене связку ключей с тайным умыслом, рассчитанным на ее любопытство, говорил: «Ты, дорогая, можешь поль-зоваться всеми ключами этой связки, за исключением одного, самого маленького, открывающего только одну, последнюю дверь! Откроешь, случится непоправимое несчастье!» Герцог знал, что жена обязательно воспользуется ключом, и никогда не ошибался. Напрашивается вопрос, какова мотивация его поступка? Она проста – получить повод для избавления от успевшей надоесть жены! Убить жену без повода – преступление! Жениться на женщине, будучи женатым – невозможно. Христианская религия запрещала это. Вот и начинались поиски повода… Вот и искали лица «достойные», стоящие у власти, такой повод, чтобы получить постоянный доступ к новому женскому телу.
Прототипы «Синей Бороды» были и на Западе, и на Востоке. Самыми яркими из них были: английский король Генрих VIII и русский царь Иван Васильевич Грозный, четвертый по счету. Сходство между ними по действия поразительное. И главное условие для того, чтобы стать палачом собственных жен, у обоих было, называлось оно полной безнаказанностью. Полная безнаказанность ведет к деспотизму. Почва для кровожадности и деспотизма всегда подготавливается окружением. Человек с такими качествами не рождается, они появляются и развиваются уже при жизни. Мотивы поступков определяются целью. А возможности – условиями. Цели могут носить, как государственный, так и личностный характер. Прекрасно, когда обе цели совпадают! А если – нет? Каким мотивом руководствовался человек, становясь деспотом?
«Ищите женщину!» – говорят французы, когда пытаются понять необъяснимые поступки мужчины, или резкие изменения в характере его. Следует прибегнуть к такому приему и в этом случае, чтобы понять, чем руководствовался король Англии Генрих VIII Тюдор в своих непредсказуемых действиях. Ведь до какого-то времени король оставался таким, каким принято было видеть государя в те «добрые» времена.
Еще в юношеском возрасте король Генрих женился на Екатерине Арагонской, овдовевшей после смерти его брата. Не имея возможности судить о внешности этой дамы, приходится решать вопросы отношений между августейшими супругами, только учитывая действия. Строгая в отношении к религии и нравам, спокойная, но решительная испанка оказалась первой женщиной, вводившей юного принца в мир сексуальных отношений. Может потому брак этот и просуществовал 24 года, что король не пережил такого периода в отношении с женщи-ной, который принято называть «первой любовью».
Сказать о том, что все эти 24 года король Генрих был верен жене невозможно. Красивый мужчина, обладающий крепким здоровьем, король был влюбчивым, но ограничивался временными связями с нравившимися ему женщинами, постоянно переходя от одного предмета страсти к другому. Королеве это, естественно, не нравилось, но она делала вид, что не замечает королевских измен. Впрочем, трудно сказать, любила ли вообще королева Екатерина своего мужа? Красота, любовь к наукам, влюбчивость Генриха не здорово прельщали ее. Она вышла за него только потому, что этого от нее требовали, и \брак был одобрен папой римским. Но четверть века – срок совсем немалый, при условии, что ничто не вечно под луной. Красота королевы поблекла. Прежде белоснежное лицо ее приобрело желтый оттенок, кожа, прежде мягкая и бархатистая, стала напоминать пергамент. Прежде стройная фигурка расплылась и стала чрезмерно толстой. Король же, моложе своей супруги на пять лет, напротив возмужал, окреп, стал красивее… А тут еще на свою беду Екатерина Арагонская как-то обратила благосклонное внимание на Анну Болейн, очень молоденькую девушку, появившуюся при дворе. Анна дей-ствительно была очаровательна: стройная, с великолепной фигурой, милым личиком, обрамленным белокурыми локонами. Она потрясла королеву непосредственностью поведения. Девушка влюбилась в сына графа Нортумберлендского, лорда Перси. У девушки это была первая любовь, скрывать свои чувства Анна не умела. Все происходило и развивалось на глазах у королевы. Екатерина Арагонская была строга в вопросах морали, тем более, когда дело касалось любовной страсти, но тут она изменила своим привычкам, и решила сделать девушку счастливой. Но ни лорд Перси, ни королева не могли не за-метить, что Анна Болейн стала предметом увлечения короля. Наследнику графа Нортумберлендского, чтобы не подвергнуть себя преследованию, пришлось уступить королю, срочно женившись на Марии Тальбот. Правда, оставленная женихом, Анна Болейн не бросилась тут же в объятия короля. Мало того, первая атака, проведенная королем, была успешно отбита юной девушкой. Живой, общительной и, казалось, слабой, ей удалось в течение долгих семи лет сдерживать натиск Генриха VIII, твердо заявив, что она уступит ему только в том случае, если он разведется с Екатериной Арагонской и женится на ней, Анне Болейн.
Любовная страсть короля была высока, и он рискнул ре-шиться на развод. И тут он столкнулся с упорным сопротивлением Екатерины и, что еще, оказалось важнее, с сопротивлением самого папы римского. О том, что творилось с королем, можно определить словами:

О, боже мой! А скука-то, какая?..
Я четверть века с ней прожил…
Болейн, как бабочка, летает,
Изящества полна и нежности, и сил.

А я зачах с сухой Екатериной,
Строга, черства, ну, как сухарь!
Не дала сына мне… Кому оставить имя?
Я доле не терплю… Я все же, – государь!
Я сам возглавлю Божий Храм,
И стану независимым от Рима;
Пусть папа подымает тарарам.
Похожим будет то на жесты мима.

Король понимал всю незаконность своего желания. Нужно было найти достойный предлог для развода. Король заявил, что хочет иметь наследника, а его жена Екатерина рожала ему только дочерей. Притом, все девочки умерли в раннем возрасте, за исключением слабой физически и часто болеющей дочери Марии. Однако этому доводу никто среди окружения короля не внял, тем более его было недостаточно для папы римского.
Король был силен в теологии. Поэтому стал говорить о том, что он совершил по юношеской неопытности большой грех, женившись на вдове родного брата, устал жить в грехе. Помогал королю, вызывая сочувствие к его «тяжкой духовной ноше» кардинал Томас Уолси, который не любил Екатерины Арагонской и желал развода, но только с тем, чтобы женить короля на французской принцессе.
Желание овладеть Анной Болейн было настолько велико, что Генрих Тюдор резко заявил жене, что разводится с ней. В Рим был направлен кардинал Уолси, чтобы выхлопотать у папы разрешение на развод.
Развод оказался делом нелегким. Королева вдруг проявила упорный характер, в ней проснулась гордая испанская кровь, унаследованная веками. Она выпустила воззвание ко всем католическим государствам Европы, в котором заявила, что не позволит бесчестить свою дочь, что она никогда не даст своего согласия на развод. Писала она и своему мужу: «Сжальтесь надо мной, ваше величество, и не позорьте моего ребенка!»
О какой жалости могла идти тут речь, когда король спать не мог, перед его глазами постоянно стояла красивая девушка с живым, общительным характером, так контрастирующим с сухим спокойным выражением Екатерины Арагонской. Король с нетерпением ожидал благожелательных вестей из Рима. Для папы, дать такое разрешение, означало пойти на конфликт с германским императором и испанским королем Карлом V. Папа уклонялся от прямого ответа. Генрих VIII решил почему-то, что затягивание решения вопроса, проделки самого кардинала Уолси, поскольку тот не благоволил Анне Болейн. Кардинал пока был удален от двора. Его судьбой король займется позднее, когда богатства кардинала станут слепить королевские очи и начнет заметно проявляться черта, унаследованная от отца, Генриха VII – основателя королевской династии, до того бывшего графом Ричмондским, – скупость. Место кардинала Уолси занял его секретарь Томас Кромвель. Король сразу же проникся благожелательностью к новому советнику. И, действительно, тот дал неоценимый совет, изменивший отношения между священниками Англии и папским престолом.
«Как ты считаешь, Томас, какие нам следует принять шаги в отношениях с папой римским? – спросил как-то король секретаря.
Тот, не задумываясь, поскольку долго размышлял прежде над этим вопросом, сказал: «Порвать с папой и объявить себя главой английской церкви!»
– Но каким образом? Разве это не поднимет бури в Европе? – Король удивленно посмотрел на бесстрастное вытянутое природой лицо секретаря.
«Собрать отечественный суд! Осудить решение папы. Затем отделение английской церкви закрепить специально созванным собором», – отвечал Кромвель.
Королю совет понравился. Тут же, срочно был собран собор, на котором председательствовал архиепископ Кентерберийский, смертельно боявшийся короля и слепо выполняющий его волю. Волю свою король мог бы выразить словами:

«Мешает мне решенье папы!
Нерасторопен кардинал…
А с ним – никчемные прелаты.
И так, я долго ожидал…

Кто мне посмеет помешать?
Я стану сам «английским папой».
Не вольны за меня решать,
Пусть ждут враги моей расплаты!

Собор проходил под диктовку королевских желаний. На нем главой английской церкви был признан король. Остава-лось все это узаконить решением английского парламента. Это оказалось совсем нетрудно сделать. Во-первых, предшественники Генриха VIII приучили членов парламента к безусловному послушанию. Во-вторых, папа был нелюбим в Англии, так как значительные поборы осуществлялись в пользу Ватикана.
Решение парламента стало законом. А отделение английской церкви получило статус реформы. Король объединил в своих руках мирскую и духовную власть в Англии. Обладание все полнотой духовной и мирской власти – слишком большое искушение даже для умудренного житейским опытом, склонного к рассудительности человека, внимательно следящего за реакцией окружения. Окружение может ограничить возможности правителя, а может поощрять его дурные наклонности. Окружение Генриха VIII спокойно отнеслось к преследованию духовенства, которое не хотело признать короля главою английской церкви. Их земли отбирались и переходили в руки нового дворянства. Особенно огромные размеры такие действия короля были в северных графствах. Королевские войска не останавливались перед тем, чтобы казнить священника. «Благодатное паломничество», образованное недовольными церковной реформой короля, испытали на себе всю деспотичность руки государя. Жестокость короля, ничем не сдержива-емая, поднималась как бродящее тесто в квашне. Испытали на себе эту жестокость и дворяне, выступившие против короля и сдавшиеся ему под королевское слово. Что стало стоить слово короля, когда он сам себя, обладая духовной властью, освобождал от ответственности за него. Все, поверившие слову короля, покинули мир земной. Топор и веревка вовсю разгулялись по стране. Особый размах приняло преследование бродяг, массовые телесные наказания и казни стариков, мужчин и женщин стали обыденным явлением, дети тоже не были исключением. И, правда, подумать только, что оставалось делать королю, если в Англии появились бесчисленные толпы бродяг, ищущих, но не находящих, где голову преклонить, какую работу дать истосковавшимся по труду рукам? Чтобы хоть как-то жить, приходилось заниматься мелкими кражами и большим разбоем. Убить косулю или оленя в лесу, может быть и во имя жизни каралось таким жестоким образом, что даже умирающий от голода не согласился бы это сделать. Но и на это толкал обездоленных людей голод. Сдавалось, что королевская власть, усиливая гонения на бродяг, не понимала, что появление огромного числа бродяг явилось следствием секуляризации земель, выступавших против короля или хотя бы мысленно сопротивляющихся дворян. Происходящая при этом экспроприация крестьянских наделов, приводила к массовому разорению крестьян. А это означало, что Генрих VIII, создавая условия для бродяжничества, пытал и казнил бродяг, им самим рождаемых.
Войдя во вкус безответственности, король легко расправлялся и со своими верными слугами, со своими вчерашними друзьями. Первым, кто почувствовал тяжесть руки короля, был кардинал Томас Уолси. Его дома, дворцы, сады, аббатства, картинная галерея удивляли мир своим богатством и красотой. И вдруг этот богач, баловень судьбы впал в великую немилость. Король в присутствии всей многочисленной дворни высказал свое неудовольствие и велел ему отправиться в свои владения. Причина такой внезапной опалы была очевидна, кардинал был удален только за то, что не сумел добиться от папы римского разрешения на развод короля с женой Ека-териной Арагонской.
Кстати, все теперь устраивалось самым благожелательным образом… Что теперь могло препятствовать королю Генриху в разводе с королевой?
Анна Болейн могла торжествовать победу. Да она и не скрывала этого. Радость долго не исчезала с ее лица. Развод был санкционирован самим королем! Екатерина Арагонская, принявшая столько участия в судьбе красавицы фрейлины, была удалена от двора. Через два года первая жена Генриха VIII Тюдора умрет, всеми забытая и оставленная, в том числе и той, которую она приютила и полюбила.
Наконец-то личные дела короля устроены так, как он этого хотел, но не мог не понимать он, что вступает в конфликт с папским престолом, что пастыри церкви, служившие престолу апостола Петра, не могут так просто изменить установившимся за сотни лет канонам. Уже сам замысел религиозной реформы должен был прогнозировать появление большого числа несогласных с ее проведением, а, учитывая королевскую нетерпимость к инакомыслию, делали массовые казни по стране реальностью. В обосновании их справедливости была одна удивительно живучая фраза, безотказно действующая и до нашего времени, закрепляющая суровость любого приговора при любой мотивации «преступления»: «Измена государству и…».

Я, мысля о прошлом, говорю:
«Измена государству, королю» –
Лишь повод для расправы.
Какие имена, какие времена…
Но не было всегда простого права.

Когда среди людей находится злодей,
Борьбу я с ним законную предвижу.
А если тот злодей на троне?
И все подвластны той короне...
Такую власть всем сердцем ненавижу!

Казнить с улыбкою, шутя,
Младую женщину, дитя,
Не добавляет власти чести.
Какая честь может у власти,
Забывшей о добре и счастье,
Основанной на страхе и на лести!

Впрочем, что было Анне Болейн до этих казней и страданий, испытываемых другими людьми, к созерцанию чудовищных мук казнимого люди привыкли и упивались картинами казни, приходя к ее месту пораньше, чтобы место занять такое, глядя с которого можно было видеть все до мельчайших деталей. Так следовало ли обвинять молодую красавицу королеву в жестокосердии? Она, как и множество других женщин, расцветала в условиях общего поклонения, упивалась звуками стихотворений, слагаемых в ее честь, звуками песен, посвященных ей рабами власти. Взошел на эшафот и один из величайших гуманистов своего времени канцлер Англии Томас Мор, выступивший против разрыва с католической церковью. Шевельнулась ли в головке красавицы мысль выступить с просьбой о помиловании его, если этот гордец даже не изволил явиться на свадебное торжество королевской четы? Могла ли она хотя бы предполагать, что порхание ее в лучах королевского могущества, окажется таким коротким, когда король так долго домогался ее любви и совершил для этого небывалое явление во внутренней и внешней политике – проведение религиозной реформы. Общее поклонение пьянило ее. Вокруг нее, как у источника света, мелькали мотыльками придворные.
Кто из них, прославляющий красоту и доброту королевы Анны, мог предполагать, что час ее скоро пробьет? Причиной ее казни станет очередное увлечение короля. Духовная близость к королеве заставит и некоторых придворных взойти на эшафот.

От любви головка королевы
Стала окончательно пуста…
Развлечений, празднества хотела
Даже в дни Великого Поста.

В честь ее слагаются сонеты.
Сердце короля к ней охладело.
Голова, решением Совета,
Королевы Анны отлетела.

А все началось из события крайне незначимого… Как-то на охоте конь короля захромал. Оказалось, конь потерял подкову. Как ни странно, но гнев Генриха не обрушился на конюшего. В ближайшем селении нашли кузницу. В ней орудовал молотом крупный русоволосый кузнец Сеймур. Стояла жаркая погода. Солнце было в зените. Королю захотелось пить, и он потребовал воды. Воду принесла дочь кузнеца – Дженни. Девушка была просто одета, как одевались тогда деревенские женщины, только с непокрытой головой, что говорило о ее девственности.




Показалась вначале дурнушкой,
А потом он ее разглядел…
И колечки за девичьим ушком,
И как взгляд ее светел, несмел,

Лоб высокий и линии чисты
Очертания носа и губ,
Синих глаз, огромных лучистых,
Голос нежный, ласкающий слух.

У короля сердце заныло. Он сравнивал ту девушку, что стояла сейчас напротив него, скромную, тихую, незнающую придворного этикета, с шумной подвижной Анной, которая стала ему уже надоедать. Выводы были не в пользу Анны Болейн. Король жаждал перемены в своей сексуальной жизни, и этого было достаточно. Одного слуха, запущенного по инициативе самого короля, одним из придворных, о неверности королевы, слуха непроверенного, и несправедливого, было бы достаточно для того, чтобы предать королеву Анну суду лордов, тому самому суду, который уже отправил на тот свет не одну сотню невинных людей.
Меч «правосудия» был занесен над головой королевы, но ее беременность временно служила ей защитой. Король ждал, когда жена разрешится от бремени, Ему был необходим наследник, он ждал того, кому бы мог передать власть над Англией. Рождение сына было бы спасением для Анны Болейн. Но родила королева не сына, а дочь, к тому же ребенок оказался мертворожденным. «Знак небес!» – решил Генрих. Как бывает у людей, когда они заведомо пытаются совершить беззаконие, король стал искать оправдывающие это беззаконие доводы. Он убедил самого себя в том, что любовь к Болейн явилась результатом воздействия приворотных средств. «Без колдовства тут не обошлось, чем еще можно объяснить страсть, заставившую его расстаться с прошлыми друзьями?» – продолжал убеждать себя король. Он уже стал раскаиваться в решении, удалившем Екатерину Арагонскую. Прошло два года, в течение которых ни разу не вспомнил о ней. Он не знал, чем занималась отторгнутая им женщина, мать его дочери Марии.
А Екатерина Арагонская, всеми забытая и оставленная, в том числе и той, которую она приютила и полюбила, умирала. Перед смертью она написала королю письмо:
«Я приближаюсь к смертному часу, – писала она. – И любовь, которую я все еще чувствую к вам, государь, побуждает меня умолять вас позаботиться о спасении души вашей и предать забвению все плотские и житейские попечения. Повинуясь побуждениям страстей ваших, вы ввергли меня в пучину великих бедствий и сами на себя навлекли не меньше тревоги и работы... Я все забываю, государь, и молю Господа: да предаст он забвению все, что было! Поручаю вам дочь нашу Марию и заклинаю вас: будьте ей добрым отцом – в этом единственное мое желание. Не оставьте также моих фрейлин, которые не будут вам в тягость – их только три. Прикажите выдать годовой оклад жалованья всем лицам, бывшим при мне в услужении, иначе они останутся без куска хлеба...». Железное сердце короля было тронуто.
Генрих, читая письмо первой своей жены, плакал навзрыд... Возможно, раскаяние и жалость его были на этот раз искренними.
Екатерина Арагонская просила короля о последней встрече. Встреча не состоялась, поскольку на следующий день (6 января 1535 года) автор письма скончалась. О скончавшейся сожалели все при дворе короля, даже ее недоброжелатели, кроме Анны Болейн.
На другой же день по королевскому распоряжению были арестованы королева, брат ее и все ее любимчики, находившиеся во дворце, принадлежавшим когда-то кардиналу Уолси. Помещенная в полутемную башню Тауэра, Анна от ужаса впала в помешательство. Она то громко смеялась, то заливалась горькими слезами, то впадала в депрессию, сопровождавшуюся полной неподвижностью, то, вскакивая с ложа, начинала бегать по башне, проклиная предателя Норриса, предрекая гибель ему и себе, то, стуча в двери, умоляла стражу, охранявшую ее в Тауэре, допустить ее к королю, звала дочь свою Елизавету. Между тем, суд пэров Англии торопился. Обвинительный акт гласил, что королева Анна с сообщниками готовила покушение на жизнь короля-супруга, что поведение ее было всегда более чем предосудительно не только до замужества, но и после; что, наконец, между ее сообщниками находятся лица, с которыми она состоит в преступной связи. Начались пытки и допросы. Музыкант Смиттон сознался в том, что пользовался неограниченной благосклонностью Анны Бо-лейн и трижды бывал у нее на тайном свидании; прочие упорно молчали.
17 мая 1536 года следственная комиссия из двадцати пэров королевства, признав бывшую королеву Анну Болейн виновной, как и ее сообщников, постановила: преступницу казнить смертью, по усмотрению короля сожжением на костре или четвертованием; брату ее с тремя сообщниками – отрубить головы; музыканта Смиттона – повесить. Тела пятерых казненных разрубить на части и выставить на обозрение народу в назидание злоумышленникам. Брак короля, по определению архиепископа Кренмера, объявить недействительным; дочь его, рожденную Анной Болейн, Елизавету, признать незаконнорожденной.
Осудили Анну скоро и бесповоротно. Даже защитнику королевы не было дано возможности высказаться. Осужденная на смерть постепенно приходила в себя, собираясь с мыслями: «Кто мог оклеветать ее?» То, что причиной ее осуждения было увлечение короля Дженни Сеймур, королева не сомневалась. Но Анна понимала, что простушка Сеймур неспособна на такую подлость… Но и Норрис не мог сам, по личной инициативе, оболгать ее, королеву Англии. Значит, клевету возвел он, выполняя заказ короля. Понимая, что она обречена и надежд на освобождение нет, Анна Болейн потребовала от коменданта Тауэра бумагу и чернила. Действиями ее руководило не чувство оскорбления, а страх, страх не только за себя, но и за малолетнюю дочь. Строчки письма неровно ложились на бумагу, расплываясь в тех местах, на которые капали ее слезы. Она писала царственному палачу:
«Государь!
Неудовольствие Вашего Величества и мое заключение в темницу мне кажется столь странным, что я не знаю, о чем мне должно писать к вам и в чем должно просить прощения. Вы прислали известного всем врача моего сказать мне, что я должна сознаться в истине, если хочу снова приобрести вашу благосклонность. Он не успел еще объяснить мне своего поручения, как я уже приметила, в чем состоит ваше намерение, но если, как вы говорите, признание в истине может доставить мне свободу, я повинуюсь вашим повелениям от всего сердца и со всей душевной покорностью. Не воображайте, Ваше Ве-личество, чтоб ваша бедная жена когда-нибудь могла быть доведена до такого преступления, о котором она не дозволяла себе и помыслить! Никогда ни один государь не имел супругу столь верную всем своим обязанностям, столь исполненной нежнейшей привязанности, как Анна Болейн, собственная ваша супруга. Она умела ценить то высокое состояние, до которого возвысили ее милость Провидение и снисходительность ваша. Но стоя на высоте величия и трона, на который возведена была, никогда не забывала я, что могла подпасть такой участи, какой подвержена ныне. Мое возвышение не имело никакого другого основания, кроме кратковременной вашей ко мне склонности, и я не сомневаюсь, что само малейшее изменение тех внешних приятностей, которые произвели ее в сердце вашем, могло обратить все к иному предмету. Вы извлекли меня из ничтожества, возвели на высочайшую степень в государстве, присоединили меня к Августейшей фамилии вашей; сего блеска я никогда не смела ожидать; сие величие выше заслуг моих. Между тем, если вы уже удостоили лишить меня благосклонности Вашего Величества, не допустите, чтобы порицание за неверность, пятно столь черное и столь недостойное, обесчестило имя вашей супруги, а вместе с нею имя Принцессы, вашей дочери.
Итак, повелите, государь, исследовать дело мое, соблюдая свято законы справедливости, и не допустите, чтобы враги мои были вместе с доносчиками и моими судьями. Повелите, чтобы процесс мой был произведен публично, моя верность была бы защитой меня от поношения и стыда. Вы увидите: невинность моя будет оправдана, ваши подозрения рассеются, ваш дух успокоится и молчание заступит место порицания, или – мое преступление будет обнаружено перед глазами целого света.
Итак, повелите сделать со мною то, что угодно Богу и вам. Вы можете, Ваше Величество, избежать через меня, как неверную супругу, но и беспрепятственно последовать склонности, чувствуемой вами к той, которая причиною моих несчастий состояла. Я могла бы давно произнести перед вами имя ее. Вы не знаете, Ваше Величество, как далеко в сем случае простираются мои подозрения. Наконец, если вы уже решили погубить меня и если смерть мою, основанную на постыдной клевете, почитается единственными средствами к получению желаемого вами блага, то я буду просить Бога, чтобы он простил сие великое преступление как вам, так и врагам моим, послужившим при сем орудиями и чтобы в посмертный день, сидя на престоле Своем, перед которым вы и я предстанем скоро и через который моя невинность, если смею сказать, будет явно открыта. Он не потребовал от вас строгого отчета в поступке, столь недостойном вас и столь жестокосердным.
Последняя и единственная моя просьба состоит в том, чтобы вы на одну меня возложили всю тяжесть вашего гнева и чтоб не подвергали никакому бедствию тех несчастных, которые, как я слышала, совершаются по моему делу в тесной темнице. Если когда-нибудь я могла, чем упросить вас, если имя Анны Болейн когда-нибудь было приятно вашему слуху, не откажите мне в сей просьбе и я ни о чем более беспокоить вас не буду, в противном случае, мне остается воссылать пламенные молитвы к Богу, чтобы он был к вам милостив и управлял всеми вашими действиями».
Королева, взывая в письме к милосердию Генриха, не знала, что молодые люди, образующие прежде свиту ее, уже расплачивались за свою преданность ей жизнями. Четыре друга королевы были обезглавлены, горло музыканта Смиттона, издававшее когда-то нежные, мелодичные звуки под аккомпанемент лютни, было затянуто петлей на виселице. Церемониал мрачной процессии на казнь был начертан собственной рукой Генриха VIII. Он долго думал над тем, четвертовать ли свою прежнюю супругу или сжечь ее. Наконец, король решил смиловаться, заменив их на простое отсечение головы. Для выполнения приговора им был специально приглашен палач из Кале.





И жить не жила…
Ох, как жизнь коротка!
И цвести не цвела – отцветает.
Любовь короля не сладка, а горька…
А может, другой не бывает?..

Анна Болейн в Тауэре ждет ответа на свое письмо. Думала ли она о том, что когда-то причинила беду той женщине, тоже королеве, приласкавшей ее?

День угасает, ночь
В права свои вступила.
Сон убегает прочь,
И мыслей не собрать – нет времени и силы!

Будь проклят день и час, когда взглянул король!
И чем она его приворожила?
Холодная, как у лягушки кровь,
Течет по королевским жилам!

Постель не смятая, ей не до сна…
Уж серый близится рассвет.
Во мрак ночи вековой вступить она должна,
Так молода… Прожила мало лет,

Ну, как еще ей короля понять?..
О жизни молит день и ночь…
На казнь он посылает мать,
Оставив без нее свою родную дочь?..

Ночь стремительно отсчитывала часы. Осужденная на смерть королева с ужасом ожидала своей незаслуженной тяжкой участи.

Жить хотелось до безумия.
Жизни до рассвета – мало.
За окном свет полнолуния,
Только заключенная не спала.

Наступило утро. Молодая, цветущая, пышущая здоровьем, красивая женщина взошла на эшафот. Глаза ее с тоской глядели в небеса, в ожидании чуда. Чудо не явилось. Голову казненной королевы за белокурые длинные вьющиеся волосы поднял палач, показал присутствующим и бросил небрежно, как какой-нибудь корнеплод, в плетеную из ивовых прутьев корзину. Стройное женское тело так и осталось коленопре-клоненным, обнимая руками плаху, по которой струилась свежая человеческая кровь.
В день казни королевы Генрих VIII стоял на пригорке зеленой лужайки в Ричмондском парке, ожидая пушечных выстрелов Тауэра, возвещавших о свершении казни. Король даже не развернул письма, полученного им от Анны. Он уже стал верить тем разговорам, которые сам и посеял среди приближенных: Анна завлекла его в сети супружества с помощью «волшбы и приворотов». Какое прекрасное слово – «колдовство». Оно освобождает от многого. Кроме того, король оправдывал свои действия тем, что второй выкидыш жены после рождения дочери Елизаветы – знак тому, что наступило время избавиться от второй жены, как избавился от первой. А выбор пути из-бавления неважен. Он ведь ждал, пробавляясь невинными заигрываниями с Джейн Сеймур, надеясь ее завоевать, ждал до тех пор, пока Анна не разрешится от бремени. До той поры, ни о какой новой женитьбе и речи быть не могло. Выкидыш решил все. Можно жениться! Дженни станет его женой.
Чего хотела сама Джейн – если она вообще чего-нибудь хотела, – сказать весьма сложно? Из всей череды женщин, побывавших в женах у Генриха, из всех главных фигур той драматичной эпохи Джейн, пожалуй, единственная, чей лик лишь едва проступает смутными очертаниями. В народной мифологии она является чуть ли не святой – полная противоположность «искусительнице» Анне Болейн. В этом-то вся и ирония, ибо она в точности повторила роль, ранее сыгранную Анной. Возбудив интерес короля, она не поощрила его симпатий, но и не лишила своего присутствия. Затем, когда намерения короля отделаться от надоевшей жены стали более чем ясны, она спокойно заняла место этой жены. Однако есть два существенных расхождения с судьбой Анны, причем ни одно не говорит в пользу Джейн. Во-первых, когда Генрих решил бросить Анну, она, в отличие от Екатерины, была все еще молода и способна снова зачать. И, во-вторых, Джейн прекрасно понимала, что речь пойдет не просто об «отставке», а о физическом уничтожении Анны.
На другой же день после казни он обвенчался с Джейн Сеймур. Эта личность, подобно Анне Болейн, большинству образованного мира представляется в весьма ложном свете, и в этом случае опять виноваты романисты, авторы мелодрам и композиторы. Анну они изображают обыкновенно угнетенной невинностью, тогда как на деле было совсем наоборот; Джейн Сеймур – злой интриганкой, клеветницей и лукавой кокеткой, происками своими погубившей свою жертву – что чистейший вздор. Красавица Сеймур была девушка тихая, кроткая, покорная воле тирана и всего менее домогавшаяся короны, снятой с обезглавленной Анны Болейн. Надобно предполагать в этой женщине неестественное мужество и геройскую сме-лость, чтобы допустить с ее стороны возможность домога-тельства короны, когда перед ее глазами только что разыгралась кровавая катастрофа, закончившая жизнь другой женщины, путем интриг достигшей престола и свергнутой с него, чтобы взойти на эшафот. Дрожа от ужаса, Дженни Сеймур шла к алтарю со своим державным женихом, и не на радость ей был сан королевы, в который он возводил ее; не ослепляли ее ни блеск короны, ни багрянец порфиры, служивший гробовым покровом первой жены короля и обрызганной кровью второй. Джейн Сеймур не могла любить Генриха, как человека (в это время он был обрюзглым, чудовищной толщины субъектом, страдавшим одышкой), но настолько боялась его, чтобы не осмеливаться и думать об измене. Во все кратковременное ее замужество молодую королеву не покидала мысль, что супружеское ее ложе воздвигнуто на гробнице Екатерины Арагонской и на плахе Анны Болейн. Эта мрачная обстановка хуже всякого Дамоклова меча могла отравить и, вероятно, отравила существование третьей жены Генриха VIII.
Возможно было все. Возможно, что Сеймур ожидала такая же участь, что и Анну Болейн? Но судьба распорядилась по-своему. Королева родила сына. Того долгожданного королем наследника престола. Но эти роды оказались роковыми для Дженни, родив мальчика, она умирала. Смерть ожидала ее, но это не была рука палача. Король от души радовался рождению сына, и не проявил элементарной жалости к умирающей. Страдания жены его не трогали…

От любви до ненависти шаг…
Ты обласкан и одарен Богом.
На вершине власти – царь и шах,
Восхваляют власть высоким слогом.

А на завтра отвернулся Бог,
Ты теряешь все, чем прежде жил,
Если бы предусмотреть все мог?
И продумать, чем все заслужил?..

Шесть недель траура по умершей, и король Генрих VIII готов предложить руку и сердце герцогине Лонгвиль, Марии Лотарингской. Однако, вдовствующая герцогиня не торопилась дать ответ. Она много думала: «Да, король – не просто привлекательный, но, действительно, красивый мужчина, и стать королевой Англии престижно, но…». Ее пугали слухи о жестокости и распутстве короля Англии, и она остановила свой выбор на другом женихе – Якове V, короле шотландском. Правда, судьбою было скрыта участь дочери, родившейся от этого, в общем-то, счастливого брака. Ее жизнь станет основой написания множества литературных произведений разного жанра. Имя ее – Мария Стюарт. И столкнет ее судьба с дочерью казненной английской королевы Анны Болейн, которая будет царствовать под именем королевы Елизаветы I.
Но продолжим, уйдя от этого отклонения. Король Англии был не только удивлен отказом герцогини Марии. Он никогда и не помышлял, что найдется женщина, которая бросит ему вызов. Король был взбешен, полагая, что в данном случае герцогиня Лотарингская действует по наущению папы римского. Жажда мщения вылилась в массовые конфискации церковного имущества, продажи аббатств и храмов. Кто мог помешать гневу короля, по приказу которого изгоняли и наказывали папистов, верующих и вообще – папскую ересь? Парламент видел, что действия короля зашли слишком далеко! Но парламент сам опустил себя, оказавшись бессильным. Вскоре король вообще откажется от его услуг, считая, что без него вполне можно обходиться!
Четвертый брак короля английского, в который он вступил чуть более чем через два года после смерти Иоанны Сеймур, можно было назвать смешным фарсом, разыгранным Генрихом VIII после трагедии. На этот раз король решился взять себе в супруги не подданную, но принцессу одного из владетельных домов Европы. Политические соображения почти не руководили им; он искал жену себе по вкусу и для этого окружил себя портретами разных принцесс, заочно сравнивая и выбирая. Хотя живопись и называют художеством «свободным», тем не менее, она имела тогда, как имеет и теперь, два существенных недостатка: художник или рабски подражает подлиннику, или рабски ему льстит, особенно если подлинник – особа женского пола.
Вот тут главный советник короля Томас Кромвель и посоветовал, на свою голову, брак с немецкой принцессой Анной Клевской. Цель, сформулированная Кромвелем: союз с немецкими государствами, что значительно бы усилило позиции короля Генриха в соперничестве с папой римским.
Но для короля не было никакой иной цели, как обладать телом молодой красавицы. И ему совсем не было безразлично, какой внешностью обладает избранница. С этой целью король направляет величайшего художника XVI века Ганса Гольбейна в Германию, чтобы тот запечатлел образ принцессы в портрете, и дал возможность королю Англии оценить ту, с кем он должен будет делить супружеское ложе, вступив в брак. Гольбейн выполнил свою миссию. Портрет был доставлен Генриху. Тот глянул на портрет, и глаз отвести от него не мог. На портрете была изображена красавица с мечтательным взглядом, полузакрытыми губками и сведенными руками. Король долго не отходил от портрета и дал клятвенное согласие на брак. Вскоре в Дувре появилась свадебная процессия, при-бывшая из Германии. Сам Генрих вышел к карете встречать избранницу. Дверца открылась, и оттуда не выпорхнуло ожидаемое королем счастье, а неуклюже вышла немецкая принцесса. Глаза короля на лоб полезли. Его глазам предстала угрюмая девушка, большого роста, без изящных манер с широко раскрытыми от удивления, а может быть и от страха глазами, одетая в простонародное немецкое платье.
«Что это за фламандская кобыла? – сказал король окру-жавшим после первого же своего свидания с новой королевой. – Бог с ней; пусть возвращается назад! Я ее видеть не могу!»
Неизвестно, дошел ли этот отзыв до ушей флегматичной Анны, но, если бы и дошел, едва ли она была способна обидеться.
Король в первую минуту решил обезглавить художника Гольбейна за измену. И тут же, в присутствии немецкой свадебной делегации категорически отказался от женитьбы на принцессе. Но короля напугал Томас Кромвель – призраком войны с немецким государством. Одновременно хитрый царедворец красноречиво описал те выгоды, которые ему принесет Анна Клевская. И король отступил. Он простил и художника, поняв, что все художники, не исключая Гольбейна страдают идеализацией того, над чем они работают.
Немецкая принцесса, ставшая четвертой женой Генриха Тюдора, постоянно тряслась от страха. Страх ее особенно усилился тогда, когда она узнала, что союз с немецкими княжествами расстроился. Откуда ей ждать спасения, она не знала? Готовилась к самому страшному, плохо спя по ночам и часто проливая слезы днем. Но господин случай помог несчастной королеве. Король в очередной раз влюбился. Его выбор пал на девушку красивую, но легкомысленного поведения. Она была знатного происхождения. Король попросил ее руки. Но он не знал, что делать с ненавистной ему Анной Клевской. Обезгла-вить ее было просто не за что, она, как и положено немецкой женщине, была пунктуальной и чересчур большой верности супругу. Подумал-подумал король, и решил просто развестись. Он сказал прямо жене: «Я желал бы, миледи, чтобы вы поехали в Ричмонд. Ваше драгоценное здоровье нуждается в поправке!»
Королева восприняла предложение, как приказ, и немедля ни минуты отправилась в родовое имение Тюдоров. Через несколько дней, уже находясь там, узнала, что она уже не королева.
Передать трудно, как Анна ликовала. Она считала, что молитвы ее дошли до Бога, и тот вырвал ее из тисков полузверя. Будучи непосредственной, простой, не способной скрывать свои чувства, она не смогла скрыть своей радости перед послами короля, которые привезли ей решение из Лондона. Король, выслушав посланцев, пришел в ярость, узнав, как королева Анна отнеслась к известию о разводе! Но, когда приступ ярости прошел, он решил не расправляться с ней сурово. Анна Клевская получила дворец в Ричмонде и огромное жалование. Теперь ее велено было называть «сестрою» короля. Анна приняла дар и с тех пор жила неслышно за стенами своего великолепного жилища, с ужасом вспоминая о времени, проведенном в Лондоне.
Король собрал собор, состоящий из двухсот епископов, и заявил им, что он был введен в заблуждение портретом Анны Клевская и женился на женщине, недостойной быть английской королевой. Епископы разыграли спектакль сочувствия к страданиям своего повелителя, они пали к его ногам и умоляли, чтобы король сам выбрал себе спутницу жизни по зову сердца. Сцена заключительной части собора напоминало представление «Miserere» только потрясающего звучания. Представьте полумрак огромного собора. Пламя свечей колеблется. Две сотни епископов с глубоким вниманием вслушиваются в слова, произносимые королем. И когда тот кончает на самой высокой ноте, все прелаты в едином порыве падают к ногам короля с криками: «Правь нами!»
Испытывал ли при виде такой картины эмоциональное потрясение король? Оставил ли собор по себе следы? Говорят, что следы стираются? С этим согласиться нельзя, если речь идет о следах истории. Ее следы не стираются, они живут своею частной жизнью и ждут своего часа, чтобы проявиться.
А за «обман» короля пришлось расплачиваться Томасу Кромвелю. Ему по приказу короля пришлось предстать перед судом лордов. Кромвель упал на колени, поняв, что его ожидает, и сказал с надрывом в голосе: «Я умоляю вас осудить меня, как можно быстрее, а не томить и пытать в темнице!»
В ответ он услышал: «Ты создал кровавые законы, по этим законам тебя и будут судить!»
Через некоторое время всесильный Кромвель, сломленный пытками, едва двигая ногами, поднимался на эшафот. И поделом ему, пусть знает, каково быть сватом любвеобильного короля.
В те времена на великого короля английского напала окончательно религиозная мания, осложненная помешательством эротическим. Через три недели после развода с Анной Клеф Генрих VIII торжественно объявил своей супругой Екатерину Говард, с которой еще до развода повенчался тайно. Эта красавица, родственница Анны Болейн, нравом оказалась еще хуже этой последней. В угоду своему достойному дяде, герцогу Норфолку, Екатерина нашептала королю на ненавистного Норфолку Томаса Кромвеля и возвела его на эшафот; тайно благоволя католикам, она восстановила державного своего супруга на реформаторов и лютеран, умножая число казней и усиливая гонения. По повелению Генриха парламент обнародовал кровавый указ в шести пунктах, излагавший религиозные обязанности верноподданных его величества. В силу этого указа приверженцев папы вешали, а последователей лютеранства или анабаптистов жгли на костре...
Вполне довольный своей пятой супругой, Генрих VIII приказал читать по церквам особые молитвы о ниспослании ему супружеского счастья. Екатерина Говард буквально лучилась от счастья, обвенчавшись с Генрихом. Но, блестящая, полная увеселений жизнь ее была слишком короткой.
Случилось так, что король уехал по делам на север своего государства. Некий дворянин Диргэм, бывший до свадьбы с королем любовником Говард, стал вновь ухаживать за нею, и она имела неосторожность назначить с ним свидание. При дворе подобное не пропускают. Врагам королевы это свидание было на руку. Эту проделку использовали для того, чтобы ее погубить. Некто Лешльс представил Кренмеру донос на Екатерину Говард, обвиняя ее в распутстве еще до брака с королем и после брака. Ссылаясь на свою сестру, горничную герцогини Норфолк, в семействе которой воспитывалась Екатерина, доносчик счастливыми ее обожателями называл Диргэма и Меннока, с которыми она была в преступной связи до брака. Кренмер сообщил королю эти нерадостные вести, и хотя в первую минуту Генрих усомнился в их правдивости, тем не менее, поручил канцлеру навести справки, собрать сведения. Донос Лешльса оказался истиной от слова до слова: Екатерина Говард за брачный свой венец и за корону увенчала голову своего супруга весьма неприлично... Сообщницей и помощницей Екатерины в ее любовных похождениях была невестка Анны Болейн, сестра ее брата, леди Рошфорт – существо гнусное и развращенное. Суд был недолог: и Екатерину, и ее сводницу казнили в Тауэре 12 февраля 1542 года. Желая впредь застраховать себя от неприятных ошибок при выборе супруги, Генрих VIII обнародовал не благопристойный указ, повелевавший всем и каждому в случае знания каких-либо грешков за королевской супругой до ее брака немедленно доносить королю. Второй пункт обязывал каждую девицу, в случае избрания ее в супруги его величества короля английского, заблаговременно исповедоваться ему в своих минувших погрешностях, ежели таковые за нею водились.
«Теперь нашему королю остается жениться на вдове!» – пошла шутливая молва в народе.
Перед отбытием в армию, в феврале 1543 года, король английский изволил жениться в шестой раз, на Екатерине Парр, вдове лорда Летимера, женщине, пользовавшейся репутацией безукоризненной. Молва народная, предрекавшая королю женитьбу на вдове, сбылась! К этому можно прибавить слово о странной судьбе Генриха при его многочисленных браках. Первая его супруга, вдова его брата, – была чистой и непорочной девственницей; Анна Болейн и Екатерина Говард, выдавая себя за честных девиц, не были ими, а, будучи замужем, не умели быть даже честными женами; отзывы Генриха о целомудрии Анны Клевской до ее брака были также не совсем бла-госклонны; Екатерина Парр была вдова... Таким образом, за исключением Екатерины Арагонской и Иоанны Сеймур, король английский не обрел в своих женах того высокого идеала чистоты, женственной прелести и кротости, которой он так упрямо добивался. Добрая, истинно любящая женщина могла бы исправить этого человека, но такой он не нашел.
Женщина умная, Екатерина Парр втайне благоволила лютеранам и была дружна с Анной Эскью – запытанной королем за ее отзывы о религии. На престол шестая жена Генриха VIII не выказывала никаких умыслов, так как, женясь на ней, король дал права законных дочерей Марии и Елизавете, объявив наследником своим принца Эдуарда. Екатерина Парр надеялась образумить короля касательно вопроса религиозного и душевно желала, чтобы в делах церковных Генрих VIII остановился на учении Лютера.
Оплакав казнь своего друга Анны Эскью, Екатерина Парр приступила к делу обращения короля в лютеранство, дерзая вступать с супругом в богословские диспуты.
В одну из подобных бесед Екатерина уже слишком явно высказалась за аугсбургское (лютеранское) исповедание, на что король с адской иронией заметил ей: «Да вы доктор, милая Китти!»
И немедленно по уходу супруги Генрих вместе с канцлером составил против нее обвинительный акт в ереси. Друзья предупредили Екатерину о готовящейся грозе, и королева своей находчивостью спасла голову от плахи. На другой же день она, придя к мужу опять, затеяла с ним диспут и, постепенно уступая, сказала, наконец: «Мне ли спорить с Вашим Величеством, первым богословом нашего времени? Делая возражения, я только желаю просветиться от вас светом истины!»
Генрих, нежно обняв ее, отвечал, что он всегда готов быть ее наставником и защитником от злых людей.
Будто в подтверждение этих слов на пороге показался канцлер, пришедший за тем, чтобы арестовать королеву. «Вон! – крикнул король. – И как ты смел прийти? Кто тебя звал? Мошенник!»
Великий король вообще был не слишком разборчивым в выражениях. Жизнь Екатерины Парр была спасена, хотя, нет сомнения, что над головой ее висела секира палача, до времени припрятанная, но Бог сжалился над нею и над всеми подданными Генриха VIII: 28 января 1547 года этот изверг испустил последний вздох на руках своего клеврета Кренмера, завещав похоронить его в Вестминстерском аббатстве рядом с Иоанной Сеймур. Воспоминание о своей единственной любви было искрою человеческого чувства в умирающем.
Существует убеждение, что все тучные люди добры, так как жир будто бы поглощает желчь. Генрих VIII лет за пять до смерти был до того жирен, что не был в состоянии сдвинуться с места; его возили в креслах на колесах. Самая смертная его болезнь была следствием этой чудовищной тучности. Видно, нет правил без исключения.
Анна Клевская пережила его десятью годами и умерла в Англии же, пользуясь своей пожизненной пенсией.
Екатерина Парр, через тридцать четыре дня после смерти Генриха VIII, вышла за Томаса Сеймура, адмирала королевского флота, и через полгода, 7 сентября 1547 года, внезапно скончалась. Существует предание, будто она была отравлена мужем, имевшим виды на руку принцессы Елизаветы, будущей королевы английской.
Хотелось бы знать, как поступил Господь Бог с душою короля. Но даже суду времени это невозможно. Время подвластно Господу, а не он ему.

Печальная судьба английских королев,
Избранниц Генриха Восьмого,
Эрота легкого пленительный посев,
По времени короткого, пустого.

Чудесною казалась близость ночи,
Вкушала дева неземную страсть,
Но, Генрих остывал так быстро, между прочим.
Развязкою любви служила мужа власть.

А дальше были помост и топор,
Головку женскую показывал палач…
И говорят, что слышен до сих пор,
В темнице ночью горький женский плач.

Скромнее стал ли королевский двор:
Объятия направо и налево?..
Так нет, совсем с недавних пор
Опасно называться королевой…

Хоть криком заливайся, плач,
Клянись родителями, Богом,
Над королевой властвует палач.
Такой удел достался слишком многим!



Вины у женщин не было и нет,
Тогда спросить, за что они убиты?
Убиты королем в расцвете лет,
Казнил он их прилюдно и открыто.

Многочисленные казни, производимые в Тауэре, сделали его обиталищем множества привидений, хотя строительство замка велось для обитания в нем короля и хранения государственной казны, а не для лиц потустороннего мира.

БЕЛАЯ БАШНЯ ТАУЭРА