Исповедь бутылки

   Она считала шаги. Сколько ещё – 20, 50, сколько осталось их, чтобы покинуть этот мир, чтобы разлететься на осколки? Вы скажете, что бутылка – это неодушевленный предмет – позвольте не согласиться, ещё какой одушевленный, у неё есть душа. И сейчас, под шаги этого человека, ей впервые захотелось исповедаться. Нет, не перед кем-то, перед собой …
Всё содержимое выпито и она с уверенностью может сказать, что прожила эту бутылочную жизнь. Вопрос в том, «какая она была?» - это уже другое дело. Мне повезло, моя жизнь растянулась на несколько мгновений, точнее – мне подарили не одну, а несколько жизней. «Так не бывает» - скажете вы, но будете неправы. Бывает.
   Я слушала многих людей. Да, да, слушать и слышать – не одно и то же. Вокруг собирались разные компании. После завода меня привезли в магазин на набережной, откуда открывался божественный вид на реку. Потом … что же было потом? Ах да, я познакомилась с армянином. Он был шутник и превосходно ухаживал, делал изысканные комплименты. Потом меня купил Лохматый. Нет, ничего странного, это я его так назвала. У него была шикарная шевелюра. Сначала я подумала, что попала в музей: картины, картины, скульптуры. Это была мастерская, целый огромный мир художника, его ранимой, но такой прекрасной души. Здесь были не только картины самого автора, но и его друзей. С ними я познакомилась позже.     Культурные, начитанные, воспитанные люди. Они разговаривали об искусстве, поэзии, Боже, – даже читали стихи, слагали сонеты и смеялись. Их смех был чистым и искренним, и я вся искрилась на столе, стоявшем  на солнышке. Я даже попала на полотно. Картина называлась «натюрморт».
   Бутылка засветилась от пережитого счастья.
А потом – что же было потом?
   Его дочь, да-да, её кажется звали Беатриче, наполнила мое тело каким-то содержимым, это была уже не я, то есть – не совсем прежняя. Что-то поменялось внутри тебя, твой характер, твоя сущность. Не знаю, может быть я преувеличиваю, но во мне больше не было той чистоты и детского восприятия мира, той восторженности. Я стала другой.
Попав на день рождения к её подруге, я смогла ощутить это всей кожей, каждой трещинкой стекла. Но и здесь мне повезло. Я увидела и узнала, что такое любовь. … Они так смотрели друг на друга. Мне почему-то вспомнилось стихотворение известного автора:

Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть - счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя". Это сложно...
Нет, не сложно, а трудно
Очень трудно любить, веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Стану падать, поймать успеешь?
Ну а если уеду - напишешь?
Я хочу быть с тобой долго
Очень долго…
Всю жизнь, понимаешь?
Я ответа боюсь, знаешь....
Ты ответь мне, но только молча,
Ты глазами ответь, любишь?

   Да, в глазах любимого можно утонуть, глазами можно согреться, в них можно раствориться. Любовь – какое удивительное чувство есть на свете, всё в этом мире наполнено ею … так мне тогда казалось. Утонуть в глазах … Утонуть в бутылке вина. Оказывается, бывает и такое. Это когда её рука каждый день тянется к тебе, трясущимися пальцами она берет тебя за горло, тебе не хватает воздуха и ты хрипишь, хрипишь изо всех сил: «Не смей, остановись, ты же мать!». Но она не слышит, твоё содержимое уже в ней. Когда-то глубокие, небесной синевы глаза, смотрят на тебя с тоской и болью, моля о помощи. Как я себя ненавидела в такие моменты, как хотелось, чтобы она швырнула меня изо всех сил об угол. А потом жуткое похмелье…
  Нельзя во мне спрятаться, забыться. Блуждать – это сколько угодно, но я - не плащ-невидимка, и не укрою вас от этого мира, от насущных дел и проблем, я - не палочка-выручалочка, я - не волшебный бальзам, который заживляет кровоточащие раны на сердце. Я – палач, слышите – палач! Я гублю жизни, я разбиваю сердца, я убиваю людей. Некоторые из них приобретают нечеловеческий облик; я спускаюсь в ваше жуткое, темное, накопленное веками зло и веду его за руку на поверхность. И человек превращается в дикого зверя, алчущего крови.
Неважно, что всего лишь полчаса назад это был человек, которого любили и уважали миллионы. А есть такие, у которых я – просто порок, они тихонько выпьют, песни под гармонь попоют, поплачут от горя или от счастья. Да, они не могут без меня. Здесь я остаюсь в роли утешителя до их последних дней. Добрые они очень, ранимые, только слабые. И мысли у них светлые-светлые. Они даже подумать ничего дурного не могут.
- Сколько жизненных историй я знаю, - бутылка всхлипнула.
- У того жена умерла, солнышко его единственное. Он бы рад за ней, да Господь ему свой черед прописал… , - бутылка задумалась. – Да, свой черед. Свой срок. Срок узнала я, и про это слово – сроки, обычно, на зоне мотают. Что же, мы тоже на зоне живем или всё-таки в мире удивительном, где слышны трели соловья, где сияют звезды, где радуга, где дождь – он такой теплый. Или всё зависит от нас? … Вот я, прожила жизнь или срок отмотала?
На этот вопрос бутылка так и не успела ответить. Разлетелась её душа на осколки.