На круги свои

На круги свои.
Самолёт прилетел рано утром. Бардин, измочаленный длинным перелетом, выброшенный в утреннюю прохладу, ощутил лёгкий озноб то ли от утренней  свежести, то ли от усталости. Тяжёлый чемодан оттягивал руку. Когда Бардин видел в кино с какой легкостью, играючи, персонажи носят чемоданы, он удивлялся, неужели ни режиссёр, ни актёры никогда в своей жизни не покидали квартиры. Это только на два-три дня можно собрать лёгкую сумку. Командировки Бардина длились месяцами, потому то так много вещей приходилось таскать за собой, да ещё фотоаппарат с объективами, книги, которые брал с собой, и которые покупал в командировках. Много чего набиралось. Когда уезжаешь надолго надо думать и о том, чем занять свободное время. В другое время переложил бы чемодан в другую руку, но и она занята, в ней чемодан попутчика, музыканта струнного ансамбля, возвращавшегося с длительных гастролей по дальневосточным краям. Ансамбль был известный, не только в стране, но и за границей, а гастрольный план филармонии погнал его по городкам, где классическая музыка никого не интересовала. Умные головы посчитали, что и в захолустье людей надо приобщать к классике. Хотят ли эти люди приобщаться, никого не интересовало. Об изматывающих переездах, о тоске пустых залов, где они вынуждены были играть, музыкант рассказал Бардину ещё в самолёте. Зато и повезло, удалось купить дешёвый китайский сервиз на шесть персон, жуткий дефицит в столице. Этот тяжеленный сервиз, упакованный в картонный ящик, он и волок теперь. В другой руке бережно и ласково нёс виолончель в футляре, похожую на маленького бегемота. С трудом  разместили в такси  груз, пристроили на заднее сиденье виолончель, и поехали.  Оказалось, почти рядом жили, потому и взяли одно такси.
Шоссе в эти утренние часы было пустынно, мелькали берёзовые рощи, залитые розовым светом восходящего солнца, стволы деревьев в лёгкой дымке казались молочными. Тишина и спокойствие. Там,  откуда он прилетел, еще холод и слякоть, потому летняя подмосковная природа кажется такой уютной, приветливой. Вот что мне надо, думал Бардин, жить на берегу реки в такой берёзовой роще, несуетно, чисто, любоваться рассветами, закатами.  Дом над речным обрывом, река тихая, спокойно катящая воды, куда ей торопиться. Понимал, что все эти мысли от накопившейся усталости, но впервые задумался над тем, что надо менять жизнь, пора заканчивать этот этап. Бесконечные перелёты, переезды, колгота гостиниц, изматывающее напряжение работы,  немереное количество выпитого спирта, и, особенно, лихорадка заключительного этапа – ракетных пусков, груз ответственности, давящей тебя. Устал. Устал от множества новых людей, с которыми приходилось встречаться,  от экзотики новых мест, перестал воспринимать новизну.
Всё, хватит, с меня довольно, давно зовут перейти в ОКБ, там работа спокойная, всегда можно посоветоваться с кем-то, если возникают проблемы, не то, что на объекте, где ты должен принимать решения в цейтноте времени, и никто за тебя не решит проблему. Понимал, что такие решения спонтанно не принимаются, задуманное должно ещё вызреть, но раньше-то не думал об этом вообще, работа затягивала.
В  квартире стоял запах пыли, запустения. Заварка в чайнике, оставшаяся ещё с прошлого приезда, заплесневела. Не стал возиться с ним, по командировочной привычке вскипятил воду в стакане, выпил чаю, и лёг отсыпаться. Проснулся только к вечеру, долго раздумывал, чем заняться. Отвык он давно от домашней жизни. Мысли о новой жизни после хорошего сна ушли.  Позвонил Нине. Телефон был занят.
Через некоторое время позвонил ещё раз, по-прежнему занято. Болтает, небось, с подругами, это надолго, но значит дома. Уже темнело, когда добрался. Нина открыла не сразу, увидев его, растерялась.
- Ладно уж, проходи. Позвонил хотя бы.
На кухне сидел парень, на столе выпивка, немудрённая закусь. Похоже, сидели давно,  одна бутылка пустая, вторая на исходе. Бардин достал свою, выставил на стол. Парень, похоже, уже был на хорошем взводе, после второй выпитой рюмки его повело окончательно. Бардина он принял за соперника, и начал распускать хвост, показать, какой он крутой. Самым ярким событием в его жизни, по-видимому, было участие в чехословацких событиях 68 года, потому он и принялся с упоением рассказывать о своих подвигах.
- Эти суки орут, машут плакатами. Мы по ним очередь, не разбирая в кого. Кто не полёг, тут же разбежались. Показали мы им, ****ям, как любить советскую власть. Они нас, суки, запомнят, оскорблять вздумали, ****и.
Это окончательно взбесило Бардина. Ревности не было, потому что не было ничего, кроме вожделения, но слушать это млекопитающее было выше его сил. Где только Нина его раскопала. Бармен, говоришь.
– Убери отсюда своего киллера. Он меня достал.
– Хоть какой – то мужик. Кашу варит.  Не так, как ты – появляешься, исчезаешь. Он уйдет сейчас, я выпровожу.
Принял душ, улёгся в несвежую постель, кто здесь был раньше и сколько их, мелькнуло, но не стал задумываться над этим, не всё ли равно ему. Включил телевизор, шла какая-то тягомотина, выключил. Нина зашла в рваной старой ночнушке, он недовольно пробурчал: - Что, другой нет? Сними к чёртовой матери.
- Подарил бы новую.
Прильнула к нему голая, покорная. Когда она молчала, казалась умною, и трахалась хорошо, к тому же редкое качество для женщин – заводилась с одного касания, и оргазмы сыпались из неё потоком. Несколько движений, и она взвывала, причитая, так воют деревенские бабы на похоронах. Первый раз он даже напугался, подумав, что случилось что-то страшное, но она успокоила:- Проехали, гони дальше.
День после командировки самый хлопотной день - отчёты, бухгалтерия. Вечером снова поехал к Нине.  Нина на кухне готовила ужин, он прошёл в комнату. Какая у неё тоскливая комната, подумал. Диван, ублюдочный сервировочный столик на колёсах, потёртое кресло, стандартный сервант с несколькими чашками на полке, ничего, на чём можно остановить взгляд, ни одной книги, лишь телевизор в углу, даже ни одной их тех безделушек, которыми женщины окружают свой быт. В такой комнате только спать, трахаться и смотреть телевизор. А впереди длинный вечер и ночь, и такая тоска взяла Бардина. Он прошёл на кухню:- Кончай с готовкой, пойдём в ресторан.
Громкая музыка в ресторанах всегда раздражала Бардина, а ещё и соседи по столику показались скучными, средних лет семейная, судя по разговору, пара, похоже, также надоевшие друг другу. У дамы крупная грудь вываливалась из декольте чуть ли не до сосков, и она косилась на Бардина – оценит ли он. Бардин не оценил, не в его вкусе. Соседи попытались завязать разговор, Нина откликнулась. Бардин молчал, пил рюмку за рюмкой, но не пьянел. Пустой разговор, какие мы русские бескультурные, отдыхать не умеем, то ли дело на Западе. В Чехословакии, к примеру, где они недавно побывали. Пьют культурно, маленькими рюмками. Как же, Бардин в командировке как-то столкнулся с чехами, пили так, что ему не угнаться было, дорвались до дешёвой водки, надеясь напиться на всю оставшуюся жизнь. Мужик. Похоже, запал на Нину, рассыпался перед ней, пригласил танцевать. Дама вопросительно посмотрела на Бардина, мол, и нам бы не мешало, но Бардин сделал вид, что не понял. Пришлось даме приглашать его прямым текстом. Бардин встал нехотя, девушка за соседним столиком взглянула на него, и понимающе кивнула, сочувствую, мол. Танцуя, дама прижималась пышным телом, мурлыкала, изображая томность. Вернулись за столик, Бардин покосился на девушку с соседнего столика, она, улыбаясь, смотрела на него, не обращая внимания на своих компаньонов. Бардин налил рюмку, приподнял её, глядя на девушку, давай, мол, вместе. Она подняла свою рюмку, как бы  чокаясь, и выпила вместе с ним. Оставшуюся часть вечера Бардин переглядывался с девушкой, одновременно с ней поднимал рюмку. Пора было и уходить, но Нина увлечённо беседовала с соседями по столику. Бардин вышел в туалет, возвращаясь, столкнулся в дверях с уходящей компанией с соседнего столика. Отодвинулся в сторону, пропуская их. Девушка шла последней, торопливо шагнула к нему, чмокнула куда-то в край щеки, не попав в губы, сунула в руку смятую салфетку, и унеслась, махнув рукой. Бардин развернул, номер телефона и имя – Валя.
Нина затеяла какую то непонятную суету. Попросила поставить кресло у постели, долго пристраивала  на пол настольную лампу, отходила, смотрела со стороны, меняла её положение. Наконец, оно удовлетворило её. Сбросив его рубашку, в которой она щеголяла, встала на четвереньки в кресле: Как я?
 Дошло, зачем она возилась со светом, лампа подсвечивала её снизу, прорисовывая рельефно интимные складки, создавала возбуждающий эффект.
-Сама придумала?
-Сама. Нравится? Давай же!
Уже через минуту привычно запричитала. У женщин звериное чутьё, она почувствовала неладное , и теперь старалась удержать его теми способами, которые знала. Бардин уже знал, что это последний вечер с ней, но её желание удивить его, угодить тронули его. В конце концов, лучше расставаться, оставив приятные воспоминания.
Всё стало на круги свои, жизнь закрутилась по старому. Как говорил коллега по командировкам, когда они приезжали на новое место:- А что изменилось? Всё те же стандартные гостиничные номера, та же выпивка, преферанс, и у женщин всё также вдоль, а не поперёк. Забылись мысли о новой жизни, новизну ей придала лишь смена Нины на Валю. Только иногда вдруг всплывала в памяти берёзовая роща в утреннем розовом свете, или то ли сон, то ли когда-то бывшее –  тропинка в лесу, по которой он то ли идёт, то ли бежит босиком, упругая трава под ногами ласково щекочет ступни, пообок бочажина с одиноким плавающим листом, и отражающееся в ней небо.