ИКР 2 или второе оправдание итогов

Лица шестидесятых – 6


Вместо вступления
Подведение итогов, если двигаться последовательно?
Предполагаются результаты. К ним, за ними, объяснение. В конце, нелицеприятная оценка.
Пожалуй, я начну с резюме. На мой взгляд, всю нашу, российскую историю можно изложить в трех словах . Эти слова: стать больше всех. Хотели быть больше всех. Что значит стать большими? Речь идет о размере, причем в самом буквальном смысле слова. Самый большой – самый высокий, если о росте. Самый тяжелый, о весе. Самый сильный, о силе. Понятно, рост, вес, сила – связаны между собой. Расти большой, маленьких не обижай, шутливо приговаривает мама сыночку. И сынок начинает подрастать, он хочет стать большим, да еще поскорее. Точно так же, в 13-м веке младший сын Александра Невского положил начало Московской Руси . Задал траекторию роста, чтобы стать большим, нужно расти, то есть, увеличивать свои размеры. Но для князя, рост его княжества, одновременно, и собственный рост. Видимо, Даниил, как и его потомки, был помешан на росте, кому не хочется выжить. Самый древний способ роста – за счет внешних вещей, точнее, за счет присвоения внешних вещей. На первом месте, и здесь мы мало отличаемся от братьев меньших, такая известная вещь – как территория обитания. Присвоение невозможно без отчуждения, что-то надо отдавать. Бывало, отдавали людей (= мужи), но в основном, жертвовали людишками (= мужики).

История – как история Роста, меня интересует только один аспект – рост размеров.
В этом смысле, наша История = проекты, осуществленные + "несостоявшиеся проекты".
Размеры Государства дают наглядное представление, его могущество, его сила. Сюда можно отнести, военные возможности, экономическую мощь, силу культурного влияния, народный дух или "национальный характер". Наиболее наглядно (и грубо, и зримо) размеры Государства передает география, то есть размеры территории. Одновременно, эта же география позволяет сильно искажать действительное влияние страны. Конкретное государство, скажем тот же Люксембург, представлено крохотной территорией, где-то в Европе. Но с экономической точки зрения, это гигант. Напротив, оно может быть захолустной периферией Большого мира, но солидные размеры дают основание для самоуважения, с нами считаются, какие мы большие.
Смысл данного измерения нашей истории (= размер Государства) легче представить (даже принять?), если прибегнуть к сопоставлению. Сравнение настолько известное, что его можно назвать стандартным:
Запад – Россия – Восток.

Разумеется, можно составить пары: Запад – Россия; Восток – Россия. Два полюса, вечное чередование российской политики. Все же интереснее, Россия – между Западом и Востоком, как носитель исторической специфики. Плюс ее взаимодействие с указанными субъектами, как основной фактор, определявший вектор нашего развития. Вернее, перемены вектора, то есть ориентиров развития. А что же Запад и Восток, где их ориентиры? Относительно Запада есть весьма точное указание – восхождение Запада. Новое время – это его время, отстававший до этого Запад, постепенно выходил на главные роли в мировой политике и экономике, возникли колониальные империи. Восхождение – поступь Творения-Истины, наука, рациональное и хорошо организованное производство. Напротив, подъем Востока – движение Судьбы-Фатума. Что-то рабочее, даже бытовое, шеренги крестьян на полях, согнутые спины, мелкие движения. Ноги, то ли стоят, то ли движутся. Напротив, руки, точнее, одни проворные пальцы касаются каждого растения. Правильно посадить, удалить сорняки, нужен хороший урожай, население-то растет, как-то надо прокормить. Если суммировать?
Запад – именно восхождение, "сумма технологий", жесткое лицо Запада = Технология.
Напротив, Восток – приоритет тщательности, вечное лицо Качества = Восток. Россия оказалась между Технологией и Качеством, потянулась? Разумеется, за инженерами, свое качество дополнять машинами.

Мелкие движения, для широкой русской души, где же твоя удаль, летящая Тройка? Вон как полетела, у классика даже дыхание перехватило. Кто сторонится? Запад, невыносимая жесть технологии, сантиметры уходят в прошлое, счет уже на миллиметры, точнее, еще точнее. Машинная техника держится на точности. Изобилие Востока – на кропотливом уходе, за каждым ростком, склоняйтесь, вот так, не разгибая спин, мы и последуем за горизонт. Но Россию не интересуют Технология и Качество, сами по себе. Ей нужна последняя станция, конец Истории. Все там будем? Возможно, но мы первыми! Вы можете ловить миллиметры. Вы можете ласкать каждый росток. Нам же  нужен рывок, прорыв. Отсюда, ласкающее слух слово – взлет.
Два слова, часто используемых для объяснения нашей Истории: взлет и собирание.
Взлет, как условие Спада
1.
«Поэт, поэзия – с этими словами она никогда не соприкасалась» (Залыгин, с.110).
Она = деревенская старушка, крестьянка, в свои сто лет жива огородом да внучкой. Спросить бы ее, а что такое взлет? В деревеньке пашню забросили, свадеб не справляют, даже соловьев, и тех повывели. А что делать в заброшенной деревеньке. Сама бабка? ей только вспоминать, так давай, вспомни что-нибудь, если вспомнится, конечно. Что–то запомнилось, это точно, но схоронила бабка свое прошлое, «пряталось в такой глубине бабы Анны, что не достать» (Там же, с.111). Уход, схождение вглубь, дна не видно, можно ли такое восхождение, назвать взлетом наоборот. Прошлись потрясения по психике, психика отозвалась судорогами. Все же, верх или низ, различаем. Ну а если бы перестали? Не только крестьянами перестали бы быть, просто людьми. А так нас жестоко приучали, наверх – вниз. Кому-то наверх, надо восходить, значит, кого-то надо вниз, забудется быстро. Сколько же лиц, скользят вверх – вниз, потому и сливаются, спиваются, стираются. Напротив, некоторые имена выпирают, до сих пор торчат как колючки. Горький, Васильев, Заболоцкий, не споткнемся? Вопрос не для бабки, эти имена ей не даны. Для нее их нет, не было, уже не будет. Она на дне, а тот же Васильев, неужели наверху. Тогда почему бабка жива, в сто лет, а Васильев сгинул? Горький помог. Заболоцкий? Пережил Буревестника. Как удалось, остановился на взлете, до верхов не дошел, до дна.
Что есть жизнь, бабка? пашня, сев, молот, станок, а если за книги, да читать всю жизнь.
Не жизнь, «это подделка под настоящую-то жизнь» (Там же).

Перестройка, редакция почтенного журнала, нечто вроде круглого стола.
Литературный журнал, литераторы, занятые любимым делом интеллигенции, заводить не надо, сами завелись. Еще бы, дело дошло до итогов: «апокалипсические итоги, с какими наука Нового времени пришла к началу третьего тысячелетия нашей эры» (Давыдов, с.35). Наука Нового времени, началась она в Европе, оттуда пришли атом, компьютер, генетика, оценка дана, что еще требуется. Смысл, ради чего-то трудилась Большая наука. Ее стержень – дерзость. На место Природы, дерзкая наука нацелилась поставить созданное, сотворенное Человеком. Сначала спроектировать новую реальность, затем создать. Таков он, вызов Истине. Дверь человеческой Истине открыла Техника. Тот же рычаг, не чудесное ли средство? Благодаря технике, Человек стал носителем Истины, гляньте ему в глаза, плевать опасно, что-то там сверкает?! Есть ли нечто, существующее независимо от человека, не будем об этом! Такому человеку полезнее создать другое Нечто, а именно: создать, стать творцом, «поставив сотворенное таким образом в зависимость от себя» (Там же).
Иначе, зачем творить; действительно, восхождение на Олимп.
Перестраивались, должно быть, что-то предчувствовали, взлет? Начинали, разумеется, с истоков, что там? Крестьяне, писатели, генералы. В сумме последние почести, крестьянству, литературе, воинской чести.

Истоки, тесная Европа, рядом бескрайняя Россия, во всяком случае, в "1890-е годы".
Связать Русскую равнину и Дальний Восток – дорогой, будет железная. "Около 8 тыс. километров". Мировой опыт есть, разумеется, это Штаты, но масштабы не те, далеко не те . Известный литератор делится впечатлениями, недавно вышла книга, «из которой поистине изумленный читатель узнает, что грандиозный железнодорожный путь был создан всего за десять лет» (Кожинов, с.53). Кто-то работал на строительстве.
«основные работы выполнили крестьянские артели» (Там же).
А как же капитал, без денег стройки не будет. А еще проект, технология, организация?
Далеко не в последнюю очередь число рабочих определяется уровнем данных факторов. Но?! на то и литератор, чтобы посмотреть в другую сторону. Сколько же работников занято на основных работах, «всего лишь 7 – 8 тысяч человек» (Там же). Пользовались? «элементарными орудиями труда (лопата, точка, топор и т.п.)» (Там же). На одного человека? «приходился целый километр пути» (Там же). Удивительно ли, что с уст литератора срывается, «настоящие богатыри». Почти неизбежная параллель: «гоголевская Тройка», она родимая, через полвека домчалась «до Тихого океана». Не книжки листать, настоящая, подлинная жизнь.
А что отличает эту настоящую жизнь? Видимо, порыв, жизненный порыв.

Напрашивается сравнение: Николай Островский, Павка Корчагин строит узкоколейку.
Жизнь без тепла, нужны дрова, их нужно вывезти, вывезем. И начинается сражение. Основной состав работающих – 400 человек, молодежь. Дистанция пути – 6 километров. На одного человека – 15 метров. Как всякое сражение, на пределе сил, потери. Те же самые крестьяне вывезли бы эти дрова, без всякого надрыва, без жертв, и узкоколейка бы не понадобилась. Если бы им заплатили, просто заплатили. О чем не вспоминал Кожинов? О том, что крестьянам, которые работали в Сибири, на Транссибе, и о которых он говорит столь восторженно, платили. И платили им, должно быть, неплохо, отсюда их старательная работа. Но на дворе Перестройка, это значит, мы из СССР – перебираемся в Россию. Какие там инженеры, расчеты, организация. «Тайна здесь в том, что артель была уникальной формой трудовой и одновременно житейской демократии» (Там же). Демократия снизу + нравственные качества, от Бога?
На дворе 87-й, Создатель еще не реабилитирован.
Но можно подойти к самой черте: «в этих артелях … выразился тот же народно-исторический порыв, который породил ни с чем не сравнимый творческий взлет Достоевского и Толстого» (Кожинов, с.53 – 54). Порыв, мобилизация не нужна, крестьянские руки сами тянутся к большому делу. Что оставалось царскому правительству, не бить же по рукам, а дать этим рукам дело, достойное таких «богатырских» рук. Чесались, взлет, на волне взлета затеяли небольшую войну. Война плавно перетекает в смуту. Наша судьба, или иначе, наша национальная идея. Мы – ее пленники, или все-таки носители? Мы ее воспринимаем, вместо пеленок. Мы уверены, нас самих, вот таких, какие мы есть, людей сразу и прошлого и будущего, «воспримет и наша собственная национальная идея» (Чередниченко, с.188). А куда ей деваться, кто еще будет с ней носиться.

2.
взлет – ради Идеи, спад – ради жизни, вспоминается обычная жизнь.
1891-й, время взлета, хотя бы на строительстве отдельно взятой железной дороги.
Но в то же самое время, «трагедия голода 1891 – 1892 гг.» (Власть, с.371), не то, что спад, обвал.
Кожинов не вспоминает общину, он видит Артель. Что это? Те же самые общинники, на заработках. Если в общине не прокормиться, где найти недостающий кусок хлеба, за пределами общинного моря. Есть, стало быть, Хлеб и за пределами общины, вырваться, кто сможет? Это очевидно, самые способные. Но если Артель – это самые способные, то «массу нельзя поднять до уровня самого способного» (История, с.88). Это уже Столыпин. И его же общий вывод: «Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать». Разрешили строго по-русски, бросились из одной крайности – в другую. Пробежало не так уж и много лет, началась история «темного и распутного мужика», история «его взлета к вершинам власти и известности» (История, с.111). Печально знаменитый Григорий Распутин, в обиходе «Гришка-чародей». Да, самые.
Они самые способные, еще бы знать, какие способности пойдут на взлет.

В 1890-е взлет, в 1900-м провал, на выходе смута, вверх – вниз, не только экономика.
Взлет литературы, артельной демократии, чародея, прорыв традиции? Напротив, именно традиция дает, вернее, задает пространство, где время может быть представлено как время осуществления будущего. Каким же образом?  Как время и возможность воплощения Идеи. Но они же порывали со старой, имперской Идей? Можно порывать, если сама традиция создала необходимое для этого пространство, «пространство, которое обжито традицией» (Чередниченко, с.182). Эта традиция – воплощение  Большой Идеи.
Вернемся к Николаю Островскому, носителю такой большой идеи.
Носитель? скорее, одушевленный инструмент, Идея восприняла его максимализм, с восторгом.
Да разве Павку Корчагина не переполняло сильнейшее чувство, вера в свое высокое предназначение? Иначе, и Островский, и Кожинов говорят об одном и том же, это одно и тоже – чудо. «Газеты мира писали о Транссибирской магистрали как о чуде» (Там же, с.53). Аналогов в истории нет, но есть ли аналоги Павке Корчагину? Работа без расчета на вознаграждение и есть взлет, мгновенный порыв, прорыв из старой жизни – в жизнь новую. Взлет, взлетели души бойцов – чтобы невозможное сделать нормой, почему бы и нет. Не чудо ли, Революция, Гражданская, Разруха. Голодная страна выходит победителем из смертельной схватки. Снова одним махом, и снова тысячи верст, но уже не в экономическом, а в социальном пространстве.
был такой концепт, русская идея, теперь предпочитают, российская или национальная идея.
И хоть бы кто сопоставил, каким именно способностям открывает путь русская идея.

Случайно ли, Кожинов помянул Достоевского: действительно, тайна, авторитет, чудо.
Витки истории: тайна Православия – чудо Революции – авторитет коммунистической Утопии.
Темный мужик творит чудо в отдельно взятой, хотя и царской семье. Крестьянская артель творит чудо на протяжении 8 тысяч километров. Открылось советское время, группа комсомольцев творит чудо подвига на шести километрах. Эпоха Брежнева, обыватель творит чудо на отдельных шести сотках. Народ буквально захвачен жаждой чуда, от сотворения Руси, где здесь стержень? Возможность творить чудо своими руками, артельными, пролетарскими, дачными. А как оно будет называться, православная утопия, артельная утопия или утопия коммунистическая, в данном случае, не принципиально. Мы можем, значит, должны сотворить? Напротив, должны, а значит, можем, сможем. Почему бы нам на место медленной реальности, не поставить реальность должного, и без всякой науки Нового времени. Медленное, чего нам не хватало, так это именно медленного – размеренного шага, все бегом. А где мы действительно были медленными, кто там позволяет шуточки? Медленно запрягаем, быстро едем, чем не баланс. Почему-то очень часто вспоминаем Гоголя, и очень редко железного канцлера? Идея – лучшее средство преодолеть равновесие. Тогда почему мы говорим Застой, помилуйте, о чем речь, это было время производства идей, работали, не покладая рук, сработали.
Взлет должен уравновешиваться Спадом, утешались, Россия сосредотачивается.

Собирание земли, или Русская идея в марксистской упаковке
1.
«для нас в этой войне речь шла о жизни и смерти нашего государства…» (Иванов, с.20)
Что такое собирание земли? Если коротко, стержень российской истории. Но как представить такой стержень, через отношения людей. Через их поведение, где? у предела. Именно это предельное поведение и отразил социолог, смерть государства есть и наша смерть. Далеко не для всех? Иначе не бывает. Ибо кто-то, многие ли? – ориентируется чуть иначе: жизнь государства – это и моя жизнь. Когда же дело доходит до смерти государства, я выбираю жизнь. Так было в Германии, во Франции, в Японии, в Китае, и у нас.
Любой ценой, заплатить своей жизнью за жизнь тоталитарного государства?
За надежду, пройдя через смертельное испытание, мы станем другими. Не только мы, и Государство, ведь оно – это мы, а мы верим в чудо преображения. Еще сильнее, когда это чудо преображения свершается словом, не зря ведь взлетели, Достоевский, Толстой. Потом пошли, Горький, Васильев, Заболоцкий.

Государство, в нем "группа-лидер" , она же опережающая группа.
Всегда наше Государство становилось инструментом в руках группы-лидера. Можно сказать, лицо государства – лицо опережающей группы. Как же оно выглядело, это лицо, лик, личина. Как принципы "в себе": организация государственной жизни и поведение людей, связанных рамками этой самоорганизации. Почти всегда нам показывают, и доказывают, посредством разных формул, как должны вести себя люди в государстве "для нас". Мы упираемся, следует принуждение. Мы адаптируемся, принуждение усиливается. На деле, интереснее знать, как ведет себя группа-лидер. Разумеется, для обоснования позиции этой группы всегда находятся весомые аргументы. Как правило, люди, а мы – тоже люди, предпочитают универсальный аргумент, такой, чтобы на все случаи жизни. И то, если призадуматься, какая экономия времени и сил.
Государство, даже не его благо, а Государство само по себе, как таковое.
Это и есть наш универсальный аргумент.

Итак, младший Сын получил в свое владение кусок земли.
Не слишком плодородна, не слишком богата, но главное, мала, попросту крохотна.
Понятно, Сыну хотелось жить, выжить. Это значит, должно выжить его княжество. С чего он начал? Важнее, чем закончилось. Все идеи-оправдания появились ближе к концу Империи. На рубеже 21-го века опять начался спор, какой же смысл несет в себе русская история. Можно выделить несколько концепций, своего рода опорных точек. Но я опять начну с резюме: младший Сын начинал с неравенства, он постарался, как можно более усилить неравенство между подданными и группой-лидером. Это не сложно, но вот как изменить соотношение сил между русскими князьями, в пользу Москвы: «успех обеспечивали не столько старые представления о правах, решительность и смелость, сколько расчет, гибкость и поддержка Орды» (Беляев, с.13). Достаточно откровенно, мягкая оценка, дружи с сильным. А есть форма погрубее, ложись под сильного. Видимо, Даниил выбрал последнее: «Московские князья как раз и обладали всеми необходимыми качествами для успеха» (Там же). Надо же, успех в исторической перспективе решили личные качества.
Личные качества немногих людей, просто подсуетились в нужное время.
Сам Даниил? Возможно, не добился желанной цели, но традицию заложил, стойкую линию.
Видимо, своей административной стойкостью. Что оставалось его подданным? Изменять неравенство в свою пользу, для этого переносить неравенство (= подчинение) на новых подданных. Центр всегда сильнее Периферии, ведущий принцип "организации территории государства". И чем более Центр расширяется, тем более обширная Периферия ему требуется, хотя бы для простого воспроизводства. Растущая Периферия, в свою очередь, толкает Центр к еще большому усилению, как-то надо управлять. Не остановить ли маятник, запущенный твердой рукой. Напротив, раскачать. Ибо, как говорил советский критик, «драматический герой должен быть наделен драматической судьбой и характером» (Анастасьев, с.115).

2.
Застойное время, Застой. Разумеется, само слово появилось, когда Застой стал историей.
Обычная периодизация, началось это время после дворцового переворота в 64-м, завершилось в 85-м, с приходом молодого и энергичного Генсека. Характерная черта этого периода? Да все то же, резкое неравенство. То было время странного союза, не по любви, скорее, наличие общего неприятеля. Партийная олигархия, уровень ее жизни не уступал мультимиллионерам в Штатах . И рабочие руки (= пролетарские?) низкой квалификации. Взамен носители этих простых рук получали гарантии стабильной жизни и низкой интенсивности труда. Олигархи, даже если они проживали на Периферии, находились в Центре. Работники ручного труда, даже если они жили в Москве, оставались за пределами Центра. Обычный обмен, вы имеете то Государство, какое хотите. Мы имеем такую жизнь, в которой нам обеспечены Хлеб и Безопасность. Ее "нерв" – ощущение прямой связи двух носителей. Носитель дешевых рабочих рук и носитель абсолютной власти, Генсек. За счет чего обеспечивался Хлеб? Деревня, малые города, природные ресурсы, «низкая цена труда», то есть, ограничение роста заработной платы. Отсюда, миграция из деревень и сел – в города. Затем развивается феномен «бегства в столицу» (Макаренко, с.35). Плюс массовый выезд на временную работу в районы Крайнего Севера, Сибири, Дальнего Востока. Плюс ударные комсомольские стройки, то место, где молодой активный строитель мог не только месить бетон, но и делать приличную карьеру.
Объективно, на обочину вытеснялись высококвалифицированные кадры.

Застойное время развило привычку к спокойной жизни.
Спокойная жизнь? немалые достоинства: квартиры, дачи, автомобили, украшения.
А как же Революция, Победа, миссия советского человека? Не без этого. Стало меняться отношение к истории, к российской истории. Конечно, общие законы развития одинаковы для всего человечества, мы это уяснили на себе, как никто. Но их действие не только не отменяет, предполагает специфику. Потому, бурная история России, в целом, следуя общим законам (этапам?) выделяется своеобразием. Специфические черты, или моменты. Согласно принципу минимума, таких черт должно быть не менее двух. Разумеется, нашлись. Нашелся, отыскался человек, разгладил морщины на великокняжеском челе Москвы. Был замечен, отмечен, следовательно, его частный взгляд стал официально признанным, официальным.
Первая такая черта, характер войн, которые вела России.
На протяжении бурной своей истории: «Обороняясь или наступая, Россия в целом вела в тот период справедливые и неизбежные войны» (Нестеров, с.15). Тот период = до конца 18-го века. Авторская логика. Задача, отстоять независимость, главное. Но еще, собрать русские земли. Выйти к морю. Пробить торговые пути. Субъект? Государство. Инструмент? Ничем не ограниченная власть. Это лицо московской власти. А ее единственный ресурс – люди, московские люди. Решение, "бросить" людей на весы, добиться более высокой степени использования человеческого ресурса, более высокой, чем у конкурентов. Отсюда, концентрация, или как раньше говаривали, сосредоточение «политической власти». Обратная сторона, «устранение всех и всяческих правовых ограничений» (Там же, с.43-44). Что же такое совершила Москва? Обыкновенное чудо, отсталая страна сумела обогнать своих передовых соседей, понятно, на Западе.

Будучи отсталой экономически, Москва сумела опередить этот Запад в политическом развитии,
то есть, «она сумела обогнать его в степени концентрации государственной власти» (Там же, с.44). Когда-то и абсолютная монархия считалась венцом развития. А по части абсолютной власти (= кулак), мы всегда были «впереди планеты всей», чем и гордились. Трясись, Запад! Этот трюк Россия повторила в веке 20-м. Кто сказал, что мы не можем иначе? Сначала создать политические предпосылки, затем взяться за экономическое развитие. Конечно, автором выступил отец-основатель, иначе бы не стал Отцом. Но если мы опередили проклятый Запад в политическом развитии, почему же нам потребовалось повторять сей трюк в веке 20-м. Передовая политическая надстройка! не обеспечила нам ускоренного экономического развития к концу 18-го века. Почему-то мы решили, в 20-м веке все сложится иначе, именно политическая надстройка обеспечит нам мировое лидерство в экономике. Проще говоря, история России в изображении Нестерова, в главном, предстает как история борьбы с Западом. Это была борьба с передовой Технологией. Но еще и с Правом. В эпоху Брежнева считалось, что мы сумели овладеть Технологией, отсюда Победа 45-го. Попутно, превзошли и западное же Право, о чем наглядно свидетельствовали исторические победы социалистической демократии. Как-то: ликвидация эксплуататорских классов, заодно и эксплуатации, отсутствие безработицы, гарантированная занятость, гарантированный доход, «приемлемый уровень жизни» (Шабанова, с.38).
что же удалось Нестерову? Пристегнуть старую историю к новому Государству.
Есть высшая ступень, есть череда нисходящих ступенек. Идите, при желании – через ступеньку.

3.
Как ведет себя абсолютная Власть?
Как и положено Власти, она требует и добивается столь же абсолютного подчинения.
Неограниченная власть ведет себя неограниченно, разумеется, за счет же подданных: «централизация и дисциплина – вот ответ Москвы на исторический вызов, брошенный русскому народу. Ответ суровый, но единственно правильный» (Там же, с.54). В 84-м, это утверждение казалось очевидным, ведь общий итог в пользу Москвы, Победа. Правда, уже приходилось признавать и некоторые последствия. Москва попирает «ногами общепринятые правовые нормы» (Там же, с.45). Нормы? Людей! Но если право упразднено, то нет и граждан, кто же на их месте? Работники и солдаты, вы работаете, мы вас сторожим, да, все при деле. Вся полнота власти – в  Центре, личные свободы задавлены, все превратились в служащих единого "синдиката", «начинается взлет Москвы» (Там же, с.59). В конце? «могущество и величие своей родины» (Там же).

Историю можно представить как последовательность сменяющих друг друга периодов.
Каждый такой период – как ступень развития. Со ступеньки – на ступеньку, все выше. Можно и не взойти, надорваться, сколько народов утратили национальную историю. Россия смогла, как-то ей удалось? Нашлись инструменты, российское Государство, далее российский государственный порядок. Далее, особое отношение «русского народа к своему государству» (Там же, с.86). Суть данного отношения – «безусловное служение». Вплоть до самопожертвования. Суммируя, автор дает то, что можно назвать формулой .
Централизация + Дисциплина + Патриотизм = триада российского Могущества.
Что-то знакомое? Конечно, два лица, одно графское, аристократическое, это Уваров, русский министр народного просвещения при Николае-1. Другое, якобинское, простонародное, или даже плебейское, одним словом, воодушевленное лицо революционной Франции.
Свобода + Равенство + Братство = триада Французской революции.
Православие + Самодержавие + Народность = триада Уварова. Чем-то формула Уварова отличается от триады французских революционеров? Тем же, чем она объединена с формулой Нестерова: необходимость организации . Формула Нестерова, напомню, историк следует Ленину, доводит до логического конца общее начало и требование организации, подчинение. Смысл этого требования: Организация дает Власть.

Что общего в организации жизни людей, в России старой, в России социалистической?
Времена Даниила, эпоха Брежнева. Наличие неравенства, не без того. Государство иначе невозможно. Но есть и другой значимый аспект, стирание различий. Мы все равны, князь и его бесправный холоп? Перед Государством мы все равны, вернее, одинаковы, все на одно лицо. Мы одинаковы до того, что становимся неразличимы. Или попросту, безличны? Мы – все принадлежим Государству, с потрохами. И уже поэтому, мы – все слуги Государства, находимся на государственной службе, да еще пожизненно, "бессрочно". Без чувства непосредственной связи, с Государством, здесь не обойтись? Само Государство безлично, должен кто-то персонифицировать его, Государь. В образе этой фигуры, казнит и милует само Государство. На кого жаловаться, высшая ценность. Нужно ли думать, колебаться, если она под угрозой, надо спасать,
начинаем спасать главный символ.

Ценностно-ориентированное поведение? Верность, но не только.
«Это почти какая-то мистическая любовь» к этой машине, имя которой Государство. Государственная машина, которая дает людям все. Или почти все. А как же ставка на сильного хозяина. Либо, в зависимости от поворотов внутренней политики, на сильное хозяйство? но это и есть политика. Даже там, где речь шла о сильном хозяйстве (колхоз или совхоз) всегда оказывалось: где сильный хозяин, там и сильное хозяйство. Независимо от этого, во все времена, Государство навязывает бинарное устройство мира. Есть они, чужаки. И есть свои, наши, родные. Чужие = враги, врагов разбить, уничтожить. Территорию их обитания включить в «тело» Государства. Да, надо включать, будем включать, вот мы и будем, а мы. Вот вы и будете учтены, включены и приставлены к надлежащему месту. От вас требуется одно – надлежащее исполнение.
Исполнение, чего? не понимает, надо вразумить, есть!
Другой разговор, приступайте.

4.
Куда податься обывателю?
Ближе к «телу» Государства, ближе, еще ближе.
История дает народу Государство, но случается, отнимает у него это Государство. Причины, хотя бы две, должны быть выделены. Это знание и вера. История может давать нам знание, но может и отнимать это знание у нас. А как вера? Или мы обретаем веру. Или мы теряем веру. История только фиксирует наш порыв (взлет?) к вере, как и нашу утрату веры. Но ведь без веры человек, как и народ, невозможен. Верно, на деле происходит переход от одной веры – к другой. Обычное чередование, но стереотипы поведения остаются, с нами, для нас, против нас. Каковы они, наши любимые стереотипы? Если вспоминать людей, на чьи плечи пришлось бремя Революции, можно выделить следующее (Никулин, с.138):
; Жесткая рука.
; Твердая воля.
; Кратчайший путь.
; Преданность идее.

уж не большевик ли решил избить еще раз избитую тему, то есть, русскую идею?
Вовсе нет, обычный демократ, правда, демократ по-русски. Это значит, конституционный демократ, а чуть иначе, кадет. Узнали, забыли, ну, тогда небольшая характеристика: «русских кадетов часто называли большевиками с противоположным знаком» (Там же). Просто поменять знаки, инверсия дается столь легко, что дальше? А дальше черно-белый мир. Мир многообразен? Будет бинарным, позаботимся. Способ тот же, испытанный: мы – они, свои – чужие. Свой, «это буржуа». Чужой, «это коммунист». Отсюда искомая триада и нужная четкость формулы: жесткость + твердость + преданность = кратчайший путь. На пьедестале отца-основателя оказывается Столыпин, и нам остается «единственно правильный путь». Всего-то, один символ (= русская идея) заменили другим (= фермерская жизнь). Идемте, к «буржуазному человечеству».
Так с чем же связан взлет РКП (б)? на современном языке, с аттрактором.
Аттрактор, или «возможность, которая может реализоваться за длительный период» (Маслов, с.75). На стороне РКП (б), таким образом, более чем длительный период, от младшего сына Александра Невского до последнего Романова. Нужно достойно продолжить, каким образом? Нужно прижаться (притянуться) к самой мощной из всех возможностей. История Революции – это история приближения к самой мощной возможности, понятно, это крестьянская возможность. Крестьянская масса «стояла глухой стеной», грозно «рыча по адресу всякого, кто осмелится к ней приблизиться…» (Никулин, с.136). «Городскому социализму» пришлось уступить землю. Сложились, сила бесконечного Государства и бесконечная сила стихии мелкого хозяйства. Что уступили крестьяне социалистическому государству? Продовольственный налог.
Можно грезить бесконечностью, пока перед тобой бесконечность земли.
Но какой земли хватит для утоления голода человеческой природы.

Вместо заключения
1.
История России полна переворотов. Скажем, умирает Петр-1, его соратники предлагают неотложные действия, к чему они сводятся? К отмене драконовских мер Петра, его же соратники предлагают переворот. Историк обозначает этот переворот особым словом, "депетровизация" (Янов, с.160). Что тут удивительного, страна бедствует, ее хозяйство в глубочайшем кризисе. Что не мешает через 250 лет новой русской элите гордиться передовой политической надстройкой, для 18-го века. Таковой, в то время выступала абсолютная монархия. Наши взлеты, с Революциями или без оных – возвращали или усиливали прежнюю жизнь.
Наши Спады – закладывали жизнь новую.

Грозный: попытка взлета-1 + Автократия + Запустение-1.
Петр: взлет-1 + Экспансия-1+ Запустение-2.
Александр-1: взлет-2 + Экспнсия-2 + Закваска-1.
Александр-2: попытка взлета-2 + Закваска-2 + открытие Денег-1.
РКП (б): взлет-3 + Экспансия-3 + Запустение-3.
Горбачев: попытка взлета-3 + открытие Денег-2 + Обвал.

2.
Вспоминает известный режиссер: «как была сформулирована сверхзадача образа Грозного у Хмелева: «Россия должна стать великим государством – задача Грозного осуществить это» (Охлопков, с.66). На дворе 59-й. И вот так мы представляем нашу историю, в 16-м веке должны стать великими, если не мы, то хотя бы наше Государство. Но разве дед Грозного не грезил тем же самым? Их дело завершил Петр, Россия при нем стала империей, встала в один ряд с ведущими державами мира, все эти державы тогда обитали в Европе. Петр вошел в Европу, вслед за ним, Россия. Далее. Император умер, «оставив страну, как и пристало тирану, разоренной, государственные дела – в запустении» (Янов, с.159). Не был решен даже вопрос о наследнике.
А как же личные качества?
Личные качества Петра и подняли новую волну русской жизни. Вдохновили новую жизнь в русскую идею. Какое собирание русских земель?! Началась самая обычная экспансия, ее масштабы вполне достойны великой державы. Как водится, здесь же сказалось российская специфика, экспансия стала смыслом жизни, превратилась в гонку за землей. Окончилась она еще в 19-м веке, на Аляске. Затем началось отступление, и начал его не кто-нибудь, сам Освободитель. В 1945-м советские войска вошли в Восточную Европу. Новая территория стала частью социалистического лагеря, сдвиг России на Запад. Так продолжалось до 1989-го, последовал откат, сдвиг России на Восток, подружились с Китаем. Не территория, так зона влияния.
откуда эта поразительная жажда?

большая экспансия России, взгляд со стороны, естественно, западной.
Или, Большая Земля: «Русские историки представляют рациональное обоснование этой экспансии в терминах национальных целей и собирания земель. На самом деле у русских правителей была наркотическая зависимость от территориальных захватов» (Дэвис, с.483; курсив автора – В.Л.). Если держатся, значит, что-то это дает? «Их голод на землю был патологическим симптомом потрясающей неэффективности системы и традиционной воинственности» (Там же). Если цели можно достичь большими средствами? Мы выбираем, еще большие средства. Отсюда, волчий голод = случай «жуткой одержимости территориями».

3.
Волны экспансии, иначе и не делается, спад неизбежен.
выстоять, вытерпеть? Подготовиться к новому захвату! Что же такое Спад?
Если кратко, это возможность. «Велосипедисты используют сюрпляс как тактический прием: застыть на несколько мгновений на месте с тем, чтобы пропустить соперника вперед, а затем атаковать его за счет финишного рывка из-за спины» (Докучаев, с.10). Разумеется, не тайное оружие, но возможность вырваться вперед есть. На исторической параболе, восходящая часть, Спад выглядит как маневр. Для проведения этого маневра нам всегда требовались головы. Еще кости. Но то была парабола , худо-бедно, росли. А ныне, как-то выглядит наша траектория? Скорее, глиссада , дай Бог, чтобы посадка оказалась мягкой.

Взлет – жизнь Идеи; Спад – идея Жизни.
Или идейная жизнь, или жизнь человеческая, на земле. «Во время военного коммунизм жилось тяжко, мучил холод, мучил голод, даже мороженый картофель считался редким экзотическим фруктом» (Вольский, с.65). Мерзость запустения? не впервой. «Но самый остов, самый костяк существовавшего в 1918-1920 годах строя был прекрасным» (Там же). Пройдет. «Нужно было только влить в него материальное довольство, и все стало бы сказочно прекрасным» (Там же). И это пройдет.

А как в жизни? Если не получается, надо зайти с другой стороны, если угодно, с черного входа.
Жизнь идеи – идея жизни – идея новой жизни. В книжном магазине, в тесной комнатке, в подполье, или просто в голове. В одной, отдельно взятой голове. Нашлась такая голова, в 1869-м началась жизнь идеи в такой голове, кто бы мог знать, начался взлет. Скатилась голова, нашлась другая, подхватила эстафету. В 17-м пришло ее время, с броневика полетела идея в толпу. Взлет? Взлет идеи – это ее смерть. Проблема не в том, как обеспечить взлет идеи, как оживить эту идею после смерти. В сущности, требуется немногое, нечто нематериальное, призрак. Ибо «призраки, завораживая душу, повелевают разумом» (Давыдов, 2, с.275).


Литература:

1. Анастасьев А. День наудачу // Театр, 1962, № 2.
2. Беляев Л. Московская Русь: от Средневековья к Новому времени – М.: АСТ, 2005.
3. Вольский  Н (Валентинов). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина: Годы работы в ВСНХ во время НЭП. – М.: Современник, 1991.
4. Варга Е.С. «Вскрыть через 25 лет» // Полис, 1991, № 2.
5. Власть и реформы. – М.: ОЛМА-ПРЕСС Экслибрис, 2006.
6. Давыдов Ю.Н. Судьбы науки и приключения литературной теории // Вопросы литературы, 1987, № 12.
7. (2) Давыдов Ю.В. Победитель // Континент, 1995, № 4.
8. Докучаев Д. Пуститься в сюрпляс // Новая газета, 2013, № 100, 09.09.
9. Дэвис Н. История Европы. – М.: АСТ, 2005.
10. Залыгин С. Бабе Ане – сто лет // Новый мир, 2000, № 7.
11. Иванов В.Н. Великая победа и проблема безопасности // Социс, 2005,  № 11.
12. История России. XX век – М.: АСТ, 2001.
13. Кожинов В. Прорыв к живому бытию // Вопросы литературы, 1987, № 12.
14. Макаренко В.П. Кавказ: концептологический анализ // Социс, 2001, № 12.
15. Маслов В.П. Моделирование политических процессов и роль личности в истории // Социс, 2005, № 10.
16. Налимов В.В. Количественные методы исследования процесса развития науки // Вопросы философии, 1966, № 12.
17. Нестеров Ф.Ф. Связь времен. – М.: Молодая гвардия, 1984.
18. Никулин // Социс, 2003, № 3.
19. Охлопков Н. Об условности // Театр, 1959, № 11.
20. Чередниченко Т. Традиция без слов. Медленное в русской музыке // Новый мир, 2000, № 7.
21. Шабанова М.А. Проблема встраивания рынка в «нерыночное» общество // Социс, 2005, № 12.
22. Янов А. Драма смутного времени (дело 1730 года) // Полис, 1994, № 1.