Шер ами

* Cher ami (фр.) – дорогой друг (обращение к мужчине) или chеre amie (обращение к женщине).

Торговый центр привлекал своей карнавальной наружностью: огромная светящаяся малиновым вывеска с названием, множество больших рекламных плакатов, на которых красовались фотомодели с логотипами одежды, духов или голливудские актёры, снявшиеся в очередном блокбастере с датой его выхода. Взгляд водителей, несущихся по оживлённой шестиполосной магистрали города то и дело скашивался в его сторону. На фоне этого грандиозного, по нынешним меркам, строения располагалось ещё более грандиозное: за торговым центром поочередно исторгали дым полосатая труба и три градирни Верх-Исетского завода, занимающегося производством электростали. Торговый центр находился аккурат между двумя дорогами: автомобильной и сталелитейной. По другую сторону оживлённого движения находился спальный район, соединённый с культовым местом покупок и развлечений подземными переходами. Ночью он пуст и безлюден, только ходят туда-сюда сонные охранники; в шесть утра начинается завоз продуктов, в восемь – открываются первые кафе со входом с улицы, в девять – большая часть персонала на своих местах, готовится к рабочему дню, а уже в десять распахиваются все двери с фотоэлементом, пропуская тысячи людей самых различных свойств и намерений.

– Аыыы! – издала Она пронзительный стон.
– Мамочка, с тобой всё хорошо? – спросила её Дочка пяти лет.
– Не мешай. Не видишь – мама репетирует.
– Что мама делает? – не понял ребёнок.
Репетиция горя и уныния происходила рядом с брошенной тележкой в дальнем углу двухярусной парковки Торгового Центра.
Посопев ещё глубже и ненатурально постонав, Она спросила:
– Солнце, теперь мама выглядит несчастной?
– Нет-нет, мамочка!
– Блин, – в сердцах воскликнула Она.
Она снова попыталась всплакнуть, но вышло это невыразительно и фальшиво, как в дешевом кино. В раннем детстве Она плакала после ушибов, которыми щедро награждают себя дети на улице. После таких далёких счастливых воспоминаний её голову посетила совсем неудачная идея: разбежаться и хорошенько удариться головой о стену или травмироваться ещё как-нибудь – тогда вид точно будет жалкий и даже играть не придётся. К счастью, дальше глупых мыслей дело не пошло.
– А так? – интонации убитой наповал горем женщины удавались ей не лучше.
Дочка отрицательно помотала головой, она весело дрыгала ногами и изучала разноцветную раздатку с весёлой рекламой, удобно устроившись в тележке из универсама. Таджик-гастарбайтер в чьи обязанности входил сбор пустых тележек, тенью пробрался через всю парковку и вынырнул из-за бетонной колонны возле них.
– Вам, э-э, нущна? – кое-как на изувеченном русском произнёс он и указал на тележку с девочкой на борту.
– Не мешай! – Огрызнулась Она так резко, что парковщика тележек как ветром сдуло. Не то, чтобы Она была по жизни злюкой, просто день уже в который раз начинался неудачно. Уже почти десять, а в карманах такой голяк, что завтрак и для Неё и для Дочи под большим вопросом.

Первым, что Он увидел, открыв глаза, было голубое, но разбавленное городским смогом небо, его небольшой кусочек в обрамлении веток кустов, в которых он нашёл свой приют прошлой ночью. Он решил не торопиться, немного полежать на своем ложе из постеленных на траву газет и остатков картонной коробки.
Вокруг этих кустов жил утренней жизнью спальный район из панельных домов. Опоздавшие с подъемом птахи спешили на работу, прогуливались с колясками мамаши. Сновали туда-сюда коммунальщики, почтальоны, курьеры, а Он позволил себе ещё пару мгновений полежать, уставившись в бездонное и плывущий Там узор облаков.
Движением руки Он нащупал лямку сумки со своими вещами и тут же обрадовался, что не потерял её за прошедшую ночь. Такое уже было, и всякий раз приходилось туго. Эта новая, если можно так выразиться, сумка, которую Он опять не потерял, была куплена у бича по кличке Кадык за известную валюту – триста грамм спирта. После оплаты и извлечения из помойного контейнера первым делом было залатано днище куском прочной синтетической ткани, в прошлом куртки или толстовки. Внутри сразу же были оборваны мешающиеся лямки для фиксации ноутбука, а кармашки для ручек и смартфона приспособлены для папирос. Ещё внутри нашлась визитка на имя Мирзоева Аслана Исламбековича с телефоном и эмблемой в виде нескольких инородных букв и такого же чуждого слова «консалтинг». «Благодарю, добрый человек», – перекрестился Он, снаряжая ручную кладь. Крупнее этой в общем-то небольшой сумки имущества у него не водилось. «Мне хватит», – успокаивающе говорил Он о своей единственной относительно ценной утвари.
Окруженный кустами Он всё ещё лежал, но постепенно, подтянув ноги, сел на корточки и волевым усилием тела встал. «Вроде жив», – констатировал Он, после чего согнулся под приступом боли и харкнул слюной, перемешанной с кровью.
– Опять шалим? Ай-ай-ай, – погладил Он хворый живот. В сумке завалялись дешевые таблетки, полученные от доктора, который принимал раз в две недели в передвижном благотворительном вагончике. Бродяги знали, где такой вагончик паркуется и ковыляли туда даже с самых окраин.
Таблетки Он запил водой из пластиковой бутылки. Мерзкая на вкус, но не привыкать – её добыли городского пруда, прокипятили и продали ему за пятак знакомые. Они живут под мостом и полиция, и другие бомжи так их и называют – «прудовые».
Отряхнувшись и пошатав ноющий зуб, он отправился в Торговый Центр, но не с целью поддержать царящее вокруг общество потребления, по правде говоря, там его «работа».

Мама с дочкой стояли, взявшись за руки, рядом со входом в Торговый Центр. Он открылся в 10:00 только что, и на парковку стали подтягиваться автомобили.
– Мама, ты мне купишь куклу?
– Позже, солнышко.
Своей первой целью она выбрала дорогой черный внедорожник с лысым мужиком за рулём.
– Пойдём! – скомандовала Она дочери и потащила ту за собой. – Сейчас дядя раскошелится и позавтракаем.
Мужик припарковался и заглушил двигатель. Он выудил из-под сидения барсетку и уже собирался отправиться по магазинам, как в боковую дверь постучали. Это была женщина лет двадцати трёх. С крашенными под блондинку волосами, присмугленным лицом, значительную часть которого скрывали большие солнечные очки. Простая неприметная одежда, длинное платье с узором, дешевый платок. Одежда, скорее всего, секонд хенд на ней и на малолетней дочери, которая крепко держалась за руку мамы.
– Мужчина, помогите! Помогите ради бога!
– Что случилось? – услышала Она начальственный тон. Ещё бы, простые люди на таких машинах не ездят.
– У меня сумочку с деньгами и документами бандиты украли! А я из области на автобусе к сестре приехала. А адреса не знаю. А он в телефоне был. А телефон в сумочке. И паспорт там. И деньги все были…
– Ноль два вызвать?
– Нет. Дайте рублей четыр…
– В милиполицию обращаться не пробовала?
– Пробовала, да не верят! А я им рассказываю. – Вновь затараторила Она. – А я на минуту отлучилась, куртку на скамейке, значит, оставила и на вокзал за билетом. Возвращаюсь – куртки нет, и денег, и документов…
– Стопэ! Какой ещё куртки? У тебя же в сумочке всё было!
Всего несколько фраз, а Она уже опростоволосилась.
– Так… Я… Это… А там и в куртке, и в сумочке… Часть там, часть там… Помогите, мужчина…
Стекло поднялось так же медленно, как и опустилось. Мужик вышел из внедорожника. Пискнула сигнализация. Но простым расставанием дело не ограничилось:
– Через пятнадцать минут вернусь, чтоб духу твоего здесь не было! Поняла? Иначе на пост сообщу.
Его пышные брови, контрастирующие с полностью бритой головой, угрожающе приподнялись.
– Ладно, – жалобно проскулила Она. Слово пост Её напугало.
Первый блин комом. Да ещё каким. Им придётся ждать, пока жлоб не сделает покупки и не укатит на своём внедорожнике на свой пост! Она кусала губы от злости: что б ему на крышу что-нибудь упало! Утро заканчивается в полдень, а в карманах всё так же гуляет ветер, и кушать хочется всё сильнее.

Торговый Центр с цветастыми полотнищами реклам и вывесок в своем повседневно-карнавальном оформлении был всё ближе и ближе. Он приближался к этому грандиозному строению нулевых годов с обратной стороны, где находился подъезд для разгружающих товары многотонных фур. Там вовсю трудились граждане южных союзных республик. В своих коричневых комбинезонах с эмблемой торгового центра они напоминали снующих туда-сюда муравьев. Всюду мелькали их темные восточные лица.
– Эй, Анзур, – крикнул Он одному из них.
Анзур откликнулся доброжелательной улыбкой без двух зубов. Его черные глаза заблестели.
– Присмотри за кладью, будь добр.
– А хорощо, хорощо.
– Сахар, как обычно, да? –  В обмен на присмотр была обещана пачка сахара в кубиках. Анзур кивнул. Он готов был присмотреть за сумкой и за так – этот местный чудной ему нравился.
Теперь, когда всё основное его имущество под дружеской охраной, можно отправляться за деньгами, сами они в карман не прыгнут.
Первая остановка – фастфуд в Торговом Центре. Он представляет из себя с одной стороны просторное помещение со столиками, освещением и фоновой ambient-музыкой, с другой – уличную площадку, где стоят столики с зонтиками для желающих потреблять калории под открытым небом.
Время завтрака, так много народу смакует кофе: напиток богов, живущих в квартирах и катающихся на автомобилях, не для такого как Он, бродяги.
Из-за пазухи Он достал морскую фуражку с якорем на лбу. Некогда белая она теперь помялась и посерела от грязи. Найденный в урне реквизит уличного спектакля, который он сейчас будет разыгрывать.
– Подайте старому морскому волку, – хрипло, но с выражением пробормотал Он.
Перед Ним за фастфудовским столиком потребляли пищу два менеджера. Оба в брюках и белых рубашках с короткими рукавами и ромбовидным узором на вороте. И у того и у другого на шее болтался узкий галстук.
– Где ты нашел моря на Урале, дядя? – усмехнулся один.
– Понятно где, – сказал второй и ударил пальцем по горлу.
Подняв подбородок гордо, Он снял фуражку с якорем на лбу и изрёк:
– Сто лет я бороздил моря, но потом мой корабль лёг на дно и заснул крепким сном. И вот я здесь насухо…
– А потом ты стал реставрировать старую мебель и рыть тоннель, – подхватил один из менеджеров
– Что? – не понял другой.
– Это как у БГ в старой песне! Там-тарарам-там-там… – он отдаленно напел мотив, после чего достал из бумажника две десятки и протянул их «морскому волку». Коллега решил поддержать и кинул всю мелочь из кармана: несколько рублей и пару десятков копеек. Первый успех за утро, неплохое начало.
– Благодарю, сухопутные! – прорычал Он и отправился к следующему столику, откуда его уже изучала взглядом молодая парочка.
Рядом на столик приземлилась пара голубей. Он тут же полез в карман и к радости обнаружил остатки хлебных крошек. Эту небольшую горсть Он кинул уличным птахам, таким же бесприютным, питающимся чужими крошками. Он и внешне напоминал этих птиц: серая одежда и выразительные выпученные глаза с тем лишь отличием, что у голубя глаз цвета очищенной высокопробной бронзы, его же взгляд был выразительно голубым, наивным, неподкупным на грязном, щетинистом, покрытом оспинами лице.

– Женщина, помогите, помогите! Дайте на лекарства ребенку! – произнесла Она настолько жалобно, насколько могла.
– Что случилось? – с тревогой в голосе спросила женщина в дорогом серебристом седане. У неё и у самой, скорее всего, были дети, поэтому к подобным обстоятельствам Она относилась с предельной серьезностью.
– С доченькой, заболела она! Дайте на лекарства рублей семьсот, можно пятьсот, – Ей показалось, что одетую с иголочки женщину за рулём дорогого авто вот так запросто удалось разжалобить. Не тут-то было.
– А чем заболела-то? – решила осведомиться женщина, чтобы понять полную картину несуществующего бедствия.
Поначалу Она даже хотела возмутиться, мол ребёнок болеет, какие тут могут быть вопросы?! Однако смекнула, что нужно бы как-то выкручиваться. Проблема в том, что ни одного серьёзного диагноза Она не знала. На ум приходила всякая мелочь: «сопли градом», «горло болит» – на такое, определённо, денег не отвалят.
– Э-это… Ну, врачи сказали тяжёлая болезнь, но… Но что с ней не знают пока… – попыталась хоть как-то спастись Она.
– А на какие лекарства тогда деньги нужны?
– Ну, точнее не на лекарства, а на докторов нужны… Вот.
Не нужно быть излишне проницательным, чтобы почувствовать, как катастрофично посыпалась легенда.
Довершил эту странную сцену задорный детский крик:
– Мама, мамочка, смотри! – девочке надоело ждать на лавке неподалёку и она пустилась в пляс по лужам. Она кружилась, напевая песенку, ведомую только ей самой, вытянув руки вверх, стараясь достать маленькими ладошками до пасмурного неба.
– Какая замечательная у вас девочка, – сказала женщина, в её словах присутствовали одновременно и упрёк, и умиление.
– Да… – согласилась Она и услышала, как стекло боковой двери автомобиля медленно поднимается.

Между тем, город вокруг жил, не изменяя своему ритму. Он дышал высокими трубами заводов. По кишечнику его дорог полз трафик автомобилей. По-прежнему прочными были кости его мостов и мышцы зданий.
Живые клетки этого организма организованно и самовольно двигались во всех направлениях, каждая согласно выбранному ей же самой предназначением. Это броуновское движение можно наблюдать из разных точек обзора, в том числе с парковки того самого Торгового Центра, где и произошла эта история.
Вот охранник ЧОПа с фиолетовыми мешками под глазами устало плетётся в сторону автобусной остановки – сдал пост после ночной смены. Вот инженер-электрик с Верх-Исетского завода в оранжевой каске с фонарём важной походкой направляется обедать в фаст-фуд. Гастарбайтер присел отдохнуть, очистив от мусора солидный участок стоянки перед входом, его соотечественник припарковал вверенную маршрутку на конечной и бегом помчался в туалет – поджимает график. Возле входа в кафе лениво курит мажор-аболтус, попутно тыкая пальцем в экран своего гаджета. Вот мамаши катят полные продуктов тележки к своим авто. Продавцы-консультанты, менеджеры, супервайзеры, мерчендайзеры с разной степенью усердия выполняют трудовые функции.
Каждый занят своим делом. И Он тоже. Он играл!
Всякий новый зритель требует особого подхода. Иногда он требует самую малость - подойти и попросить интеллигентно:
– Будьте добры, пожалуйте сколько по силам.
И человек, не отвлекаясь, кинет мелочевки на удачу.
К посетителям церковной лавки можно подойти с:
– Подайте Христа ради.
С весёлой студенческой компанией можно бравировать:
– Пожалейте бомжа, мэны, чуваки. – после этого компанейка взрывалась хохотом и кидала рубли в шапку или ладонь.
Он учился незаметно слушать обитающих вокруг людей: их разговоры с незнакомыми словами и обращениями. Он знал, как комично они слетают с уст проходимца.
– Ой, вы так на актёра одного французского похожи, комедийного! – заметила как-то женщина в универсаме. Она назвала имя того актёра, которое Он тут же, к своему стыду, позабыл. Сказала, что у Него такие же светлые голубые глаза и длинные волнистые волосы. Практически, одно лицо!
– Ой, а ты не мог сказать: «Же не манж па сис жур, шер ами!» – произнела она нежным французским.
У Него получилось повторить точь-в-точь, совершенно без акцента.
Растроганная женщина вручила ему сотню и даже погладила его шершавую руку. Он навсегда запомнил грустную, полную сочувствия улыбку мадам и «шер ами».
И Он играл как тот самый актёр, фильмов которого никогда не видел. Когда попросят – спляшет с прикуренным бычком, а подростки снимут это на камеры своих телефонов, может рассказать один из тысячи бородатых анекдотов про бомжей или фальшиво спеть – чего изволите, люди добрые?
Главное, не забыть поблагодарить за любую даже самую мизерную копейку. Божьей помощи, удачи, счастья, жены или мужа, здоровья детям – пожелать на прощание. Деньги за представление Он уже получил, но играть нужно до самого конца. До самого конца нужно сохранять весёлую мину или же образ печальный, трагический.

В семье Она была шестым ребёнком из восьми или девяти и никак не могла претендовать не то, что на заботу или опеку – даже на элементарное внимание родительских глаз. Большая цыганская семья, на какое-то время осевшая в челябинской провинции. Старый, ссутулившийся бревенчатый дом, внутри которого целая куча народу: братья, сёстры, двоюродные братья и сестры, старшие, младшие, дяди, тёти… Из кучи барахла в шкафу ей достается какая-то одежда. В которой дни напролёт она играет с братьями на улице. Родителям нет до неё дела. И ещё странно, что кожа у неё светлее, чем у других детей. Могло ли выйти так, что её отец на самом деле не её отец и братья и сестры её ей лишь наполовину? А может дело в матери… Об этом она задумается много позже. Роль воспитателя в Её жизни достанется одной из старших сестер.
Едва Ей исполнится десять – старшая сестра успеет забеременеть первым ребенком и, не откладывая, выйти замуж за сосватанного цыгана из Столицы Урала. Туда Её отправят вместе с ними, с неявным наказом обратно не возвращаться.
Небольшая комнатка в двухэтажном бараке на железнодорожной окраине города. Она возится с племянником, пока сестра с мужем пропадают где-то в поисках денег.
Затем первый племянник немного подрос, в животе старшей сестры появился следующий. Младшую она учила, что беременной подают охотнее, приработок увеличивается, но большую его часть всё-таки приходится отдавать патрульным полицейским и родственникам мужа за «позволение» «работать» на перекрёстке Мира и Восходной.
Вскоре так получилось, что живот начинает расти и у Неё. И опять, видимо гены сыграли свою роль, отцом оказался какой-то русский. Сестра была крайне недовольна и долго бранилась по-цыгански, а русский отец, кем бы он ни был, как в воду канул, не оставив ребёнку ничего, кроме отчества. Настоящего ли, выдуманного – осталось вопросом.
Родилась чудесная совсем уже светленькая девочка. С её появлением в небольшой комнатке в двухэтажном бараке на окраине Столицы Урала проживало уже шестеро, из коих трое – дети, а именно два неугомонных пацанёнка и одна девочка грудного возраста. Становилось тесновато. Отношения с вновь беременной сестрой совсем разладились: ведь предлагала же отказаться в пользу детдома, а Она не в какую – слушать старшую сестру не хочет!
Критический момент настал всего несколько дней назад, когда в комнатушку привезли детей от родственников мужа, коих надолго упекли за героин сотрудники Фонда. После этого неизбежного заселения сестра собрала их с дочерью вещи и выставила за порог с небольшой суммой денег и напутствием: «Делай, чё хочешь, а сюда можешь не возвращаться».

Он предавался воспоминаниям редко. Каждый день жизни на улице был игрой на выживание, дарвинизм в чистом виде. Либо ты смог «намутить» копейку и купишь себе хлеба, харчей и дешевой водки, либо останешься трезв и голоден до следующего дня, когда всё по новой. Ни накоплений, ни счета в банке. Один день – один результат, другой день – другой. Заболеешь, покалечишься – улице, состоящей из воздуха, чуждых людей и запертых домов, безразлична твоя судьба. Поэтому и вспоминать нечего, планировать тем более, главное – выживать и держать пульс на этом процессе.
Когда-то давным-давно его отец-алкаш пропил всё, что можно и попал в тюрьму, затем окочурилась от водки мать. Дальше недолго детдом, потом беспризорничество. Та часть жизни, когда у Него были и жильё, и оба родителя, казалась ныне далёким сном из полутора-двух мутных картинок раннего детства. Сложно себе представить, но ведь у любого нищего, у любого, извините, заблёванного бомжа когда-то было детство. Как и у всех оно было беззаботным до какого-то момента, до какого? В Его случае слишком раннего.
Даже в такой неприглядной биографии можно отыскать кое-что весьма интересное, потому что судьба неожиданно сделала подарок: у Него появился ещё один отец. Не тот, благодаря которому Он когда-то родился на этом свете, а настоящий, который передал что-то после.
Они встретились лет семь назад. Точнее сказать сложно, так как лета Он не считал. Отца Он нашёл там же, где прожил почти всю жизнь – на улице. У бродяги родитель тоже бродяга.
И это был первый человек за долгое время, кто о Нём действительно заботился.
Отец был старше лет на тридцать пять, сорок. Возможно, не больше двадцати – улица быстро накидывает годы. У него была маленькая голова со взъерошенными волосами, карие глаза и сморщиневшееся, заплывшее от пьянки лицо, в котором легко угадывались якутские черты. Имя у него было вполне русское: Михаил.
Он отличался от других бомжей не только тем, что был инородцем. Отец умел излагать. Именно "излагать", а не "базарить" и не "кумекать". Напившись поддельной настойки боярышника или разведенного левого спирта, отец перед ночным костром рассказывал про такие вещи, о которых Он представить себе не мог, о которых Он никогда не задумывался, и которые, по итогу, так и остались для Него загадками: про теорию относительности, про Энштейна и его великий ум, про бозон Хиггса, про тёмную материю и вещество, про кота Шрёдингера и всякую всячину, чудную нелепицу из уст пьяного бомжа, а пить он не умел совершенно. Употреблял внутрь всё, что горит, не брезгуя запить водой из лужи. А ещё он любил объяснять своему пасынку с улицы разницу между умом и образованностью. Другие бомжи поговаривали, что в прошлой жизни он был из профессуры.
Да, отец многому Его научил. В первую очередь – подходить к попрошайничеству творчески. Он ввёл в лексикон пасынка огромное количество словесных конструкций: «разумеется», «любезный друг», «не будете ли так добры» и многих других. Сказал, что вежливость порой обезоруживает. Научил наблюдать людей, изучать их, располагать к себе пусть даже на жалкое мгновение и только подачки ради.
«Весь мир – театр, а люди в нём – актёры», – эту фразу отца, промямленную в пьяном угаре, Он запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Но однажды, пару лет назад, отец выпил политуры и отравился. Под утро после ночлега за гаражами, его тощее якутское лицо и белки глаз пожелтели. Случайный прохожий по мобильнику вызвал скорую. Отца увезли. Быть может, в тот же день он умер или его нашла и забрала домой настоящая семья и настоящие дети. Так или иначе, больше они никогда не встречались.

– Мам, я кушать хочу.
– Знаю, солнышко, мама тоже хочет кушать.
Она заметила, что в дальнем конце стоянки припарковался на сером «Форде» какой-то студент в очках.
– Пойдём…
Студент заглушил двигатель, взял с пассажирского сидения джинсовую куртку. Он готов уже был направиться в Торговый Центр за насущной чашкой кофе, как в боковую дверь постучали. Вместо «войдите!» он повернул ключ в зажигании и опустил стекло.
– Здравствуйте, мужчина, помогите пожалуйста! – начала Она своим «расстроенным» голосом. Вот в чём загвоздка, Она ведь и правда была подавлена из-за того, что их выгнали из дома с волчьим билетом и от отсутствия всяческих средств к существованию, но вот начинает она просить и одномоментно будто бы всё становится фальшивым. – Можете нас довезти…
Студент напрягся.
– В Туринскую слободу… к родне… это километров триста не больше…
По взгляду она поняла, что попасть таким образом в края к родителям не получится.
– А автобус?
– Нет, не получается никак!
– Простите, но я…
– Тогда дайте на такси рублей шестьсот. Нам с дочкой доехать, пожалуйста.
– На такси?! Извините, сроду таких денег не водилось.
– Да что за люди-то вокруг такие?! И не посострадает ведь никто!
Студент закрыл машину и направился в ТЦ, вместо него нарисовался охранник и не очень интеллигентной наружности:
– Э, девуля, ты чё тут до людей докапываешься?
– Я? Я просто разговариваю…
– Разговариваю… Бери мелкую и валите отседова! Здесь работают только те, кто мне за крышу отстёгивают. Вона как Генка, – он указал на бомжа на костылях с забинтованной ногой, тот с раннего утра ковылял между автомобилями с пластиковым стаканчиком.
– А почему это мне нельзя здесь находиться? – запротестовала она, но у охранника были весомые силовые аргументы:
– Хошь, чтоб я на вас с малой травматику или шокер испробовал? Парковка моя, я тут главный! Либо плати, либо сваливай!
– Л-ладно, – не на шутку перепугалась Она. Такого злого человека встречать ещё не приходилось. Как удивительно прост был мир, когда приходилось возиться с племянниками и грудной дочкой в той комнатке в бараке. Она ведь даже в школу никогда не ходила. Как много плохого оказалось вокруг на самом деле…
Они поспешили в сверкающий карнавальными огнями Торговый центр. Туда направила Её робкая надежда на то, что внутри среди кафе и пафосных бутиков найдётся хоть один человек, который подаст и избавит от нарастающего чувства голода хотя бы на время.

– Готов?
Спросил у Него курчавый парень в рэперской бейсболке.
– Готов, – вздохнув, кивнул Он. Парень допил пенные остатки из бутылки и поставил её на асфальт. Его друзья и подруги встали в круг, предвкушая зрелище.
– Бомж сейчас отожжет, – изрекла девушка с мелированными волосами и серьгой в носу, её приобнял бойфренд с козлиной бородкой и дреддами. Остальные тинейджеры пивной компанейки выглядели не менее чудно. И конечно же, все дружно достали телефоны, чтобы запечатлеть момент уличной акробатики.
Подошва его рваного ботинка нащупала горлышко бутылки. Необходимо точно угадать, чтобы опора была под подушечкой стопы, потому что ни на носке, ни на пятке удержать равновесие не получится.
Опора готова. Он вытянул руки в стороны, стараясь дышать ровно. Его нога начинает медленно распрямляться, увеличивает давление на бутылку, вторая напротив – оказывается в воздухе. Его тело пошатывается, каждая конечность испытывает небольшие колебания, которые, кажется, ещё немного и нарушат шаткое равновесие.
– Давай ласточку делай! – кричит главный заводила в рэперской бейсболке, собственно он и затеял этот спор, когда бродяга подошёл и попросил на хлеб.
Его нога, та что висела в воздухе, чуть-чуть отодвинулась назад.
– Давай… так… – задыхаясь, произнёс Он.
– Не, не пойдёт… – хотел было возразить заводила. Глупое желание выпендриться перед друзьями заставило его поставить на кон целую тысячу рублей. Расставаться с купюрой не хотелось. Но симпатии компании уже были на стороне этого бездомного циркача:
– Пойдёт! Считаем! – крикнула девушка в фетровой шляпе с пером.
Хором все вместе:
– Раз!
Каждую клеточку его тела трясло.
– Два!
Мышцы как портовые сваи во время шторма раскачивало невероятное напряжение.
– Три!
Голубые глаза выкатились из орбит.
– Пять!
Живот предательски скрутила боль!
– Восемь!
На этом месте Он сделал глубокий вдох и затаил дыхание.
– Десять!
Он продолжил стоять.
– Пой, – крикнул заводила в бейсболке, видимо всё ещё рассчитывая сохранить свои деньги.
– Оооооо! – затянул Он своим хриплым басом.
Потеха исполнена, и Он спрыгивает с бутылочного горлышка на землю, уже после того, как компанейка начинает аплодировать. В желудке от напряжения, казалось, выросла воронка от взрыва, ноги подкашивались. Под аплодисменты тинейджеров, заводила в рэперской бейболке нехотя достал из кошелька тысячу и вручил её уличному маэстро.
Откланявшись, Он побрёл в Торговый Центр за продуктами, выпивкой и сахаром для Анзура. Такой неожиданный успех заглушил все боли в его организме. Ещё утро, а день уже удался – редко такое бывает. Денег теперь хватит дня на два или даже на три, если не налегать на бутылку. Можно будет приобрести новые ботинки на свалке у Макара или сходить в баню для бездомных…

И тут Его внимание привлекла совсем ещё молодая женщина, судя по одежде: длинному платью платку с маками, цыганка. Пусть значительную часть её лица и закрывали большие тёмные очки, оно показалось ему очень миловидным. Какие, должно быть, скрывает глаза! Девочка, которую Она надежно держала за руку, видимо её дочка, и… Он не видел существа прелестнее, беззаботнее, чище! Так много грязи было вокруг, а эта девочка в дырявых малиновых сапожках просто прыгала по кафельной плитке, рисуя шажками буквы «Г». Ребятёнка улыбалась, когда у её мамы даже сквозь темные очки читалось на лице тупое отчаяние.
– Мужчина, помогите! Не проходите мимо же! Женщина! Женщина! Нужна ваша помощь! Подайте же! – Её навязчивость и громкий музыкальный голос отпугивали снующих за своим интересом посетителей этой прожорливой туши Торгового Центра. От Неё шарахались, отмахивались или демонстративно игнорировали.
– Боже мой! Что же делать-то?! – взмолилась Она. – Мужчина, ну может хоть вы…
Она остановилась: у мужчины был зачарованный, завороженный взгляд. Она и не знала, что на Неё, попрошайку и нищенку, могут смотреть так. Уже спустя пару мгновений она привыкла к неказистому овалу его лица. И ведь чем дальше, тем родимее оно будет казаться.
– Мужчина… – шепчет Она и медленно снимает тёмные очки.
– Привет, – услышал Он детский голосок.
– Привет, – В ответ улыбнулся Он и тут же, словно очнувшись ото сна, засуетился. – Подождите! Подождите! Вот!
И он подскочил к пожилой интеллигентной даме у магазина напротив.
– Се льву пле, мадам… Ту пайн, шер ами… – произнёс он заученную абракадабру.
– Ой, держи, клошара-шерамыжник, – растрогалась интеллигентная дама и сунула ему в ладонь аж целый полтинник. Сияя от счастья, с полтинником в ладони Он побежал обратно к ним.
– Вот…
И мама с дочкой внезапно и крепко обняли этого нищего в потрёпанной серой одёжке.

«Любовь с первого взгляда?!» – воскликнете вы: «Не может этого быть!» Такое событие происходит невероятно редко и где-то в другой части Вселенной. Как же могут раз и навсегда влюбиться два человека, которым всю сознательную жизнь паталогически не везло? Как?! Вы скажете, что этого просто фантастика!
В этот момент в его мозгу налилась красками, как спелая ягода, картинка из будущего. В ушах заиграла весёлая музыка. Что это было? Флейта и гитара. Да! Заполненный пухом июньский воздух, солнечный день с безукоризненно чистым небом.
Салон скрипучего милого трамвая, следующего своим маршрутом по центральным улицам города, там летние люди. Не слишком много народу – без давки.
Все вместе, Они появляются в салоне на одной из остановок. Вагоновожатый объявляет следующую, после этого Он обращается к пассажирам и говорит им какие-нибудь приятные слова. В его руках, как карта у фокусника, материализуется флейта. Какой нежный звук. Играть его, кстати, научил отец: не тот кровный, а тот, который был после. Слева от Него – Она в длинном темно-синем наряде с яркими маками, в руках – гитара. Гитара и флейта: ритм и мелодия. Она поёт что-нибудь своим изящным голосом, а их дочка кружится в аккуратненьком розовом платьице, припрыгивая, пристукивая каблучком.
От счастья голова пошла кругом. Торговый центр со всей своей влекущей карнавальной мешаниной, кажется, померк и замер, оставив Их наедине. Есть ли большее счастье, чем обрести любящего и влюбиться в него самому?
В той сочной, радужной фантазии люди со счастливыми лицами охотно одаривают семейку скитающихся трамвайных музыкантов…
И всё у Них будет хорошо.

2013 год, июль - сентябрь